Остаться человеком

Это было в конце августа 1941-го года на Подолье. По городам и весям страны уже вовсю шла война. Она не щадила никого: ни воинов на передовой, ни мирных жителей в тылу. Мало фашистам было награбленного добра, мало вывозимого эшелонами чернозема, вывозили они и самое дорогое – живых рабов, наших юношей и девушек. Моему дядьке Василю было тогда 14 лет. Староста в селе был из своих, прикрывал сельчан, как мог, часто рискуя жизнью: то предупредит партизан, что зондеркоманда едет, то передаст, чтобы молодежь уходила в лес – ожидается облава для вывоза на работу в Германию, то припрячет раненых солдат, что из окружения пробирались в партизанский отряд. Но случались и осечки.

Однажды фашисты нагрянули внезапно, собрали около школы молодежь от 14 до 18 лет. Затем погрузили всех в машины и повезли на станцию. Так мой дядька оказался в теплушке, идущей на Запад. В вагоне духота: народу набили, как будто скотину везли.

Тоска застыла в ребячьих глазах – очень уж не хотелось на чужбину. Нашлась пара крепких парней, выломали в полу доску. Все застыли, глядя на мелькающую черноту под ногами. Жутко было лезть под вагон в пугающую неизвестность, но будущее казалось еще страшнее. И несколько человек скользнули в спасительную щель. Неизвестно, что стучало сильнее – стальные колеса по рельсам или сердце в груди полуживого от страха подростка. Но вот отстучали колеса последнего вагона. Над головой висели яркие летние звезды: август – время звездопада. А Васильку было не до небесных красот. Он чутко вслушивался в навалившуюся внезапно тишину. До ушей долетел тихий возглас: «Эй, есть кто живой?» Василь сел между рельсами. К нему приближалась еще одна беглянка: в светлом платьице, в платочке, совсем еще ребенок.

— Живой? Не поранился? – спросила она с тревогой.

— Живой, — ответил дядя Вася.

— И что теперь будем делать?

— Уходить нужно. Я слышал, что немцы с собаками проверяют пути после поездов с невольниками.

Ребята углубились в лес и там стали думать: куда идти, где они находятся? Нужно было побыстрее отойти от опасного места. Решили идти всю ночь, ориентируясь по звездам. Вот где пригодился Васильку курс молодого бойца и ориентировка на местности, до которых он был охоч в школе. К утру подошли к незнакомому селу, подобрались к околице, у которой стоял немецкий мотоцикл. Фашисты проверяли у выходящих из села документы. Обошли село стороной, благо у немцев не было собак.

Голодные, уставшие, шли они по буеракам, по родной земле, как загнанные звери. Местность была незнакомая. Ночью, устраиваясь в лесу на ночлег, они вдруг увидели собаку, с лаем летящую на них. Перепуганные дети вжались в землю. Но собаку остановил женский голос, и на прогалину вышла женщина:

— Деточки, — спросила она, — это вы с поезда убежали? Вас везде ищут.

Ребята ей все рассказали. Женщина оказалась женой лесника.

— Мой-то, сволочь, в полицаи подался. Сейчас приедет самогон глушить с такими же запроданцами. Я вас в доме спрячу. Сеновалы, погреба – все проверяют, простреливают.

Она завела их в дом, буквально засунула в узкое пространство между печкой и стеной. И тут в дом ввалились пьяные полицаи.

— Что нос воротишь? Быстро собери на стол, — скомандовал изрядно выпивший хозяин.

Лесничиха быстро выхватила из печи чугунок с картошкой и начала усердно потчевать гостей самогоном.

— Не поймешь тебя, — ворчал муж, — то волком глядишь, то сама наливаешь.

— Да на тебя не угодишь, — дружелюбно ответила хозяйка.

Когда пьяные мужики попадали на кровать, она вытащила из портфеля мужа два аусвайса, вписала выдуманные фамилии, имена и отчества – настоящие писать было опасно. После этого быстро собрала еду в дорогу и вывела детей к селу. Они, оказывается, почти дошли до своей области. Трясясь от страха и обливаясь потом, прошли несколько застав, а к ночи следующего дня добрались до села. Даринка, так звали девушку, пошла в свое село, что находилось неподалеку, а дядя Вася остался в родном. Вечером пробрался в хлев, дождался, пока мать придет доить корову, позвал ее у стога сена. Мать со слезами бросилась к сыну. Оказывается, их уже искали и дома.

Дом у них был добротный, хозяйственный, один на все село с деревянными полами. Потому и облюбовали его немецкие офицеры. Василек спрятался в конце огорода, в сушарне (крытый навес, где сушили фрукты на зиму). Туда мать передала ему с младшей сестричкой Марийкой обед. Лучше бы она этого не делала. Хоть и предупреждали девчушку, чтобы не болтала, да что взять с четырехлетнего ребенка!

Денщик офицера, австриец, колол щипцами сахар к чаю. Он немного говорил по-русски. Увидев девчушку, позвал ее и дал пару кусочков сахара. И тут дитя возьми и брякни:

— А дайте еще кусочек, а то в сушарне Васько сидит, он с поезда из немецкой неволи убежал.

Бабушка в это время несла тарелки к столу. Они так и посыпались наземь. Искрой мелькнула мысль: «Всех постреляют!» Но австриец встал, взял ее руки в свои:
— Не бойся, мать. У меня тоже киндер – трое, - показал на пальцах.

Бабушка хотела поцеловать ему руку, но он не дал. Только сказал:

— Ночью пусть уходит. Завтра приедут мотоциклисты с собаками. Я знаю, у вас в лесу партизаны. Пусть уходят дальше, сюда приедут каратели.

Затем порылся в вещмешке и дал две пачки махорки.

— Пусть сыпет за собой, когда со двора будет уходить: собаки не возьмут след.

...Мой дядька Василь после освобождения области ушел на фронт и до 50-х годов воевал с теми, кто вместе с фашистами уничтожал свой народ. Не знал он имени женщины-лесничихи, что дала ему аусвайс, забыл имя австрийца, спасшего его и партизан от верной гибели. Но их имена знает Господь. И каждому, кто даже в самых жестоких обстоятельствах не потерял образ Божий, Господь - Справедливый и Милостивый, воздаст надлежащую награду. Ибо нет выше подвига, чем «душу положить за други своя».


Наталья Юрьевна Кальчева