Представители Русской Православной Церкви сомневаются в возможности канонизации рядового Евгения Родионова, обезглавленного боевиками в чеченском плену за отказ снять нательный крестик и принять ислам. «Нет никаких документальных сведений об обстоятельствах смерти человека. Все рассказы, которые существуют в развернутом или сжатом виде, есть всего лишь умопредставление людей на эту тему», – сказал секретарь синодальной комиссии по канонизации святых протоиерей Максим Максимов в интервью, опубликованном 14 января 2010 г. в газете "Комсомольская правда".
Причины отказа в канонизации – отсутствие документальных подтверждений о факте мученичества этого человека. Для канонизации, по словам о. Максима Максимова, необходимы ответственные свидетели гибели солдата, а они убиты. В настоящее время единственный живой свидетель, который может рассказать о смерти солдата, это его мать, но она не присутствовала при его гибели, «поэтому свидетелем может быть названа условно».
«Я вот так же, как вы сейчас мне вопросы задаете, у нее спросил: "Откуда известно, что сын принял смерть именно так?" Она сказала, что это общая, типологическая ситуация со всеми русскими воинами, попавшими в плен и убитыми. Но Церковь не может опираться на типологические свидетельства», – отмечает секретарь комиссии по канонизации. По его мнению, так можно поставить вопрос о канонизации тысяч погибших в Чечне солдат. «А почему нет, если вопрос типологический? Или вы меня будете уверять, что все солдаты – христиане и знают, за что умирают?» – задает вопрос священник.
Напомним, что лет пять назад мама воина мученика Евгения Родионова Любовь Васильевна (см .илл.) поделилась с главным редактором «Русского Вестника» Алексеем Сениным своими горестями: «Родина, границы которой мой сыночек защищал в Чечне (а Женя был пограничником), приняла его тело неласково. Я и мой сын жили в Московской области, в Подольском районе, в поселке Курилово. Его жителей хоронят на административном кладбище у храма Вознесения Господня. Тамошний молодой священник, о. Александр Филиппов, недавно бывший профессиональным массажистом, отказался отпевать моего сына без оплаты. Соседи сжалились над нами (денег у меня после Чечни совсем не было), заплатили ему 300 рублей, только тогда он совершил обряд отпевания. Впоследствии у него погиб брат, который сейчас похоронен в двух метрах от дверей храма Вознесения Господня, рядом со священнослужителями этого храма. Отношения мои с этим священником не сложились. Он ненавидит меня за прямоту, за то, что к Жене на могилу приезжают и приходят люди со всей России, от Дальнего Востока до Прибалтики, из бывших советских республик - Украины, Казахстана и из стран далеких - Америки, Германии, Франции (см. илл.). С 1997 года он не однажды предъявлял мне претензии в том, что я приглашаю священников послужить панихиду на могиле, не согласовывая с ним. Его раздражает, что он остается в стороне от поминовения убиенного солдата. Приезжают днем и ночью, священники и военные, генералы, и очень много детей, часто целыми классами. В храм они почти не заходят, потому что он всегда, кроме воскресенья, закрыт. Мне больно за Церковь, которая уничижается недостойными служителями. Примеров тому знаю предостаточно, о чем очень скорблю»:
Для справки: рядовой воинской части 2038 Назранского погранотряда Евгений Родионов 1977 г.р. 13 февраля 1996 г. вместе с Андреем Трусовым, Игорем Яковлевым и Александром Железновым был послан дежурить на КРП, в 200 м от заставы, который представлял собой обыкновенную будку без света, без связи, без какой-либо огневой поддержки…. Во время их дежурства на боевом посту была остановлена машина скорой помощи под управлением бригадного генерала Руслана Хайхороева, в которой перевозили оружие. При попытке досмотра солдаты были захвачены в плен. Офицеры из Калининградской обл. слышали крики солдат, звавших на помощь, но не посмели покинуть заставу. Командованию они доложили, что «солдаты дезертировали из части»… Уже 16 февраля Любовь Родионова получила телеграмму, что ее сын, Евгений Александрович Родионов, «самовольно оставил часть, и командование просит ее принять меры для возвращения сына на службу». Телеграмма была послана, когда боевики уже начали пытать захваченных в плен Евгения Родионова и его однополчан: принуждали одного пленного пытать другого, подвешивали на дыбе, морили голодом. Все это мучители заставляли описывать в письмах домой, чтобы родители быстрее собрали необходимую сумму для выкупа. Евгений писать наотрез отказался, сказав, что денег у них собрать негде, да и сердце у мамы больное - может не выдержать такого известия. Тем временем федеральные войска вплотную подошли к Бамуту, и за день до его сдачи с пленными решено было покончить. 23 мая 1996 г. Евгению Родионову и его сослуживцам было предложено снять нательный крест и принять ислам. После их отказа Евгению отрезали голову, остальных расстреляли. Матери Евгения Родионова, 9 мес. разыскивавшей сына, боевики передали видеокассету с записью его казни.
На сегодняшний день написано около 160 икон, посвященных воину-мученику Евгению , которые уже есть в 26 храмах России. В 1997 г. по благословлению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II была издана книга «Новый мученик за Христа воин Евгений». Книгу-житие «Слово о солдате» написал и издал настоятель Свято-Духовского храма с. Вольное Новомосковского благочиния иерей Георгий Ханов (Днепропетровск). Игумен Кирилл, настоятель муромского Спасо-Преображенского мужского монастыря Владимирской епархии также ходатайствовал о канонизации. 10 августа 2002 г. освящен полковой храм в честь воина Евгения Мелитинского на территории Алтайского погранотряда, в Акташе, настоятель которого о. Варлаам написал первую икону «Воина Евгения, в Чечне убиенного». Именно в этом храме алтайских пограничников произошло одно из первых чудес. 20 ноября 2002 г., как сообщил о. Варлаам, «один из солдат, рядовой Андрей Зяблицкий, верующий человек, прочитавший жизнеописание Евгения Родионова и проникшийся особой любовью к его личности, держал в руках храмовую икону с изображением св. мученика Евгения-воина . Молебен и крестный ход снимали на видеопленку,- и прямо во время съемок крестного хода икона в руках солдата замироточила. Миро истекало из нижней перекладины креста в руках воина». 21 октября 2008 г. воин Евгений Родионов прославлен в лике мучеников как местночтимый святой Астраханско-Енотаевской епархии.
В интервью газете «Русский вестник» мама Евгения сообщила о свое встрече с о. Максимом Максимовым весной 2003 г.: «По форме беседа эта напоминала допрос. Молодой человек, по возрасту годящийся мне в сыновья, выспрашивал меня о том, с какими словами умирал мой сын, хвалил ли он Господа или ругал своих убийц? И есть ли этому свидетели? Отвечаю: есть. Пусть отец Максим, ежели не струсит, едет в Чечню к боевикам, и адреса известны - Бамут, Ачхой-Мартан, и спрашивает их. Мой сын, погибая, не думал о том, будут его канонизовать или нет…».
Протоиерей Александр Шаргунов в беседе на радио «Радонеж» 8 февраля 2004 г. заметил в этой связи: «Интервью священника Максима Максимова о канонизации воина Евгения Родионова, которое он дает ответственному редактору «Церковного Вестника», мягко говоря, вызывает у меня недоумение. Создается впечатление: автор убежден, что ему позволено говорить все что угодно от лица Церкви только потому, что он является секретарем Синодальной комиссии по канонизации. В самом деле, не может не поражать уровень рассуждений собеседников. Священник Максим Максимов рассуждает, что воина Евгения Родионова новомучеником нельзя назвать, во-первых, потому, что, цитирую: «надо определенно заявить, что эпоха новомучеников и исповедников Российских, как бы мы ее ни растягивали, уже закончилась. Мы можем провести границу по 1970-м, в крайнем случае, по 1980-м годам, когда в мир иной отошли последние исповедники, вышедшие из лагерей. Когда Евгения Родионова причисляют к новомученикам и исповедникам Российским, происходит очевидный подлог: в современной истории России это совершенно иной период». Получается, что гонения на Церковь кончились, новых мучеников больше не будет.
Не может быть, между прочим, речи о прославлении, скажем, убиенных Оптинских иноков или убиенного ваххабитом иерея Игоря Прозина, или протоиерея Анатолия Чистоусова, замученного в Чечне. Книга Апокалипсиса вообще закрыта, наступило принципиально новое время! Очевидно, эпоха тысячелетнего царства... Не хочется верить, что о. Максим исповедует такую откровенную ересь. Такое впечатление, что он не понимает, что пишет! Но кроме этого, возникает более простой вопрос: неужели секретарь комиссии по канонизации не знает того, что известно каждому семинаристу. Само название «новомученики» мы восприняли с XVI, XVII, XVIII, XIX веков в связи со страданиями на Балканах греческих и сербских христиан, которых убивали только за то, что они отказывались похулить веру во Христа и принять магометанство (между прочим, как мы видим, буквально то же, что было с воином-новомучеником Евгением!). Если следовать логике о. Максима, то и наших новых мучеников и исповедников Российских нельзя назвать таковыми».
Кстати, при канонизации новомучеников в той же комиссии РПЦ вопрос об их чудесах даже не поднимался…
От креста до креста
Поэма Светлой памяти воина-мученика Евгения
(Родионова) и иже с ним пострадавших
воинов Андрея, Игоря и Александра, казненных 23 мая 1996 года под Бамутом, посвящается– 1 –
Жизнь как будто, по сути, проста:
Это путь от креста до креста –
От купели святой до могилы…
Путь неблизкий, и хватит ли силы,
Чтоб его одолеть и пройти?!
Все случается в долгом пути.
От креста до креста – не верста,
Это путь многотрудный Христа,
Коль душа не покрылась коростой.
И под свист, как под выстрел, хлыста
Шансов выжить – лишь десять из ста,
А погибнуть – так все девяносто.
– 2 –
А завязка поэмы проста:
Снег в крови у ворот блокпоста.
Лишь придушенный вскрик и возня –
В ранних сумерках зимнего дня,
Ветра вой да ночи чернота.
Пустота…
На заставе не гавкнули псы,
Время замерло, встали часы.
Мрак, зловещая тишь: ни гу-гу –
Только кровь на измятом снегу.
Как жестоки удары судьбы:
Из солдат – в одночасье в рабы,
В подземелье, где сырость и тлен,
В беспросветный, безжалостный плен.
Все крещены, но только один
Крест нательный хранил на груди,
А теперь уготовано им
Непосильный страдальческий крест,
Как с подножья на пик Эверест,
С той минуты нести четверым.
– 3 –
Их не сразу хватились, не вдруг,
Не обшарили местность вокруг,
Не рванули ни в ночь, ни в пургу,
Словно кровь не цвела на снегу.
Смена поздно пришла, поутру,
Никого не нашла… На ветру -
Сиротливый свидетель потерь -
Лишь скрипела на петельках дверь…
Что же наши "отцы – командиры
Не порвали чужие мундиры
Об российские наши штыки",
На дыбы не подняли округу,
Проутюжив всю местность по кругу,
Все аулы и все уголки?!
И "в штыки" не рванула застава,
Бедолаг выручая своих,
А, не мудрствуя боле лукаво,
Назвала дезертирами их…
Словно не было в горном логу
Крови, крови – на черном снегу…
– 4 –
И пошла на родительский кров,
Хлынув ливнем с поникших голов,
В кровь внося леденящую дрожь,
Не кричащая правда утрат,
От которой и свету не рад -
А безумная, дикая ложь…
Телеграмма – как в сердце свинец:
"Сын ваш в розыск объявлен – беглец."
В одночасье обрушился мир:
"Сообщаем: ваш сын – дезертир…"
И пошло-покатилось: с крыльца
По селу – от конца до конца,
Подло, в спину, не прямо – с лица:
"Мать дезертира", "отец беглеца"…
Как клеймо, как тавро, как печать!
Только б волосы рвать и кричать:
Нет!!! Не верим! Не верим! Сынок…
Поступить так не мог он, не мог!!!
В Подмосковье искали, в Орле,
По сараям, домам, в барахле,
Среди хлама, в столетней пыли -
Рылись, нюхали и – не нашли!..
По три раза являясь на дню,
Всякий раз "убивая" родню.
В это время в сиротстве своем
Гнили пленники в яме живьем…
Неисповедимы Господни пути,
Знать, судьба – через это пройти.
Что еще предстоит испытать… -
Дай Бог сил тебе, Русская Мать!
***
Нет, они – не рабы, не рабы!
Не пригнули к земле свои лбы.
Раб – лишенный присутствия духа,
Сердце чье безнадежно и глухо,
А пока, если духом не слаб,
Даже ты на коленях – не раб!
Беспросветность, мучительность плена
Сзади бьет по ногам – на колени!
Но в глазах у несчастных – огонь:
Бей! Пластай! А вот душу – не тронь!
– 5 –
Так недели – одна за другой,
И беда за бедой чередой,
Потянулись, и день, как полвека.
Непосильный им выпал удел,
И немыслимо, есть ли предел
Для терпенья и сил человека.
Вековая как будто бы тень
Скрыла солнце для них: что ни день,
То допросы, то пытки да казни.
Редкий случай – отстанут от них,
И хоть раз не получишь под дых -
Этот день почитай как за праздник…
Третий день не дают им еды
Кроме хлеба да кружки воды,
Хоть не бьют, и спасибо на этом.
– Вон, знакомая наша, шурша,
Мышка вылезла – тоже душа!
Покормить бы, да корочки нету…
– Слышь, братва, а чего это вдруг -
Тишина – и ни звука вокруг?
Присмирели, что ль, гордые горцы?…
Может, завтра – свобода, не плен,
Ведь, слыхал я, бывает обмен,
Эта…- миссия, ну, – миротворцы?!..
– Размечтался. Забыли про нас,
Кто когда-то отдал нам приказ,
Коньячок попивают на дачах.
В эти наши нелучшие дни
Три сестры у нас общей родни:
Лишь терпенье, надежда, удача…
И, добро, в стенах этой тюрьмы,
Что речам не поверили мы,
Их словам обольстительно – лисьим,
Что души не открыли засов,
Что не дали своих адресов
И домой не отправили писем!
Да и где б наскрести нам деньжат,
Как в тисках, всяк нуждою зажат,
А сейчас ненароком подумал:
Только души родимые рвать,
Как представлю несчастную мать –
С письмецом, что в плену, мол…
Жизнь и так свой оставила след
На лице ее – в сорок-то лет!
Ведь на трех испласталась работах…
Все заботы, как вечный нарыв,
Скачет белкой, себя позабыв,
А не то, что про сон и про отдых…
У тебя, что ль, не так?
– У меня
Мать, отец, две сестры – вся родня,
А с девчонками больше и траты.
По обновкам, когда мой черед,
Я все время хитрил наперед:
Ни к чему мне, ведь скоро в солдаты…
– Вот, подумай, – домой написать,
И на деньги, что вышлет мне мать,
Измываться над нашим же братом
Кто-то будет, обкуренный вдрызг, –
Глотку сразу б тому перегрыз,
Не судьба коль сразить автоматом!
– Нет, без денег – на вечный покой…
И не тешьте себя чепухой,
Не солдаты, а дети вы что ли?
А всю жизнь, пробиваясь горбом,
В лучшем случае – лучшим рабом
Быть у них – не дай, Бог, эту долю!
Нет чудес, и не сдали б сердца
Этот путь нам пройти до конца.
Через казни прошли, через пытки.
Дашь слабинку и станешь роптать,
Озвереют и будут топтать,
Как клубок, размотают до нитки.
Как-то ночью я долго не спал,
Мне явился седой генерал,
Помню: что-то читал о нем в школе,-
Как попал он контуженный в плен,
Не согнул пред врагами колен,
Не сломился в фашистской неволе.
С благородной и чистой душой,
С верой в жизнь неизбывно-большой,
Не принявший ни лесть, ни угрозы,
Крепкий был он и мудрый старик,
Вмиг брандспойтами в страшный ледник
Превращенный на диком морозе.
"День последний наступит когда-то,-
Он сказал мне,- послушай, меня:
Нет спасительней чести солдата,
Эта честь – оберег и броня.
Мне, казалось, – оставили силы,
Было тяжко порою, хоть плачь,
Когда кровью душа исходила,-
Это все не увидел палач!
И на сердце запало с тех пор,
Прозвучавшее голосом вещим:
Кроме смерти страшнее есть вещи:
Грех паденья, бесчестья позор…
Если дрогнешь, в шакальем их стане
Будешь ползать (когда-то потом),
Никогда с ними вровень не станешь,-
Разве только – рабом иль скотом…
Цель у них – растоптать, обесчестить,
На весах – жизнь раба или честь:
Мне – Отчизну продать, тебе – крестик,
Для тебя он – Отчизна и есть!
День наступит, закатится солнце -
Не дай, Бог, чтобы дрогнула стать!
Умирать все равно ведь придется, –
Важно как – чтоб Иудой не стать!…
Вспоминай про родные места,
Про закаты над гладью озерной
И мечтай, потому что мечта -
Это добрые мужества зерна…
И когда тот приблизится срок,
В час последний, исповедальный,
Ты о Родине думай, сынок,
Перед этой дорогою дальней…"
Тут проснулся я… Зябкий рассвет
Бесприютно сочился в оконце.
День вставал без надежды на солнце,
Лишь в душе разгоравшийся свет,
Словно кто-то затеплил лампадку,
Будоражил, давал еще сил:
Кто стонал, кто во сне голосил.
Мокрый снег опускался в распадке…
– Ни царя, ни вождя за мессию
Не почел и погиб за Россию,
Выше долга не знал ничего.
– Дай, Бог, памяти: помнилось прочно.
Вроде – Дмитрий Михайлович? – точно!
Вспомнил! – Карбышев – звали его!
– Крепок духом был "твой" генерал,
Как мучительно он умирал,
И – ни звука! А мы так смогли бы?!
Встать над смертью, царящей кругом,
Над трясущимся в злобе врагом,
Ледяною – и все-таки – глыбой!
– 6 –
Утром звякнул засов: – "Выхады!"
Холодок поселился в груди,
И приклад прогулялся по спинам.
Кто-то буркнул: – Полегче, не скот
Выгоняешь на дальний умёт.
Вот, совсем озверели, кретины…
– Глянь, ребята, садов благодать,
Из-за цвета листвы не видать!..
– Дома садят картошку… Никола!
– Мать одна…В этот год не помог…
– В школе нынче последний звонок,
Эх, сеструха закончила школу…
-Слышь, братва, а куда это нас,
Может быть, попугать, как в тот раз?
Может, только куражатся, слышь?!
– Вряд ли, – денег у нас – ни гроша,
А на кой хрен им наша душа -
Им один бог желанный – "бакшиш"…
– Знать, не зря по утрам: тарарам!
Знать их крепко прижали к горам,
Озверели, чинят самосуд…
– Плохо братцы, наверно – "каюк",
Никого, как в пустыне, вокруг…
– Может, наши поспеют, – спасут…
– Мной потерян уж времени счет.
Что сегодня у нас – двадцать треть.?
Погоди…погоди…Не хватало еще
В день рождения свой умереть.
– Братцы, слушай: коль дело – "труба",
Умирать, так не смертью раба:
Ни слабинки – сломают, как спичку!
С нашей верой для них мы – враги,
Их в пыли целовать сапоги,
Быть у них в каждой бочке затычкой?!…
Не до-ждут-ся!!!
– Кончаем базар!
Эй, гяуры, кому я сказал! -
И послал им вдогонку окурок.
"Неужели обрушится мир?
Может, знает чего конвоир,
Да и знает, не скажет… придурок…
Ах, какое палящее солнце!
Может, как-нибудь все обойдется?.."
* * *
Говорят, что в воронку подряд
Не ложится повторно снаряд.
Говорят…
В ней спасенья незримая сила.
А сейчас у нее на краю
Каждый думает думу свою:
Неужель она станет могилой?!..
Их накроет землей – не снарядом,
И, возможно, лежать будут рядом
Или их разбросают тела,
И обгложет зверье эти кости,
Иль бензином плеснут – и дотла?! -
Ни могил, ни холма на погосте…
– 7 –
Может, час протянулся иль два,
Звон в ушах, и гудит голова,
И в глазах то круги, то свеченье.
Уж ребята затихли внизу,
Силы нет проронить хоть слезу,
И скорей бы конец всем мученьям…
Неудобны их позы – ничком,
Из-за спин кулаки их – торчком,
Вот и сузился жизненный круг -
Он один, и бандиты вокруг.
Всеми преданный, даже в Кремле,
Как последний солдат на земле…
Жжет колени земля, как зола,
У бандитов – " совет да дела",
Обугрились их шеи по-бычьи.
Ослепленная солнцем скала,
Распростертые крылья орла,
Стерегущего зорко добычу…
* * *
Знаю точно: есть в каждом из нас
До поры скрытой силы запас.
Детонатор к ней – скопище боли.
Наступает и день тот, и час,
И диктуется сердцем приказ:
Из кипящей души, клокоча,
Рвется лава наверх, горяча, -
Сплавом мужества, силы и воли!
-Что с него нам – ни мяса, ни шкуры,
Может, грохнем, как этих гяуров?
-Потерпи, дарагой, это рано,
Ми зарэжем его, как барана,
Прежде вырвем поганый язык!
Ми зажарым его на шашлык!
Слушай, эй, голопузый солдат,
Твой начальник Москва будет рад,
Мы отправим ему твой шашлык,
Вай! Как вкусно! – запрыгал кадык.
– Испугался, упрямый солдат?!
Может смерти мучительной рад?!
Выбьем – выхаркнешь с кровью начинку.
Только час или два попытать -
Твое время покатится вспять,
И покажется небо с овчинку!
И другая откроется жизнь,
Только твердое слово скажи,
Смерть-старуха уйдет пожилая.
Снимешь крест свой и примешь ислам
И послужишь Аллаху и нам,
Будет все, что душа пожелает!
– Ты не воин аллаха – торгаш,
Разговор не получится наш:
Языкам мы обучены разным -
Ты – мертвяк и смердящий скелет,
В коем чести и совести нет,
Потому и война тебе – праздник…
Мне с колен, а подальше видать:
Время, нет, не покатится вспять,
Те часы завели мы упруго.
Сразу станет в горах веселей,
Как последних возьмем из щелей,
И моя будет в этом заслуга!
Разложил, как купчишка, товар:
Выбирай, коль – дрожащая тварь,
Но дороже мне благ ваших – Имя!
Не куплю я свободу свою,
Лучше в муках погибну в бою,
Верно, – мертвые сраму не имут…
– Перегрелся…- Ахмад! Охлади! -
Струи хлынули с плеч и с груди,
Посвежел на мгновение воздух…
Этот миг, чтоб вздохнуть, улучил,
И носком сапога получил
Прямо с лету да с вывертом, в "поддых"…
…Как в ночи непроглядной окно,
Засветилось призывно пятно
В самом чреве разверзнутой бездны.
Это – сон или явь, иль мираж -
Проявляется зимний пейзаж:
Серый, зябкий и лунно-небесный.
И скала изо льда – не скала,
Вот слегка шевельнулась скула,
Слабо дрогнули в инее веки.
– Вы как будто…
– Узнал меня, брат?
Вот такой генерал и солдат,
Коль поставлен, стоять уж навеки…
Да и твой подошел уже срок
На развилке размытых дорог,
Верстовым встать военных обочин.
Ты прошел этот путь до конца,
Сохранил честь и совесть бойца,
Отчего ж так, сынок, озабочен?..
– Мало, мало я сделать успел
На земле этой радостных дел,
В час откроюсь я, исповедальный…
– Не беда, ты все сделал, что смог!
Ты о Родине думай, сынок,
Перед этой дорогою дальней…
Скоро все поглотилось метелью,
Ставшей враз генералу шинелью,
Скрыв его очертанья во мгле.
Был ли – нет? Его светлая милость,
Иль в мозгу воспаленном приснилось
И поземкой пошло по земле?…
Той войны нет подлей, где подряд
На одном языке говорят
С той и с этой враждующих армий.
Прежде вместе сдавали зачет,
Комсомольский носили значок,
Не в одной ли служили казарме.?!
А теперь- ты мне зверь, я- твой зверь,
Чьи клыки и чьи зубы острей?!
"Крестик – снять? Вот – шнурок: резани -
Был и – нет! Восхотели они,
Чтобы сам я низверг все, что нажил,
Чтоб отрекся и предал Христа,
Маму, дом свой, родные места,
А потом русской кровью повяжут…
Крест воюет за землю свою,
Разве брошу оружье в бою?!
Для меня – это дом, это мать -
Отказаться, отречься и – снять?!
Крестик мой – он и плоть, он и кровь,
Всю вобравший печаль и любовь,
Ставший сутью моей и судьбой
В бесконечных терзаньях с собой?!
Нет! Пусть короток вышел мой путь,
За горизонт не случилось взглянуть,
Пусть уж так, но никто не осудит.
День рожденья и смерти – один,
Что ж, судьбы моей Бог – господин,
Так уж вышло… Другого не будет…"
– Ну, так что ж ты надумал, гяур?
Долго тянется твой перекур,
Напоследок задумайся трезво…
Ты ж не глупый и храбрый солдат,
Будешь счастлив и многому рад,
Нам такие нужны "до зарезу"?
– Без упрека ли, "рыцарь", без страха -
Каждый воин священный аллаха, -
А по – нашему – головорезы…
И враги, как бараны, для вас,
Припасенные в жертвенный час,
Как сказал ты сейчас – "для зарезу"…
– Что мой крестик нательный для вас:
Ведь не мина он и не фугас?
Или вам, как для черта, он – ладан? -
Тут же брызнули искры из глаз,
Вспыхнул свет и мгновенно погас
От удара в затылок прикладом…
… Снова выплыли дрожь и озноб,
Вместо треснувшей почвы – сугроб:
Ни вздохнуть и ни охнуть – не туго ль
Опоясала боль – не уйти
И спасенья в снегу не найти -
Снег горит, раскаленный, как уголь…
Сквозь метели порывистый бег
Проступает во мгле человек,
Резко сдвинув упрямые брови,
Под ревущий неистовый вой,
Кто ты – с гордой идешь головой,
Искусавшая губы до крови?!
Кто ты, девушка, чьей ты мечты,
Или это чернеют кусты, –
Обезумев, дошел я до точки?..
У меня – ни сестры, ни жены…
Что ж ступни твои обожжены?
Почему на морозе – в сорочке?!…
– Брат мой, разве меня не признал?
Барабана и горна сигнал,
Пионерского, школьного, – вспомни!…
Это были хорошие дни…
Здесь, в звериных горах, мы одни,
Коль не брат по несчастью – ты кто мне?!
– Вспомнил… Зоя! – Портрет на стене
И цветы… Всей знакома стране,
Всей стране – от конца и до края!
Твое имя носил наш отряд,
Каждый сбор, как священный обряд…
Значит, вот ты какая…
– Так уж вышло.. Кого в том винить,
Что все тоньше незримая нить,
Что судьба обернулась жестоко…
Мы с тобой – побратимы невзгоды:
Той зимы сорок первого года
И весны девяносто шестого…
Час подходит мой: плачь иль не плачь -
Равнодушно-спокоен палач…
Пусть жесток он, пронырлив и ловок -
Умирать за народ вышло мне,
Двести нас миллионов в стране,-
Перевешать? – Не хватит веревок!..
…Вот средь мрака едва различим:
В Туркестанском полку младший чин -
Проступает… Россия, он – сын твой!
Русский воин – Данилов Фома,
Да ведь это ж Россия сама! -
Ее гордый немеркнущий символ!
Он, кипчаками пойманный в плен,
Не вступил на дорогу измен.
Весь светясь христианской любовью,
Чашу скорби испил он до дна.
Жизнь его, как страница одна,
Обагренная праведной кровью…
Что грозит ему – знал он и сам,
Всей душой отвергая ислам,
За черту не вступил межевую…
—Слышишь, друг, озверели они,
Кожу всю со спины, как ремни,…
Посдирали! Слышь, братец, – вживую!..
…Тихий свет замаячил вдали,
Не лампадку ль во мраке зажгли?!
Жив! Не канул в безвестную небыль!
Слабый взмах переломанных крыл -
Он с усильем глаза приоткрыл,
И качнулось бездонное небо…
Ослепленная солнцем скала…
Распростертые крылья орла…
В первый раз и в последний – до дрожи…
Хриплый гогот гривастых быков…
И, лишаясь незримых оков,
Он рванулся и плюнул им в рожи!..
– Нечестивец, ты вздумал дерзить?
Твоя жизнь – тоньше волоса нить -
Жизнь одна, если жертвовать – всем ли?
Кто б назвал тебя здесь подлецом ?-
Вон, свидетели, ткнулись лицом,
Успокоившись, в грешную землю…
– Ну, а как же ваш строгий Коран?
Или мало у вас мусульман? -
И на счет – каждый воин Аллаха,
Что иуд собираете вы
Под знаменами цвета листвы,
Всех, – на подлость готовых от страха?!
Прежде б им не сносить головы,
Их удел – иль петля, или плаха!
Против шерсти – (сдержался едва!)
Показались бандиту слова,
Он кивнул, и один из уродов
Подскочил, обнажая кинжал,
Больно к горлу солдата прижал,
Вздернув к небу его подбородок.
– Что, неверный, ведь хочется жить?
Знаю, вижу, ведь хочешь – скажи!!!
…И солдат, повернувшись к нему
И кровавою пеной давясь,
Прохрипел: "Бородатая мразь,
Убивай! Я креста не сниму…"
– 8 –
Той поре уже тысячу лет,
Все горит ее благостный свет.
Этот свет, что ни с чем не сравним,
К нам пришел с византийских равнин,
Ветер гнал семена в непогоду.
Долетели, купаясь в пыли,
В благодатную почву легли,
Дали дружные добрые всходы.
Эту поросль негаснущих сил
Князь Владимир крестом осенил…
И пошло на Руси с той поры:
Разбудили простор топоры,
Поднимались церковные своды.
Что ни селище – свой богатырь,
Словно плечи раздвинули вширь,
Будто стали мы новой породы.
И ведомые свыше перстом,
На восток осеняясь крестом,
Уходили с родного порога.
И была не одна лишь крепка -
Меч вздымавшая в сечах рука -
Но и Вера великая в Бога.
Словно отблеск грядущих побед,
Полыхнул Александр Пересвет,
Как предтеча высокого взлета,
И крестьянин, оставивший твердь,
Перед выбором: жизнь или смерть,
Уводил иноземцев в болота!
Колыхнулась страна, и Сибирь,
Как великой Руси богатырь,
В подмосковных сугробах глубоких,
Протянув вековечную связь,
С трехлинейкой, двуперстно крестясь,
Шла на танки фельдмаршала Бока…
Нить нетленная славных имен
Дотянулась до наших времен,
Несмотря на разврат и на смуту,
И явилась, крепка и чиста,
На измятом снегу блокпоста,
Склон воронки прошив под Бамутом…
Удлинилась на имя одно,
Обнажив благодатное дно
Бездны подвига славного,
ибо
Рядовой среди хлама войны
Сделал больше для нищей страны,
Чем любой генерал и кто-либо…
Как воистину русский солдат,
От огня не качнулся назад,
А бесстрашно шагнул он к барьеру.
Посмотреть – не велик, не удал,
Всеми преданый, сам не предал
Ни друзей, ни Россию, ни Веру…
Поразившая общество хворь
Не проникла в души его створ,
Видно, был он другого покроя,
Доказал, что Россия – жива,
Будет жить – и не век, и не два,
А пока есть такие герои!
Этот подвиг солдата велик,
Он, как свет через толщу веков –
В потускневших киотах и рамах.
Не его ли страдальческий лик
Прорисовывал в фресках Рублев
В полутемных владимирских храмах?!
Раз в столетье иль в тысячу лет
Сходит с неба божественный свет.
И в лихую годину, и в мор,
И в раздрай, и вселенский раздор,
Когда люд в нечистотах увяз,
Как в репье извалявшись в пороках,
Нам Господь посылает пророка –
Врачевателя струпьев и язв…
Он, шагнувший на небо до срока,
Ярко высветил наши пороки.
– 9 –
Орден Мужества в виде креста -
Неспроста!
Словно кровь, его цвет – не случаен…
Ведь по воле Господня перста
Каждый подвиг – несенье креста,
Доброту и любовь излучает…
Крест – дорога в четыре конца,
Начинаясь с родного крыльца,
Простирается главная – к храму.
Вправо, влево, вперед – до могилы
Он прошел, рассчитав свои силы,
Помня Бога, Россию и маму…
В чем глубинная подвига суть? -
В том, что это – возвышенный путь:
Начинается к храму с дороги?!
Он дарован тому, кто не лгал,
Кто на верность служить присягал
С детства – Родине, людям и Богу…
Вот, рывками взлетая на кран,
Крановщица в слепой ураган
Вглубь отводит его, где потише,
Чтобы, падая, вздыбленный вспять,
Не успел он стрелою распять
Спящих в детском саду ребятишек…
И ракета нацелилась ввысь,
Улыбнись еще раз, улыбнись,
Всему миру знакомой улыбкой!
И не зная, вернется ль назад,
Он безмерно и счастлив, и рад
Той стезе своей, призрачно-зыбкой…
Подвиг это не праздная жизнь,-
Труд такой, – что в седле удержись!
И смиренья, и скорбей в избытке…
Жизнь в мольбах, не вставая с колен,
Тот же подвиг – мучительный плен,
Как одна бесконечная пытка…
Зоин подвиг – врагу не урон?!
Не устроив ему похорон,
Она звонко дала оплеуху
Штурмбанфюрерам разных пород,
Взяв одну из незримых высот
Монолитности русского духа…
С каждым днем все земля горячей,
Все трясет нашей жизни повозку.
На асфальте все больше свечей -
Хватит ли воска?!..
Свечи… свечи… У входа в метро,
Выворачивая нутро,
Суету разгоняя мирскую,
Словно совесть – их пламя огней:
Под землей, на земле и над ней -
И вглуби – через толщу морскую…
Свечи… свечи – как море огней,
Сумрак душ или мрак наших дней
Раздвигает их свет поминальный…
Тот же подвиг – подняться в свой рост
И войти в обреченный "Норд-Ост"
Иль в распятую школу Беслана…
День расцвечен зеленой травой,
И небес напоён синевой,
Он в награду нам дан иль в наследство?!
И о ком ты не ведал порой,
Вдруг в мгновенье: подлец иль герой -
Кто к чему был готов еще с детства?!
Жизнь без цели длинна и пуста,
То не путь – от креста до креста,
Путь житейский – не лист без помарок,
Больше меток – он светел и ярок…
Кто-то путь озарил свой огнем,
Сколько ярких отметин на нем
Он оставил в служении Богу!
Тот прошел – от креста до креста,
Оглянулся – дорога пуста…
Значит, не было к храму дороги…
А давно ли колосьями хлеб
Величаво вплетался в наш герб -
Хлеб, ходивший волнами у рощи -
В будни, в праздник – всегда на столе,
Величальная песня земле -
Символ счастья, достатка и мощи?!
За него без шумихи и слов
В рост встает Анатолий Мерзлов!
Шаг в бессмертие – в пламя пшеницы.
Честь и совесть, и жизнь – на кону,
Он не поле закрыл, а страну, -
Шелестящие славой страницы…
Жизнь, как мудрая Книга Пути,
От нее не сбежать, не уйти -
Сами пишем её ежечасно.
Солнца свет иль кругом вороньё -
Мы старательно пишем её:
Кто – по белому черным, кто – красным…
На земле все цвета хороши,
Цвет чернил – он от цвета души,
Что впитала в себя ещё с детства.
То ль лампадка внутри, то ли ночь -
Никому уж теперь не помочь…
Это выбор судьбы… Как наследство!
– 10 –
Мироточит икона в тиши,
Он не просит помин для души,
То не плач, а слеза умиленья.
И встает горизонтом заря,
Жизнь, как всполох, и все же – не зря,
Маяком – молодым поколеньям!
Его подвиг – во имя Христа,
Это подвиг в защиту Креста,
Этот подвиг во имя России,
Чтоб горел ее свет негасимый!
И бессмертью души это гимн
Завещание многим другим…
15 лет назад рядовой Евгений Родионов принял мученический венец.Что лучше: быть убитым, но остаться в живых для будущих поколений, или заживо погибнуть, как Иуда? Этот вопрос нам - живущим в 21 веке. Этот вопрос, наверное, задавал себе, находясь в заточении, восемнадцатилетний солдат Евгений Родионов, которого бригадный генерал "казнил за упрямство" в самый день его рождения, 23 мая. В этот день был праздник Вознесения Господня. Вместе с ним погибли еще три солдата. Их мучили четыре месяца. Им предлагали сменить веру и остаться в живых. Но они не отреклись от веры, а значит от Родины, от себя. Бамут, где их убили, был взят на следующий день после казни. Им не хватило одного дня.
Всё таки не понимаю,почему решили ,что нет доказательств мучения война Евгения.Была кассета с записью о пытках,сам Патриарх Алексий назвал его мучеником.Или что есть какие то сомнения,что в.Евгений всё же снял крест ,предал Христа?
Нет наверное мученичества это не доказательства нужно ,что бы чудеса творились,люди исцелялись,миро источалось и желательно обильно.
Простите,снова я со своим занудством язвлю.
Войнам Царствия Небеснаго.Молите Бога о нас новомученики за Христа пострадавшие.