Братья-писатели

Братья Достоевские вместе издавали журналы, Катаевы писали под разными фамилиями, Чеховы горячо обсуждали творчество друг друга, а Стругацкие работали в соавторстве. «Культура.РФ» рассказывает о творчестве известных братьев-литераторов.

Достоевские: Федор и Михаил
В семье Достоевских было семь детей. Особенно близки друг с другом оказались старшие — Михаил и Федор. Их младший брат Андрей писал в мемуарах: «Оба старшие брата были погодки, росли вместе и были чрезвычайно дружны между собою».

Старшие дети Достоевских с детства много читали и оба хотели стать писателями. Федор вспоминал, что Михаил в юности с большим удовольствием сочинял стихи: «каждый день стихотворения по три».

С середины 1840-х годов Михаил стал печататься в литературных журналах: вышли его повести «Дочка», «Господин Светелкин», «Воробей», комедия «Старшая и меньшая», переводы Гете и Шиллера. А Федор опубликовал свои ранние произведения: «Бедные люди» и «Двойник».

Михаил поддерживал брата в период его каторги за участие в антиправительственном кружке Петрашевского. Он занимался публикацией в «Отечественных записках» повести «Село Степанчиково и его обитатели», лично встречался с редактором Николаем Некрасовым и издателем Андреем Краевским, проверял корректуры, вносил правки, которые получал в письмах. «Повесть твоя мне нравится все более и более. Я не нахожу главу длинною. Она хорошо написана и читается приятно», — делился мнением о прочитанном Михаил.

Позднее Достоевские вместе издавали журналы «Время» и «Эпоха» в Петербурге. В них Федор публиковал «Униженных и оскорбленных» и «Записки из мертвого дома», Михаил же взял на себя основную редакторскую работу: искал авторов, правил тексты, налаживал отношения с цензурными органами.

Старший брат всегда с большой симпатией относился к творчеству Федора: «Я уверен, что ты напишешь нечто, далеко выходящее из круга обыкновенных литературных явлений», — писал Михаил в 1849 году.

Федор же почитал редакторский талант брата и уже после его смерти говорил: «Это был человек, с уважением относившийся к своему делу, всегда сам занимавшийся им, никому не доверявший даже на время своих редакторских обязанностей и работавший беспрерывно. Он был человек образованный, развитый, уважавший литературу и сам литератор, страстно любивший поэзию, и сам поэт».

Бунины: Иван и Юлий
Юлий Бунин был на 13 лет старше брата Ивана. Он стал известен как редактор журналов «Начало» и «Вестник воспитания», автор публицистических очерков в журналах «Русская мысль», «Вестник Европы», «Русские ведомости». В своих работах он развивал идеи социализма и народничества, критикуя власть и монархический строй.

В Москве Юлий распространял запрещенную литературу, призывал крестьян к восстанию, участвовал в студенческих беспорядках, за что был выслан из города в родовое имение Озёрки. Его поразила необразованность Ивана, и он занялся воспитанием брата. Вера Муромцева-Бунина, жена Бунина-младшего, вспоминала: «Юлий Алексеевич рассказывал мне: «Я застал Ваню еще совсем неразвитым мальчиком, но я сразу увидел его одаренность. Не прошло и года, как он так умственно вырос, что я уже мог с ним почти как с равным вести беседы на многие темы».

Благодаря занятиям с братом Иван приобрел широчайший кругозор. Сам Юлий говорил: «Ваня самостоятельно оценивал ту или другую статью, то или иное произведение литературы. Я старался не подавлять его авторитетом, заставляя его развивать мысль для доказательства правоты своих суждений и вкуса».

Юлий был первым из окружения Ивана, кто разглядел его поэтический дар. Он поощрял увлечение брата творчеством и убедил его отправить стихотворение «Деревенский нищий» в журнал «Родина». Так состоялась первая публикация Ивана Бунина.

Юлий ввел будущего классика в литературный мир столицы. Братья вместе работали в журналах, где старший публиковал журналистские очерки, а младший — рассказы и стихи. До революции они оба состояли в литературном кружке «Среда», куда также входили Максим Горький, Александр Куприн, Викентий Вересаев, Леонид Андреев. До конца своей жизни Юлий оставался для брата соратником и авторитетом. Бунин-младший с горечью писал в своем дневнике о смерти Юлия: «Каждый день по сто раз мысль вроде такой: вот я написал три новых рассказа, но теперь Юлий уже никогда не узнает их — он, знавший всегда мою новую строчку, начиная с самых первых озёрских».

Чеховы: Александр, Антон и Михаил
Братья Антона Чехова Александр и Михаил писали прозу и часто издавали свои произведения. Александра литературный труд заинтересовал как возможность неплохого заработка. Еще будучи студентом Московского университета, он стал подрабатывать в столичных журналах «Зритель», «Москва», «Будильник», «Осколки», «Стрекоза». В письмах Александр делился впечатлениями о ранних текстах Антона, которого тоже привлек к журналистике: «Анекдоты твои пойдут. Сегодня я отправлю в «Будильник» по почте две твоих остроты: «Какой пол преимущественно красится» и «Бог дал» (детей)». Александр советует Антону сосредоточиться на литературе малых форм: «Присылай поболее коротеньких и острых. Длинные бесцветны».

Александр и Антон были очень дружны. Их переписка всегда была полна шуток и взаимных уколов. Александр обращался к брату «Отъче Антоние!» и «Фурор производящий брат мой Антон!», а Антон отвечал ему: «Уловляющий контрабандистов-человеков-вселенную, таможенный брат мой, краснейший из людей, Александр Павлыч!»

В письмах Чеховы постоянно обсуждали, как заработать и в каких журналах выгоднее публиковаться. «Зритель» выходит. Денег много. Будешь получать... Пиши 100-120-150 строк. Цена 8 коп. со строки. В «Будильник» не советую писать», — сообщал Антон брату.

Позже уже Антон стал авторитетом для Александра и критиковал его работы: «Храни бог от общих мест, лучше всего избегать описывать душевное состояние героев; не нужно гоняться за изобилием действующих лиц». Однажды в шутку он писал брату о восторженных впечатлениях от его нового рассказа: «Кто б мог предположить, что из нужника выйдет такой гений? Твой последний рассказ «На маяке» прекрасен и чуден. Вероятно, ты украл его у какого-нибудь великого писателя».

Михаил Чехов тоже был известен в литературных кругах. Он создавал юмористические рассказы, статьи, очерки, переводил Джека Лондона и Льюиса Кэрролла, работал редактором журнала «Европейская библиотека».

Михаил и Антон не были близки, но Антон оказал немалое влияние на младшего брата. «Он поощрял меня к чтению, указывал, какие книги мне следовало бы прочесть», — вспоминал тот.

Михаилу не суждено было стать великим писателем: как и Александр, он оставался в тени Антона Чехова, но именно он стал его первым биографом. «Судьбе угодно было сделать так, что именно я, и только я один, смог (и должен был бы) писать монографии и примечания об Антоне», — вспоминал Михаил в конце жизни.

Катаевы: Валентин и Евгений (Петров)
Катаевы — популярные советские писатели — вошли в историю под разными фамилиями. Старший из братьев Валентин Катаев стал известен как романист, автор романа «Белеет парус одинокий». Младший взял псевдоним и прославился как Евгений Петров, соавтор Ильи Ильфа по романам «12 стульев» и «Золотой теленок». Евгений специально работал под вымышленной фамилией, чтобы его не путали с популярным братом.

Валентин Катаев всегда хотел быть писателем. Живя в Одессе, он посещал литературный кружок и творческие поэтические вечера. Приехав в Москву, стал сотрудничать с журналами, публиковал очерки о Гражданской войне и юмористические статьи.

Евгений тоже с детства сочинял рассказы, но о профессии писателя не думал. Он стал младшим следователем в уголовном розыске в Одессе, чем шокировал Валентина. «Я понимал, что в любую минуту он может погибнуть от пули из бандитского обреза» — вспоминал старший Катаев. Он уговорил Евгения переехать в Москву, но тот и в столице нашел не менее опасную работу, устроившись надзирателем в Бутырскую тюрьму. «Я ужаснулся… мой родной брат, мальчик из интеллигентной семьи, сын преподавателя… этот юноша, почти еще мальчик, должен будет за двадцать рублей в месяц служить в Бутырках!» — сокрушался Михаил. Он решил сделать из Евгения журналиста, пообещав приличный заработок, в разы превышавший жалованье надсмотрщика. Несмотря на отказы брата, который утверждал, что «не умеет писать», Катаев-старший все же убедил его сочинить первый рассказ. Из него получился «отличный очерк, полный юмора и наблюдательности». С этого момента началась карьера Евгения Петрова — журналиста и писателя.

Катаев следил за тем, чтобы младший брат не ленился и продолжал работу. Его жена вспоминала: «Каждое утро он начинал со звонка ему — Женя вставал поздно, принимался ругаться, что его разбудили… «Ладно, ругайся дальше», — говорил Валя и вешал трубку».

В журнале «Гудок», где работали братья, Петров познакомился с будущим соавтором — Ильей Ильфом. Именно Валентин Катаев предложил двум молодым журналистам работать вместе. «Я представил себе их обоих — таких разных и таких ярких — и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять друг друга», — записал Катаев в своих мемуарах. Идея первой книги Ильфа и Петрова «12 стульев» тоже принадлежала Валентину Катаеву, который предложил им идею сатирического романа о сокровищах, спрятанных в стуле.

Стругацкие: Аркадий и Борис
Советские писатели братья Стругацкие работали как соавторы и прославились своими фантастическими романами. В детстве Аркадий любил изучать космос, мастерил самодельные телескопы и издавал рукописный журнал. К своим увлечениям он привлекал и младшего брата Бориса.

Аркадий шутил: «Фантастику мы стали вместе писать очень рано. Мне было 9 лет, а Борису — три года. Вернее, не писать, а рисовать. Мы делали вместе целые рассказы в картинках».

После войны Аркадий опубликовал несколько произведений под именем С. Ярославцев, над созданием собственной повести работал и Борис. Но самые популярные произведения — «Трудно быть богом», «Пикник на обочине», «Понедельник начинается в субботу», «Полдень, XXII век» — Стругацкие создали в соавторстве.

Первую общую книгу, «Страна багровых туч», братья написали, поспорив с женой Аркадия на бутылку коньяка. В течение всей жизни Стругацкие жили в разных городах: Аркадий — в Москве, а Борис — в Ленинграде, и идеи романов обсуждали в письмах и во время встреч на нейтральной территории. В одном из газетных интервью они пошутили, что встречаются на станции Бологое, где открыли кафе «У Бори и Аркаши». «После из Бологого жалоба пришла, что в горкоме от писем прохода нет: читатели пытаются узнать адрес кафе «У Бори и Аркаши», — вспоминал Аркадий Стругацкий.

Он рассказывал, что поначалу братья пробовали писать порознь. Сначала планировали будущий роман, идею, сюжет, композицию, потом разъезжались и работали каждый над своей частью по отдельности или параллельно над одним и тем же куском, а после объединяли, убирая лишнее. «Но впоследствии убедились, что это не самый рациональный метод. Теперь работаем за одним письменным столом, пробуем друг на друге каждое слово, каждый поворот темы...» — говорил Аркадий.

Аркадий писал и отдельно от Бориса: его перу принадлежат повести «Дьявол среди людей», «Подробности жизни Никиты Воронцова». После смерти брата Борис также опубликовал два романа собственного авторства: «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» и «Бессильные мира сего».

Автор: Мария Соловьева; «Культура.РФ»

Комментарии (3)

Всего: 3 комментария
  
#1 | Сергей И. »» | 10.04.2018 17:47
  
2
И. А. Бунин
Листопад
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной.

Березы желтою резьбой
Блестят в лазури голубой,
Как вышки, елочки темнеют,
А между кленами синеют
То там, то здесь в листве сквозной
Просветы в небо, что оконца.
Лес пахнет дубом и сосной,
За лето высох он от солнца,
И Осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой.
Сегодня на пустой поляне,
Среди широкого двора,
Воздушной паутины ткани
Блестят, как сеть из серебра.
Сегодня целый день играет
В дворе последний мотылек
И, точно белый лепесток,
На паутине замирает,
Пригретый солнечным теплом;
Сегодня так светло кругом,
Такое мертвое молчанье
В лесу и в синей вышине,
Что можно в этой тишине
Расслышать листика шуршанье.
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Стоит над солнечной поляной,
Завороженный тишиной;
Заквохчет дрозд, перелетая
Среди подседа, где густая
Листва янтарный отблеск льет;
Играя, в небе промелькнет
Скворцов рассыпанная стая —
И снова все кругом замрет.
Последние мгновенья счастья!
Уж знает Осень, что такой
Глубокий и немой покой —
Предвестник долгого ненастья.
Глубоко, странно лес молчал
И на заре, когда с заката
Пурпурный блеск огня и злата
Пожаром терем освещал.
Потом угрюмо в нем стемнело.
Луна восходит, а в лесу
Ложатся тени на росу…
Вот стало холодно и бело
Среди полян, среди сквозной
Осенней чащи помертвелой,
И жутко Осени одной
В пустынной тишине ночной.

Теперь уж тишина другая:
Прислушайся — она растет,
А с нею, бледностью пугая,
И месяц медленно встает.
Все тени сделал он короче,
Прозрачный дым навел на лес
И вот уж смотрит прямо в очи
С туманной высоты небес.
0, мертвый сон осенней ночи!
0, жуткий час ночных чудес!
В сребристом и сыром тумане
Светло и пусто на поляне;
Лес, белым светом залитой,
Своей застывшей красотой
Как будто смерть себе пророчит;
Сова и та молчит: сидит
Да тупо из ветвей глядит,
Порою дико захохочет,
Сорвется с шумом с высоты,
Взмахнувши мягкими крылами,
И снова сядет на кусты
И смотрит круглыми глазами,
Водя ушастой головой
По сторонам, как в изумленье;
А лес стоит в оцепененье,
Наполнен бледной, легкой мглой
И листьев сыростью гнилой…
Не жди: наутро не проглянет
На небе солнце. Дождь и мгла
Холодным дымом лес туманят,—
Недаром эта ночь прошла!
Но Осень затаит глубоко
Все, что она пережила
В немую ночь, и одиноко
Запрется в тереме своем:
Пусть бор бушует под дождем,
Пусть мрачны и ненастны ночи
И на поляне волчьи очи
Зеленым светятся огнем!
Лес, точно терем без призора,
Весь потемнел и полинял,
Сентябрь, кружась по чащам бора,
С него местами крышу снял
И вход сырой листвой усыпал;
А там зазимок ночью выпал
И таять стал, все умертвив…

Трубят рога в полях далеких,
Звенит их медный перелив,
Как грустный вопль, среди широких
Ненастных и туманных нив.
Сквозь шум деревьев, за долиной,
Теряясь в глубине лесов,
Угрюмо воет рог туриный,
Скликая на добычу псов,
И звучный гам их голосов
Разносит бури шум пустынный.
Льет дождь, холодный, точно лед,
Кружатся листья по полянам,
И гуси длинным караваном
Над лесом держат перелет.
Но дни идут. И вот уж дымы
Встают столбами на заре,
Леса багряны, недвижимы,
Земля в морозном серебре,
И в горностаевом шугае,
Умывши бледное лицо,
Последний день в лесу встречая,
Выходит Осень на крыльцо.
Двор пуст и холоден. В ворота,
Среди двух высохших осин,
Видна ей синева долин
И ширь пустынного болота,
Дорога на далекий юг:
Туда от зимних бурь и вьюг,
От зимней стужи и метели
Давно уж птицы улетели;
Туда и Осень поутру
Свой одинокий путь направит
И навсегда в пустом бору
Раскрытый терем свой оставит.

Прости же, лес! Прости, прощай,
День будет ласковый, хороший,
И скоро мягкою порошей
Засеребрится мертвый край.
Как будут странны в этот белый,
Пустынный и холодный день
И бор, и терем опустелый,
И крыши тихих деревень,
И небеса, и без границы
В них уходящие поля!
Как будут рады соболя,
И горностаи, и куницы,
Резвясь и греясь на бегу
В сугробах мягких на лугу!
А там, как буйный пляс шамана,
Ворвутся в голую тайгу
Ветры из тундры, с океана,
Гудя в крутящемся снегу
И завывая в поле зверем.
Они разрушат старый терем,
Оставят колья и потом
На этом остове пустом
Повесят инеи сквозные,
И будут в небе голубом
Сиять чертоги ледяные
И хрусталем и серебром.
А в ночь, меж белых их разводов,
Взойдут огни небесных сводов,
Заблещет звездный щит Стожар —
В тот час, когда среди молчанья
Морозный светится пожар,
Расцвет полярного сиянья.

1900
Первый русский нобелевский лауреат. За один только "Листопад" достоин этого звания.
  
#2 | Сергей И. »» | 10.04.2018 17:55
  
2
Поэт и прозаик двадцатого века Бунин

Сапсан
В полях, далеко от усадьбы,
Зимует просяной омет.
Там табунятся волчьи свадьбы,
Там клочья шерсти и помет.
Воловьи ребра у дороги
Торчат в снегу — и спал на них
Сапсан, стервятник космоногий,
Готовый взвиться каждый миг.

Я застрелил его. А это
Грозит бедой. И вот ко мне
Стал гость ходить. Он до рассвета
Вкруг дома бродит при луне.
Я не видал его. Я слышал
Лишь хруст шагов. Но спать невмочь.
На третью ночь я в поде вышел...
О, как была печальна ночь!

Когтистый след в снегу глубоком
В глухие степи вел с гумна.
На небе мглистом и высоком
Плыла холодная луна.
За валом, над привадой в яме,
Серо маячила ветла.
Даль над пустынными полями
Была таинственно светла.

Облитый этим странным светом,
Подавлен мертвой тишиной,
Я стал — и бледным силуэтом
Упала тень моя за мной.
По небесам, в туманной мути,
Сияя, лунный лик нырял
И серебристым блеском ртути
Слюду по насту озарял.

Кто был он, этот полуночный
Незримый гость? Откуда он
Ко мне приходит в час урочный
Через сугробы под балкон?
Иль он узнал, что я тоскую,
Что я один? что в дом ко мне
Лишь снег да небо в ночь немую
Глядят из сада при луне?

Быть может, он сегодня слышал,
Как я, покинув кабинет,
По темной спальне в залу вышел,
Где в сумраке мерцал паркет,
Где в окнах небеса синели,
А в этой сини четко встал
Черно-зеленей конус ели
И острый Сириус блистал?

Теперь луна была в зените,
На небе плыл густой туман...
Я ждал его,— я шел к раките
По насту снеговых полян,
И если б враг мой от привады
Внезапно прянул на сугроб,—
Я б из винтовки без пощады
Пробил его широкий лоб.

Но он не шел. Луна скрывалась,
Луна сияла сквозь туман,
Бежала мгла... И мне казалось,
Что на снегу сидит Сапсан.
Морозный иней, как алмазы,
Сверкал на нем, а он дремал,
Седой, зобастый, круглоглазый,
И в крылья голову вжимал.

И был он страшен, непонятен,
Таинственен, как этот бег
Туманной мглы и светлых пятен,
Порою озарявших снег,—
Как воплотившаяся сила
Той Воли, что в полночный час
Нас страхом всех соединила —
И сделала врагами нас.
  
#3 | Ольга П.К. »» | 11.04.2018 12:00
  
0
Да, братья похожи друг на друга.
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU