Боль и скорби в нашей жизни. Старец Ефрем Фелофейский
Тропа жизни — это боль и слёзы; на ней повсюду терния и шипы. На каждом шагу — Крест, борьба и скорбь, Гефсимания и Голгофа. Боль постоянно пронзает нас острым копьём. Если бы мы могли взять землю и как губку отжать её, то потекли бы кровь и слёзы.
«Человек, яко трава дние его, яко цвет селный, тако оцветет», — говорит псалмопевец[1].
Всё прекрасное связано с болью, но и боль ведёт к радости. Роза производит шипы, а из шипа вырастает роза. Радуга обычно появляется после грозы. Буря должна пройти, чтобы на небе стали видны звёзды.
Рассуждение, просвещённое христианской верой и любомудрием, рождает способность прозорливо смотреть вглубь вещей. В боли оно видит радость и надежду, ведь и Христос восторжествовал через боль Страстей и Креста.
Для создания шедевра скульптуры требуется большая работа молотком. Великие души обязаны своим величием тяжёлым скорбям. Золото и драгоценные украшения сначала проходят через огненную печь.
Боль сокрушает человеческое существо. Это пожирающий огонь. Это гроза и буря. «Как море, внутренняя моя никогда не бывают в покое», — говорит Соломон. Бывают моменты, когда испытания находят одно за другим или обрушиваются все вместе одновременно. Крест тогда весьма тяжек. Напряжение достигает апогея. Душа испытывает такую тяжесть, что едва держится. Всё вокруг и внутри видится чёрным. Кругом тьма, кругом безысходность. Святой Григорий Богослов говорит: «Хорошее ушло; бедствия вызывающи и обнажены; путь лежит среди ночи; маяка не видно нигде, Христос как будто спит»[2].
Жизненные скорби как копья и ножи. Копья и ножи, которые безжалостно разрывают и терзают сердце, палят его и парализуют, полностью лишая сил.
Единственное, что нам остаётся в такие моменты, — вопль, сетование и вместе с тем горячие просьбы к Богу: «Помилуй мя, Господи… душа моя смятеся зело… Утрудихся воздыханием моим…»[3], «Бысть сердце мое яко воск таяй…»[4], «Помилуй мя, Господи, яко скорблю… изчезе в болезни живот мой, и лета моя в воздыханиих… забвен бых яко мертв…»[5], «Быша слезы моя мне хлеб день и нощь… вскую прискорбна еси, душе моя, и вскую смущаеши мя?»[6].
Человек поставлен как царь творения, но венец его сплетён из терния. Когда-то путь его жизни удаётся как песня и радостная симфония, но чаще этот путь получается лишь как бесконечный печальный траурный марш.
Вопрос о смысле страдания вечен. Его изучали философы и обществоведы, психологи и многие другие. Но подлинный ответ на него — в христианстве, в вере, в Законе Божием.
Этот ответ двойственный. С богословской стороны, боль есть результат падения, как и прочее зло. Она результат неправильного пользования свободой, плод преслушания. Со стороны этической и нравственной, она есть средство для приобретения добродетелей и совершенства.
«Я буду всегда чтить Бога, — говорит Григорий Богослов, — каким бы испытаниям Он бы ни попустил на меня прийти. Боль для меня есть лекарство спасения»[7]. Василий же Великий говорит так: «Поскольку Бог уготовляет нам венец Своего Царствия, поводом к добродетели пусть будет болезнь»[8].
«Скорби, — говорит святой Златоуст, — ставят нас ближе к Богу. И если будем думать о пользе скорбей для вечности, то не станем печалиться»[9].
Святой апостол Павел, претерпевший столько гонений и скорбей, весь уязвлённый «язвами Господа», учит, что Бог попускает человеку страдать «на пользу, да причастимся святыни Его»[10].
У Бога есть тысячи способов, чтобы явить тебе Свою любовь. Христос может обратить несчастье в мелодичную песнь славословия. «Печаль ваша в радость будет», — говорит Господь[11].
Каково сражение, такова и победа. На небесной купле нет дешёвых вещей. Время страдания и жертвы есть время благословения: вслед за каждым крестом — воскресение. Что из того, что теперь мы страдаем и непрестанно рыдаем? «Еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделовает нам», — говорит апостол Павел[12].
Человек, который терпит страдания, есть настоящий подвижник, одерживающий славные победы, и сполна будет вознаграждён вечными благами. «Ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящым Его», — говорит апостол Павел в послании к Коринфянам[13].
Тот, кто смотрит на страдания сквозь призму вечности, уже победил. Он избранник, непреклонной верой в Бога достигший радости, вкусивший благости Господа; он — потенциальный венценосец. Он может вслед за апостолом Павлом победно воскликнуть: «Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох: прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он»[14].
В таком духовном измерении преодоление боли и преображение её в искупительную радость становится реальностью. Это — изменение, производимое силою Божией. Такое обновление, абсурдное для рационально мыслящего человека, есть следствие христианской веры. Если для безбожного материализма такое обновление есть неразрешимый вопрос, а для человека плотского — мечта, то для верующего — это великое чудо изменения Божия.
Духовное отношение к страданиям даёт решение великого вопроса и ведёт из тьмы к свету.
Итак, нужно относиться к скорбям, которые на нас находят, как к благословению Божию. Зерно в земле угнетается, разлагается и тогда производит жизнь. Богат благословенный урожай скорбей. Велико благословение Божие на поле слёз — благословение, которое обретает тот, кто истинно верует благодаря дару рассуждения. Благословение Божие и милость почивают на тех, кто прошёл через пещь многообразных скорбей, укреплённый Божией силой и рассуждением. Их ожидает вечное, бессмертное и всеблагое отдохновение в Боге! Аминь.
Беседа старца Ефрема Филофейского с верующими в Канаде.
Дорогие чада!
Скажем сегодня несколько слов в честь Божией Матери, Которую наша Православная Церковь прославляет и возносит превыше Херувимов и Серафимов, а еретики низводят до последней степени унижения.
Когда Богородица встретилась с матерью честного Предтечи, святой Елизаветой, то в том числе сказала ей и такие слова: «Отныне ублажат Мя вси роди»[1], — то есть: с нынешнего дня и в будущем все роды людей, которые уверуют в Господа, будут ублажать Меня за честь, оказанную Мне Богом и Отцом, стать Матерью Его Сына. Какая честь для Женщины!
В наши дни много говорится о равенстве полов, мужчин и женщин. Но борьба за женское равенство и так называемое феминистическое движение опоздали. Христианство уже двадцать веков, как решило эту проблему. Как? Уничтожило различия! Оно воздало женщине равную с мужчиной честь. И более того — воздало одной Женщине такую честь, которой не имел, не имеет, и не будет иметь ни один мужчина. Женщина эта есть Пресвятая Богородица.
В христианстве, в Церкви, людей оценивают, исходя не из пола, социального положения, уровня образования, финансового достатка, одарённости и т. д. Людей различают и оценивают по одному единственному признаку — признаку святости. Для Бога нет мужчин и нет женщин, есть только грешники и кающиеся, нечестивые и благочестивые, святые и святейшие.
В день Успения Пресвятой Богородицы почитается самый Святой Человек, самая Святая Женщина — Божия Матерь. Богородица пребывала неповреждённой в жизни и в смерти осталась нетленной. Рождение Сына не повредило Её девства, грех не повредил Её душу, а смерть не повредила Её тело. Как Тело Христово не было повреждено Крестной смертью, так осталось неповреждённым и тело Богородицы. Умерло, но осталось нетленным.
Если в Православной Церкви сохраняются нетленные тела Святых, которые мы почитаем, то тем более должно было остаться нетленным богоприемное тело Матери Господа и Бога нашего. Но возможно ли было этому телу остаться в земле? Нет. Оно было перенесено на Небо. В юности Пресвятая Богородица была введена в Святая святых храма Соломонова, а в Успении Своём Она Своей пречистой, прекрасной душой и преславным нетленным телом вошла в Святая святых на Небесах.
Если смерть для других людей означает тление тела, то для Пресвятой Богородицы Успенье Её стало живоносным.
Конечно, все верующие преобразятся во время общего воскресения, но для Божией Матери преображение уже произошло, спустя три дня после Её погребения. То есть, Её отход ко Господу стал началом Её второго бытия, вечного и по душе, и по телу. Невозможно было смерти удержать Ту, Кто «Вся с Богом соединилась».
Высоту Божией Матери мы явно видим в празднике Успения. Кто возвысил Её и почтил? Сын Её Бог и Спаситель мира. Если Предтечей в земном пути Господа Иисуса Христа был Иоанн Креститель, то Предтечей в Небесном пути Божией Матери стал Сам Христос. Он победил смерть и со Своим нетленным и Божественным Телом вознёсся на Небо, став Предтечей Богородицы. Христос, Первенец мертвых[2], возшёл на Небеса, чтобы уготовить путь туда верующим. Об этом говорит апостол Павел: «Идеже предтеча о нас вниде Иисус, по чину Мелхиседекову первосвященник быв во веки»[3].
Богородица приняла в Своей утробе Богочеловека, Сына и Слово Божие, Который воспринял от Неё человеческую природу и соединил со Своим Божественным естеством в Своей ипостаси. Христос принимает Её на Небеса всю, с душой и телом. Божия Матерь, приняв Богочеловека Христа в Свою утробу, сделалась Ширшей Небес…
Она приняла Христа, носила в Своей утробе и родила. Теперь Христос принимает на руки святую душу Богородицы, Своей Матери. И слышим слова святого Иоанна Дамаскина, который говорит: «Как Слово Божие, по неизреченному благоутробию сыном Ее соделаться соблаговолившее, владычними руками сию всесвятую, божественнейшую и священную душу Своей Матери принимает!». Богородица заботилась о Христе, пока Он был Чадом. Теперь Сын принимает Свою Мать как Царицу на Небесах. «Предста Царица одесную тебе, в ризах позлащенных одеяна преиспещрена»[4].
Почтили Богородицу святые апостолы. Они тут же собрались в Иерусалиме на погребение тела Богородицы и Матери своего Учителя. Согласно Преданию они собрались со всех концов вселенной. И пусть ни у кого не возникает сомнения относительного того, как они собрались. Апостолы — это орлы Духа. Как они прошли по всему миру? Кто дал их ногам крылья, чтобы они дошли до пределов земли? Сила Божия! Та же сила берёт теперь апостолов и собирает их со всех концов мира в Иерусалим. Тот, Кто дал огненную колесницу Илие Фесвитянину, на которой он вознёсся на Небо, Кто взял апостола Филиппа и перенёс из Газы в Азот, как сказано в «Деяниях», Тот и послал за каждым апостолом отдельный экипаж, не такой, на которых мы ездим, но в виде светлого облака, и оно перенесло каждого из них в Иерусалим.
Почтили апостолы Матерь Господа и в изумлении на третий день увидели, что тела Её в гробу в Гефсимании нет. Так почтили Пресвятую Богородицу и Ангелы небесные: они приняли Её по Успении, торжественно встретили и провели по Небесным обителям. В изумлении видят они, как поднимается Пречистая Дева превыше Херувимов и Серафимов — точно по словам величания: «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим». Удивляются Ангелы! Впервые они видят, что человек с телом входит и прославляется в Царствии Небесном!
Как удивлялись они во время Вознесения Христа, когда видели, что возносится Бог и Человек, соединённый в одну Богочеловеческую ипостась — ведь сходил для воплощения один только Бог — так изумляются теперь, видя переход на Небо Божией Матери. До этого момента они привыкли принимать одни только спасённые и искупленные души святых. А теперь они принимают и тело, Пречистое тело Божией Матери, которое не удержали «гроб и умерщвление». Как мы удивлялись, наблюдая за первым астронавтом, когда он ступил на Луну, так изумились и Ангелы, увидев, что нога человека ступила во Святая Святых на Небе. Божия Матерь — это первая Женщина–«астронавт», Которая поднялась выше самих Ангелов.
Наконец, Божию Матерь почитает народ, благочестивый и верующий народ. Богородице посвящено больше всего храмов и монастырей. Перед иконами Божией Матери, византийскими (византийская иконопись признана догматическим свидетельством Церкви) зажигается больше всего свечей. К Божией Матери обращаются в тяжкие минуты скорбящие. Потоки слёз проливаются перед Её святыми иконами. Любовь к Божией Матери утверждена глубоко в сердце нашего православного народа.
Благословенные мои христиане, я показал вам, кто почитает Божию Матерь. Но есть и те, кто Её не почитают, а наоборот, бесчестят Её Лик.
Во время погребения Божией Матери произошло одно событие, о котором рассказывает святой Иоанн Дамаскин. Как вы знаете, святой Иоанн Дамаскин был великим подвижником; его пещера находится в монастыре Святого Саввы Освященного в Палестине.
Когда апостолы и верующие первой Церкви несли на одре тело Божией Матери к месту погребения, то подбежал один еврей и хотел сбросить его на землю, но не успел. Как только он коснулся тела Богородицы, Ангел невидимо отсёк ему руки, и они остались висеть на одре. Увидев такое чудо и ощутив страшную боль, еврей покаялся и попросил прощения у Божией Матери; и произошло чудо: отсечённые руки приросли.
Тогда Богородицу оскорбил один. Сегодня Её бесчестят многие. Слышите? Антихристы-иеговисты не верят в Божию Матерь. Говорят, что была просто Мария, словно речь идёт о какой-то их соседке тёте Маше. Вот до какой степени унижают!
Еретики-протестанты принимают именование «Богородица», но не принимают приснодевства Богородицы — другая хула. Небесный бриллиант бросают в грязь чувственной любви и плотского смешения, согласно их хульному учению.
Мы видим и слышим, как некоторые обезумевшие православные «свидетельствуют», что якобы видят Божию Матерь и Она диктует им разные послания. Речь идёт о так называемых «просвещённых». Эти безумцы хотели бы влагать в уста Богородицы свои собственные глупые измышления.
И ещё посмотрите: как женщины оскорбляют Божию Матерь своим вызывающим внешним видом в летнее время. С одной стороны, поклоняются иконе скромной Девы, а с другой, — искушают и толкают окружающих на грех своим вызывающим видом. Это даже не считается за грех, который нужно исповедовать.
Божия Матерь, конечно, очень огорчается таким нечестием народа. Верные, покаемся, почтим достойным образом Божию Матерь; с болью и любовью о ближнем и о себе самих будем просить: «Пресвятая Богородица, спаси нас, чад Твоих!» Аминь.
[1]Лк.1:48.
[2] Апостол Павел называет Иисуса Христа «первенцем из умерших» (1Кор.15:20) и «первенцем из мертвых» (Кол.1:18), апостол Иоанн также — «первенцем из мертвых» (Откр.1: 5).
Легко восхвалять Творца Вселенной, любуясь искрящимися каплями росы на рассвете, или наблюдая неспешный ход белоснежных облаков. Но когда скорби и испытания подступают к человеку, он в отчаянии забывает о милосердии и любви Господа. За что? Почему? Человек искренне ждёт откровения и в недоумении смущается его душа, — неужели так и не будет ответа? И в этот момент творение почему-то забывает о том, что его Творец неизречен, неведом и непостижим.
Есть тяжёлые вопросы, само произнесение которых даётся тяжело. «Доколе, Господи?» — спрашивали праведники, встречаясь глазами с кошмаром, родившимся от греха. «Зачем Ты Меня оставил?» — кричала Распятая на Кресте Истина Своему Отцу. В этом крике — вся боль мира и все противоречия его, на том же Кресте тогда же снятые, но остающиеся не снятыми для наших глаз. Вопросы могут не оставлять человека и за гробом. Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь за кровь нашу? (Откр. 6, 10), — спрашивают Господа души замученных за Его имя. И их вопрос передаёт нам тайнозритель Иоанн.
Великие тяжёлые вопросы не произносятся сразу, но, как дитя, долго носятся под сердцем. Их не задают, развалившись на диване или завязывая галстук. Их скорее кричат, обращаясь непосредственно к самому Небу, и Небо может молчать, а может и отвечать, как отвечал некогда Иову на его болезненные крики Господь.
Но есть разряд людей, теоретически обеспокоенных широкой и неподъёмной проблематикой. У таких людей легко слетает с уст: «Почему в мире так много страданий?» или «Спасутся ли язычники?». Видимо, они забывают, что в ответ на вопрос человеческий Бог имеет право молчать, имеет право отвечать на вопрос — вопросом, и вовсе не обязан играть с нами в игру, подобную пинг-понгу: мы Ему — праздный вопрос, Он нам — великий ответ.
«Скажи нам, какою властью Ты всё это творишь?» — спрашивали Христа фарисеи. А Он их спросил в ответ: «Крещение Иоанново было с неба или от человеков?». Они знали, что, если скажут «с неба», Он спросит: «Почему вы не веруете ему?», — но боялись также сказать «от человеков», потому что люди почитали Иоанна пророком. Они сказали: «Не знаем». Тогда и Христос сказал им: «И Я вам не скажу, какою властью всё это творю».
Переведём ситуацию на нас с вами. Мы спрашиваем Бога: почему в мире так много страданий? А Он отвечает: спрошу тебя и Я — ты все Мои повеления выполнил? Ты все слёзы, какие мог вытереть, вытер людям? Все раны перевязал? Все долги раздал? Во всех добродетелях до крови подвизаешься? Мы, если не являемся пациентами соответствующей клиники, конечно, скажем: нет. А Он имеет право продолжить: вот ты своим ответом на свой же вопрос и ответил. Обо всём мире тебе переживать не надо, а та мера страданий, которая открыта твоему взору, зависит от тебя и доступна твоему воздействию.
Между нами и Богом реально проходит диалог, проходит постоянно. Он повелевает — мы делаем вид, что не слышим. Он зовёт — мы отнекиваемся. Он будит совесть нашу — а мы усыпляем её. Когда же совесть особо не мучит, голод не угрожает и сапоги не жмут, мы дерзаем произносить праздные теоретические вопросы, касающиеся вещей невместимых. Например, «спасутся ли язычники?».
Представим себе, что Господь даст нам ответ. Причём даст в том духе, к которому мы привыкли: в духе мерзкого анкетирования, или участия в выборах, или голосования на ток-шоу: да/нет. Неужели вы думаете, что краткость и громадность этого ответа оставит вас в живых или хотя бы не искалечит?
«Да, спасутся». Что это значит? Это неминуемо означает рождение вопроса: а зачем тогда всё? Посты, праздники, покаяние, воздержание? Почему литургия, а не орфические мистерии? Почему нужно читать псалмы Давида, а не беседы Конфуция? Понимаете ли, что при ответе «да» вы тут же бросите Церковь? А если не тут же, то через небольшой промежуток времени?
А если ответ будет «нет»? Тогда ещё хуже. Тогда вы имеете право стать в позу Ивана Карамазова или сытого дореволюционного барина и, растягивая слова, с апломбом произнести: «В вашего Боженьку я верить отказываюсь. Для Него миллионы и миллиарды людей — лишь биомасса, обречённая стать лишь дровами дьявольской печи. Я в Него, пожалуй, и верю, но молиться Ему отказываюсь, и билетик торжественно возвращаю».
И уж «сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали»! Сколько людей, мыслящих категориями только «да» или только «нет», упало, одни в яму безразличия и прохладности к вере, другие — в страстный пафос богоборчества и безблагодатной «святости», как Лев Толстой или русские революционеры. И ведь когда вопрос задан, а в ответ ожидается только «да» или только «нет», то выпадает человек из памяти о том, что Христос распялся за всех, хотя и не все спасутся. И может показаться человеку, что он любит людей больше, чем Бог, хотя не распинался он за людей и распинаться не хочет. А если распнётся, то не воскреснет и никого не искупит, потому что это будет лишь смерть грешника за грешников. Но ведь действительно любовь Божию мы познали в смирившемся Благодетеле, родившемся от Девы, распятом на Кресте, воскресшем из мёртвых. Свой труд служения Иисус Христос поднял на избитые, истерзанные плечи не только ради кого-то одного, но ради всех. Неужели кто-то ещё кроме Него может быть достоин в полной мере имени Человеколюбец?
Но мозг болен и сердце чахло, и вопрос всё равно задаётся, и ожидается ответ «да»/»нет«. Так в чём же дело? Дело в том, что в земных вопросах можно идти направо или налево, и дилемма «туда или сюда?» соответствует дилемме «да или нет?». А в духовных вопросах кроме координаты «право» и «лево» есть координата «вверх», и земные узлы развязываются благодаря неожиданно разверзнувшимся Небесам. «В горняя, в горняя», — шептал умирающий Пушкин, то есть «наверх, наверх». «Licht, mehr licht», — говорил умирающий Гёте. Туда, наверх, в Царство света и нам дорога. Там разрешатся наши не разрешимые на земле вопросы. И не просто «там», а «только там». Поэтому — «горе́ имеим ум и сердца»!
Ответы на нравственные вопросы не вымучиваются математически, за них платят валютой слёз и крови. И, приобретённые таким образом, эти ответы должны храниться внутри, а не превращаться в предмет праздных споров, потому что они парадоксальны, странны для слуха и для большинства тесных сердец невместимы. Вот Иов вопил на небо, и Бог с неба ответил ему. Но Иов ответу не обрадовался. Если мы сядем на то Иовлево гноище, или спустимся в Даниилов львиный ров, или дадим себя бросить в раскалённую печь, уподобляясь трём отрокам, то именно там мы и получим ответы. На такие вопросы ответы даются именно в львином рву, в горящей печи, на гноище или на кресте. И если это так, подумает человек, то я отказываюсь от вопроса. Это будет правильный ответ. Надо читать Писание сердцем и выпрашивать в подарок корень Премудрости — страх Господень, чтобы не «омрачать Провидение словами без смысла» (Иов 38, 2).
Есть у Доброго Пастыря овцы, яже не суть от двора сего (Ин. 10, 16) Уже одно это пусть утешит людей, искренне переживающих о судьбах тех, кто не слыхал Евангелие и до сих пор живёт за пределами благовествования. Да и сама история учит нас временами не хуже Писаний. Так, один из спартанских царей был ошибочно принят незнакомым человеком за его личного врага. Незнакомец облил царя помоями на улице. Телохранители обнажили мечи, человек, совершивший глупость, взмолился о пощаде, а царь узнал причину оскорбления и сказал: «Не троньте его. Он облил не меня, а другого». Представляете, сколько благородства в этом человеке — язычнике, никогда не слыхавшем заповеди о смирении? Представляете, сколько в нём умения обуздывать внезапный гнев, погашать желание справедливой мести? Этот царь будет тоже стоять на Страшном Суде, как и всякая воскресшая плоть. И можно думать, что когда Господь будет судить сребролюбцев, многие христиане пойдут в геенну, а многие язычники найдут милость. Так же будет, когда будут судить трусов, предателей, кровосмесителей, колдунов. Нам нечем гордиться. Совершенно нечем. Наша вера ко многому обязывает, но отнимает всякий повод для гордости. Она питает и живит и утешает, но не прежде, нежели смирит и устрашит. И об этом стоит думать, задавая время от времени великие вопросы.
Наконец, если действительно тревожит верующего человека судьба неверующих людей, то пусть он, верующий, выходит на проповедь и учит языки, и благовествует Евангелие ближним и дальним. А коль не способен к этому — пусть хотя бы смиренно молится.
Жизнь продолжается, и значит, задавать вопросы ещё придётся. Но пусть вопросы эти будут выстраданными и обдуманными, прошедшими по всем коридорам и закоулкам необъятного сердца, а не просто слетающими с языка, как мыльный пузырь с детской соломинки. В конце концов, сказано: Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб (Лк. 19, 22). И что мы будем, бедные, делать, если посреди всей паутины мелких целей и праздного любопытства, посреди всех бесполезно сказанных слов вдруг скажет нам Бог то, что сказал однажды: Препояшь чресла твои, и встань, и скажи им все, что Я повелю тебе (Иер. 1, 17)?
