"Погружение во тьму" или судьба поэта.

Отсидевший 20 лет в сталинских лагерях писатель Волков написал на эту тему книгу "Погружение во тьму". "Ну, это уж совсем какое-то погружение во тьму",- сказал он по поводу биографии поэта Рубцова. Судьбу поэта Кутилова в таком случае можно назвать экстренным погружением в царство тьмы, из которого уже не вернуться. Интересно, что сам Волков после 20 лет в лагерях дожил до 90 лет. Или здоровье имел богатырское, или образ жизни в лагерях по сравнению со свободной жизнью по чердакам, подвалам и теплотрассам покажется профилакторием?

«Когда умирает гений – вздрагивает весь мир» (о поэзии Аркадия Кутилова).

Разговор об омской литературе будет неполон, если мы обойдем молчанием имя Аркадия (Адия) Павловича Кутилова (1940-1985). Хотя он и не являлся членом писательской организации, но был Поэтом с большой буквы. Нетрудно заметить, что его имя стоит особняком в русской поэзии, а стихи отличаются от остальных своей эмоциональной наполненностью, свежестью мыслей, пронзительностью интонаций. До недавнего времени поэзия А.Кутилова была практически неизвестна широкому читателю. Положение изменилось с конца 90-х годов, когда в Омском книжном издательстве вышла книга стихов «Провинциальная пристань», а затем через несколько лет сборник «Скелет звезды», куда вошли стихи, проза и рисунки Аркадия Кутилова. Именно эта книга смогла наконец-то открыть оригинальность таланта Аркадия Кутилова.
Обратимся лишь к некоторым высказываниям, чтобы по ним составить представление о человеке, который по праву может считаться крупнейшим поэтом эпохи ХХ века. М.Колодинский: «Он был загадкой, быть может, самой загадочной в истории города Омска. Он был мистификатором, может быть, самым талантливым в Сибири. Его стихами восхищались Твардовский и Евтушенко, а рисунки его ставили в тупик почитателей заскорузлого реализма. Он был Сталкером, он существовал в двух реальностях, в четвертом измерении своей фантазии и в трехмерном закрытом городе на Иртыше. Иногда он путал эти пространства, как путают двери, и тогда вахтер по имени Обыватель мстил ему…».
Поэт Владимир Новиков: «Счастлив, что моя судьба с ним соприкоснулась. Родился в одно время с ним. И деревни наши рядом. На речке Оше. Убежден: Бражниково еще будет знаменитым литературным гнездом. Ездили мы недавно туда. Жива учительница начальных классов Артамонова, которая многое помнит о Кутилове. Домик, правда, его не сохранился».
Писатель Александр Лейфер: «Благодаря тем, кто взял меня в поездку в Бражниково, узнал дух родины поэта. Уютная, красивая деревня. Холмы. Много леса. Село не из числа умирающих. И работа есть, и стадо в восемьсот голов. Говорили с теми, кто знал Кутилова. Собирают по крупицам то, что осталось от его наследия…».
Друг поэта, Геннадий Великосельский, автор замечательной вступительной статьи к сборнику Кутилова «Скелет звезды»: «В конце шестидесятых годов, потерявший почти одновременно все – семью, дом, работу, брата, - Кутилов окончательно перебирается в Омск и оказывается абсолютно никому ненужным, в его жизни начинается страшный бродяжный период протяженностью в семнадцать лет, его домом, его рабочим кабинетом становятся чердаки, подвалы, узлы, теплотрассы…».
Поэт Евгений Евтушенко: «Замечательные молодые омские художники Владимиров, Клевакин, Герасимов буквально зачитали меня стихами Кутилова, так и не замеченного столичными журналами и критиками. Действительно, в городе Л.Мартынова жил и другой, достойно не оцененный нами при жизни поэт. Пусть его голос наконец-то зазвучит на всю страну».
И сегодня, спустя восемнадцать лет после гибели, его творчество пробивается к читателю по крупицам. Зачастую — из столичного далека. И даже из вовсе далекой Америки... Стихи еще недавно опального, бездомного, никому не известного омского поэта вошли в антологию «Русская муза XX века», включены в антологию «Русская поэзия XX столетия», изданную в Лондоне на английском, наконец - в нашумевшую антологию «Строфы века». Поэзия Аркадия Кутилова до недавнего времени оставалась практически нетронутой. Лишь отдельные литературоведы, критики и писатели обращались к творчеству Кутилова.
Аркадий Кутилов родился в 1940-м в Иркутской области, в таежной деревне Рысьи. Родители нарекли мальчика довольно-таки редким именем – Адий. Своей редкой фамилией (зачастую воспринимаемой как псевдоним) он, несомненно, обязан протекающей в тех местах небольшой речушке Кутил. После войны, похоронив мужа, мать Адия, Мария Васильевна, берет сыновей, старшего Юрия и младшего Адия и переезжает на свою родину в Колосовский район Омской области в село Бражниково, где прошли детство и юность Адия.
Кутилову повезло на учителей. В Бражниковской школе его учила Анна Алексеевна Артамонова. Она вспоминает, что Адий лучше всех в классе писал сочинения по литературе. Именно она первая заметила литературный талант у мальчика, отмечала у него феноменальную память и особое художественное мировосприятие. Следует упомянуть еще одного человека – это бражниковская библиотекарь Варвара Андреевна Абрамова. Она вспоминает следующий случай. Однажды, перебирая книги на стеллажах в библиотеке, Адий обнаружил маленький томик Марины Цветаевой. Варвара Андреевна не была знакома с творчеством Цветаевой, ведь в то время ее творчество было запрещено, а Адий каким-то непонятным образом знал с ее стихи, любил и восхищался ее поэзией.
Адий Кутилов не получил литературного образования, однако он постоянно занимался самообразованием, и в этом ему помогала Варвара Андреевна, она была для подростка интересным собеседником, помощником в выборе книг. Именно у нее Адий черпал новые мысли и заряжался новыми идеями.
Хотя Адий родился в Иркутской области, но своей родиной он считал село Бражниково. Ведь именно здесь происходило его становление и как человека, и как поэта. Он перерос свое деревенское детство, оно для него навсегда осталось где-то там, в наивной мальчишеской вере в людей, в счастливое будущее.

Характера диво-дивное –
куда меня занесло?!
И где же ты, мое наивное,
Бражниково-село?..

Там в памяти чуть означена –
Средь пьянства и передряг –
наивная речка Яченка, -
не речка – уже овраг…
Там в памяти кем-то брошен
наивный какой-то мост…
Могучая моя Оша! –
всем Волгам утерла нос!

Окошки в закатном блеске
рубинами расцвели…
Знакомые перелески,
знакомые журавли…

Наивная индустрия –
двухтрубный маслозавод…

…Ах, мама моя Мария,
зачем умерла в тот год?!..

Это стихотворение было написано позже, когда поэт уже жил в Омске. Он описывает 1967 год, именно в этом году умерла его мать. Прочитав это стихотворение, понимаешь, что автор тоскует по родине, вспоминает родные места (перелески, журавлей). Кутилов несколько раз упоминает слово «наивность», подразумевая под этим наивность простых людей, их доверительность.
По его собственному признанию, писать стихи начал поздно, лет с семнадцати - до того едва ли не единственной, всепоглощающей страстью была живопись, отступившая затем на задний план. Начал со стихов, которым сам же и дал определение – «таежная лирика»:

Заря, заря, вершина декабря…
В лесах забыт, один у стога стыну.
Встает в тиши холодная заря,
Мороз, как бык, вылизывает спину.

Качнулась чутко веточка-стрела,
И на поляну вымахнул сохатый…
И, падая на землю из ствола,
Запела гильза маленьким набатом…

Заря не зря, и я не зря, и зверь!..
Не зря стволы пустеют в два оконца…
И, как прозренье в маленькую дверь,
Через глаза
в меня
входило
солнце!

К сожалению, этот пласт его творчества наименее сохранился. Уцелел длинный перечень, где рукой поэта выписаны лишь первые строчки стихотворений: «Звенели кони. Ржали колокольни...», «В синих чащах полно подлежащих...».
В начале 60-х Аркадий проходил армейскую службу в Смоленске и вошел там в литературный круг: сблизился с местным литературным объединением, участвовал в семинаре молодых писателей - и даже заслужил высокую оценку Твардовского и Рыленкова. Он сделался очень популярен в литературных и читательских кругах города, его стихи охотно печатали областные и армейские газеты, больше того, Аркадий Кутилов стал даже автором гимна Смоленска! Будущее совсем еще молодого стихотворца обещало сложиться весьма по советским меркам благополучно. Но тут случилось событие, наложившее отпечаток на всю его дальнейшую судьбу. Аркадий и еще пятеро солдат устроили в части выпивку. Пили антифриз. В живых остался один Кутилов. В тяжелом депрессивном состоянии его демобилизовали. В родную деревню Аркадий вернулся совсем другим человеком, до конца дней затаив в душе вину - за то, что остался в живых. В сохранившихся автобиографических набросках он пишет об этом периоде скупо: «В подавленном состоянии, потеряв интерес ко всему, я жил в деревне, считая, что жизнь прошла мимо. Самое яркое событие того времени - это момент, когда я впервые серьезно оценил водку. Работал корреспондентом районной газеты, неумеренно пил, распутничал и даже не пытался исправить положение».
Как раз в это время он работал в редакции районной газеты «Вымпел», но после 2-3 месяцев Ханин А.Ф. уволил его за пьянство. Есть сведения, что Твардовский разыскивал внезапно исчезнувшего из поля зрения молодого поэта, но из части, где тот служил, сообщили о... его смерти. Уже в конце 80-х годов В.Лакшин вспоминал, что автор «Теркина» как-то рассказывал ему об «удивительно талантливом солдатике, насмерть отравившемся антифризом...».
Депрессия длилась около года, затем Аркадий с головой уходит в стихи и пишет невероятно много - пугая родных уже тем, что сутками не отрывается от бумаги. В 1965 году стихи Аркадия Кутилова впервые появляются на страницах омской газеты «Молодой сибиряк». Поначалу это все та же пейзажная лирика, но уже скоро зазвучала и другая струна - стихи о любви:

Они бескрылы, но имеют силы
Нас окрылять, бескрылых мужиков!..

О Кутилове заговорили, заспорили. Ему предсказывали блестящее литературное будущее. Его стихи, многократно переписанные, начинают ходить по рукам едва ли не по всей Сибири...
После смерти матери в 1967-м Аркадий Кутилов с молодой женой и сыном неожиданно уезжает на почти незнакомую ему иркутскую землю, где когда-то родился, - на родину покойного отца. В течение года работал в районной газете, много ездил, взялся за прозу. Появляются первые наброски прозаического цикла «Рассказы колхозника Барабанова». Созданный в 1969 году, цикл сразу же привлек к себе внимание литераторов и критиков, хотя полностью был он опубликован лишь спустя 20 лет в альманахе «Иртыш». В 1970 году Кутилов приступает к очередному варианту «Рассказов колхозника Барабанова». Этот герой вновь появляется в повести «Соринка», где неожиданно обретает имя Аввакум. Повесть написана в 1971 году в заключении. Впервые она опубликована в альманахе «Иртыш» за 1997 год.
Наметившийся семейный разлад заставил вернуться в Омскую область. Некоторое время он вел кочевой образ жизни сельского журналиста, работал в районных газетах, нигде подолгу не задерживаясь…
В конце 60-х, потеряв почти одновременно все - семью, дом, работу, брата, - Кутилов окончательно перебрался в Омск и оказался абсолютно никому не нужным. Начинается страшный бродяжий период протяженностью в семнадцать лет: его домом, его рабочим кабинетом становятся чердаки, подвалы, узлы теплотрасс...
Именно в эти кошмарные годы произошло его окончательное становление как поэта. На смену «таежной лирике» пришли совершенно иные стихи. Поэт уже не имел крыши над головой, но еще как мог сопротивлялся своему статусу «бомжа». Угол у друзей, больничная палата, лагерный барак – становятся единственными местами, где можно отдаться творчеству. В одном из стихотворений поэт скажет:

Веревки вил и делал свечи…
Сушил, крошил, пушил, тушил…
Бродяга, шут, матрос, газетчик…
Умру – не скажите: не жил.

Мой лик забвенью не предайте…
Земля не вынесет того…
Вы в каждом встречном узнавайте
бродягу-сына моего.

Он писал «запойно», почти круглосуточно. Сотни стихов, десятки поэм, рассказы, родившиеся за колючей проволокой, за больничным забором. Все это периодически изымалось и зачастую просто уничтожалось, воссоздавалось заново и изымалось вновь, и снова выносилось на волю в выдолбленных каблуках зековских ботинок, в переплетах «дурацких» альбомчиков.
В это время создается поэтический цикл миниатюр под общим названием «Ромашка». Первоначально цикл представлял собой высказывания о ромашке устами реальных исторических личностей, позже появились мифологические персонажи, литературные герои. Любопытна история создания цикла. Это была своеобразная игра с самим собой. В истории литературы уже известны подобные примеры, достаточно вспомнить Козьму Пруткова. Однако в отличие от коллективной игры, Кутилов играл с самим собой. В результате появился цикл высказываний о простом и скромном, популярном в народе цветке, своеобразный исторический обзор философских, нравственных и эстетических взглядов человечества, начиная от Адама и Евы и кончая ЭВМ. Тексты «Ромашки» были дополнены рисунками самого автора. Евгений Евтушенко высоко оценил «Ромашку» и назвал цикл «мозаикой шедевров Кутилова». Так как не все читатели знакомы с этим циклом, приведем некоторые примеры:

Ева:
Адам бледнел и прятал очи,
и прятал очи, и бледнел…
И вдруг сорвал один цветочек
и бросил мне… и покраснел.

Христос:
…И будет день, и в блеске дня
отпустит крест остатки плоти…
Народ ромашками меня
к земному шару приколотит…

Человек в футляре:
Ромашка?.. Господи, прости!..
И где? – у парня за фуражкой!..
Скорей в участок донести, -
здесь пахнет вовсе не ромашкой!

Неизвестный солдат:
«Ромашка», откликнись
сквозь время и смерть!..
Один я остался на свете…
«Ромашка», «Ромашка», «Ромашка», ответь!..
… «Ромашка» уже не ответит…

ЭВМ:
Ромашку – в пасть,
изучим малость…
2а+в
тах-тах, пам-пам…

…Але, простите,
я сломалась, -
цветы
пока не по зубам.

Начиная с середины 70-х и до последних дней, Кутилов писал без всякой надежды увидеть свои творения напечатанными: власти наложили окончательный запрет на само его имя. И не за одни лишь крамольные стихи. Были шумные литературные и политические скандалы… Были эпатажные «выставки» картин и рисунков прямо на тротуарах, в центре Омска... Было «глумление» над «серпастым и молоткастым», страницы коего, за отсутствием иной бумаги, поэт сплошь исписал стихами... В конце семидесятых, в самый пик брежневского правления, Кутилов вышел на центральную улицу города, повесив на грудь портрет генсека, вставленный в сиденье унитаза...
Думается, часто он намеренно провоцировал власти, чтоб оказаться снова в тех самых «человеческих условиях» и излить на бумаге то, что накопилось. Некоторые, вспоминая эти «выходки», и по сей день считают его ненормальным. Но он обладал редкостной психической уравновешенностью. Он всегда был спокоен и убийственно ироничен. Он не способен был поднять руку на человека даже ради самозащиты. А его острого языка побаивались не только власти, но и собратья по перу.
За несколько месяцев до смерти поэта облеченные властью держиморды откровенно его предупреждали: «Не угомонишься - пришьем потихонечку, и никто не узнает, где могилка твоя».
...Еще в начале семидесятых, получив обнадеживающий ответ из одного солидного столичного журнала и уже ожидая публикации, Кутилов писал: «Это и будет Слава! Вот, паскуда, в какое неподходящее время — когда умерла мать, умер брат, умерла надежда и даже Муза Дальних Странствий отбросила хвост!». Но слава тогда так и не пришла. И по сей день не очень-то спешит...
Как жаль, что чувство утраты часто приходит к нам тогда, когда человека нет уже с нами. Не уберегли, не согрели мятущуюся душу. Он торопился жить, словно предчувствуя свою преждевременную смерть. В одном из последних стихотворений поэт скажет:

Сквозь грозу, на короткой волне
Я иду от комедии к драме.
Вдруг сорвусь – и от горя по мне
Всплачет небо грибными дождями.

Да, он часто срывался, часто падал… Однако, читая его стихи, мы не найдем в них озлобленности или обиды. Напротив, его поэзия одухотворена любовью к людям, родной природе, к России. Он пел о своей «тихой родине», об утренней зеленой звезде, пел, будто вышивая узоры «чисто русским твердым почерком» по российскому льняному полотну.
Аркадий Кутилов – и в этом видится главная особенность его творчества – наследует ту линию русской поэзии, которая восходит к Тютчеву, Заболоцкому, Есенину и Рубцову. В стихах Кутилова оживают древние мифы и легенды, птицы, звери, деревья приобретают таинственные очертания. В этих свитках мироздания, преисполненных божественного значения, каждый образ приобретает глубокий смысл, который может понять лишь человек с просветленным сердцем. Например, в стихотворении «Зимний день» А.Кутилов пишет:

И к осинам щекою
Прикасаюсь, как сын,
Слышишь, бьется живое
В сердцевинах осин.

Нельзя не отметить и такую особенность таланта А.Кутилова, как умение живописать словами. Он берет из родника народной поэзии неожиданно яркие и сочные краски, которые рассыпаются разноцветными брызгами в его стихах: «синий ветер», «алые пахучие тайны», «волшебный звон золотистых озерных лилий», дроздов «прекраснопесенная стая».
В других случаях, когда А.Кутилов обращается к современной действительности, поэтическая образность и лексика меняются. Так, в стихотворении «Блеснул прожектор» А.Кутилов скажет:

Мы ожирели… Губы, как оладьи,
От пьянки страсть колышется,
как рожь.
Мы не умеем нищего погладить,
Не то что дать ему хотя бы грош.
Хорош, друзья, товарищи, мещане,
Вам на прощанье – вот моя рука:
Чтоб вы с утра захлопали плащами
И улетели в прошлые века!..

Грустное и щемящее чувство возникает при знакомстве с любовной лирикой Кутилова. Любовь, о которой пишет поэт, высвечивает человеческую душу каким-то новым светом, заставляет поверить в силу и красоту человеческого сердца, способного любить и страдать. У поэта много прекрасных стихов о любви. Возьмем, например, стихотворение «Подранок». Оно запоминается каким-то очищающим и просветляющим чувством любви, которое дополняется ощущением вины перед любимой женщиной:

После выстрела мог он собой
овладеть,
он посмел улететь, очумев от испуга.
Между крыльев дробинка,
но сумел улететь…
Только ровно на жизнь приотстала
подруга.

Бессмертие поэта – в его стихах. И верится, что каждый сумеет найти в его поэзии что-то свое, то, что ближе чувствам и сердцу.

Стихи мои, грехи мои святые,
плодливые, как гибельный микроб…
Учуяв смерти признаки простые,
Я для грехов собью особый гроб.

И сей сундук учтиво и галантно
потомок мой достанет из земли…
И вдруг – сквозь жесть
и холод эсперанто –
потомку в сердце
грянут журавли!

И дрогнет мир от этой чистой песни,
и дрогну я в своем покойном сне…

Моя задача выполнена с честью:
потомок плачет.
Может, обо мне…

Не вписавшийся в свою эпоху, но надолго опередивший ее, Кутилов мог бы обрести посмертную популярность уже в начале 90-х, когда увидели свет его книги «Провинциальная пристань» и «Скелет звезды». Но истинную оценку его творчество получило только сейчас. Связано это не только с переосмыслением творчества Кутилова, но и с постоянными публикациями в омских журналах и сборниках. Особенно хотелось бы отметить статьи в самиздатовском журнале «Патефон Сквер». Кроме того, кутиловский «след» отмечается в стихах современных молодых поэтов, среди которых можно назвать Юрия Перминова, Марину Безденежных, Сергея Криха, Ирину Горелову.

Так и плыл бы по чужим стихам
Так и мял бы простыни чужие
Только грех и не изжитый срам
Состраданье вывело в другие

Голос тайги
Аркадий Кутилов

Избушка лесничего. Вечер.
Книжонка скользнула с руки...
Забудем все речи и встречи.
Послушаем голос тайги.

-Пить-пить!-но помочь мы бессильны,
синичкину слыша мольбу...
-Дай шубу!-командует филин,
Дай шубу, а то зашибу! Фу-бу!

И вдруг-в этой сладостной неге
совсем человеческий плач:
-Ах, Гегель! да Гегель! да Гегель!-
упорно зовет куропач.

Умолк, успокоился будто,
стыдится, наверно, за фарс...
Но тут принимаетя утка:
-Маркс! Маркс! Маркс!

Мы слушаем, думаем, курим.
Клянем комариную звень...
А в согре далекой: "Баку-у-у-нин!"
рыдает неведомый зверь.

Политика? В роще? Да бросьте!
Здесь просто - природа да я.

...Но утром на дальнем погосте
мне- "Ницш-ш-ше!"-сказала змея.