Памяти архимандрита Кирилла (Павлова). Симеон Афонский. Старец
Сегодня два года, как преставился ко Господу старец всея Руси — архимандрит Кирилл (Павлов). Духовник трех Патриархов, множества епископов, священников, монахов, мирян, взращенных батюшкой в духе любви и единения. Остается пожалеть, что за многие годы духовничества прославленного старца о нем не было издано ни одной серьезной книги, кроме воспоминаний и сонных видений различных матушек. Книга Симеона Афонского «Птицы Небесные» взломала этот лед людского безразличия к спасению. А сейчас выходит новая книга Симеона Афонского, полностью посвященная старцу Кириллу. Публикуем и уникальные фото старца.
СТАРЕЦ
Господи Боже мой, в Твой прекрасный мир я вторгался, как невежда, полагая его даже не своей собственностью, которую никогда бы не стал разрушать, а как обязательное приложение к своему существованию. И лишь постигнув, что весь мир в Тебе и из Тебя, Господи, стал бояться по невнимательности своим дыханием уронить даже каплю росы с древесного листа, благоговейно принимая в себя Твою неизъяснимую жизнь, как самый невероятный и непредставимый дар.
Сердце человеческое всегда стремится к покою, в то время как помыслы никогда не заканчиваются и являются прямой противоположностью покоя. Здесь на помощь человеку в борьбе с помыслами может прийти только Церковь с ее благодатными Таинствами и, словно чудотворящий и животворящий дар Небес, словно луч вечной жизни - милость Христова в облике христоподобного духовного отца.
Через полгода меня благословили быть пономарем, оставив за мной чтение кафизм, часов и шестопсалмия. Пономарить мне нравилось. Теперь я уже не стоял с девушками на клиросе, а прислуживал в алтаре, где можно было молиться. Расторопным пономарем, к сожалению, стать мне не удалось. Но я старался выполнять это послушание со всем вниманием и благоговением к престолу Божию, где совершалось Таинство священной литургии. Еще мне нравилось слушать беседы священников, а также рассказы и воспоминания старого пономаря и старушки-свечницы о церковной жизни прихода. Эта старушка полюбилась мне тихостью характера и светлым ясным лицом, на котором всегда светились затаенным теплом добрые глаза. Вскоре нам прислали второго диакона, грузного парня с красивым басом, но у него была какая-то своя жизнь и мы не сошлись.
В отношения между священниками и в церковные дела я старался не входить и не любопытствовать о внутриприходской жизни, что оставило добрую память об этом периоде моего обучения в Никольском храме. А вот с молодым диаконом, отцом Евгением, чуть постарше меня и его женой, я очень сдружился. Лучше и ближе чем они, у меня, среди верующих церковных людей, никого не было. Еще когда я стоял в уголке храма на службах, стараясь быть незаметным, он подходил ко мне с кадилом и добросовестно овевал меня облаками ладана, что приводило меня в смущение. В один из таких дней, в конце службы, он подошел ко мне и сразу спросил:
Ты какие-нибудь книги православные имеешь?
В те времена, тем более в глухом Таджикистане, православных книг невозможно было отыскать днем с огнем.
Есть немного, - ответил я. - Евангелие, “Отечник” и “Откровенные рассказы странника”. Еще перепечатал сам “Приношение современному монашеству”.
Он попросил подождать его после службы, чтобы вместе пойти в их дом, который они с женой купили совсем недавно. Они вдвоем вышли из церкви и мы пошли по улице, разговаривая словно старые знакомые. Домик их был чистый, беленький, весь в цветущей сирени и гортензиях, которые посадила его жена. Они поставили чай, сладости, потом показали мне свою небольшую библиотеку. На полках стояли настоящие книги, а также перепечатанные на машинке. Отец Евгений достал с полки “Лествицу” Иоанна Ле- ствичника и протянул ее мне:
Читал?
Нет, даже не слышал о ней.
Прочитай, потом скажешь свое мнение...
Диакон учился заочно в семинарии в Сергиевом Посаде и у него на полке стояли учебники - машинописные тексты, переплетенные в виде книг. Я заинтересовался:
А можно еще учебник какой-нибудь почитать?
Вот, возьми! Будут вопросы - спрашивай!
Это был учебник “История Русской Православной Церкви”. При расставании мы поняли, что наши отношения установились надолго.
Все, о чем повествовалось в “Лествице”, глубоко вошло в мое сердце. Мудрость суждений и удивительный язык этой книги заставили меня взглянуть на жизнь по-новому, с другой, духовной точки зрения. Вопрос - как жить, чтобы спастись? - отпал сам собой. Книга открыла мне ясные и возвышенные перспективы духовной жизни. Но те критерии, которые она поставила передо мной, смутили меня своей, как мне думалось, недосягаемостью. Об этом я рассказал диакону:
Ну, ты совсем не так понял суть книги! - взялся растолковывать мне добросердечный друг. - Все то, о чем в ней написано, достижимо и выполнимо! Но для этого нужно как следует потрудиться!
Он оказался прав, и я часто с благодарностью вспоминал его совет и поддержку. А учебник церковной истории я читал с упоением - столько нового мне открылось в истории Русской Церкви. Все учебники диакона по истории Вселенской Церкви стали надолго моим любимым чтением, что мне очень пригодилось в самом недалеком будущем.
Отец Стефан, наблюдая за моим воцерковлением, помог мне наладить личное молитвенное правило, включающее, кроме утренних и вечерних молитв, Каноник и акафисты. Эти акафисты многие годы служили мне большим утешением. Для изучения богослужения он рекомендовал мне добавить в ежедневное правило чтение служб из каноника, исключая те места, которые относятся к обязанностям священника. В течение нескольких лет это правило являлось для меня опорой в жизни, и постепенно душа начала выздоравливать от понесенного наказания за гордыню.
Мне стало понятно: без Исповеди и Причащения невозможно устоять в духовной брани, потому что энергия нападения зла во много раз превышает человеческие силы. Теперь я особенно бережно начал относиться к периоду после Причастия. Старался побыстрее попасть домой и начать молиться, пока тепло благодати пребывало внутри меня. Тоска и уныние незаметно исчезли, перейдя в полную уверенность в истинности церковной жизни. Но неопределенность жизненного пути волновала меня вновь и вновь периодически возникающим недоумением - как жить дальше?
Жажда молитвенной жизни опять неспешно пробуждалась в сердце, и я как мог прилагал все силы, чтобы утвердиться в молитвенном распорядке. Добрый отец Стефан, приглядываясь ко мне, однажды заметил:
- Что-то ты, Федор, много молишься. Ты делай всего понемногу: и в кино сходи, и телевизор посмотри, и молитву не оставляй!..
Такие советы смущали меня и приводили в замешательство.
События шли своим чередом. Время от времени приходили письма от Виктора. Сначала он сообщал, что учится в семинарии, затем, что зачислен послушником в монастырь, наконец, пострижен в монахи и рукоположен в иеродиакона. Он приглашал навестить Лавру, но больше всего обрадовало его предложение представить меня своему духовнику - отцу Кириллу, о котором иеродиакон писал много восторженных строк. Это предложение взволновало мою душу, не забывшую преподобного Сергия, с которым она стала связана неразрывными узами. И сама Лавра с ее старинными зданиями, крепостными стенами и площадями в цветах казалась среди мирской жизни неземным раем и благодатным прибежищем для уставших душ, ищущих надежной опоры в духовной жизни. После пустыни мои пылкие надежды на самостоятельный поиск спасения стали скромнее, поэтому я с радостью откликнулся на письмо Виктора и сказал родителям, что хочу поехать в Троице-Сергиеву Лавру повидаться с моим другом. Отцу и матери это сообщение доставило много радости, так как они почувствовали в моем намерении нечто большее, вошедшее в нашу жизнь и менявшее ее неуловимо и деликатно. Это было то, что называется Промыслом Божиим.
Иеродиакон, которого теперь звали Пименом, встретил меня со своим новым другом, отцом Прохором. С этим иеромонахом некогда архитектор сооружал келью схимнику. Высокий приветливый парень с ясными доверчивыми глазами, улыбаясь, благословил меня. Друзья помогли мне устроиться в гостинице для паломников. Внимательно осмотрев мой внешний вид, иеродиакон заметил, что мне желательно носить более строгую, черную или серого цвета одежду.
Но у меня как раз одежда серого цвета! - возразил я.
Мало ли что! Это ведь джинсы, а нужно носить скромную одежду!
Я не стал спорить, покоряясь его доводам. Монахи отвели меня к мощам преподобного Сергия, и после молитвы возле его раки попрощались:
Ты молись, а завтра будь готов идти к отцу Кириллу на исповедь.
Со мной был мой Молитвослов и неразлучный Каноник, просмотрев который отец Пимен посоветовал:
Пока молись, как тебя благословили в Душанбе, но тебе лучше попросить благословение на монашеское правило у нашего батюшки...
Утром я уже стоял в битком набитой верующими маленькой комнатке для приема жаждущих исповеди и совета у старца. Духота стояла страшная, хотя форточка была открыта. Мы были стиснуты в тесном пространстве, где находились, в основном, женщины разного возраста, но стояли и мужчины. В углу на подсвечнике горело с десяток свеч и возвышался аналой с раскрытой Псалтирью. Верующие по очереди читали кафизмы. Дверь в нашу комнатку периодически открывалась и в нее втискивались другие богомольцы. Выходить никому не позволялось, потому что исповедь происходила уже в стенах монастыря, а за дверью присматривал строгого вида бородатый вахтер.
От духоты мне стало не по себе и я решил постоять на воздухе во дворе, чтобы немного отдышаться. Но бородатый вахтер быстро подошел ко мне:
Вы что тут делаете?
Вышел подышать...
А если вы хотите дышать, то дышите с той стороны!
Он схватил меня за руку, быстро вывел через монастырскую проходную и захлопнул дверь.
“Вот это да! Только приехал и уже вытолкали из монастыря!” - возмущался я, уныло стоя возле проходной.
Вахтер в окошке делал вид, что не замечает меня. Там и нашел меня мой заботливый иеродиакон:
Как ты здесь оказался?
Вышел подышать, а вахтер вывел меня из монастыря!
Не обижайся, у него послушание такое!
Это слово мне уже запомнилось. Оно всегда говорилось монахами с особым значением - “послушание”!
Вновь я прошел с иеродиаконом через проходную. Вахтер промолчал, не глядя на меня. Теперь я уже еле втиснулся в ту же комнатку. Места почти не осталось и мой друг с усилием припер меня сзади дверью, пообещав, что скажет обо мне отцу Кириллу. Как только я оказался внутри, дверь напротив отворилась и в комнату вошло живое солнце - не обжигающее, а согревающее и исцеляющее своим теплом - солнце добра. Таким я увидел известного старца. Его лицо сияло в окаймлении белоснежных волос. Все остальное, кроме удивительного лица, казалось, не имело очертаний. Только оно выделялось в солнечном сиянии его мудрых глаз, излучающих нежность и мягкую доброту. Лишь через некоторое время я разглядел, что он был одет в длинную монашескую мантию с надетой поверх епитрахилью и крестом на груди. Черный цвет мантии сливался с полумраком дверного проема, поэтому мне запомнилось, прежде всего, сияние его светлого лица. Казалось, что живет только оно, словно лик одного из святых с древних икон.
Старец произнес начальный возглас и тихим голосом начал читать чин исповеди для богомольцев. Голос его был глуховатый, с небольшой хрипотцой. Своей кротостью он словно буравом проникал в покрытое толстой корой греха мое истомленное сердце, освобождая его от тьмы страстей. Его голос уже звучал в каких-то моих сокровенных сердечных глубинах, которые много лет тосковали именно по такому голосу и именно по таким интонациям. Как будто мое сердце нашло во плоти ту святость, которую оно тщетно искало в миру среди людей. Слезы невольно потекли по моим щекам, волна за волной. Все в комнате расплылось. От хлынувших слез огоньки свечей превратились в радужное сияние. А голос старца звучал и звучал, очищая в душе пласты душевной грязи. “Боже мой! - взмолилось мое сердце. - Ты привел меня к самому любимому, самому лучшему, самому родному батюшке на свете, который теперь для меня дороже родного отца! Слава Тебе, Господи, слава Тебе!”
Подошла моя очередь. Я вошёл к батюшке на исповедь, спустившись на две ступеньки вниз, в еще более маленькую комнату, и опустился на колени перед аналоем с Евангелием и крестом. Наконец, я смог разглядеть духовника хорошо: худое лицо с впалыми щеками, в уголке носа шрам от ранения слегка прикрывали седые усы. Борода у него была длинная, с тремя косицами, глаза необыкновенно мудрые и добрые.
Сердцем и душой я уже полностью принадлежал моему старцу, духовному отцу и самому родному человеку на свете - отцу Кириллу. Долго и сумбурно я рассказывал о своей жизни, захлебываясь слезами. Духовник внимательно слушал, не перебивая и не задавая ни одного вопроса, а затем сказал:
Нельзя жить в тупике. Нужно расти. Бог долго поливает дерево, а если не растет, срубает.
После разрешительной молитвы он благословил меня пока продолжать жить в пустыне и молиться, а также исполнять послушание пономаря, но не меньше двух раз в год приезжать к нему на исповедь и принимать участие в послушаниях в Лавре вместе с другими паломниками.
Батюшка, что мне делать в пустыне?
Сначала не делай того, чего нельзя делать православному человеку, а потом делай то, что нужно делать, чтобы спастись... - улыбнулся отец Кирилл.
А что нужно делать?
Всегда ищи одной правды Божией! Знаешь заповедь: “Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся”? Избегай всякого зла и живи в добре.
Батюшка, а можно мне начать читать монашеское правило?
Можно, можно, - согласился он и благословил меня: - Читай главу Евангелия, две главы Апостола, три канона с Акафистом и кафизму. А главное - подвизайся в смирении. Если будут какие-либо недоумения по правилу, твой иеродиакон растолкует тебе все...
Я вышел через другую дверь, словно неся в груди светлый огонек свечи. Внутри что-то тихо светилось, согревая душу. У двери меня ожидал мой друг:
Ну как впечатление?
Я глубоко вздохнул:
Знаешь, просто нет слов... Лучше него я еще не встречал в жизни человека!
Ну еще бы! Теперь держись его и будь у старца в послушании! А правило монашеское он тебе благословил?
Благословил, только у меня много вопросов, в какой последовательности и когда его читать?
Слава Богу! - обрадовался отец Пимен. - Может, тоже монахом станешь! Не безпокойся за правило, я тебе все объясню!
Именно в Лавре, под благословением преподобного, под родной рукой старца и в присутствии его святой души я понял то, в чем серьезно ошибался. Святые люди всегда были, есть и будут, несмотря ни на какое коммунистическое или иное засилие. Приходилось встречать священников, соблазненных привилегиями и церковной карьерой, но были и такие светильники Божии, как отец Кирилл и множество подобных ему старцев, пронесших несокрушимую веру во Христа через все испытания и оказавших неизмеримую благодатную помощь множеству верующих. Эти удивительные люди воплотили в себе совершенное уподобление Христу.
