Русская письменность

3
2 февраля 2020 в 01:31 27398 просмотров 23 комментария
письмо

Вопрос о существовании письма в России в до-христианское время. Кирилловская письменность и введение гражданского шрифта при Петре Великом.
автор Я.Б Шницеръ из« Иллюстрированная всеобщая история писем»
от 30 января 1903 года.

Еще до настоящего времени окончательно не решен вопрос о том, существовало ли для русского языка какое-нибудь письмо в до-христианское время или нет. В древних источниках мы находим, однако, известия о существовании тогда в России письменных договоров, завещаний и грамот, но все эти известия до того неопределенны и неясны, что на основаны их едва ли возможно построить какие-либо положительные выводы. Так, во всех сохранившихся списках договора Олега с греками (911 г.) говорится следующее:

«Ате ли створить обряженье, таковый возьметъ уряженое его; кому будеть писалъ наследити имение, да наследить е».

Несомненно, что речь здесь идет о письменных завещаниях в России, но было бы важно узнать, какими письменами и на каком языке эти завещания писались; на это, к сожалению, мы не находим в договоре никаких указаний.

В договоре Игоря с греками (945 г.) мы также находим указание на знакомство русских до-христианской эпохи с употреблением письма. В договоре говорится о золотых и серебряных печатях, а также о посыльных грамотах, который вручались послам и гостям, отправлявшимся в Царьград по поручение русских князей, но и здесь не указаны язык и способ письма, которые употреблялись для этой цели.

Затем мы знаем из истории, что во время осады Херсона великим князем Владимиром, одним из херсонцев, по имени Анастас, была пущена в стан Владимира стрела со следующей надписью:

«Кладязи еже суть за тобою, отъ востока, изъ того вода идетъ по трубе. Копавъ переими».

Нельзя, конечно, утверждать, что грамотка, пущенная Анастасом!., внесена была в летопись дословно так, как она была написана, но нельзя отвергать и того, что грамотка эта действительно была написана и именно на таком языке, который быль понятен Владимиру (Срезневский) [1].

Существует, наконец, и такой еще источник, в котором прямо говорится о существовании у русских в середине IX века-—именно тогда, когда еще не было на свете славянского алфавита, изобретенного Кириллом—какого-то письма, будто бы специально приспособленного к русской речи. Так, в житии св. Кирилла мы находим известие о том, что св. Кирилл, на пути своем к хазарам (860 г.), нашел в городе Корсуни (Херсоне) Евангелие и Псалтырь, писанный «руськы письмены», и что он «человека обретъ глаголюще тою беседою и беседовавъ съ нимъ, и силу речи приимъ, своей бесгеде прикладам различныя письмена гласным и согласныя, и вскоре начать чисти и сказати и мнози ся ему дивляху», т. е. что, встретив человека, говорившего по-русски, Кирилл вступил с ним в беседу и, приладившись к его языку, стали к своей собственной (солунской) речи применять найденные письмена гласные и согласные, и вскоре, на удивление многим, они начали читать русские письмена и говорить на этом наречии. В пересказах этого сказания мы встречаем еще такие подробности:

«И грамота русская явися Богомъ дана въ Корсуни Русину; отъ нея же научися философъ Константинъ, откуду сложивъ написавъ книги Русскимъ гласомъ...»

Но к этому источнику следует относиться с большой осторожностью. Прежде всего возникает вопрос, зачем понадобилось русскими славянам переводит в дохристианское время Евангелие и Псалтырь на русский язык? Проф. Бодянский [2] считает это место паннонского жития позднейшей вставкой. Но по-нашему, едва ли когда-либо могут существовать разумный мотив для подобной вставки. Гораздо правдоподобнее объяснение проф. Голубинского [3]. По мнению последнего, Кирилл нашел в Херсоне не русские Евангелие и Апостол, а готские; русскими же они названы потому, что во времена Кирилла понятие о русском и русских очень часто смешивалось с понятием о готском и готах, так как варяго-руссы, поселившиеся в Тавриде вместе с готами, в конце концов до того слились с последними, что в устах чужеземцев первые очень часто назывались именем вторых, а вторые—именем первых.

Из иностранных источников, свидетельствующих о существовании письма в России в до-христианские времена, следует упомянуть об арабских писателях Ибнъ-Фошлане и Ибнъ-эль-Недиме.

Первый [4], при описании погребального обряда одного из русских, между прочим говорить:

«Сначала они развели костер и сожгли на нем тело, а затем они насыпали что-то в роде круглого холма, водрузили по середине деревянный столб и написали на нем имя покойника вместе с именем князя русского.»

Ибнъ-Фошланъ видел русских и присутствовал при описанном обряде похорон во время своего путешествия к волжским болгарам в 921 году,

Другой из этих писателей, именно Ибпъ эль-Педимъ, в своем «Списке книг», писанном им въ 987 году, рассказывает следующее: [5] «Один из моих знакомых, человек вполне достоверный, бывший в России по поручению одного из кавказских владетелей, рассказывал мне, что у русских есть свои письмена, вырезываемые на дереве. При этом он вынул и показал мне кусок белого дерева, на котором написаны были знаки, неизвестно, целые ли слова или отдельные буквы».
Ибнъ-эль-Недимъ срисовал эту надпись и представил ее в своем сочинении (рис. 1), но ученые, хотя и старались найти в ней сходство

Рис.1 Древнерусская надпись, приводимая в сочинении арабского писателя Ибнъ-эль-Недима.

с семитическими письменами (финикийскими, пальмирскими и набатейскими), тем не менее не могли добиться никаких результатов. Некоторые ученые старались еще доказать, что те письмена, которые приводить Ибнъ-эль-Недимъ, находятся в родстве со скандинавскими рунами, занесенными, вероятно, в Россию норманскими пришельцами. По и это последнее мнение осталось простой догадкой, так как в пользу него нельзя было привести ни одного сколько-нибудь убедительного доказательства.

Комментарии (23)

Всего: 23 комментария
  
#1 | Фокин Сергей »» | 03.02.2020 08:21
  
1
Василий Давыдович Ирзабеков

Василий Давыдович считает, что современное языкознание напрасно отвергло гениальную догадку патриарха русской словесности адмирала Александра Семеновича Шишкова (того самого, над которым насмехались в советской школе за предложение заменить «калоши» «мокроступами», «геометрию» - «землемерием»). Шишков предположил, что «человек» произошел от слова. Сначала в русском языке он назывался «словек», затем путем переогласовки согласных образовался «селовек», потом «цловек» и, наконец, «человек». «Мне гораздо ближе, - говорит Ирзабеков, - его, Шишкова, интуитивное ощущение прямой связи человека со словом. Ведь Бог есть Слово». Василий Давыдович считает, что русский язык в своей основе является языком Слова, языком новозаветным, евангельским. С Василием Ирзабековым беседует наш корреспондент Владимир Смык. Предваряя эту беседу, отметим, что Василием Давыдовичем коренной бакинец Фазиль Давуд оглы Ирзабеков стал в 1995 году, когда в возрасте сорока двух лет в Москве принял таинство святого крещения.

- Василий Давыдович, Вы говорите о евангельской основе русского языка. С другой стороны, мы стали свидетелями того, как уже не один год русский язык подвергается агрессии извне и изнутри. Извне идёт наплыв чуждых, иностранных слов. Изнутри на наш язык нападает сниженная лексика, сорные слова, сленг, в том числе взятый из воровского мира. Можете ли Вы сегодня по-прежнему утверждать, что русский язык основан на Евангелии? Вам не кажется, что его надо спасать?
- Вы знаете, я одно время тоже так думал: давайте спасать язык, и призывал к этому в своих книгах и лекциях. Но ведь русский язык, слово русское – особое, оно в лоне Церкви раскрывается, расцветает, у него появляется аромат. Да, на улице он нередко смердит, а в лоне Церкви благоухает. Дело в том, что русский язык в своем развитии во многом опирался на церковнославянский язык, созданный святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием. Алексей Константинович Толстой писал, что нельзя с Богом говорить на «ежедневном языке». Конечно, мы друг с другом по церковно-славянски разговаривать не можем и не должны. Это язык, которым русский человек говорит со Христом. Наш язык впитал в себя множество слов из других языков, которые «обрусели» и обогатили речь русского человека. Но все исконные русские слова – о Христе. Русский язык - язык Евангелия. Он что-то делает с душой человека. Что-то таинственное в ней происходит. Душа человека возрастает через русский язык. Каждый язык – это тайна, это дар Божий. Есть языки Ветхого Завета. Например, в азербайджанском, грузинском, тюркских языках человек звучит как адам. Ветхозаветный Адам. Я недавно был в Удмуртии. Язык удмуртов – одна из ветвей финно-угорских языков. И там человек – «адеми». Но не все языки святы так, как русский язык. Это язык Нового Завета, язык Христа. На каком ещё языке слово человек свидетельствует об имени Божием?

- С одной стороны, мы знаем из книги Бытия: «И рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию»; а с другой стороны, мы читаем в Покаянном каноне: «Бога человеком невозможно видети». Но падшему человеку явилось «Слово Воплощенно» - Христос, призывающий нас быть сынами Божиими. Можно ли сказать, что русское слово «человек» - отражение боговоплощения и богоподобия, того, что человек создан по образу и подобию Спасителя?
- Именно так. Когда русского человека спрашивали: «Ты кто?» - он отвечал: «Крестьяне (то есть христиане) мы». Русские – единственный православный народ, который даже национальное имя своё заменил именем своей веры. Грузины называют себя «картвелы», греки – «эллины», и только преобладающая часть русских издревле именовала себя крестьянами. А взять слово «пол». Тут опять отсылка к Священному Писанию. Создал Бог мужчину и женщину. Каждый из нас – не человек в полноте. «Пол» - это половина замысла Божия о человеке. И когда вы пишете «пол мужской», то исповедуете, что вы мужская половина замысла Божия о человеке. Ещё пример: слово невеста. Невеста – есть неведение греха, непорочность, что означает как духовную, так и телесную чистоту. А тех, кто ведал грех, на Руси называли ведьмами. Богородица же наша пребывает присно Невестой Неневестной – как символ Превысшей Небесной Чистоты… Проникая в смысл русского слова, укрепляешься в убеждении: когда мы говорим о русском языке, мы говорим о Небе.

- Знаменитый немецкий поэт Райнер Мария Рильке сказал, что все страны граничат друг с другом, а Россия — с Богом.
- Другой замечательный немец, Вальтер Шубарт, человек трагической судьбы, имя которого мы бы не знали, возможно, не прочитай русский философ Иван Александрович Ильин о нём в большую лекцию в Берлине, написал в книге «Европа и душа Востока»: «Англичанин смотрит на мир как на фабрику, француз — как на салон, немец — как на казарму, русский — как на храм. Англичанин жаждет добычи, француз — славы, немец — власти, русский — жертвы. Англичанин ждёт от ближнего выгоды, француз - симпатии, немец хочет им командовать. И только русский не хочет ничего». Русский язык необычный, через него очень многое в душе происходит – в ней русский человек начинает развиваться. Вот почему необандероцы на Украине так ополчились против русского языка.

- Так тем более надо защищать русский язык!
- Повторяю, я тоже так раньше думал: надо спасать русский язык. Но потом осознал: с языком ничего не происходит. Язык наш - такое удивительное сакральное зеркало, которое показывает, что происходит с нашей душой. Это зеркало стоит перед каждым из нас в каждый момент нашей жизни. Слово – это Бог, который стоит перед всей нацией в каждый момент её истории. Каков язык - таков народ. По-церковнославянски «язык» - это народ. Каков народ – таков и язык. А «Бог поругаем не бывает» - сказал апостол Иаков. Мы речь свою калечим. Но когда калечим речь – калечим свою душу. Что значит спасать язык, спасать слово? Спасать Бога? Я Бога защищаю или Бог – меня? Кощунственна сама постановка вопроса. Но тогда встает другой вопрос: каково должно быть наше отношение к языку? Что мы делаем Богу? Служим. И языку мы должны служить. Самое страшное, что было сделано против Господа нашего? Было совершено предательство. Поэтому в нашем языке любой предатель – Иуда (кстати, здесь мы имеем ещё один пример евангельской основы русской речи; в азербайджанском языке знаете, кто такой предатель? Хаин, то есть Каин - это Ветхий Завет, а русский язык - от имени Бога до имени предателя - соткан из Нового Завета).

- В Вашей книге «Святая сила слова» есть подзаголовок: «Не предать русский язык».
- Да, потому что мы – почти все - предаем его каждый день и каждый час. Это страшная ситуация: люди, говорящие по-русски, сегодня распинают свой язык, глумятся над ним. А он живой – абсолютно живой; ему больно. Мы забываем, что Бог – это Слово. И Христа распяли не только 2000 лет назад. Мы это делаем по сей день своими грехами, в том числе, когда уродуем слова русского языка, когда всеваем в него сорные слова. У меня большая почта, есть письма, совершенно замечательные по откровенности, по искренности, глубине мысли. Одна верующая женщина из Вологды пишет, что прочитав мою «Тайну русского слова» (эта книга выдержала семь изданий общим тиражом около 150.000 экземпляров – ред.), она стала совершено по-иному относиться к русскому языку. Воцерковлённая, взрослая женщина начала обращать внимание на то, что она говорит. Она пишет, что ужаснулась некоторым жаргонным оборотам, ставшими для неё обиходными. Особенно её поразило то обстоятельство, что, когда она захотела передать их смысл нормальным русским языком, у неё это не получилось. Это действительно так. Одно из нелюбимых мною словечек нынешнего новояза – словечко «прикольно». Мне никто ни разу не объяснил точный смысл этого слова. Это «весело»? Тогда так и скажи: «весело». Это «задорно»? Так и скажи «задорно». «Оригинально»? Скажи «оригинально». Знаете, есть такой небезопасный жанр – пародия, и многие сорняки в нашем языке возникают, когда мы кого-то пародируем. Что такое пародия? По сути - это утонченное издевательство. Конечно, тут не обходится без гордости: если я кого-то пародирую, я надмеваюсь над ним. Но есть такой момент незаметный, когда личина прилипает к лицу. Что меня неприятно поражает: многие взрослые люди, общаясь в Интернете, пишут нарочито неграмотно, издеваясь над русским языком, над словом. Вот размещена фотография, на которой отображена какая-то смешная ситуация. И комментарий (я знаю его автора - он образованный, развитый человек): «ржунимагу» (!?)… Это всё, конечно, от лукавого.

Действительно, мы потеряли сакральную связь наших слов и Слова, не задумываемся над словами Христа: «От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься». В былые времена русские люди, скажем купцы, расписок не давали. Давали слово. Миллионные сделки совершались без нотариальных контор, юридически оформленных договоров, без каких бы то ни было бумаг - купеческого слова было достаточно. Оно являлось высшей гарантией, поскольку за ним стояла не только честь купца, но и его вера в святость слова. Нарушить данное тобой слово – значило для православного русского человека предать, уподобиться Иуде. Нарушить слово - значит совершить вероломство, ломать веру. Видите, я уже тоже нахожу примеры, подтверждающие, что русская речь имеет евангельскую основу. А вот ещё пример: Поль Клодель, французский поэт, драматург, один из крупнейших религиозных писателей XX века, открыл, что русские слова «яблоко» и «дьявол» произошли от общего корня.

Вам приходило в голову, что слова дьявола: «Съешьте яблоко, познаете добро и зло - будете как боги» - первая реклама в истории человечества.

- Первая реклама была в раю?
- Да, дьявол пообещал: «Съешьте от древа познания - никогда не умрете». И как всегда солгал.

- Однако, сколько страдания принесла людям эта реклама яблока…
- Между тем, радость и страдание – тоже слова одного корня. Без страдания не обретается радость. Поэтому в Православии самая большая радость – Пасха, воскресение Христа из мертвых.

- Но, Василий Давыдович, как же, при всей святости нашего языка, в нём присутствует сленг, та же уголовная лексика, матерные слова?
- Меня в свое время заинтересовала уголовная лексика. Я думал: да, допустим, русский человек совершил преступление. Но как он может, попав в заключение, называть отхожее место «парашей». Ведь это, думал я, не просто женское имя. Это имя святой, одной из самых любимых в русском народе. И что же я выяснил, когда начал изучать происхождение этого слова. Я обнаружил, что к Прасковье, Параскеве оно никакого отношения не имеет, что это вообще нерусское слово. «Бараш» - это по-арабски всадник. Понятна зрительная ассоциация человека, сидящего верхом на лошади и сидящего на..? Продолжать я, полагаю, не нужно. Или возьмём другое слово: «малина». Звучит совсем по-русски. А в действительности малина – «мелен» - это небольшая гостиница, такой шалман.

- В Париже, сегодня есть даже несколько фешенебельных отелей «Мелен».
- То есть существуют языки, которые могут стать питательной средой для блатного языка. Но русский язык такой средой для него не стал. Как бы по-русски не звучали подобные слова, они не нерусские, в языке уголовного мира нет русских слов. Когда я это понял, я так порадовался за русский язык… Конечно, русский язык – не стерильный, это живая речь, она должна быть, насыщенной. Есть слова эмоционально, экспрессивно окрашенные – и, слава Богу. Но чего не должно быть в нашей речи, так это скверных слов. Сквернословие – страшная вещь. Она оскорбляет. А оскорбить – значит нанести скорбь, как бы накинуть на человека чёрную сетку печали. Разве нам не хватает скорбей в этой жизни? Ещё хуже – матерная брань. В науке её очень правильно называют инфернальной – то есть адской лексикой.

- Матерную брань на русскую землю принесли восточные завоеватели?
- Когда чужой народ приходит на мою землю как агрессор – всё в его устах я воспринимаю как оскорбление: его слова в моём восприятии приобретают оскорбительный смысл. Низость человеческой натуры заключается в том, что слово принесённое врагом, воспринимаемое как оскорбительное, русский человек берёт и несёт его своему товарищу, брату, свату… Это наша беда, у нас ругаются повсюду: от детских садов до высших учебных заведений, на предприятиях и в воинских частях… Если в двух словах, матерная брань – это всегда хула на Пресвятую Богородицу, попытка оскорбить Её Небесную чистоту. Поэтому мат – инфернальная лексика: тот, кто матерится, призывает ад.

- Выдающий русский философ отец Сергий Булгаков сказал однажды, что революционные течения «рождаются из матерной ругани».- В книге «Тайна русского слова» я привожу слова Александра Семеновича Шишкова: «Слава тебе, русский язык, что не имеешь слова революция и даже равнозначащего ему! Да не будет оно никогда тебе известно, и даже на чужом языке не иначе как омерзительно и гнусно!» Да, в те воистину благословенные времена русский народ ещё "страшно далеко" отстоял даже от декабристов, поднявших бунт против помазанника Божьего. Так что дирижер другого всеразрушительного бунта, сокрушаясь о провале декабристского восстания (дескать, "страшно далеки они от народа"), был не так уж не прав в характеристике русского народа.

- Но, увы, слова «революция», «революционер» пришли в русский язык, а за ним и сама революция, и не одна, а целых три - в течение всего двенадцати лет…
- Но поражение революционеров и созданного им государства – СССР – было предрешено. Это был всего лишь вопрос времени. Аббревиатура по определению не может быть красивой, а эта тем более, потому что я знаю, кто был её автором. Приводят политические и экономические доводы, почему развалился СССР. Но развал его был, если хотите, филологически предрешён. Непонятно?

- Пожалуй, что нет.
- Объясню. Вы просто не задумывались над этим. Обратите внимание: Союз – изобретение Троцкого. Это было, так сказать, «ноу-хау» этого человека, который не скрывал, что он ненавидит всё русское. Давайте просто вникнем: Союз Советских Социалистических Республик. Где? На Луне, на Марсе? Вы не задумывались, правда? Возьмем другие аббревиатуры - США – Соединенные Штаты Америки; ФРГ – Федеративная Республика Германия, МСШ – Мексиканские Соединенные Штаты... Под этими названиями стран всегда есть земля, и понятно, где живут их жители: в Америке, Германии, Мексике. А мы жили где? В СССР. Хватило бы одного слова – Россия или, более древнего – Русь. Но Троцкому надо было придумать (вот уж поистине дьявольский ум!) придумать такие четыре слова, чтобы там не было русских, не было России. Как судно назовёшь, так оно и поплывет. Вот и приплыли… Так что судьба революции, судьба СССР была предрешена. Но, кажется, академику Трубачеву принадлежит удивительное высказывание о том, что хотя Советский Союз разрушен, нерушимым остается языковый союз. Потому что русский язык, помимо всего прочего, выполняет великую миссию: он скрепа этого великого пространства великой Российской империи.

- Хотя ведь русский язык очень сложный, освоить его гораздо труднее, чем, положим, английский.
- Я когда-то у Льва Николаевича Гумилева встретил фразу: «Сложность системы свидетельствует о её эффективности». Мне сначала она была непонятна: мы ведь наоборот постоянно стремимся всё упростить. А русский язык, действительно, очень сложный. Когда я его преподавал иностранцам, то видел, как они просто корчились, изучая мой предмет. Там одна грамматическая категория рода чего стоит! Несколько лет назад в Москве открывали памятник классику казахской литературы Абаю Кунанбаеву. На открытии монумента выступил Нурсултан Абишевич Назарбаев. Он привёл слова самого Абая, который, обращаясь к своим соотечественникам, говорил: «Нужно учиться русской грамоте. Духовное богатство, знание и искусство, и другие несметные тайны хранит в себе русский язык. Русский язык откроет нам глаза на мир. Русская наука и культура – это ключ к мировым сокровищам. Владеющему этим ключом все другое достанется без особых усилий». В Израиле, в городе Хайфе, в университете работает удивительный человек – профессор Мила Шварц. Она взяла 129 первоклассников, поделила их на три группы: русскоязычные дети из еврейских семей, дети, родной язык которых иврит, и дети из смешанных семей, которые не обучались русскому языку вообще. Оказалось, что школьники, которые приобретали навыки чтения на русском языке перед изучением иврита, показали преимущество перед другими группами в способности различать звуки, быстрее читать и точнее переводить слова. Кроме того, она оценила знание английского языка у 107 учеников, разделенных на те же самые группы. Как и в первом исследовании, у русскоязычных детей было отмечено значительное преимущество в изучении иностранного языка. Исследователи полагают, что из-за лингвистической сложности русского языка, его изначальное знание дает преимущество при обучении другим языкам. В авиации есть понятие «потолок» - потолок для военной авиации, для гражданской и для малой авиации. Если пойти по этой аналогии, то русский язык делает этот потолок просто космическим.

- Василий Давыдович, Вы сказали, что наша задача – служить русскому языку, то есть быть его слугами. А что значит, быть слугой русского языка?
- Что требуется от хорошего слуги? Конечно же, верность, которая укоренена в понятии «вера». Напомню строки стихотворения Анны Ахматовой «Мужество». Удивительно, что в страшное время войны, находясь вдалеке от родного Ленинграда, который в то время задыхался в железном кольце вражеской блокады, она пишет именно о языке, о русском языке. Сколько раз я прочитывал этот стих, но расслышал не сразу, что-то очень важное для нас всех, заключённое в строчках:

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова.
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки…

Открытие заключалось в том, что я вдруг расслышал, наконец, осознал, что по возрасту мог быть её внуком. Она, её поколение сделали главное в своей жизни дело – передали, донесли до нас язык, русский язык. И теперь нам предстоит нести этот почётный драгоценный груз. И теперь уже перед моим поколением, предо мной лично, стоит великая задача не предать свой язык, сберечь его хотя бы для внуков. Ибо защита русского языка, сбережение его сегодня – задача не филологическая, не культурологическая и не эстетическая. Сегодня, когда мы охраняем наш язык от поругания, мы охраняем нашу веру, нацию, землю и, в конечном счете, великую и святую русскую душу.

Беседовал В.Ф. Смык
Опубликовано в газете «Дари добро» №1 (12), февраль-март 2015 года.
  
#2 | Евгений. З. »» | 03.02.2020 10:40 | ответ на: #1 ( Фокин Сергей ) »»
  
0
Спаси Христос! Интересно! Если есть материал в защиту русского языка, могу выложить на сайт
  
#3 | Фокин Сергей »» | 03.02.2020 12:29 | ответ на: #2 ( Евгений. З. ) »»
  
0
Жмите на "Добавление в комментариях" и выкладывайте.
С БОГОМ
  
#4 | Фокин Сергей »» | 03.02.2020 13:50 | ответ на: #2 ( Евгений. З. ) »»
  
0
Вот ещё.

Наталья Романовна ГУСЕВА, индолог, доктор исторических наук

Русский и санскрит: ближе не бывает

Славяне и арьи – соседство или родство?

Авторы ряда популярных книг и статей, равно как и некоторые лекторы, выступающие даже с эстрады, доносят до читателей и слушателей не соответствующие действительности сведения о том, например, что все народы Европы произошли от индийцев, что культура Индии была порождена европейцами, или даже сообщают, что санскрит, именуемый языком индийской культуры, образовался из русского языка. Видимо, пришло время вмешаться в это распространение фальшивых сведений, а поэтому предлагаемая статья посвящена итогам открытий и работ отечественных и индийских ученых, пришедших к выработке общего во многом взгляда на факты зарождения и развития индоевропейских языков. Главное внимание уделяется русскому языку и санскриту, совпадению и сходству их лексики. Этому особенно необходимо уделить внимание, потому что в печати бесконтрольно стали появляться и спекулятивно использоваться такие термины, как “арьи, арийцы, арийская культура”, что вводит в заблуждение не только обычных читателей, но и политиков, писателей и других представителей нашей общественности. В публикациях встречаются утверждения, что даже славяне, и в частности русские, являются арийцами, потомками неких “благородных ариев”. И эта тенденция, к сожалению, расширяется, доходя до того, что в некоторых книгах стал встречаться лозунг “мы – арийцы!” и появились рассуждения на тему “арийского мышления”, “арийского мировосприятия” и т.п. И этот мотив стал всё чаще вплетаться в диспуты о национальной идее, о патриотизме и на другие подобные темы.

Все, кто сообщает о близости санскрита и русского языка, обычно не знают, чем подтвердить свою информацию, а ведь известная близость санскрита к индоевропейским языкам уже во многом выявлена наукой за два с лишним последних века. Следует остановиться поподробнее на исторических причинах возникновения таких схождений, как и на результатах поисков тех ученых, которые объясняют условия, место и время сложения этого во многом поразительного сходства.
Спросим вначале: арьи – кто это такие? Об арийцах все узнали еще до начала Второй мировой войны из выступлений германских нацистов. Они утверждали, что это люди нордического расового типа, несгибаемо мужественные, издревле живущие в землях Германии и Скандинавии и призванные владеть миром как высшая раса, как прямые потомки арьев.

Что представляли собой эти мифические прапредки германцев и почему теоретики расизма именуют их высшей расой? Чтобы понять это, следует обратиться к тем представлениям о древних арьях, что публиковали индийские ученые. Так, археолог и известный историк Д.Д. Косамби писал: “Археологические данные свидетельствуют, что эти коренные арьи во II тысячелетии представляли собой воинственный кочевой народ. Их главным источником пищи и мерилом богатства был крупный рогатый скот, вместе с которым в поисках пастбищ они кочевали по обширным пространствам материка… Арьи не были цивилизованным народом по сравнению с народами великих культур III тысячелетия, на которых они часто нападали, что способствовало гибели этих культур… Арьи заимствовали все полезные для них достижения местной техники, после чего двигались дальше. Опустошения, которые они наносили, были так велики, что после их ухода побежденные часто уже не могли восстановить разрушенное… Арьи до своего прихода в Индию уничтожили не одну городскую цивилизацию” (Д.Д. Косамби. Культура и цивилизация древней Индии. Пер. с англ., М., “Прогресс”, 1968, с. 84–87).
Другой, не менее известный индийский ученый Рахула Санскритьяяна в своей книге “От волги до Ганга” (пер. с англ., М., 2002) поясняет, что пришедшие в Индию арьи даже не знали бронзы и пользовались деревянной и глиняной посудой, выменивая или захватывая бронзовые изделия у местного доарийского населения. Он подробно прослеживает весь путь арьев, начиная от севера Восточной Европы мимо Южного Урала и через Среднюю Азию до Индии. В книге описано, что в Индии они встретили создателей древней цивилизации, относящихся по внешним признакам к австралоидной и негро-австралоидной расам. Арьи вторглись в северо-западные области незнакомого им субконтинента и стали вступать в боевые контакты с этим населением, создавшим развитую городскую цивилизацию, известную в науке как цивилизация Долины Инда или цивилизация Хараппы.
Великая эпическая поэма «Махабхарата» содержит ряд описаний жестоких расправ пришедших в страну завоевателей с местными жителями. Когда это вторжение произошло, никто точно сказать не может. Многие индийцы полагают, что война между примкнувшими и не примкнувшими к арьям местными племенами (известная как Война Махабхараты) имела место в конце 4 тыс. до н.э., другие датируют ее 3 тыс. до н.э., а по мнению иных – серединой 2 тысячелетия.
Вот здесь, на северо-западе и севере Индийского субконтинента, начался великий процесс синтезирования двух разновеликих и разнохарактерных культур, началось смещение представителей двух рас – нордической и неточно определяемой местной, начался процесс, в результате которого Индия, по определению Индиры Ганди, стала представлять собой “великое цивилизационное единство”.
Что принесли с собой арьи в Индию? Весомым вкладом в это “цивилизационное единство” стали два элемента их культуры – язык и религия. Их языком был, судя по принесенным в Индию гимнам Ригведы, ведический санскрит (вероятно, в сочетании с разговорными формами речи). А религия представляла собой почитание многих божеств, воспеваемых в Ригведе.
Почему некоторые индийские ученые стали уделять внимание древнейшей истории арьев, связывая ее с Восточной Европой? И почему западные ученые начали прослеживать сходство между санскритом и европейскими языками? Всеми было принято название “индоевропейская семья языков”, где частица “индо” вошла в это название вполне закономерно. Здесь следует обратиться к пояснениям этой закономерности, выдвигаемым в широко известном труде индийского историка и археолога Б.Г. Тилака “Арктическая родина в Ведах”, впервые изданном в 1903 году. В этой книге Тилак переводит и анализирует гимны Ригведы, содержащие множество указаний на то, что их авторам были известны природные реалии Арктики, точно и систематически отраженные в молитвах, обращаемых к тем богам, которым приписывалась роль проявителей сил атмосферных и земных явлений. Более того, Тилак выявил в гимнах путь нарастания длительности “месяцев солнца” по мере продвижения древних жителей Приполярья с севера к югу. И самым важным его заключением следует признать указание на то, что прапредки всех индоевропейцев прошли путь своего изначального формирования в период последнего межледниковья, которое длилось от 100 до 35 тысяч лет до н.э. Начало последнего ледникового периода вытеснило людей к югу, на материк, где и началось их дальнейшее расселение.
Это и были прапредки народов, чьи языки определены как принадлежащие к индоевропейской семье. Тилак с такой глубиной мог понять и расшифровать содержание жреческих текстов всей ведической литературы, возможно, в силу того, что он был рожден и вырос в семье брахманов и с детства слышал певческое исполнение брахманами и пояснения ими гимнов. Дальнейшее его образование расширило его знакомство с Ведами и дополнительно помогло вникнуть в сокровенный смысл их многих аллегорий и метафор, в условный тайный язык заклинательных обращений к богам, недоступный для понимания западных исследователей. Он благодарит в своей книге европейских ученых за их исследования – например, Макса Мюллера за помощь и участие в разработках. Но все же именно Тилак был первым и единственным пояснителем истинного содержания Ригведы и всего комплекса ведической литературы.
В течение ХХ века все исследователи Вед спорили о его труде, то принимая, то отклоняя его анализ. Многие начали писать об отражении древнейших времен в фольклоре, обычаях и верованиях народов, но после внедрения Византией христианства, например, в русскую среду церковники и власть истребили почти все богатство народной памяти, сохранявшееся в язычестве, и этот источник проникновения взглядом в глубину тысячелетий почти полностью иссяк. Тем ценнее для нас труд Тилака, давший нам возможность заглянуть в начало формирования истории всех прапредков индоевропейцев, и славян в их числе.
В ХХ веке представители всех наук о глубокой древности (палеоклиматологи, геологи, океанологи, гляциологи и др.) подтвердили, что до последнего оледенения царил теплый климат в областях высоких северных широт. Существовавшая там некогда суша была после таяния ледника поглощена океаном, и от нее остались в наших северных морях лишь острова и обширные площади шельфов и мелей. На этих древнейших землях некогда складывались и развивались человеческие коллективы наших общих прапредков, начиная от семейных и семейно-родовых групп, которые уже тогда могли контактировать друг с другом, постепенно вырабатывая нужные для взаимного понимания между группами сходные элементы речи.
Эти процессы в их начальной форме Тилак относит к периоду последнего межледниковья. Известно, что последний ледник был сравнительно небольшим, покрыв земли Скандинавии и дойдя до северной оконечности Урала. Вытесненные ледником на материк люди продолжали путь своего исторического развития – вероятно, здесь, а возможно и раньше, в Арктике, начали формироваться родоплеменные и племенные объединения, которые в дальнейшем и расселились по землям Западной и Восточной Европы. Этот процесс длился несколько тысячелетий, в течение которых отселявшиеся к Западу группы постепенно теряли свои связи с древними арьями, славянами и балтами, унося с собой какую-то часть сложившихся в глубочайшей древности общих элементов речи. Языковеды установили, что в языках литовцев и латышей сохранилось довольно много слов, сближающихся с санскритом, но наибольшее число таких схождений выявляется в славянских языках, и в том числе в русском. На чем мы здесь и остановимся.
Постепенно продвигаясь с севера к югу, древние славяне стали землепашцами (как и другие европейские народы), тогда как арьи развили кочевое и полукочевое скотоводство, занимаясь им на землях Восточной Европы вплоть до Урала. Эти совершенно разные хозяйственно-культурные комплексы и признаются показателями того, что невозможно ни в коей мере говорить как о единстве славян и арьев, так и о том, что славяне являются “потомками арьев”. То есть это ошибка – утверждать, что славяне, прибалты или германцы являются потомками арьев.
Длительность общений со славянами в той древности была обусловлена природой – кочевья арьев ограничивались с востока Уралом. И когда они докочевали до Черного моря, а затем, в III–II тыс. до н.э., ушли в сторону Индии, древние связи со славянами были прерваны. В силу давнего и близкого соседства славян и арьев именно в славянских языках обнаружено такое значительное количество сходных с иноязычными арьями элементов речи.
Из числа славянских языков мы останавливаемся здесь на русском языке. Не проводя в нем, как говорится, археологических раскопок, а просто на поверхности современной литературной и разговорной речи можно обнаружить множество примеров такого сходства и прямых совпадений. Особый интерес представляют те термины родства и свойства, которые, очевидно, зарождались в период формирования семьи и рода, с чего мы здесь и начнем приведение необходимых примеров, выбирая их из русского и санскрита. Наличие некоторых из этих терминов выявляются и в западных языках, но лишь в нашей речи мы находим такие прямые соответствия.
Так, санскритское слово матрь мы видим и в английском, и в немецком в форме mother и mutter, слово sunu – сын мы там встречаем как sun и Sohn; но в русском мы видим близкое к matri наше слово матерь, а также в pramatri – нашу праматерь, видим слово tata, а по-нашему тятя. И более того: наш деверь (брат мужа) на санскрите звучит как деврь, наши зять и свояк звучат как джати и свака, а сноха, сношенька у них будет снукха и снуша.
В личных и указательных местоимениях разница тоже невелика.

Русский --- Санскрит
Сам --- сама
Тот самый --- татсама
Свой --- сва
Твой --- тва
Вас --- вас
Нас --- нас
Тот --- тад (тат)
Этот --- этад (этат)
Та, то --- та

Числительные, необходимые в хозяйстве, тоже во многом крайне сходны:
Русский --- Санскрит
Первый --- пурва
Два --- два
Две --- дви
Двое --- двая
Оба --- убха
Три --- три
Третий --- трета
Трое --- трая
Тройка --- трика
Четыре --- чатур
Четверо --- чатвар
Кратный --- крату

Все эти примеры сами по себе достаточно иллюстративны и выразительны, но в обоих языках равнозначно применяются и приставки, и суффиксы, которые придают новообразованным словам не только близкий, но и почти одинаковый смысл (не говоря уже о значительном сходстве звучания). Обратимся здесь к глаголам:
Русский --- Санскрит
Падать --- пад
Отпадать --- утпад
Плыть --- плу
Проплыть --- правлу
Переплыть --- параплу
Стоять ---- стха
Противостоять --- пратистха
Выстоять --- авастха
Дать, давать --- да
Отдать --- утда (удда)
Передать --- парада
Любить --- лубх
Полюбить --- упалубх
Прыскать --- прьш
Спрыскивать --- спрбш

Существительные тоже во многом сходны и взаимно соответственны:
Русский --- Санскрит
Мед --- мадху
Небо --- набха
Небеса --- набхаса
Носик --- насика
Огонь --- агни
Пена --- пхена
Печенье --- пачана
Смерть --- мритью
Сушка --- шашка
Чашка --- чашака
и др.
Прилагательные:
Русский --- Санскрит
Дровяной --- дравья
Другой --- друха
Живой --- джива
Кровавый --- кравья
Новый --- нава
Юный --- юна

Эти слова, как и многие другие, встречаются во всех славянских языках, применительно к фонетическим особенностям каждого из них, но такое их количество, как в славянских, невозможно обнаружить в речевом запасе западноевропейских народов.

После ознакомления с приведенными примерами необходимо рассказать об одном поразительном факте. В 1963 году в Москву приехал профессор санскритологии Д.П. Шастри. В первые же дни работы с ним мы все с удивлением увидели, что он несколько раз пытался пояснить через санскрит услышанные им русские слова, а к концу его пребывания здесь он стал утверждать, что мы все здесь говорим на какой-то форме древнего санскрита. Началось это с того, что он услышал в гостинице “Россия” цифру своего номера – 234 и тут же перевел ее на санскрит: “двишата тридаша чатвари”, что вызвало вспышку его интереса к русскому языку.
На протяжении всего нашего с ним общения мы непрерывно видели его попытки осваивать русскую речь путем сопоставления ее с санскритом. Вернувшись в Индию, он опубликовал статью на эту тему “Связь между русским языком и санскритом”. Имеет смысл напомнить ее.

.
Дурга Прасад ШАСТРИ
Связь между русским языком и санскритом

Если бы меня спросили, какие два языка мира более всего похожи друг на друга, я ответил бы без всяких колебаний: “Русский и санскрит”. И не потому, что некоторые слова в обоих этих языках похожи, как и в случае со многими языками, принадлежащими к одной семье. Например, общие слова могут быть найдены в латыни, немецком, санскрите, персидском языках, относящихся к индоевропейской группе языков. Удивляет то, что в двух наших языках схожи структура слова, стиль и синтаксис. Добавим еще большую схожесть правил грамматики – это вызывает глубокое любопытство у всех, кто знаком с языкознанием, кто желает больше знать о тесных связях, установившихся еще в далеком прошлом между народами СССР и Индии.

Всеобщее слово
Возьмем для примера самое известное русское слово нашего века “спутник”. Оно состоит из трех частей: а) “s” – приставка, б) “put” – корень и в) “nik” – суффикс. Русское слово “put” едино для многих других языков индоевропейской семьи: “path” в английском и “path” в санскрите. Вот и все. Сходство же русского и санскрита идет дальше, просматривается на всех уровнях. Санскритское слово “pathik” означает “тот, кто идет по пути, путешественник”. Русский язык может образовывать такие слова, как “путик” и “путник”. Самое интересное в истории слова “sputnik” то, что и в санскрите и в русском добавляется приставка “sa” и “s” и получились слова “sapathik” на санскрите и “sputnik” на русском. Смысловое значение этих слов в обоих языках совпадает: “тот, кто следует по пути вместе с кем-либо”. Мне остается только поздравить советских людей, которые выбрали такое международное и всеобщее слово.
Когда я был в Москве, в гостинице мне дали ключи от комнаты 234 и сказали “dwesti tridtsat chetire”. В недоумении я не мог понять, стою ли я перед милой девушкой в Москве или нахожусь в Бенаресе или Удджайне в наш классический период где-то 2000 лет назад. На санскрите 234 будет “dwishata tridasha chatwari”. Возможно ли где-нибудь большее сходство? Вряд ли найдется еще два различных языка, сохранивших древнее наследие – столь близкое произношение – до наших дней.
Мне довелось посетить деревню Качалово, около 25 км от Москвы, и быть приглашенным на обед в русскую крестьянскую семью. Пожилая женщина представила мне молодую чету, сказав по-русски: “On moy seen i ona moya snokha”.
Как бы я хотел, чтобы Панини, великий индийский грамматист, живший около 2600 лет назад, мог бы быть здесь со мной и слышать язык своего времени, столь чудесно сохраненный со всеми мельчайшими тонкостями! Русское слово “seen” – это “son” в английском и “sooni” в санскрите. Также “madiy” санскрита может быть сравнено с “moy” русского языка и “my” английского. Но только в русском и санскрите “moy” и “madiy” должны измениться в “moya” и “madiya”, так как речь идет о слове “snokha”, относящееся к женскому роду. Русское слово “snokha” – это санскритское “snukha”, которое может быть произнесено так же, как и в русском. Отношения между сыном и женой сына также описывается похожими словами двух языков.

Совершенно верно
Вот другое русское выражение: “To vash dom, etot nash dom”. На санскрите: “Tat vas dham, etat nas dham”. “Tit” или “tat” – это указательное местоимение единственного числа в обоих языках и указывает на объект со стороны. Санскритское “dham” – это русское “dom”, возможно в силу того, что в русском отсутствует придыхательное “h”.
Молодые языки индоевропейской группы, такие как английский, французский, немецкий и даже хинди, напрямую восходящий к санскриту, должны применять глагол “is”, без чего приведенное выше предложение не может существовать ни в одном из этих языков. Только русский и санскрит обходятся без глагола-связки “is”, оставаясь при этом совершенно верными и грамматически и идиоматически. Само слово “is” похоже на “est” в русском и “asti” санскрита. И даже более того, русское “estestvo” и санскритское “astitva” означают в обоих языках “существование”. Таким образом, становится ясно, что схожи не только синтаксис и порядок слов, сама выразительность и дух сохранены в этих языках в неизменном начальном виде.
В заключение приведу простое и очень полезное правило грамматики Панини, чтобы показать, насколько оно применимо в русском словообразовании. Панини показывает, как шесть местоимений преобразуются в наречия времени простым прибавлением “-da”. В современном русском осталось только три из шести приведенных Панини санскритских примеров, но они следуют этому правилу 2600-летней давности. Вот они:

Санскрит ---- русский

> Местоимения --- значение

Kim --- какой, который
Tat --- тот
Sarva --- все

> Наречия

Kada --- kogda
Tada --- togda
Sada --- vsegda

Буква “g” в русском слове обычно обозначает соединение в одно целое частей, существовавших до того отдельно. В европейских и индийских языках нет таких средств сохранения древних языковых систем, как в русском. Пришло время усилить изучение двух крупнейших ветвей индоевропейской семьи и открыть некоторые темные главы древней истории на благо всех народов.

.
Исходный текст - http://www.eifgaz.ru/nrg18-19-2007.htm
#5 | Павел Феориев »» | 03.02.2020 15:39
  
1
Считается что до Кирилла и Мефодия у нас в ходу были "черты и резы"

Издательство Русского физического общества «Общественная польза» в серии «Энциклопедия русской мысли» опубликовала результаты дешифровки «праславянской письменности», полученные Г.C. Гpинeвичeм[460]. По мнению последнего, этой письменностью выполнены древнейшие из известных науке письменные памятники, в том числе Тэртерийские надписи V тысячелетия до н. э., протоиндийские (XXV–XVIII вв. до н. э.), критские (ХХ – ХIII вв. до н. э.), этрусские (VIII–II вв. до н. э.), а также надписи, найденные на территории современного расселения славян и выполненные так называемым письмом типа «черт и резов».https://history.wikireading.ru/335130


Святители Кирилл и Мефодий создали - "глаголицу", а на основе "глаголицы", "черт и рез" ученики святителей, в Болгарии "кириллицу".
Ещё в 11 веке Зографское Евангелие, найденное в одноимённом монастыре на Афоне, было написано на глаголице,
https://azbyka.ru/forum/threads/zografskoe-evangelie-xixii-vv.17888/
а в тоже время Остромирово Евангелие на смеси кириллицы и глаголицы.
https://azbyka.ru/forum/threads/ostromirovo-evangelie-1056-1057.15506/

Острожская Библия первопечатника Фёдорова - это уже церковнославянский язык с титлами.
#6 | Павел Феориев »» | 03.02.2020 16:31
  
0
Вот почему Св. Кирилл нашёл в Крыму Евангелие.

История христианства на Руси (точнее, на территории, где
впоследствии существовало Российское государство) началась задолго
до крещения князя Владимира. Она уходит своими корнями в эпоху
первых апостолов и связана с именем епископа Климента, ученика и
соратника апостола Петра. О Клименте, как ревностном христанине, чье
имя запечатлено в книге жизни, упоминает апостол Павел в своем
послании к филлипийцам (Фил. 4, 3). О нем сохранились сведения, что
он служил епископом Рима с 91-го по 100-й гг. Хотя институт папства к
этому времени еще не оформился в должной мере, Климента иногда
называют папой римским. Он известен также и как автор письма в
адрес Коринфской церкви, которое было послано в 96 г. и впоследствии
ценилось христианами как важное вероучительное сочинение. Это было
время гонений на христиан, и Климент поручил семи писцам описывать
страдания гонимых за веру. Под влиянием его проповедей многие
римляне переходили из язычества в христианство. Сохранилось
свидетельство о том, как после одной из проповедей Клмента 424
человека уверовали в Христа и были крещены Климентом. Однако,
происки недругов привели к тому, что Климент был обвинен в хуле на
римских богов, приведен к императору Трояну, который предписал
епископу принести жертву Юпитеру, иначе тот будет сослан в Херсонес.
Епископ выбрал изгнание, заявив, что лучше жить с Христом в ссылке,
чем без него на свободе. Прибыв в места игнания в районе нынешнего
Севастополя, Климент нашел там более двух тысяч осужденных
христиан, приговоренных к каторжному труду каменотесов,
поставлявших белый строительный камень для римских дворцов.
Работая вместе с ними, Климент неустанно проповедовал. К нему
приходило великое множество людей из окрестностей, которых он
крестил и которые стали прихожанами нескольких десятков
открывшихся в той местности церквей. Император Траян, узнав об
этом, обрушил на христиан Херсонеса новые гонения, в результате
которых многие были казнены, а сам был посажен в лодку с тяжелым
якорем на шее и утоплен далеко от берега.
В 9-м в. христианские проповедники Кирилл и Мефодий, придя в
Херсонес, занялись поисками мощей св. Климента. При содействии
херсонесского епископа Георгия были найдены останки святого. Это
обстоятельство сыграло решающую роль в благословении папой
римским славянского перевода Библии, осуществленного Кириллом и
Мефодием. Таким образом, Крым выступил в роли связующего звена
между христианским миром и языческим славянством. С 4-го в. ведет
свое начало Херсонесская епархия. В 8 в. в Крыму возникли еще две
греко-византийские епархии. Существовали также христианские
епархии, созданные готами, поселения которых существовали на
побережье от нынешней Алушты до Балаклавы. Готская
архиепископия, начиная с 8-го в. имела права митрополии,
просуществовала до 18-го в., пока не перешла при Екатерине II после
завоевания Крыма в ведение русского Синода. По византийским
свидетельствам первая «русская митрополия» возникла в Тмутаракани
(нынешние Тамань и Темрюк), в пределах Хазарского каганата. Ее
основателем был Кирилл, соратник Мефодия. Он был направлен туда
по ходатайству местных христиан, нуждавшихся в защите от гонений
хазар, которые исповедовали иудаизм. Хазарские тюрки приняли
иудаизм по политическим соображениям. Принятие христианства
сделало бы их вассалами Византии, а мусульманства – арабского
халифата. Приблизительно в 860 г. Кирилл (тогда его еще именовали
Константином-философом) отправился к хазарскому кагану и и там
участвовал в публичном диспуте с иудейскими, мусульманскими и
языческими мудрецами. Красноречие и обширные знания помогли ему
одержать победу и добиться расположения кагана, который разрешил
создать христианскую епархию в Тмутаракани и обещал не
преследовать христиан.
  
#7 | Евгений. З. »» | 03.02.2020 21:58 | ответ на: #4 ( Фокин Сергей ) »»
  
0
доброго здоровья! всё что ты выкладываешь в комментариях достойно внимания в качестве статьи на данном сайте, с твоего позволения, я выложу здесь - на сайте, и у себя?
  
#8 | Евгений. З. »» | 03.02.2020 22:02 | ответ на: #3 ( Фокин Сергей ) »»
  
0
не понял, куда жать?
  
#9 | Фокин Сергей »» | 04.02.2020 05:02 | ответ на: #7 ( Евгений. З. ) »»
  
0
И Вам - Здравия Желаю!
Евгений. Зачем спрашивать о Добром Деле? Если считаете достойным -выкладывайте. Сайт отстаивает не только православную, но у русскую позицию, без национального высокомерия. Если это Истина - кто против?
Мы, русские, по пророчествам и Промыслу БОГА должны быть примером для "всех языков и народов"! Так что кому как не нам знать, употреблять и проповедовать Небесный Язык?!
  
#10 | Фокин Сергей »» | 04.02.2020 05:15
  
0
Юрий Николаевич Забродоцкий

О смыслах

Слово содержит понятие одно или несколько. Но смысл слова подвижен настолько, что многие единицы речи в русском языке значатся как чужеземные, совершив порой кругосветное путешествие и вернувшись на круги своя в заморской одежде, или обобранные до нитки. Так, в нашу научную речь вошёл термин «спин». Почему-то считается, что он произошёл от английского to spin – крутиться. Разве по-русски «то спина» (спин Аза) извращает смысл? Наоборот, – тяготеет к общему. А вот более обиходное: «киллер», когда оКОЛевают. Но кол уже в украинском звучит кiл…
Причин гибкости и одновременно жесткости понятий – множество (=прИзрачность). Во множестве трудно РАЗ ведать как первопричину (=прОзрачность) самого смысла. Кто подскажет? Мало кто увидит, например, что первое и правое от одной основы (прв). Ещё меньше тех, кто увидит причину единой основы в самом слове «основа», слыша его как О с нова или О с, но в А (например, как вращающийся аз, единица, раз-диаметр). Так может услышать на верное только тот, кто скажет, как поэт: «... даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром».
Общая основа первого слога слов-понятий «первое» и «правое» – пр. В Азбуке «п» и «р» справа от «О». Правильно! Все РАЗвитие в наблюдаемом Мироздании – правое. Случайность? Разве случайное не есть всё, что случается, происходит?
Понятие «общее» в толковых сообразизмах даётся как ОднО на всех, конечно, без моих выделений. Но разве есть что-то иное, более общее, чем РАЗ витие в циклах. В изученной Природе ОнО не может быть не правым. Почему же среди людей, по их мнению, оно часто не правое, не справедливое, не праведное? Не потому ли, что понятия непреодолимой силы и Господа Единого Вседержителя не уРАЗумеются в принципе Мироустройства как одинаковое – разное, разное – одинаковое? «Возможно, но дайте Математику, дайте науку». Наверное, примерно так заявит учёный, будучи профессиональным скептиком.
Моя мама, Волкова Надежда Ивановна – учительница русского языка и литературы, зазнавшихся отличников ставила на место диктантом из одного предложения: «Наши – с Вятки, Вы – с Оки». Почти все писали: «Наши святки высоки». Посчитайте, сколько ошибок может сделать человек, знающий все правила.
Вот и автор этих строк, памятуя материнские уроки, позволяет себе шалости со словами, но не для посрамления премудрых, а простоты ради. Ведь в слове простоты можно услышать эхо: пи-Ра-О-сто-ты: 100 % тебя, целостность тебя, ты весь в круге Солнца, или иначе, если читать как бы по-арабски: ты весь Бога Солнца иррациональность (ведь не ведаем, но что творим?).
Детские игры развивают ум ребёнка. Взрослые, правда, увлекаются совсем иными играми. Жизнь у них превращается в тот или иной азарт, но не Аза арт – искусство Первого и Последнего, Последнего и Первого, как в русском Алфавите, который начинается с Аза и заканчивается йАзом, разделённым не согласной, не гласной, а 10-й буквой, хотя есть в середине Алфавита О. Поэтому-то и возникает ощущение, что первопричину следует поискать не в начале и не в конце, а между, что не всегда в середине, но всегда в среде. Если найдём, то уразумеем, почему в Природе подвижная середина, как непреодолимая сила, вовсе не в рациональности и не в равноудалённости от концов.
Детские игры развивают ум ребёнка. Почему бы ни продолжить развитие от ума к разуму в играх, доступных каждому. Правило: искать, читая для начала по-разному. Зачем? – Чтобы выиграть всем в понимании «ай-йа-йа-й», чтобы жить, ловя Целое (С-ЛОВ-О), не разрушая Его в себе и вокруг себя. Это Целое всегда есть. Оно действительно было и есть Дело. Оно действительно всегда имело Непреодолимую силу, объемлющую любые представления о Добре и Зле, многобожие или многобесие.
Если продолжить с известной недосказанности Федора Ивановича Тютчева «Умом Россию не понять», то сам собой остаётся вопрос: чем же её можно понять? – Тем же, что и всё остальное: только Разумом, потому что лишь ОН наделён троичной (Ра 3) целОстностью ума-разума. Поэтому-то и народная мудрость желает набираться не ума, а ума-разума, ибо, не уразумев, не вразумить, то есть: если не у раза ум, то он и не в разе. Мы даже не отдаём себе отчёт в том, что, сомневаясь, посылаем запрос: Разве? (Раз в(есь) е(сть)?). ЦелОстность – это и весь Разум в триединстве с-О-размерной кРАсоты О-с-О-знания духа, с-О-знания души и знания тела в смыслах слов.
Без разума душа души не внемлет, будь то душа слова, человека, России или Природы вообще.
Опять-таки народная мудрость гласит: лишь ум да разум надоумят сразу или всё осилят разом. Отнимите раз от слова разум и останется один ум. Часть, которая не объемлет целое. Целое - это особая единица, которая может разъединиться и с-О-единиться, оставаясь единицей. Сколько бы вы ее, ни делили, сколько бы вы её ни умножали саму на себя, причём с любым одноименным знаком (+, -), всегда будет +1, или один раз, но в четырёх основных проявлениях: 1 х 1= 1/1 = -1 х -1=- -1/-1. Вот такой закон сохранения.
В этих проявлениях есть явная рациональность единицы и её скрытая иррациональность. Пример: 1 = 1,465571... х 0,6823227.... У любого иррационального числа всегда есть с-О-множитель, который легко найти, разделив единицу и все, что из них состоит, на любое выбранное иррациональное число. Но всё это единицы и пути получения единицы счёта, единицы количественной (от меры условного эталона), а не качественной целОго (фрактальной как с-О-раз-мерность об-раза и кратность подобия).
Единица качества не бывает больше или меньше чего-то. Она не рождается и не умирает, но, изменяясь, остаётся Единой, остаётся тем самым процессным всё объемлющим РАЗом, который имеет множество имён, но лишь одно общее для науки и религии – Творец. Раз – это особое понятие, которое сродни китайскому Дао. Раз также раздваивается как бы на полярные части: света (Ра) и тьмы (3 – зело, тьма). Раз изменяется в связке трёх сил, которые образуют вереницу перемен, то есть изменений в раз-витии, а это – время.
Троичная связка в науке – это триединство энергии, времени и движения. Они-то и являют собой фундаментальные свойства, которыми проявляется любая единица качества. Как бы ни изменялись параметры этих свойств, какими бы мерами вы их ни мерили, как бы свойства с изменением количества ни переходили друг в друга, они всегда образуют триединую светОнОсную (Ра 3) единицу качества, независимо от масштаба системы, потому что 1 ≡ 1±п. Качество и свойства вовсе не синонимы.
Качество в каждом разии тождественно единице качества. Оно не переходит в количество. Если такой переход происходит в уме, то в РАЗуме такого перехода нет. Разные решения принимает ум. Разум же решений не принимает, потому что он вне рефлекторности, обслуживающей диапазон комфортности физического тела. Разум воплощён самим разом в общее (одно на всех), то есть в РАЗвитие. Совершенство, гармония не нуждаются в совершенстве, ибо Его воплощают.
Здесь много сложных тем, но эти заметки о РАЗе и Разуме. Поэтому попробуйте просто образовать сокращение по первым слогам слов «разделить-умножить», что вы получите? Вы получите слово «разум» и увидите, что в нем свёрнуты основные операционные действия вития и сохранения единого, но всегда разного раза, раза нелинейного процесса. И вы уже приблизитесь к пониманию непреодолимой силы природного операционализма развития именно в Разуме. Вы поймете, почему клеточка разделяется и умножается, разделяется вещество – умножается поле. Но раз на раз не приходится, хотя любая вереница перемен состоит из следования раз за разом, но в Разе, в Едином, например: 1/1/1...1/1/1... = 1.
Дух в Разуме с-О-держит вОлю как об-сто-ятельство (1 = 100 %) непреодолимой силы. Если прочитать русское слово «воля» как в О ля, то можно озадачить любого физика простым вопросом: почему ребёнок, как правило, рождается с криком «ля» первой октавы, то есть с нотой настройки. Настройки чего? Редкий физик ответит, что «ля» первой октавы – это 484 герца, или средняя длина позвоночника взрослого человека.
Ещё реже найдётся человек, который объяснит, что с позвоночником с-О-раз-мерны в божественном соотношении (золотая пропорция) все части человека в троичном делении, например, роста (голова, тело, ноги) и конечностей (например, стопа, голень, бедро). Даже не все блестящие физики-математики вспомнят, что эти троичности называются вурфами. Поэтому-то и первый вздох, о-дух-о-творяющий человека, оказывается, если разобраться, не криком, а творящим словом гармонии. И здесь у каждого из нас в начале было слово, а с ним лов-ля в-О-З-ДУХа.
Только духовед, но не кардиолог, соотнесёт труд сердца именно с божественной с-о-раз-мерностью, узаконенной Разумом Природы, а не со среднестатистическими нормами, узаконенными чьим-то властным умом. Может быть, именно эта с-О-раз-мер-ность, присущая и голове, и ДНК, позволяет различать и даже читать, не пользуясь глазами. Ведь мы различаем с-О-О-т-неся. Но знание без О-с-О-знания не способно понять, как это происходит, потому что часть не объемлет целое не как штуку предмета (один) или разового действия, а как непрерывность единицы качества в прерывности свойств и их изменений.
Но даже в себе (как образе и подобии) человек может усмотреть, что в природе нАчАло – это всегда одна пАрА, в которой нет нуля как отсутствия вообще ничего. Если в уме ноль означает отсутствие, то в разуме это же есть качество и свойство, асимметричные наличию, то есть Одн есть пара, а пара – это два, но, где пАра, там и пóра, когда порА'. Лукавя, ум плодит смыслы, не выдерживающие возражений даже в поле формальной логики (пара дней – не пара, а два дня). Если мы употребляем ложные понятия, например, «противоположные полы», «противоположные формы собственности», то это сразу зомбирует человека знаками «±», что одинаково ведет к извращённым ориентациям как в политике, так и в личной жизни.
Сумма таких противоположностей даёт ноль разума, но не пустоту ума от понимания целостности. Но даже такой ум без разума может обратить внимание на то, что всегда есть не только проявленное, но и не проявленное асимметричное. Всегда и во всём есть не только наполненная единица, а она же и наполненный ноль, если изменить угол зрения на 90°. Всегда есть и пустотелая единица, а она же и пустотелый ноль, если, опять-таки, посмотреть иначе. И только РАЗ содержит все четыре проявления, когда 1 ≡ 0, а 0 ≡ 1, но при этом 1≠1, а 0≠0. Для этого надо различать ПОЛное и ПОЛое не как противоположное, а как с-О-раз-мерное.
Этот РАЗ содержится и в Разуме и в развитии как Непреодолимая сила обмена, Вселенской Любви между тем, что есть в себе, у себя, и тем, чего нет в себе, у себя. И касается это любой точки в материале или без материала. Непреодолимая сила удерживает О-с-О-знание, как знание динамики цикличности (∞), а иначе – Закона вития Раза, развития в веренице перемен, то есть во времени. Из этого осознания отпочковывается с-О-знание, а от с-О-знания – знание. Как ум не объемлет разум, так и знание не объемлет сознание, а сознание – осознание. Знание стоит на вестях и известиях (сведения, данные и их интерпретации), а сознание на с-О-вести. Поэтому с-О-весть с-О-размерна О-с-О-знанию непреодолимой силы и способна наделять человека волей стяжать дух непреодолимой силы. А есть ещё под-с-О-знание (в рудименте –
интуиция, а в целом – третья сигнальная система, или комплекс рептилий, поЗВОНочник).
Добро и зло – это не противоположности. Противоположность зла – это альтруизм, а добро есть операционализм природной гармонии, когда даже зло – патология, то есть минусы исчезают, поглощаются непреодолимой силой Закона сохранения Единого, по которому минус на минус всегда даёт плюс.
Только сознание способно формировать установку на управление собственным мышлением. Оно – мостик Духа непреодолимой силы между знанием и осознанием. Такая троичность позволяет человеку понимать себя Царём Природы в той мере, в коей он её Слуга (Раб Божий) без всяких комплексов неполноценности или величия.
Только сознание является общим звеном между осознанием и знанием. Поэтому только разум от Разума может в своей троичности вести к пониманию Единого, не впадая в слепую веру или в слепое неверие, преступное деяние или преступное бездействие.
Ум склонен просчитывать, сравнивать, выбирать. Ума может быть больше или меньше. Недаром говорится, что один ум хорошо, а два лучше. Или: сколько голов, столько умов. А вот про разум так не говорим. Почему? Потому что Разум един. Он охватывает разом и счёт, и образ – Всё. При счёте у человека загружено преимущественно только одно полушарие. В разуме же у человека счёт в образе и образ в счёте, но не только.
В разуме у человека растормаживается не только самое позднее эволюционное образование (кора больших полушарий, неокортекс), но и лимбическая система и так называемый комплекс рептилий. Иногда люди просто говорят, что спиной чуют или её известным окончанием. Однако и это ещё не всё, потому что человек – это не только физическое тело. Как и Земля в ионосфере, человек – это О в О (целое в целом).
Чтобы объяснить последнее утверждение, можно даже не прибегать к эзотерическим или теологическим представлениям, не содержащим необходимых и достаточных канонических лабораторных доказательств. Достаточно того, что уже знает наука, чтобы прийти к выводу, что все органы чувств, которые есть в физическом теле, есть и в его физических полях.
Всё просто: любому агрегатному состоянию в материале соответствует асимметричное состояние вне материала в виде так называемых оболочек, образующих локал тела. Физические поля локала отличаются от излучений предметов, подобно тому, как одни и те же атомы различаются в мёртвом и живом.
Итак, повторим, любой раз – это единица качества. Это единица в степени ±п. Плюс и минус здесь не знаки сложения и вычитания, а умножения и деления неизменно-переменной единицы. В этой единице сОкрыто действие Фф (эФ эф ект: 1,618 х 0,618 = 1) и троичная гармония, например, для Ф+1: W(Ф1, Ф3, Ф9) = (Ф° + +Ф3) (Ф3 + Ф9) / Ф3 (Ф0+ Ф3 +Ф9).
Гармония не зависит от масштаба представления. И в каждом разии – это триединая единица из энергии, времени и движения. Качество проявляется этими свойствами. Свойства имеют параметры. Параметры имеют искусственную меру, придуманную счётным, циферным, люциферным умом, скроившим нашу оккультную цивилизацию с её манипулятивным интеллектом. Но в Природе творят не бездушные меры и не двоичные биты, а троичные с-О-РАЗ-мерности, которые в математике называются вурфами. Свойства действительно и непрерывно переходят друг в друга, но троичная единица качества всегда остаётся. Остаются и соразмерности как звенья сорезонансной вселенской связи степенной функции Единицы Качества в развитии.
Соразмерности, похоже, очень хорошо понимали наши пращуры. Они не строили на основе метра, хотя им можно пользоваться, чтобы измерить построенное. Наши предки-зодчие пользовались двенадцатью русскими саженями, которые все
разные, но одинаковы в том смысле, что все сажени кратны условному числу Фи. Почему условному? – Потому что на самом деле это не число, а соразмерность, у которой нет величины.
Пять пар корней уравнения золотого сечения показывают, что единица качества столь же рациональна, сколь и иррациональна. Умножьте, например, две иррациональные бесконечности: между собой: 1,618… х 0,618… =1. Из таких единиц состоят все так называемые действительные рациональные числа.
В Природе нет деления на рациональное и иррациональное, но есть её единый процесс развития, вития раза или единого от точки до (чело)вечности. Как видите, в единице, РАЗЕ, скрыта гармония божественной пропорции.
Раз как Единица Целого (1) так относится к меньшему, как большее к Целому. Верно и обратное: меньшее так относится к Целому, как Целое к большему. Отсюда вытекает много выводов по всему вееру так называемых проблем развития. Но самый общий давно известен: ум без разума - беда. Проедем по беде все вместе, разом (1 = 100 %), будет победа без всяких новых войн и революций. ОплодОтвОрим ум разом, будет разум, не будет горя от ума. Многое в смысле и смыслах благопристойных перемен зависит от нас самих. Не так уж и много надо уРАЗуметь.
Разве трудно понять, что свобода выбора программ развития, отвечающих критериям развития, невозможна без таких программ.
Разве трудно сообразить, что себестоимость, в которую не входит природная компонента, никто не умеет правильно считать.
Разве трудно увидеть, что удовольствие в экономике – это прибыль, а её можно получать двояко: на бульварной основе за счёт здорового развития и на здоровой основе по результатам здорового развития.
Разве трудно дойти до понимания, что нет ни одной политической партии, которая бы состояла из одних плюсов или одних минусов. Пока партия рвётся к власти, её плюсы полезны тем, что позволяют лучше узреть недостатки существующей системы. Однако когда партия приходит к власти, её минусы становятся общенациональными. Но поскольку власть не владеет природным операционализмом гармонии, она становится за-ЛОЖ(ж)ницей своих поРОКов.
Разве трудно разглядеть, что в экономике, как и в высшем биологическом организме, должен быть поЗВОНочник, связанный с центром речи (оЗВУКи=азбуки) государственной головы – мощный проблемно-целевой некоммерческий сектор, целиком отвечающий за функцию развития. Без такого позвоночника в экономическом сердце никогда не будет перегородки, воспрещающей смешение артериальных (бюджетных) и венозных (внебюджетных) финансовых потоков в их асимметричной, но единой функциональности. Иначе говоря, всегда объективно будут несуразицы, в том числе коррупция, а правое и левое не будут различаться по функциональным критериям уместности-неуместности.
Разве трудно отличить базар от рынка, если базар – это только две функции денег (платежа и накопления), а рынок – все четыре (то есть плюс ещё мера стоимости и всеобщий эквивалент стоимости).
Разве трудно сообразить, что всеобъемлющие отношения купли-продажи убивают конкурентоспособность тем, что создают множественные предметы налогообложения ещё до получения полезного продукта. Это сужает, а не расширяет базу налогообложения. Это же предопределяет вовсе не обязательные издержки, относимые на себестоимость. Это же в наибольшей мере задирает цены, препятствует внедрению передовых технологий, удлиняет оборот капитала, крадёт покупательную способность и доходность бюджета, убивает мораль и нравственность и т. д.
Редки, но есть работы, которые показывают, как ресурс патологии используют США и другие страны, буквально высасывая чужую жизнеспособность для себя.
Вспомните сказку о вершках и корешках. Только политическими вершками и корешками являются ложные приоритеты то общественных, то личных интересов, которые на самом деле вторичны, а значит, не приоритетны.
Приоритетна функция развития, отвечающая критериям развития. Многовековой лжи можно противостоять очень прОсто, но надо иметь разумный выбор в троичности знания, сознания и осознания связей проявленного с непроявленным.
Разве трудно убедиться, хотя бы от противного, что есть единый закон развития во взаимосвязи Природы, общества и человека: Природа так относится к обществу в среде, как общество в среде к человеку в среде. Верно и обратное.
Разве жизнь не подводит к выводу: истинно расширенным воспроизводством является триединство, в котором так называемая главная производительная сила, включая духовность и нравственность человека, опережает рост производства материальных благ и услуг, а производство благ и услуг опережает рост населения.
Ответы и аргументы на все эти «разве?» дают основы междисциплинарного знания (Гармония), а в практической части – концепцию конкурентоспособного оздоровления природной и социальной среды в поле любого действующего законодательства, поскольку законы Природы объемлют законы любого общества. Законы Природы являют собой непреодолимую силу, независимо от нашего выбора.
Законы Природы не ограничиваются бивалентной логикой Аристотеля. Они лежат вне общепринятой диалектики с её категориальным аппаратом, но объемлют обычные «да» и «нет» евангельским «да, да», «нет, нет», а что сверх этого, то от лукавого». Это суждение из Евангелия от Матфея дважды диалектично. Это – диалектика в квадрате, то есть квадрилектика, или наука, искусство и практика мировидения, мироведения, мероведения и меровидения.
Задумайтесь, почему разведать – это ведать раз, почему поразмыслить – это по разу мыслить, почему разуметь – это уметь раз, почему размерить – это мерить раз. Но чем? Метрами? Килограммами? Даже когда говорится, что один раз не в счёт, предполагается необходимость учёта только истинного раза, то есть воспроизводимого. Может быть, именно из-за важности РАЗА как всего от Единого Начала (и раз…) в русском языке самый большой смысловой пласт содержит всеобъемлющий Раз. Может быть, именно здесь сОкрыты ключи мировидения, мероведения, мироведения и мироведения по «Знаку Печати Дара Святого Духа» вне противоречий с наукой и/или религией.
На оси РАЗвития находится и истина, но эту простоту понять трудно, поскольку для дихотомичного ума существуют понятия добра и зла, левого и правого, верхнего и нижнего, весомого и невесомого, проявленного и непроявленного, мерного и безмерного, подвижного и неподвижного, жизни и смерти, но лишь относительно наблюдателя-очевидца, не отождествившего себя с этой осью и не включившего подобие этой оси развития в самом себе…
Для человека то, что не названо, не существует ни в коем разии. Но где критерий истинности того или иного слова как смысла в Откровении или в наваждении?
Если «да, да» и «нет, нет» заменить на «плюс, плюс» и «минус, минус», то можно увидеть единый разумный промысел и в ДНК (ОН-, Н+, Н+, ОН-), и в сердце с четырьмя клапанами, и в неокортексе (четыре темперамента), и в экономике (четыре стадии цикла), и собственно в деньгах (четыре функции денег). Этот же единый промысел прослеживается и во всей Периодической системе элементов, где по сочетаемости зарядовой чётности и нечётности в так называемом ядре и в так называемой оболочке есть только четыре варианта: чёт-чёт, нечёт-нечёт, чёт-нечёт, нечёт-чёт. Даже в физике мы видим только четыре основных проявления, следствия, но чего? Одного единственного фундаментального обмена, обмена между тем, что есть и тем, чего нет в любой выделенной точке, принадлежащей веренице перемен. Такому фундаментальному обмену должны соответствовать и все программы перемен. Разглядывая одно и то же с разных сторон собственного позвоночника, люди никогда не увидят прОзрачное правОвитие и Общее в рАзвитии.
Есть основания утверждать, что обозримые отечественные научно-практические кладовые, включая тайны тяготения, способны обеспечить прорыв в гармоничное будущее в поле действующего законодательства на основе равенства без уравниловки. При этом по итогам естественного природосовместимого развития в государствах наибольший удельный вес будут иметь те участники, которые вместо купли-продажи используют долевую складчину (соинвестирование) мерой стоимости своего вклада в общую программу развития.
***
Нас с детства учат читать по слогам, но не учат понимать ёмкие смыслы русского слова, от чистоты которого зависит само наше мышление, наше самОсОхранение, наша разумность.
Эта разумность будет тем полнее, чем пр-О-З-РА-Ч-нее мы поймем, что Центр управления в Природе не стоит где-то над Системой, а находится в самой Системе. Поэтому Его можно усмотреть в любой выделенной точке, если уразуметь природный операционализм. Может быть, тогда мы осеним себя не только Крестом Веры (Ч-четыре), но и Крестом троичного Знания в четырех основных проявлениях цикла. Может быть, тогда мы будем понимать, что власть непреодолимой силы должна быть не у людей и не у партий, а в программах развития, отвечающих признакам, хотя бы, птичьего яйца. Власть же тогда можно рассматривать как соколиную пару, которая высиживает не «распил», а будущее и защищает это будущее. Конечно, и здесь надо различать. Зачем нам кукушки и известные ушки?..
Время уходит вместе с нами, а приходит с другими, если после нас остаётся Единый как РАЗ в уме и РАЗ в витии. Есть такой РАЗ как эталон единицы меры в науке и как безмерная ось-стержень веры в Единого в самом РАЗвитии.
  
#11 | Фокин Сергей »» | 04.02.2020 05:40
  
0
Василий Давыдович Ирзабеков

Василий Давыдович считает, что современное языкознание напрасно отвергло гениальную догадку патриарха русской словесности адмирала Александра Семеновича Шишкова (того самого, над которым насмехались в советской школе за предложение заменить «калоши» «мокроступами», «геометрию» - «землемерием»). Шишков предположил, что «человек» произошел от слова. Сначала в русском языке он назывался «словек», затем путем переогласовки согласных образовался «селовек», потом «цловек» и, наконец, «человек». «Мне гораздо ближе, - говорит Ирзабеков, - его, Шишкова, интуитивное ощущение прямой связи человека со словом. Ведь Бог есть Слово». Василий Давыдович считает, что русский язык в своей основе является языком Слова, языком новозаветным, евангельским. С Василием Ирзабековым беседует наш корреспондент Владимир Смык. Предваряя эту беседу, отметим, что Василием Давыдовичем коренной бакинец Фазиль Давуд оглы Ирзабеков стал в 1995 году, когда в возрасте сорока двух лет в Москве принял таинство святого крещения.

- Василий Давыдович, Вы говорите о евангельской основе русского языка. С другой стороны, мы стали свидетелями того, как уже не один год русский язык подвергается агрессии извне и изнутри. Извне идёт наплыв чуждых, иностранных слов. Изнутри на наш язык нападает сниженная лексика, сорные слова, сленг, в том числе взятый из воровского мира. Можете ли Вы сегодня по-прежнему утверждать, что русский язык основан на Евангелии? Вам не кажется, что его надо спасать?

- Вы знаете, я одно время тоже так думал: давайте спасать язык, и призывал к этому в своих книгах и лекциях. Но ведь русский язык, слово русское – особое, оно в лоне Церкви раскрывается, расцветает, у него появляется аромат. Да, на улице он нередко смердит, а в лоне Церкви благоухает. Дело в том, что русский язык в своем развитии во многом опирался на церковнославянский язык, созданный святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием. Алексей Константинович Толстой писал, что нельзя с Богом говорить на «ежедневном языке». Конечно, мы друг с другом по церковно-славянски разговаривать не можем и не должны. Это язык, которым русский человек говорит со Христом. Наш язык впитал в себя множество слов из других языков, которые «обрусели» и обогатили речь русского человека. Но все исконные русские слова – о Христе. Русский язык - язык Евангелия. Он что-то делает с душой человека. Что-то таинственное в ней происходит. Душа человека возрастает через русский язык. Каждый язык – это тайна, это дар Божий. Есть языки Ветхого Завета. Например, в азербайджанском, грузинском, тюркских языках человек звучит как адам. Ветхозаветный Адам. Я недавно был в Удмуртии. Язык удмуртов – одна из ветвей финно-угорских языков. И там человек – «адеми». Но не все языки святы так, как русский язык. Это язык Нового Завета, язык Христа. На каком ещё языке слово человек свидетельствует об имени Божием?

- С одной стороны, мы знаем из книги Бытия: «И рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию»; а с другой стороны, мы читаем в Покаянном каноне: «Бога человеком невозможно видети». Но падшему человеку явилось «Слово Воплощенно» - Христос, призывающий нас быть сынами Божиими. Можно ли сказать, что русское слово «человек» - отражение боговоплощения и богоподобия, того, что человек создан по образу и подобию Спасителя?

- Именно так. Когда русского человека спрашивали: «Ты кто?» - он отвечал: «Крестьяне (то есть христиане) мы». Русские – единственный православный народ, который даже национальное имя своё заменил именем своей веры. Грузины называют себя «картвелы», греки – «эллины», и только преобладающая часть русских издревле именовала себя крестьянами. А взять слово «пол». Тут опять отсылка к Священному Писанию. Создал Бог мужчину и женщину. Каждый из нас – не человек в полноте. «Пол» - это половина замысла Божия о человеке. И когда вы пишете «пол мужской», то исповедуете, что вы мужская половина замысла Божия о человеке. Ещё пример: слово невеста. Невеста – есть неведение греха, непорочность, что означает как духовную, так и телесную чистоту. А тех, кто ведал грех, на Руси называли ведьмами. Богородица же наша пребывает присно Невестой Неневестной – как символ Превысшей Небесной Чистоты… Проникая в смысл русского слова, укрепляешься в убеждении: когда мы говорим о русском языке, мы говорим о Небе.

- Знаменитый немецкий поэт Райнер Мария Рильке сказал, что все страны граничат друг с другом, а Россия — с Богом.

- Другой замечательный немец, Вальтер Шубарт, человек трагической судьбы, имя которого мы бы не знали, возможно, не прочитай русский философ Иван Александрович Ильин о нём в большую лекцию в Берлине, написал в книге «Европа и душа Востока»: «Англичанин смотрит на мир как на фабрику, француз — как на салон, немец — как на казарму, русский — как на храм. Англичанин жаждет добычи, француз — славы, немец — власти, русский — жертвы. Англичанин ждёт от ближнего выгоды, француз - симпатии, немец хочет им командовать. И только русский не хочет ничего». Русский язык необычный, через него очень многое в душе происходит – в ней русский человек начинает развиваться. Вот почему необандероцы на Украине так ополчились против русского языка.

- Так тем более надо защищать русский язык!

- Повторяю, я тоже так раньше думал: надо спасать русский язык. Но потом осознал: с языком ничего не происходит. Язык наш - такое удивительное сакральное зеркало, которое показывает, что происходит с нашей душой. Это зеркало стоит перед каждым из нас в каждый момент нашей жизни. Слово – это Бог, который стоит перед всей нацией в каждый момент её истории. Каков язык - таков народ. По-церковнославянски «язык» - это народ. Каков народ – таков и язык. А «Бог поругаем не бывает» - сказал апостол Иаков. Мы речь свою калечим. Но когда калечим речь – калечим свою душу. Что значит спасать язык, спасать слово? Спасать Бога? Я Бога защищаю или Бог – меня? Кощунственна сама постановка вопроса. Но тогда встает другой вопрос: каково должно быть наше отношение к языку? Что мы делаем Богу? Служим. И языку мы должны служить. Самое страшное, что было сделано против Господа нашего? Было совершено предательство. Поэтому в нашем языке любой предатель – Иуда (кстати, здесь мы имеем ещё один пример евангельской основы русской речи; в азербайджанском языке знаете, кто такой предатель? Хаин, то есть Каин - это Ветхий Завет, а русский язык - от имени Бога до имени предателя - соткан из Нового Завета).

- В Вашей книге «Святая сила слова» есть подзаголовок: «Не предать русский язык».

- Да, потому что мы – почти все - предаем его каждый день и каждый час. Это страшная ситуация: люди, говорящие по-русски, сегодня распинают свой язык, глумятся над ним. А он живой – абсолютно живой; ему больно. Мы забываем, что Бог – это Слово. И Христа распяли не только 2000 лет назад. Мы это делаем по сей день своими грехами, в том числе, когда уродуем слова русского языка, когда всеваем в него сорные слова. У меня большая почта, есть письма, совершенно замечательные по откровенности, по искренности, глубине мысли. Одна верующая женщина из Вологды пишет, что прочитав мою «Тайну русского слова» (эта книга выдержала семь изданий общим тиражом около 150.000 экземпляров – ред.), она стала совершено по-иному относиться к русскому языку. Воцерковлённая, взрослая женщина начала обращать внимание на то, что она говорит. Она пишет, что ужаснулась некоторым жаргонным оборотам, ставшими для неё обиходными. Особенно её поразило то обстоятельство, что, когда она захотела передать их смысл нормальным русским языком, у неё это не получилось. Это действительно так. Одно из нелюбимых мною словечек нынешнего новояза – словечко «прикольно». Мне никто ни разу не объяснил точный смысл этого слова. Это «весело»? Тогда так и скажи: «весело». Это «задорно»? Так и скажи «задорно». «Оригинально»? Скажи «оригинально». Знаете, есть такой небезопасный жанр – пародия, и многие сорняки в нашем языке возникают, когда мы кого-то пародируем. Что такое пародия? По сути - это утонченное издевательство. Конечно, тут не обходится без гордости: если я кого-то пародирую, я надмеваюсь над ним. Но есть такой момент незаметный, когда личина прилипает к лицу. Что меня неприятно поражает: многие взрослые люди, общаясь в Интернете, пишут нарочито неграмотно, издеваясь над русским языком, над словом. Вот размещена фотография, на которой отображена какая-то смешная ситуация. И комментарий (я знаю его автора - он образованный, развитый человек): «ржунимагу» (!?)… Это всё, конечно, от лукавого.

Действительно, мы потеряли сакральную связь наших слов и Слова, не задумываемся над словами Христа: «От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься». В былые времена русские люди, скажем купцы, расписок не давали. Давали слово. Миллионные сделки совершались без нотариальных контор, юридически оформленных договоров, без каких бы то ни было бумаг - купеческого слова было достаточно. Оно являлось высшей гарантией, поскольку за ним стояла не только честь купца, но и его вера в святость слова. Нарушить данное тобой слово – значило для православного русского человека предать, уподобиться Иуде. Нарушить слово - значит совершить вероломство, ломать веру. Видите, я уже тоже нахожу примеры, подтверждающие, что русская речь имеет евангельскую основу. А вот ещё пример: Поль Клодель, французский поэт, драматург, один из крупнейших религиозных писателей XX века, открыл, что русские слова «яблоко» и «дьявол» произошли от общего корня.

Вам приходило в голову, что слова дьявола: «Съешьте яблоко, познаете добро и зло - будете как боги» - первая реклама в истории человечества.

- Первая реклама была в раю?

- Да, дьявол пообещал: «Съешьте от древа познания - никогда не умрете». И как всегда солгал.

- Однако, сколько страдания принесла людям эта реклама яблока…

- Между тем, радость и страдание – тоже слова одного корня. Без страдания не обретается радость. Поэтому в Православии самая большая радость – Пасха, воскресение Христа из мертвых.

- Но, Василий Давыдович, как же, при всей святости нашего языка, в нём присутствует сленг, та же уголовная лексика, матерные слова?

- Меня в свое время заинтересовала уголовная лексика. Я думал: да, допустим, русский человек совершил преступление. Но как он может, попав в заключение, называть отхожее место «парашей». Ведь это, думал я, не просто женское имя. Это имя святой, одной из самых любимых в русском народе. И что же я выяснил, когда начал изучать происхождение этого слова. Я обнаружил, что к Прасковье, Параскеве оно никакого отношения не имеет, что это вообще нерусское слово. «Бараш» - это по-арабски всадник. Понятна зрительная ассоциация человека, сидящего верхом на лошади и сидящего на..? Продолжать я, полагаю, не нужно. Или возьмём другое слово: «малина». Звучит совсем по-русски. А в действительности малина – «мелен» - это небольшая гостиница, такой шалман.

- В Париже, сегодня есть даже несколько фешенебельных отелей «Мелен».

- То есть существуют языки, которые могут стать питательной средой для блатного языка. Но русский язык такой средой для него не стал. Как бы по-русски не звучали подобные слова, они не нерусские, в языке уголовного мира нет русских слов. Когда я это понял, я так порадовался за русский язык… Конечно, русский язык – не стерильный, это живая речь, она должна быть, насыщенной. Есть слова эмоционально, экспрессивно окрашенные – и, слава Богу. Но чего не должно быть в нашей речи, так это скверных слов. Сквернословие – страшная вещь. Она оскорбляет. А оскорбить – значит нанести скорбь, как бы накинуть на человека чёрную сетку печали. Разве нам не хватает скорбей в этой жизни? Ещё хуже – матерная брань. В науке её очень правильно называют инфернальной – то есть адской лексикой.

- Матерную брань на русскую землю принесли восточные завоеватели?

- Когда чужой народ приходит на мою землю как агрессор – всё в его устах я воспринимаю как оскорбление: его слова в моём восприятии приобретают оскорбительный смысл. Низость человеческой натуры заключается в том, что слово принесённое врагом, воспринимаемое как оскорбительное, русский человек берёт и несёт его своему товарищу, брату, свату… Это наша беда, у нас ругаются повсюду: от детских садов до высших учебных заведений, на предприятиях и в воинских частях… Если в двух словах, матерная брань – это всегда хула на Пресвятую Богородицу, попытка оскорбить Её Небесную чистоту. Поэтому мат – инфернальная лексика: тот, кто матерится, призывает ад.

- Выдающий русский философ отец Сергий Булгаков сказал однажды, что революционные течения «рождаются из матерной ругани».- В книге «Тайна русского слова» я привожу слова Александра Семеновича Шишкова: «Слава тебе, русский язык, что не имеешь слова революция и даже равнозначащего ему! Да не будет оно никогда тебе известно, и даже на чужом языке не иначе как омерзительно и гнусно!» Да, в те воистину благословенные времена русский народ ещё "страшно далеко" отстоял даже от декабристов, поднявших бунт против помазанника Божьего. Так что дирижер другого всеразрушительного бунта, сокрушаясь о провале декабристского восстания (дескать, "страшно далеки они от народа"), был не так уж не прав в характеристике русского народа.

- Но, увы, слова «революция», «революционер» пришли в русский язык, а за ним и сама революция, и не одна, а целых три - в течение всего двенадцати лет…

- Но поражение революционеров и созданного им государства – СССР – было предрешено. Это был всего лишь вопрос времени. Аббревиатура по определению не может быть красивой, а эта тем более, потому что я знаю, кто был её автором. Приводят политические и экономические доводы, почему развалился СССР. Но развал его был, если хотите, филологически предрешён. Непонятно?

- Пожалуй, что нет.

- Объясню. Вы просто не задумывались над этим. Обратите внимание: Союз – изобретение Троцкого. Это было, так сказать, «ноу-хау» этого человека, который не скрывал, что он ненавидит всё русское. Давайте просто вникнем: Союз Советских Социалистических Республик. Где? На Луне, на Марсе? Вы не задумывались, правда? Возьмем другие аббревиатуры - США – Соединенные Штаты Америки; ФРГ – Федеративная Республика Германия, МСШ – Мексиканские Соединенные Штаты... Под этими названиями стран всегда есть земля, и понятно, где живут их жители: в Америке, Германии, Мексике. А мы жили где? В СССР. Хватило бы одного слова – Россия или, более древнего – Русь. Но Троцкому надо было придумать (вот уж поистине дьявольский ум!) придумать такие четыре слова, чтобы там не было русских, не было России. Как судно назовёшь, так оно и поплывет. Вот и приплыли… Так что судьба революции, судьба СССР была предрешена. Но, кажется, академику Трубачеву принадлежит удивительное высказывание о том, что хотя Советский Союз разрушен, нерушимым остается языковый союз. Потому что русский язык, помимо всего прочего, выполняет великую миссию: он скрепа этого великого пространства великой Российской империи.

- Хотя ведь русский язык очень сложный, освоить его гораздо труднее, чем, положим, английский.

- Я когда-то у Льва Николаевича Гумилева встретил фразу: «Сложность системы свидетельствует о её эффективности». Мне сначала она была непонятна: мы ведь наоборот постоянно стремимся всё упростить. А русский язык, действительно, очень сложный. Когда я его преподавал иностранцам, то видел, как они просто корчились, изучая мой предмет. Там одна грамматическая категория рода чего стоит! Несколько лет назад в Москве открывали памятник классику казахской литературы Абаю Кунанбаеву. На открытии монумента выступил Нурсултан Абишевич Назарбаев. Он привёл слова самого Абая, который, обращаясь к своим соотечественникам, говорил: «Нужно учиться русской грамоте. Духовное богатство, знание и искусство, и другие несметные тайны хранит в себе русский язык. Русский язык откроет нам глаза на мир. Русская наука и культура – это ключ к мировым сокровищам. Владеющему этим ключом все другое достанется без особых усилий».

В Израиле, в городе Хайфе, в университете работает удивительный человек – профессор Мила Шварц. Она взяла 129 первоклассников, поделила их на три группы: русскоязычные дети из еврейских семей, дети, родной язык которых иврит, и дети из смешанных семей, которые не обучались русскому языку вообще. Оказалось, что школьники, которые приобретали навыки чтения на русском языке перед изучением иврита, показали преимущество перед другими группами в способности различать звуки, быстрее читать и точнее переводить слова. Кроме того, она оценила знание английского языка у 107 учеников, разделенных на те же самые группы. Как и в первом исследовании, у русскоязычных детей было отмечено значительное преимущество в изучении иностранного языка. Исследователи полагают, что из-за лингвистической сложности русского языка, его изначальное знание дает преимущество при обучении другим языкам. В авиации есть понятие «потолок» - потолок для военной авиации, для гражданской и для малой авиации. Если пойти по этой аналогии, то русский язык делает этот потолок просто космическим.

- Василий Давыдович, Вы сказали, что наша задача – служить русскому языку, то есть быть его слугами. А что значит, быть слугой русского языка?

- Что требуется от хорошего слуги? Конечно же, верность, которая укоренена в понятии «вера». Напомню строки стихотворения Анны Ахматовой «Мужество». Удивительно, что в страшное время войны, находясь вдалеке от родного Ленинграда, который в то время задыхался в железном кольце вражеской блокады, она пишет именно о языке, о русском языке. Сколько раз я прочитывал этот стих, но расслышал не сразу, что-то очень важное для нас всех, заключённое в строчках:

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова.
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки…

Открытие заключалось в том, что я вдруг расслышал, наконец, осознал, что по возрасту мог быть её внуком. Она, её поколение сделали главное в своей жизни дело – передали, донесли до нас язык, русский язык. И теперь нам предстоит нести этот почётный драгоценный груз. И теперь уже перед моим поколением, предо мной лично, стоит великая задача не предать свой язык, сберечь его хотя бы для внуков. Ибо защита русского языка, сбережение его сегодня – задача не филологическая, не культурологическая и не эстетическая. Сегодня, когда мы охраняем наш язык от поругания, мы охраняем нашу веру, нацию, землю и, в конечном счете, великую и святую русскую душу.

Беседовал В.Ф. Смык

Опубликовано в газете «Дари добро» №1 (12), февраль-март 2015 года.
  
#12 | Фокин Сергей »» | 04.02.2020 06:41 | ответ на: #8 ( Евгений. З. ) »»
  
0
Вы, пожалуй, уже разобрались.
Вот ещё материал для помощи и информирования по теме читателей.

Юрий Николаевич Забродоцкий

НЕ понимая (чувством и верой) гармонии, люди не понимают, не видят подсказки и русского (и других) языка, хотя есть много книг, где подмечены многие особенности, начиная с озвук. Вот некоторые из полезных книг, хотя и в них есть спорные толкования.

С.Ф. Мирошниченко. Тайны русского алфавита.
Н.Н. Вашкевич. За семью печатями. Тайны происхождения языка (ВИИЯковец).
В.Д. Осипов. Потаённый смысл слова (ВИИЯковец) .
Ю.А. Лобанов. Алфавитный код в природе.
В.В. Синельников. Таинственная сила слова.
А.Д. Плешанов. Русский алфавит основа прогнозирования глобальных катаклизмов.
М.М. Безлюдова. Звёздные программы русского алфавита.
М.М. Безлюдова. Генетическая память славян в названиях русских сел.
Евроманах Алупий (Гамановиъ) Грамматика церковно-славянского языка.
Ю.П. Минин. Разгадка русской азбуки - смысл жизни.
В.Д. Осипов. Русские в зеркале своего языка. (ВИИЯковец).
М.М. Безлюдова. Земные программы русских сказок.

С БОГОМ
#13 | Сергий К. »» | 05.02.2020 02:40
  
0
Не знаю, на какой круг читателей рассчитана эта статья. которая начата с изображения письма, в котором вижу ПРОБЕЛЫ между словами. Хоть я и технарь, а не филолог, но даже мне известно первоначально у старословян и у других народов таких пробелов просто не было!
Вот пример -письмо на бересте:
А это у римлян письмо на латинице:
Дальнейшие комментарии излишни.
  
#14 | Фокин Сергей »» | 05.02.2020 07:29
  
0
К чему стадам дары свободы...

Восстановление смыслов

3 июля, 2017

Заголовок обязывает, так что давайте разбираться.


Часть I.

Николай Николаевич Вашкевич. Первое образование - радиотехническое, затем иняз, служба в СА военным переводчиком в Йемене. Затем - лингвистика, конкретнее - арабистика, работа и преподавание в вузе.

Вашкевич - потрясающе работоспособный человек. Он написал не одну тысячу статей для нового этимологического словаря. Это - не считая публицистики и видеолекций.

Какова главная идея исследований Николая Николаевича? Об этом недвусмысленно говорит название одной его книги:„Системные языки мозга”. Вашкевич считает, что русский и арабский изначально заложены в мозг. Причём не только в мозг человека, но даже животных и птиц. Конечно, последнее - в несравнимо меньших объёмах.

(На схеме ниже ВГ - водород/гелий, РА - соответственно русский и арабский языки.)

„Как устроен единый человеческий язык
Александр Сергеевич Пушкин заканчивает свое стихотворение “Подражание арабскому” следующей строчкой:
Мы точь-в-точь двойной орешек
Под единой скорлупой.”


Пушкин, безусловно, пророк. Однако в данном случае он лишь фиксирует факт несравненного сродства русского и арабских языков.

Дело в том, что все, именно все - без исключения, русские пословицы и идиомы, где мы сами порою не понимаем, а почему именно так мы говорим - это Вашкевич объясняет через семантику арабского языка. То же и с этимологией слов, которым мы сами не можем найти удовлетворительного объяснения.

Например, слово „соты”. В этимологических словарях на тему происхождения слова ничего не пишут. Или ставят знаки вопроса, как в Викисловаре. А вот решение Вашкевича:
„По-арабски слово соты означает “ушестеренные”. Это производное слово от арабского корня СТ “шесть”. На этом безальтернативном решении этимология слова соты заканчивается. Каждый может сосчитать число граней пчелиных сот и убедиться в правильности решения.”


Более того, есть целая группа слов, смысл которых действительно раскрывается лишь из их прочтения по-арабски. Снова цитируем Николая Николаевича Вашкевича:
„В большинстве случаев простое прочтение русских немотивированных слов по-арабски моментально дает этимологически бесспорные решения.

Так, акула - “прожорливая”, баран - “невинный”, бык - “рогатый”; волк – “злой”; дрозд - “подражальщик” (ср. дрозд-пересмешник); жаворонок - “хлопающий в воздухе крыльями, не летя”; кобра “горделивая”; колибри - “питающийся с пестика”; кукушка - “яйца выкидывающая” даже в русском прочтении, но по-арабски, справа налево (КШ КК), тогда как “научная” этимология считает это слово звукоподражательным; лиса - “хитрая обманщица”; лошадь - “сильная”; питон - “завораживающий”; скотина - “бессловесная”; собака - “гончая”; сова - “бодрствующая”; сорока – “воровка”; угорь - “мигрант” (европейский речной угорь метать икру отправляется за семь тысяч километров в Саргассово море); хамелеон - “защищающийся цветом”; щука - “хулиган”; ягуар – “бегун”.

За пределами животного мира: лес - “густой”; поле - “чистое”; капуста – “сжатая, стиснутая”; земля - “беременная” (потому она родит); липа – “мочало” (сравните ободранный как липка), осина – “чувствительная”.

Некоторые русские слова надо читать по-арабски, т.е. в обратную сторону, тогда выясняется, что голубь – “вестник”, байбак – “зерновик”; хомяк - “пшеничник”; гусеница - “прядильщик”; бабы - “предмет любви”; рута – “пахучая”.”

Понятно, что и в арабском тоже есть немотивированные для его носителей слова. Обратим внимание, что в основном они относятся к религиозной лексике.

Вот пример от Вашкевича.
„Шахид “отдавший свою жизнь за Аллаха”, “отдавший душу Богу” от обратного прочтения русского душа, тем более что Х пятеричное может писаться как русское У (сравните греческую Гамму строчную γ ).

Ифтар - “разговление”, от русского “зафтрак”, которое, в свою очередь, идет от арабского фатар “делать что-л. рано”.

Хакк – “истина”. Корень ХКК не имеет мотивации, но если знать, что Х является носителем семы бытия во многих языках, то в обратном прочтении получается “как есть”. То, что есть, и есть истина.

Кааба – “культовое сооружение кубической формы, вокруг которого мусульмане делают семикратный обход”, от русского куб, тем более, что русское У в арамейском ( ץ ) читается именно как Ъайн.

Тавадду’ –“омовение”, от русского вода.”

Не забывает арабист пройтись и по аглицкой мове.
„...И, наконец, английское they происходит от арабского зи “которые”. Таким образом, половина английских местоимений – из русского, другая половина – из арабского.

В целом английский язык предстает как пиджин (упрощенный язык, образующийся как средство межнационального общения, которое ни для кого не является родным) на русской (русско-арабской) основе.

Судите сами. Русское может быть редуцируется до английского my be. Некоторые слова так сходу не узнаешь, но арабский язык все разоблачает.

Например, почему наше слово бык превращается в английском в beef, а волк–в wulf. Какая причина превращает букву К в букву F? Оказывается, причина в том, что эти две буквы в арабском пишутся почти одинаково: ”

Наконец, пример Вашкевича по известным русским фразеологизмам и поговоркам.
„Никто не знает, почему, выражая идею о причине, мотиве того или иного явления, русские говорят: вот где собака зарыта. Все понимают, что речь идет не о зарывании собак, тем не менее это не мешает говорящим на русском языке употреблять в этих случаях именно эти слова, причем слушающие вовсе и не понимают под словом собака именно собаку, а под словом зарывать именно зарывание. Как же разгадать эту загадку?

А так же, как и любую тайну. Код везде один. На русскую идиому надо посмотреть арабскими глазами. Оказывается, за русским зарыть скрывается арабское зариат “причина, повод, мотив”, а за словом собака скрывается идея предшествования, равнозначная английскому перфекту, выраженная глаголом сабака.

Если бы мы захотели буквально перевести выражение, то получилось бы примерно следующее: Вот какая причина предшествовала данному явлению. Именно то, что и имеется в виду. Этот метод не знает исключений.

Собаку съел. Здесь за собаками та же идея предшествования, а все выражение часть арабской пословицы сабак селю матару, буквально “его потоки обгоняют его дожди”. Под этим образом имеется в виду, что его дела обгоняют его слова. В нашей пословице смысл почти такой же.

В выражении ни одной знакомой собаки не встретил, за собакой тоже не понимают собаку, иначе эмоционально нейтральное выражение считалось бы грубой бранью. Дело объясняется просто. Перед нами наполовину переведенное арабское выражение сабек маърифату “прежде знакомый”. Одна часть переведена (знакомый), а вторая - вылезла в русском языке в виде собаки, что ничуть не смущает русских людей.

С учетом уже разобранной чуши собачьей следует признать, что наши фразеологические собаки весьма разнообразны.”

И ещё один показательный пример: знаменитая Кузькина мать, которую грозятся показать. Вот, как это объясняет Николай Николаевич.
...Напоследок добавим в компанию еще одного героя по имени Кузька. Речь, разумеется, идет о поговорке показать кузькину мать. Кто внимательно читал эту книгу, тот и без арабского языка может догадаться, что Кузька — лицо вымышленное, как и его пять собратьев.

Надо выделить из Кузьки согласные корня. Это КЗ. Тот же корень имеет и глагол поКаЗать. Следовательно, перед нами банальный семантический и звуковой повтор, называемый в арабской грамматике абсолютным дополнением.

В переводе на нормальный русский язык эта мысль звучит примерно так: показать как следует, а можно усилить фразу интонацией: Ну пок-кажу!

Абсолютное дополнение в арабском зачастую сопровождается определением, уточняющим или характеризующим действие. Характеристика действия на этот раз заключена в кузькиной матери.

Чтобы разгадать его маму, тоже не надо в совершенстве владеть арабским. Все знают, что такое мат. Нет, не матерщина, а шахматный мат. Он выражает идею смерти короля. Шах мат “король умер” — говорим мы каждый раз, когда вспоминаем эту игру.

Сказать “покажу тебе кузькину мать” все равно, что сказать убью, тем более, что каза по-арабски это не только “показать”, но и “убить, прикончить”. Эта угроза, как и арабское хактиляк “я убью тебя”, никогда, впрочем, не осуществляется, поскольку цель высказывания в данном случае не сообщить о своих намерениях обидчику, а выпустить пар.
Что касается шахмат, то часть шах — это маска короля, не сам король. Король по-арабски: малик. А маска возникла из арабского глагола КШ “прогонять”, от которого в арабском кишш “шах”, а в русском междометие КШШ.”

Надо полагать, что приведённых примеров достаточно, чтобы убедиться в действительно необычайном, а главное - неожиданном, если следовать курсу официальной истории - сродстве двух языков. Но ведь не было у нас таких плотных контактов между русскими и арабами, чтобы могло произойти столь широкая взаимная диффузия слов и смыслов!

Задавшись тем же вопросом, Николай Николаевич, будучи и инженером, сконструировал свой ответ: мозг человека рассматриваем как процессор, куда Всевышний вложил два системных языка, русский и арабский. Они как бы прямоугольные проекции симметричных точек на ось симметрии. А остальные языки, хотя и равные по мощности - косоугольные проекции.

Затем Вашкевич углубился в мировоззренческие вопросы, что мы и видели на схеме выше с водородом, гелием, русским и арабским. Прав ли арабист в этом отношении - сказать непросто. Скорее всего, нет, хотя множество проведённых им аналогий имеют место. Т.е. соотношения Вашкевичем подмечены точно, а объяснение вряд ли верное.

Здесь, в завершении первой части, следует ещё раз отметить неоценимый вклад учёного-лингвиста в составление многотысячного списка соответствия русских и арабских слов-смыслов. Причём ни один критик Вашкевича, а их у него среди коллег немало, ни один не поставил под сомнение точность переводов с арабского на русский. Что же люди критикуют? Отрицание учёным принципа историчности в языкознании, а также... не всегда должную выдержку в ответах на комментарии некоторых идиотов.

Итак, сродство русского и арабского показано. Теперь посмотрим, откуда же появились эти ядрышки под единой скорлупой. Без изобретённых Вашкевичем новых сущностей.



Часть II.

Анатолий Алексеевич Клёсов. Доктор химических наук. В СССР. Затем от темы кинетики биохимических реакций перешёл к теме кинетики мутаций.

И стал у истоков создания новой дисциплины „ДНК-генеалогия”. Которая внешне схожа с известной популяционной генетикой, но последняя скорее описательная наука, тогда как первая - аналитическая.

Наверняка все читатели так или иначе знакомы с исследованиями и выводами Клёсова, поэтому долго на описании останавливаться не будем, а сразу перейдём к арийской гаплогруппе R1a.

Из книги А.А. Клёсова „Занимательная ДНК-генеалогия”.
„...Наконец, еще одна волна представителей рода R1 а отправилась на юг и достигла Аравийского полуострова, Оманского залива, где сейчас находятся Катар, Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты, и тамошние арабы, получив результаты тестирования ДНК, с изумлением смотрят на сертификат тестирования с гаплотипом и гаплогруппой R1a. Арийской, праславянской, «индоевропейской» – назовите как хотите, но суть та же.

И эти сертификаты определяют границы ареала походов древних ариев. Приведенные ниже расчеты показывают, что времена этих походов в Аравию – 4 тысячи лет назад.

В настоящее время гаплогруппа R1a среди арабов достигает 9 % от мужского населения, в том числе в таких знаменитых кланах, как клан Курейш, из которого вышел пророк Магомет (он же Мухаммад), основатель ислама, и его клан упоминается в Коране.

Я получаю немало писем от «родовитых» арабов, которых своя гаплогруппа R1a поначалу шокировала, ее даже скрывали от окружающих, но постепенно она стала престижной.

Напрашивается аналогия с высшими кастами в Индии, где гаплогруппа R1a достигает 72%. ”

Утверждение выше это то, что непосредственно касается темы данной публикации. Носители гаплогруппы R1a дошли до Аравийского полуострова.

Но что это за носители, кто это были? Об этом Клёсов сказал прямо перед вышеприведённой цитатой об арабах.
„Еще через тысячу лет, 4 тысячи лет назад они, праславяне, вышли на южный Урал, еще через 400 лет отправились в Индию, где сейчас живут примерно 100 миллионов их потомков, членов того же рода R1a. Рода ариев.

Ариев, потому что они себя так назвали, и это зафиксировано в древних индийских ведах и иранских сказаниях. Они же – потомки праславян или их ближайших родственников. Никакой «ассимиляции» гаплогруппы R1а не было и нет, да и гаплотипы почти те же, легко выявляются. Идентичны славянским.

Еще одна волна ариев, с теми же гаплотипами, отправилась из Средней Азии в Восточный Иран, тоже в III тысячелетии до нашей эры, и стали иранскими ариями.”

Итак, фиксируем: славяне (в смысле носителей указанной гаплогруппы) стали высшей кастой в Индии, а среди арабов образуют знаменитые управленческие кланы, вплоть до клана, из которого вышел пророк.

Однако сам Анатолий Алексеевич неоднократно предупреждал, мол, не стоит отсюда выводить наличие некоего праязыка.
„...Представлять любой из древних языков как «родительский» для современных языков является неоправданным упрощением.”

И далее:
„Санскрит - не потомок прарусского языка, если «прарусским» не называть язык древних ариев. Но и в этом случае язык, чтобы стать русским, тоже прошел много путей, далеко не всегда линейных - он прошел от языка древних ариев через язык фатьяновской культуры, далее через языки балтийских славян, языки венедов, языки дунайских славян, и обратно на Русскую равнину, меняясь все это время в своей лексикостатистической динамике.”

Понятно, что Клёсов просто следует географии миграций протославян и совершенно логично предполагает, что с веками и тысячелетиями язык претерпевал изменения.

Теперь попробуем, наконец, обосновать заголовок публикации.

Загадочно странным представляется следующий неоспоримый факт, показанный многими исследователями: Шишковым, Лукашевичем, Кеслером, Трубачёвым, Драгункиным, да и нашим соратником по ЖЖ alex_641, автором замечательных статей о европейском койне, включая нашумевшую книгу „Логотрон” - факт существования сильно искажённых версий именно русского языка на территории Европы.

Эти версии сегодня называются национальными языками стран Старого Света.

Куда же от этого факта деться? Позиция Клёсова-бизнесмена понятна: если он по результатам своих исследований лишь заикнётся о первенстве русского языка, то у него коэны могут и некогда дарованную медаль отобрать! И заказов на исследования может запросто поубавиться. Так что не будем строги к учёному, тем более, что результатами развития своей дисциплины он может заслуженно гордиться.

Итак, Клёсов, сам того не желая, объяснил происхождение упомянутого в первой части сродства русского и арабского языков. Причём Анатолий Алексеевич доказал, что хронологически сначала были славяне, а потом часть из них достигла места проживания арабов и смешалась с местным населением, включая высшие касты.

Вот отсюда и идёт то самое сродство. Логично предположить, учитывая доказанное Вашкевичем огромное количество общей семантики двух языков, что арабский - это тот же койне, что и европейские языки. Давным-давно переделанный русский. Кстати, по Вашкевичу, только что употреблённое однокоренное повторение („давно”) - характерный признак грамматики арабского языка. Так ведь и в русском это сохранилось: так курица или яйцо, а, Николай Николаевич?!!

И уже неудивительно, что санскрит, подправленный или нет Панини, так сильно напоминает своими корнями тот же „великий и могучий”! Тот же гаплотип R1a, да ещё преимущественно в высших кастах. Также ясно, что права была и Светлана Васильевна Жарникова (имя обязывает!!!), справедливо утверждавшая, что сначала были названы реки, горы и озёра на Русском Севере, а уж затем, порою до буквы, те же названия перекочевали в Индию.

Так что теперь мы имеем все основания знать, что возраст русского языка старше возраста арабского, который оценивают в три тысячи лет.

Вот только Википедия, отражающая мнение официальной академической науки, с таким выводом категорически не согласна:
„Основная часть этого периода (IX—XIV века) приходится на эпоху формирования, развития и распада древнерусского языка, сложившегося на базе восточных праславянских диалектов”

Так кому доверять будем: собственным выводам на основе научных данных лингвиста Вашкевича и биохимика Клёсова или написанному на сарае (зачёркнуто) в Википедии??!

Английский, французский, испанский и прочие европейские языки, согласно википедиям, это в лучшем случае - раннее Средневековье. Неудивительно.

Даже пресловутую латынь, „архаическую латынь”, без каких-либо серьёзных доказательств „относят к середине II тыс. до н. э.” Тогда как, напомним, „времена этих походов в Аравию – 4 тысячи лет назад”.

Поход носителей тогдашнего русского языка. Который ведь и до походов существовал, не так ли?!!

https://ss69100.livejournal.com/3403459.html
#15 | Павел Феориев »» | 05.02.2020 10:52
  
0
iсоусь же рече имъ: сего ради вьсякъ кънижьникъ наоучивъ ся царьствию небесьноуоумоу подобьнъ эсть чловэкоу домовитоу иже износить от съкровища своэго новая и ветойхая.

Так как по глаголице, кириллице есть пустота в раскрытии, то церковнославянский есть язык божественный и даже чтение на нём поблагодатствует внимаемому.

Священный язык


Языческая версия

Древнеславянская БУКВИЦА.☀Все 49 буквиц☀Полная версия.

  
#16 | Фокин Сергей »» | 05.02.2020 11:46
  
0
Берегите чистоту языка, как святыню! Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский Язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас.
И.С. Тургенев

Восприятие чужих слов, а особливо без необходимости, есть не обогащение, но порча языка.
А.П. Сумароков

Я не считаю хорошим и пригодным иностранные слова, если только их можно заменить чисто русскими или более обруселыми. Надо беречь наш богатый и прекрасный язык от порчи.
Н.С. Лесков

Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово – значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус.
В.Г. Белинский

По отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о его гражданской ценности.
К.Г. Паустовский

Каждое вводимое в употребление чежеродное слово не только отнимает у нашего русского разума свободу и способность распространять и усиливать родной язык свой, но приводит его в безсилие и оскудение.
И.С. Тургенев
#17 | Александр Сидоров »» | 06.02.2020 09:57 | ответ на: #15 ( Павел Феориев ) »»
  
0
7мин. 20 сек. Мы внимательно слушаем, хорошо запоминаем, прибавляем к подобному от преподобных...:

"...Церковно-славянский язык открыл уста гугнивым, он тверз уста почти бессловесным восточным славянам..."
  
#18 | Фокин Сергей »» | 06.02.2020 10:03
  
1
Сотникова Л. Истинная азбука русского языка
, 22 ноя 2017.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ДРЕВНЕЙ АЗБУКИ И СИСТЕМЫ СМЫСЛОВОЙ ВЗАИМОСВЯЗИ СЛОВ ("МЫСЛЕНО ДРЕВО") В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

Ученье о СЛОВЕ составляло часть сокровенных знаний во всем древнем мире; передавались знания, как правило, от учителя к ученику устно, а не письменно. Среди символов, связанных с изложением древней мудрости, находились геометрические фигуры: круг, точка, треугольник, квадрат, а также число 10 - декада, связанная с тайнами мироздания.

Согласно древним учениям, основу мироздания составляли порядок, гармония, строгое подчинение закону меры.

Творящим началом в природе древние народы считали СЛОВО. СЛОВО, несущее МЫСЛЬ, замысел Творенья. В истории мировой культуры немного можно найти фундаментальных положений, которые были бы так сходны в своих основных чертах у разных народов во все времена, как основа ученья о творческом Слове.

В древнем египетском ученьи Слово понималось как движенье, творческая сила, которой Бог Ра создал Бытие. Египтяне считали, что Слово, как колебательное движение, нарушало и восстанавливало тела. Следовало остерегаться лишних слов, грубых и плохих слов, гнева и злобы, которые возмущали тело человека и все его природное окружение.

Сила Слова защищала, исцеляла болезни, изгоняла зло, общала людей. Вот почему в иероглиф Слово входил символ посоха старца, как опоры, основы, придающей силы.

Велика была роль Слова во всеобщей взаимосвязи в природе - связь слова, звука, света, аромата, формы.

Из переводов клинописных текстов Древней Месопотамии, относящихся ко II-I тысячелетиям до н. э., известно о том, что назвать что-либо по имени означало сотворить его, вызвать к бытию: "Когда вверху небес названо не было, внизу не названо имени тверди... Когда из богов никто не был явлен, не названы имена, не суждены судьбы", - тогда ничего, кроме нераздельного хаоса вод, и не было". [1]

По представлениям славян в Древней Руси, СЛОВО "может управлять стихиями, вызывать громы, бури, дожди, град и задерживать их, творить урожаи и бесплодие, умножать богатство, плодить стада, и истреблять чумную заразу, даровать человеку счастье, здоровье, успех в помыслах и подвергать его бедствиям..." [2]

Могущество СЛОВА в древнейших учениях о слове связывалось с точностью его звукового состава или сочетания слов, в которых как в точных формулах нельзя было переставлять слова, не нарушив силу произносимого.

Наименование предмета или понятия было непосредственно связано с сущностью обозначаемого данным словом предмета или понятия, с его смыслом.

Древние учения о слове распространялись в славянских странах даже в средние века: в XIV - XV веках в период возрождения письменности и литературы в ряде славянских стран, в том числе и на Руси, получило широкое распространение учение Константина Костенченского, по которому назвать вещи - значило понять их, а также утверждалось, что "каждая буква в слове имеет свое значение и способна изменить смысл речи", - как писал об этом учении Д. С. Лихачев в своей книге "Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV- начало XV вв.)" [3].

В этой книге Д. С. Лихачев упоминает о существовании в то время в литературе принципа "Плетения словес", основанного на внимательнейшем отношении к слову, к его звуковой стороне. Д. С. Лихачев замечает: "К сожалению, мы не имеем теоретических сочинений XIV - XV вв. об этой реформе... Перед нами очень крупное явление умственной жизни, смысл которого до сих пор остается неясным".

Известно с древнейших времен, что точное смысловое соответствие буквенного состава слова и смысла было существенно для священных текстов, связанных с миропониманием и предназначенных для многовекового существования. Такая точность не требовалась для текстов бытового содержания.

О роли точности буквенного состава слова в учениях XIV - XV веков писал Д. С. Лихачев: "Соответствие слова и сущности и исходящее отсюда требование абсолютной точности внешней формы слова касалось в представлениях Константина отнюдь не всех языков, а только тех, которые мы могли бы назвать церковными или "священными". Оно касалось языка науки или, что то же в представлениях того времени, языка церкви, священного писания и богослужения"

Необходимо было раскрыть точный механизм взаимосвязи звукового (буквенного при алфавитном письме) состава слова и СМЫСЛА СЛОВА, который мог гарантировать правильность понимания данного текста через тысячи лет, несмотря на все те изменения, которые неизбежны и в языках, и в жизни народов. Такой точный механизм был известен с древнейших времен: алфавитно-цифровые системы, где цифры служили дополнительным обозначением букв.

В сравнительной таблице на рис. 1, под названием "Порядковый номер буквы алфавита - строй" приведены алфавитно-цифровые системы для финикийского, древнееврейского, древнегреческого и латинского алфавитов, а также для славянских азбук кириллицы и глаголицы. Целесообразно назвать числа, соответствующие буквам, числовыми мерами букв.

Для финикийского и древнееврейского алфавитов, состоящих из 22 букв, (столбец 4-й и 5-й) алфавитно-цифровой системой служит алфавит - буквам алфавита соответствуют числа из столбца 3. АЛФАВИТ - СИСТЕМА, ИМЕЮЩАЯ СТРОЙ, закономерную последовательность букв и их числовых мер.

В Древней Греции алфавитно-цифровая система состояла из 27 букв (столбец 11) и, соответствующим им, цифр(столбец 3) Кроме 24 букв алфавита, в систему вошли еще три буквы, ранее утраченные.

Использовались алфавитные цифровые системы для записи буквами цифр-чисел.

В монографии "Развитие письма" В. А. Истрин написал об алфавитно-цифровых системах: "История цифр как особых письменных знаков, образующих системы... изучена недостаточно". [4]

Недостаточность в изучении алфавитно-цифровых систем очевидна: запись буквами чисел (цифр) - это только одна возможность системы.

Значительно важнее другая возможность системы: запись не буквами чисел, а запись ЧИСЛАМИ букв данного СЛОВА. Древние греки использовали именно эту возможность - взаимосвязь букв и их числовых мер. Греки считали, что СМЫСЛ СЛОВА В ЕГО ЗВУКЕ. При алфавитном письме ЗВУКУ соответствует БУКВА, а букве - числовая МЕРА, ЧИСЛО.

Суммированием числовых мер слова греки определяли т. н. ЧИСЛО ИМЕНИ, а по нему судили О СМЫСЛЕ СЛОВА.

Однако, как по числу имени греки определяли смысл слова, составляло часть сокровенного учения о Слове.

Автором была предпринята попытка найти ответ на этот вопрос ОПЫТНЫМ ПУТЕМ: сопоставлением данных наблюдений в области СЛОВ и их ЧИСЛОВЫХ МЕР в языках: древнегреческом, латинском и русском.

Первый опыт по непосредственному сопоставлению буквенного состава СЛОВА, его числовой МЕРЫ, СМЫСЛА СЛОВА и сущности обозначаемого данным словом понятия был проведен в древнегреческом языке.

В Древней Греции было понятие ФЕОСИС - посвященный в божественные таинства. Какова чистовая мера этого понятия? Для определения ЧИСЛОВОЙ МЕРЫ СЛОВА была использована таблица на рис. 1:

ФЕОСИС ГЛОССА

9+5+10+800+200+10+200= 1234 3+30+800+200+200+1 = 1234

Полученная числовая мера понятия ФЕОСИС, число 1234 представляет последовательность чисел натурального ряда 1, 2, 3, 4. Сумма чисел 1+2+3+4=10 - равна десяти - числу, которое является основанием десятичной система счисления, составляющее сущность проблемы меры, соизмеримости -важнейшей части знания.

Такую же числовую меру имеет и понятие язык - ГЛОССА, что можно понять как указание на роль соизмеримости и порядка в области языка.

В Древней Греции полученные числовые меры были бы записаны с помощью соответствующих букв:

1_ 2 3 4 а а X, 5

Были проведены тысячи подобных наблюдений в области разных языков. Результаты свидетельствовали о том, что древнейший метод определения числовых мер СЛОВ путем суммирования числовых мер БУКВ действительно устанавливал взаимосвязь буквенного состава СЛОВА и СМЫСЛА СЛОВА, отражавшего сущность обозначенного данным СЛОВОМ понятия.

Рассматривая СМЫСЛ СЛОВА как отражение сущности обозначенного данным СЛОВОМ понятия, необходимо помнить о многообразии в проблеме СМЫСЛА, о возможности обозначать одним СЛОВОМ разные понятия, и, наоборот, одни и те же понятия обозначать разными словами. Исторические изменения в языке и жизни народов также влияют на смысловые соотношения между словами и обозначенными ими понятиями и т. д. Однако, в этой предельно размытой картине смысловых взаимосвязей необходимо выявить, как в фокусе, тот смысловой каркас, который составляет основу здания языка, как смысловой системы. Древнейший метод, связывающий смысл слова с числовой мерой слова, вычленяет именно то смысловое значение слова, которое непосредственно обусловлено его звуковым составом (буквенным при алфавитном письме), т. е. вычленяет смысловые взаимосвязи, входящие в некий смысловой каркас языка. Этим обеспечивается ТОЧНОСТЬ И ПОСТОЯНСТВО в соотношении между буквенным составом СЛОВА и его СМЫСЛОМ на протяжении тысячелетий.

Последнее обстоятельство чрезвычайно важно для мировой культуры как сокровищницы, хранящей многовековые достижения человеческого разума.

Обращение к современной научной литературе по проблеме порядка в области алфавита показало, что практически нет работ, в которых рассматривался бы вопрос об алфавите как системе. Даже известный специалист по теории письма И. Гельб эту проблему не рассматривал.

Широко распространено мнение, что буквы расположены в алфавите условно. Например, в журнале "Русская мысль" считают, что "в принципе буквы можно располагать как угодно." [5]

Позиция условности, доходящая до произвола в вопросе о расположении букв в алфавите, противоположна существовавшему с древнейших времен представлению об алфавите как шифре творения, о письме, которое у многих народов обожествлялось. Египтяне считали, что они получили письмо от Бога Тота, в Месопотамии - от Бога Набу, а древние греки от Бога Кадмоса.

СЛОВО понималось как творящее начало в природе.

СЛОВО - силовой, звуковой, смысловой импульс, становящийся "видимым" при письме. В области слова невозможно разделить, где - физика, а где - словесность. Здесь подлинный синтез этих наук. Проблема меры, соизмеримости, порядка и гармонии органично присуща и миру вещества в физике, и миру слова, мысли в словесности.

Целесообразно ввести понятие порядкового номера буквы в алфавите по аналогии с порядковым номером химического элемента в систем: в.

В таблице на рис. 1 порядковые номера букв в алфавитах приведены в 1-ом столбце, а во 2-ом даны их суммы цифр, например, для порядкового номера 11 его сумма цифр 1 + 1=2 и т.д.

Введение порядковых номеров букв позволяет понять, что представляет система чисел, приведенная в 3-м столбце таблицы. Ведь это та система чисел, которая составляет основу соответствия букв и обозначаемых ими чисел в древнейшем учении о слове. В принятой нами терминологии, это система числовых мер букв,суммированием которых определяются числовые меры слов, сопряженных со смыслом слов.

Что же это за система чисел? Из сравнения столбцов 2-го и 3-го видно, что сумма цифр порядковых номеров букв (столбец 2-ой) равна значащей цифре чисел, принятых в системе алфавитного обозначения чисел (столбец 3-й). Система числовых мер букв (столбец 3-й) непосредственно соединена с порядковыми номерами букв алфавита (для древнегреческого алфавита и славянской азбуки кириллицы данное положение относится не к азбуке, а к цифири - столбцы 11, 12, как будет показано).

Порядковые номера букв алфавита (или цифири) являются основой единства последовательности букв алфавита (или цифири) и их числовых мер.

Последовательность букв, нераздельных с их числовыми мерами, являет СТРОЙ АЛФАВИТА (или цифири).

АЛФАВИТ - система, имеющая СТРОЙ.

Алфавит как строй представляет систему единства последовательности буквенных знаков и их числовых мер, соединенных с порядковыми номерами букв в алфавите (или цифири).

Алфавитный строй, как последовательность букв, нераздельных с их

числовыми мерами, основа определения числовой меры слова, с которой

взаимосвязан смысл слова, отражающий сущность обозначаемого данным словом

понятия или предмета.

Было приведено опытное сопоставление числовых мер древнегреческих

понятий ФЕОСИС и ГЛОССА со смыслом этих понятий.

Началом рассмотрения СЛОВ РУССКОГО (И СЛАВЯНСКОГО) языка явились аналогичные наблюдения.

В Летописи "Повесть временных лет" было написано: "словенский язык и русский един есть". Сходство словарного состава славянского и русского языков столь велико, что автор Полного церковно-славянского словаря, переизданного в 1993 году, Григорий Дьяченко включил в него древнерусские слова и выражения.

Далее, вместо "славянского и русского " будет - русского языка. Правильно писать слово РУСКОГО с одной буквой С, как писали прежде, например, в Слове О полку Игореве, где двенадцать раз написано: РУСКАЯ земля, а также РУСКИХ сынов, РУСКОЕ злато, РУСКИЕ жены. В XI Ярослав Мудрый издал РУСКУЮ ПРАВДУ.

В. И. Даль назвал свой полувековой труд, впервые изданный в 1863-1866 годах: Толковый словарь живаго ВЕЛИКОРУСКАГО языка". В слове великорускаго -одна буква С, что подробно рассмотрено в статье Словаря: "Встарь писали Правда Руская"; только Польша прозвала нас Poccieй, россиянами, российскими, по правописанию латинскому, а мы переняли это, перенесли въ кириллицу свою и пишемъ русский!" [6] Восклицательный знак В. И. Даля выдал его справедливое негодование нашей невежественностью.

Автором было принято решение: в тексте книги подчиняться ПРИНЯТОЙ ОРФОГРАФИИ и писать слово РУССКИЙ с двумя буквами С, но в области смысловых взаимосвязей слов использовать правильное написание РУСКИЙ.

В первых наблюдениях в области слов русского языка обнаружились, казалось, неодолимые трудности из-за существования не одной, а двух азбук: кириллицы и глаголицы. В сравнительной таблице на рис. 1 кириллица из 44 букв помещена в 8-ом столбце, а глаголица из 39 букв - в 9-ом столбце таблицы.

В монографиях по письму славянам отказано в существовании у них самобытной азбуки, а лишь упоминается о происхождении славянского письма от греческого. В разных книгах примерно одинаково написана история образования кириллицы на базе греческого алфавита.

В древнегреческом алфавите 24 буквы. К ним были дописаны буквы, соответствующие таким звукам славянского языка, которые отсутствовали в древнегреческом.

Дописаны были двадцать букв, что почти удвоило азбуку.

Куда были дописаны буквы? Буква В и Ж были вставлены в начальную часть древнегреческого алфавита, а 8-я древнегреческая буква 9 _ тета стала 43-ей буквой в кириллице. Последней буквой в славянской азбуке оказалась ижица -v.

Алфавитно-цифровая система (12-й столбец) для азбуки кириллицы -цифирь, была образована по образцу древнегреческой (11-й столбец). В ней 27 букв и, соответствующим им, чисел (3-й столбец).

В азбуке 17 букв не имеют числовых мер, среди них буквы Б и Ж. Трудно найти этому объяснение.

Алфавитно-цифровая система в азбуке глаголице представлена последовательностью 28-и букв азбуки (9-й столбец), взаимосвязанными с числовыми мерами, приведенными в 3-ем столбце таблицы. Остальные 11 букв азбуки не имеют числовых мер.

В азбуках кириллице и глаголице многие одинаковые буквы имеют разные числовые меры: Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3, И, К, Л, М, Н, О, П - 14 букв. Различные числовые меры одних и тех же букв затрудняют определение числовых мер слов: какие использовать числовые меры букв - из кириллицы или из глаголицы?

До сих пор в науке не решены фундаментальные проблемы, связанные со славянской письменностью:

1) Когда возникла славянская письменность?

2) Почему появились две азбуки: кириллица и глаголица? Относительно времени возникновения письменности у славян в науке нет

единой точки зрения.

Найдено множество предметов со знаками и словами. Писали на монетах, на оружии, на печатях, на стенах соборов, писали грамоты на бересте. Эти находки свидетельствуют о существовании письменности у славян, в том числе и у русских, задолго до IX века.

Позицию древнейшего происхождения славянской письменности отстаивали в своих работах Черных П. Я., Львов А. С, Формозов А. А., Константинов Н. А., Обнорский С. П. и др.

В тоже время многие из современных специалистов в области русского языка считают, что письменность у славян появилась лишь в X веке, как об этом написано в книге Филина Ф. П.: "Имеются и кое-какие другие сведения о ранней письменности у восточных славян, но все они косвенные, на них опереться нельзя. Например, арабский путешественник Ибн-Фадланд, описывая обряд похорон знатного руса, сообщает, что на доске написали имя царя русов. Какими буквами, на каком языке? Ответа на этот вопрос мы, конечно, никогда не получим. Итак, восточные славяне до X века были бесписьменными."[7]

Некоторые из современных специалистов хотя и допускают возможность существования письменности у славян до IX века, но не в форме самостоятельной древнерусской азбуки, а в форме заимствования славянами древнегреческой азбуки.

В многовековой истории славянских азбук кириллицы и глаголицы происходили разрушительные процессы: сначала царь Петр Первый исключил из азбуки кириллицы "лишние" буквы, затем, было несколько реформ вплоть до 1917 года, когда исключили букву i= 10 на основании того, что в азбуке оставалась буква И=8. Вряд ли реформаторы не знали, что в новогреческом алфавите сохранились все три буквы: г| =8; i =10 и v =400. Нет "лишних" букв - разные числовые меры, разные места в строе азбуки, а строй азбуки разрушать нельзя.

В сравнительной таблице алфавитов (рис.1) в последнем 13-м столбце находится азбука, которую преподают в российских школах. Это набор букв, который остался от дописывания и исключения букв в азбуке. Набор букв от А до Я, при том, что буква Я - йотированный звук А. В представленном в 13-м столбце наборе букв нет порядка, нет строя, свойственного азбуке, как алфавитной цифровой системе.

Произвольное обращение с АЗБУКОЙ привело к появлению в печати хаотичного набора букв, выдаваемого за азбуку (рис. 2). Более 30 лет издавалась книга под названием АЗБУКА, предназначенная для обучения детей. Книга начиналась и заканчивалась хаотически расположенными буквами с рисунками. Рисунок у буквы С изображал не сестренку, не сердце, не солнце, а розовую свинью. На 11О страницах шесть авторов книги детям так и не показали АЗБУКУ. [8]

К концу XX века в русском (и славянском) языке нет АЗБУКИ, как азбучной цифровой системы, которая, подобно греческому алфавиту, являлась бы инструментом определения СМЫСЛА СЛОВ И ТЕКСТОВ.

Кратко изложенная история славянских азбук кириллицы и глаголицы вплоть до появления набора буквенных знаков, принятого в настоящее время в качестве азбуки русского языка, настраивает на поиски истинной АЗБУКИ русского языка.

Многовековые попытки разных людей составить славянскую АЗБУКУ путем дописывания и исключения букв в древнегреческом алфавите показали, что человеку непосильна задача создать АЗБУКУ, как инструмент именования всего сущего.
#19 | Павел Феориев »» | 06.02.2020 15:45 | ответ на: #17 ( Александр Сидоров ) »»
  
0
Сказания черноризца Храбра «О письменах», относящегося к IX – началу Х вв.: «Прежде убо словене не имеху кънигъ, ну чрьтами и резами чьтяху и гатаху, погани суще»

Поэтому в летописях христианских называли их безсловесными.

Гугнивыми называли до раскола 17 века всех отвержих и не приявших и извративших христианство, по образу Петра Гугнивого папы Римского.
Саблина зачитывает вековые церковнославянские сказания.
#20 | Александр Сидоров »» | 06.02.2020 17:49 | ответ на: #19 ( Павел Феориев ) »»
  
0
«Молчание есть тайна будущего века, а слова суть орудие мира сего» -- св. Исаак Сирин.


Молчание -- Сила, снизошедшая из недр Отца в Сына вторым в очереди снизошедших божеств.


О Невыразимом -- следует молчать. Но, это молчание особого рода и оно есть акт религиозно-мистический.

А риторы, многословные греки, сами утратившие целостность ума, расчленившие цельного человека: на тело, душу и дух -- и Бога проболтали в своих книгах.

Молчаливые (суровые) славяне -- суть сыны славы Господней, целомудреннее сынов века сего, ибо они есть сыны Света.

Суровые
  
#21 | Фокин Сергей »» | 07.02.2020 11:54
  
1
Анализируя английские слова, можно добраться до их древнерусской сути

Борис Новицкий

Многие, включаясь в обсуждение истории Европы, да и Руси, и не догадываются, что до 14 -16 века английского языка в его нынешнем виде и не было. А тот, что был, в корне отличался от его современной версии. Отличался так, что житель Лондона 10 века совсем не смог бы понять своего будущего потомка.

Это не сравнить, например, с ситуацией древнерусского языка 10 века и современного русского. Вопреки мнению некоторых комментаторов, за тысячелетие лексика древнерусского языка изменилась мало и вполне узнаваема в современном языке. Хотя, конечно, много древних слов утеряно вместе с выходом из употребления объектов, описанных такими словами. Часть их можно обнаружить в словарях древних слов. Можно воспользоваться, например, словарем древнерусского языка И.И. Срезневского, или словарем В. Даля. Но самое удивительное, что рассматривая иные английские слова, можно докопаться до их древней сути.
Возьмем даже вот такое слово СУТЬ, СУЩИЙ (истый, истинный, подлинный). Прекрасный пример полной лингвистической идентичности этому русскому слову английское слово – SOOTH [суф] (истина, правда, справедливость). Древнеанглийское soð. И это сущая истина.

В современном английском языке бросается в глаза одна странность – уже нет четкости: какие-то гласные выпали, что-то с чем-то срослось, что-то добавилось. Что можно объяснить влиянием на изначальный индоевропейский язык Британии языков многочисленных поздних пришельцев. С этим индоевропейским языком первоосновой английского что-то происходило столь существенное, что он полностью переформатировался в его нынешнюю форму. Хотя исконно в основе и древнерусского, и древнеанглийского лежал один язык, но русский если и изменялся, то изменялся постепенно, медленно, без резких скачков.
Французский лингвист начала XX века Антуана Мейе отмечал, что в определённую эпоху существовал один язык, на котором говорил народ, сознающий своё единство. Он обозначал его именем «общеславянский». Логично предположить, что это и был предковый язык древних русов, из которого выделились другие славянские. Этот язык, не засвидетельствованный памятниками, по его словам, представляет собой одну из форм доисторического языка. Он называл его «общеиндоевропейским».

Далее, по его же словам, согласные в этом языке подверглись многочисленным изменениям в деталях. Но эти изменения не помешали сохраниться основе, скелету слова, где каждый слог остался невредимым. Это сохранение согласных в скелете слов, больше, чем что-либо другое, придает ему архаический вид. Более того, разделение слогов осталось до сей поры четким.

Таким образом, архаичность языка – это четкое разделение и сохранение слогов, а также неизменное сохранение древнейших согласных – так называемое «полногласие». Если идет катастрофическое изменение согласных, если идет полный слом конструкции слова, что происходило на определенных этапах истории в английском языке, то это свидетельствует только о его вторичности, производности. Но тем не менее, даже сегодня лингвисты еще называют английский язык индоевропейским.

То есть некогда на территории Британии обитал народ, который в полной мере обладал всеми атрибутами исходного праязыка. Но бурная история заселений, завоеваний, массовых убийств, болезней, выкашивающих население похлеще всякой войны, привела синтетический «индоевропейский» язык Британии к его нынешнему аналитическому состоянию.

Язык портится от движения и смешения. Индоарии, которые когда-то говорили на санскрите, теперь говорят на хинди и фарси. Когда англы и саксы заселили Британский остров, из их германского языка получилось английское эсперанто.

Попробуйте сегодня найти в английском древнее полногласие, которое даже в санскрите сохранилось. А ведь санскрит, на который многие ссылаются, и которому 3500 тысяч лет, также является вторичным по отношению к языку ариев.

Но язык – это и показатель того, кто жил на той или иной территории в определенный период времени. Почему это важно? Потому что можно долго перечислять даты событий и имена главных героев британской истории, но стоит обратить внимание на эти самые имена, например, на имя главного героя романа Вальтера Скота «Айвенго» в его буквальной транскрипции «Иванко» (Ivanho) и возникают вопросы. Почему переводчик передал это имя не в старой традиции, а завертел на современный англизированный лад? Чтобы не понятен был изначальный смысл имени?

И что же случилось в эти века с языком? Почему произошло резкое изменение акцента, которое лингвисты робко называют Великим Сдвигом Гласных, и за которым английский язык обрел нынешнюю свою форму. Почему все гласные стали произноситься по другому? Одни удлинились, другие превратились в дифтонги: было И – стало АЙ, было А – стало Э, было О – стало ОУ, было Э – стало И, и т.д.

А что было до этого изменения акцента? А было все просто – как было написано, так и читали. Если было написано ИВАНКО, так и читали ИВАНКО. Но прошло время стали читать АйВэНГоу. Будто напрочь забыли, как нужно произносить правильно. И так каждое слово.

Так что, период до Великого Сдвига Гласных был тем периодом языка, который абсолютно отличался от того английского языка, что звучит сегодня на каждом шагу. Конечно, этот период не был одномоментным, а растянулся без малого на два века. Что на это влияло, что произошло в эти века?
Развитие английского языка разделяют на три периода. Такую периодизацию предложил английский лингвист 19 века Генри Суит. Он исходил из принципа словообразования с помощью окончаний (аффиксов). Древнеанглийский период у него характеризовался наличием полных в звуковом отношении окончаний – SUN-U (сын). Среднеанглийский – наличием фонетически ослабленного окончания – SUN-E. И новоанглийский период уже отсутствием словообразующих окончаний – SON (сын). Это как формы обращения в древнерусском языке – сыну, сыне, сын!

Что происходило в периоды изменения исконного языка, который, несомненно, не был английским? Какие события и нашествия влияли на изменение языка коренных жителей? Или их замещали другие с переходом на язык завоеванных обитателей?

При этом сразу же стоит отказаться от простой идеи, что существовал некий единый германский язык, от которого все другие языки ну, а русский тем более, получили всю свою лексику. Хотя многие до сих пор так считают. Ну, а как не считать, если все северо-западные языки Европы лингвисты объединили в одну германскую группу языков?

До сих пор главным источником знаний об этимологии русского языка считается Макс Фасмер, немец, родившийся в Санкт-Петербурге в 19 веке, и творивший в годы войны в фашистском Берлине. Отдавая дань его титанической работе по составлению словаря, нельзя не отметить его бросающийся в глаза уклон в сторону немецкого. Первичность немцев в Европе у него непроизвольно выходит на первый план.

Вот и современные лингвисты сегодня с упоением выводят русские слова из немецкого. Хотя западные ученые уже давно отказались от первенства немцев, для чего им пришлось отменить терминологию «индогерманский», процветавшую во времена Фасмера, на «индоевропейский». Поэтому и обращение к словарю Фасмера требует определённой осмотрительности.

В опубликованных ранее моих статьях на Дзене (ссылка: zen.yandex.ru/id/5d1d9949ef033f00ae246c82 ): «Прарусские корни английского языка», «Как древнерусское «пескарь» превратилось в английское «фиш»», «Древнерусские корни ключевых глаголов английского языка», «Like» родом с русской равнины» подробнее говорится о периодах изменения английского языка. Их связывают с ключевыми для Британии событиями – нашествием так называемых «англо-саксов» 4-6 веков, и норманнским завоеванием Вильгельма Завоевателя 11 века.

Но здесь стоит упомянуть два, известных из истории Британии опустошительных мора, скосивших значительную часть населения ее населения.
Так в 1338 году в Англию с Континента перекинулась пандемия бубонной чумы. Ее в истории назвали Черная смерть. По разным данным от этой страшной напасти погибло от трети до половины всего населения Англии. Из-за массовых потерь населения пришлось свернуть даже такое эпохальное событие, как Столетнюю войну. И второе событие – Великая чума 1665-1666 гг. Полагают, что в этот период в Лондоне погибло 20% населения города.
Следствием этих катастроф явились опустошение территории, которую со временем принялись осваивать чужеземные пришельцы. Она также привела к многочисленным дефектам произношения в речи тех, кто выжил, но испытал на себе последствия болезни. Это и шепелявость, и нечеткое произнесение межзубных звуков Попробуйте в отсутствие зубов произнести звуки, требующие прикосновение кончика языка к краю зубов, например, Т, Д. Получите th – типичный современный распространённый английский звук. Конечно, эта история требует отдельного разговора.

Теперь несколько примеров. Скажем, почему в английском языке четыре слова связанных со свиньей? И все они удивительным образом имею аналоги в русском.
СВИНЬЯ – SWINE (СВАЙН). От др.англ. SWIN (СВИН). Его выводят из реконструированного *sweina (СВЕИНА). На санскрите – сукарах.
Свинья – PIG. Это слово вытеснило в 13 веке изначальное слово. Его связывают со словом PORK [ПОРК] (свинина, свиной). Видимо занесено в Англию латинянами, так как по латыни PORCUS (свинья, ручная свинья). Но и здесь пракорень *porko (молодая свинья). А по-русски это просто ПОРОСЕНОК.

BOAR [БОАР] – хряк, вепрь (свинья мужского рода). Казалось бы, совсем трудно догадаться, откуда оно в английском? И правда, на древнеанглийском это слово было - BAR. Причем, как пишут, неизвестного происхождения без родственников за пределами западногерманских. Но если вспомнить, что есть такой язык, как русский, и что в нем есть такое слово, как БОРОВ. («Заколи боровы и оуготоваи» (Бытие, XLIII, по сп. XIV в. И. Срезневский). Так что БОРОВ сократился до английского БОАР.
SOW – СВИНОМАТКА. Здесь то же сочетание звуков СВ в слове свинья.

На этот счет Вальтер Скот в «Айвенго» заметил: «хотя имена некоторых животных изначально являются английскими: swine, boar, deer (свинья, кабан, олень), на столе они появляются с французскими именами: pork, venison (свинина, оленина)».

И еще. Все знают, что ПИТЬ по-английски будет DRINK. Откуда это слово в английском языке неизвестно. Так и пишут в словаре: неизвестного происхождения и связей. Большинство индоевропейских слов этого значения выводят из пракорня *PO(I)- (По-иТь). На древнерусском piti (пити). В санскрите пить – Pā, pibati (пить вы-пивать).

Вот и в английском языке целая россыпь с этим древнерусским корнем:
POTION (питье, зелье, отвар),
POTABLE (питьевой, напиток),
POTATION (пьянство, глоток),
POT (горшок, питьевая кружка),
POTABILITY (питьевой),
PYTT (PIT) – колодец, отверстие для воды, яма,
BEVVY – пиво (чередование П-Б при заимствовании).
Ниже предлагаю ряд слов на букву «А» из моего словаря в книге «Когда Британия не знала английского»:
Обитель – ABODE. оБиТель → aBoDe (БТ → BD). И. Срезневский: Въмѣстилъсѧ ѥси въноутрь вышънихь обѣтѣлиї. (Вместился внутрь вышних обителей). 1096 г. Даль: Обитель, церк. община, монастырь, пристанище для странников, гостиница, постоялый двор. Неусыпаемая обитель, монастырь с непрерывной службой или молитвами, денно и ночно.
Обрезать – ABRIDGE. ОБ-РеЗ-ать → AB-RiDGe (РЗ → RDG). Приставка «об» + резать. [С 1300 г., abreggen, укоротить, др.фр. abregier, abrigier «обрезать, уменьшить, укоротить»].
Ага! – AHA! Ага → Aha. Типичное древнейшее древнерусское междометие. [Выражение удивления или радостного открытия присутствует почти во всех ИЕ языках, но не обнаружено в древнеанглийском].
Пар →AIR. Air – воздух. Простая редукция переднего согласного в слове «пар». [Неизвестного происхождения].
Али бо → ALIBI. АЛьБо (или) → ALiBi (АЛБ – ALB). [Лат. alibi «в другом месте, где-то еще»]. И. Срезневский: (…что Гаръману говорили и Заахрьи, а послѣ и писали, али бо што будеть учинено промежи нами съ обѣю сторонъ…. Дог. 1478 г.).
Аллея, узкая дорога, Колея – ALLEY. КоЛея → ALLey. [Сер. 14 в., «дорожка в саду», путь, проход, коридор]. Колея от слова «колесо»! Это древнейшее слово в русском. Произошла редукция переднего согласного «к».
Угол – ANGLE. уГоЛ (ГЛ → GL) → AnGLe. Старослав. unglu угол, санскрит ankah. В древности слово УГОЛ произносилось с носовым «–он» перед Г (Унгол). Обозначалось на письме «юсом большим». С X—XI вв. носовое произношение пропало: в древнерусском языке «большой юс» стал обозначать звук [у] и был заменён на букву У. С середины XII века «большой юс» исчез из русского письма. Так что наши далекие предки говорили ангол, онгол, унглол. Это произношение они и оставили на Британских островах.
Вепрь, кабан – APER. ВеПРь → aPeR (вПР → PR). Начальное «в» отпало.
Яблоко – APPLE. яБЛоко → aPPLe (БЛ – PPL). [Английский этимологический словарь: Точные связи и изначальный смысл не определен]. Хотя всё прозрачно. Чередование п – б. Близко: яблоко – облако.
Ора-ти – ARABLE (пахотный, пашня). Ора-ть (пахать) → Ara-re. [Ранее 15 в., «пригодная для вспашки земля», лат. араре «пахать», от ПР *erie- ПАХАТЬ (др.англ. erian,). К концу 18 в. это слово заменило изначальное erable, от древнеангл. erian «пахать»]. В основе арийский корень ОР. Отсюда: (орать (пахать), оратай (пахарь), орало (плуг). Древнейшие слова земледельцев ариев. Срезневский: (Яко же ОРЯИ и яко же сеяи. Остром. Еванг. Сбор. 1076 г.) Здесь стоит обратить внимание на дату Евангелия, где употребляется слово «оряю», которая значительно раньше английского слова 15 века).
Искать – Ask. иСКать (спрашивать, сыск) (СК → SK) → aSK. [Др.ан. ascian спрашивать, спросить, призвать к ответу. Санскрит icchati искать, желать, церк.слав. iskati, лит. ieškau, ieškoti искать).]. Древнерусское слово «искать» в английском потеряло суффикс и окончание, превратившись в огрызок слова «аск» с некоторым изменением смысла.
Отвернуть, отвращать, предотвратить – AVERT. [Сер.15 в. лат. – avertere «отвернуть, отчуждать» от ab «от» + vertere вертеть. От пракорня *vert- (верт-)]. Буквально: «ат-вертеть».

В комментариях иногда звучит возмущение сравнением русского языка и английского. Это понятно, если не вдаваться в лингвистические детали. Но мы сравниваем то, что имеем на сегодня – древнерусский, непосредственный предок русского, и древнеанглийский, отмеченный в этимологическом словаре английского языка. При этом помним о заселении Европы 6 тысячелетий назад индоевропейцами с востока. И вектор их движения был направлен на запад. Это помогает понять, что было первично. Носители праязыка пришли в Европу со стороны Восточно-Русской равнины, оставив также часть их на месте. Что это за язык, показал Антуанн Мейе.
  
#22 | Фокин Сергей »» | 21.02.2020 11:48
  
0
ОБЩЕСЛАВЯНСКИЙ ЭЛЕМЕНТ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

Владимир Викторович Прусаков,
Всем, привет!
По рассылке ШЗС пришло письмо Сергея Грабарчука (слуштель ШЗС при КТ ВИИЯ КА, Возраст - 40. Родился в Полтавской области Украины. Город - Кременчуг).
Сергей "наткнулся на Вашем канале я на такое вот видео несколько дней назад".
Это видео - "ПОЧЕМУ РУССКИЙ ЯЗЫК САМЫЙ СОВЕРШЕННЫЙ В МИРЕ?" В. Прусаков. 06-06-2019 (
).
Сергей в своем письме пишет: "Про сравнение русского языка с «могучим дубом» умилило. Но вот когда докладчик перешёл к... украинскому языку... Тут вот во мне и проснулось желание написать Вам это письмо
Далее Сергей пишет: "..... современный русский язык не является всеобъемлющим славянским языком. Да, он красив. Да, он богат. Но он - всего лишь подмножество другого, более объёмного языка. Языка, который сейчас остался исключительно в Украине. Причём, именно в западной её части. Когда наши предки создавали русский язык, а точнее российский, они, конечно же оставили красоту, но забрали из этой красоты ключевые коды. Другими словами, современный русский язык прекрасно подходит для поэзии и наук на основе декартового пространства. Но мироздания на нём не понять. Никак. Когда и его так же точно создавали как подмножество, то там убрали ещё больше всего и к тому же перевели на латынь. Но (!) именно при более детальном анализе английского языка начинают проступать контуры того языка, с которого он был списан. И это не современный русский язык. А именно современный украинский язык".
)))
Не знаю как других, но меня аргументы Сергея не убедили.
Идеи, которые были изложены мною в выше упомянутом видео "ПОЧЕМУ РУССКИЙ ЯЗЫК САМЫЙ СОВЕРШЕННЫЙ В МИРЕ?" В. Прусаков. 06-06-2019, принадлежат князю Николаю Сергеевичу Трубецкому (1890-1938)....это русский лингвист, философ, публицист, этнограф и историк.
)))
Мы все с детских лет слышали о "великом и могучем" русском языке, но лучшего объяснения, почему это именно так, я, лично, не встречал.
Прочитайте, пожалуйста (!), статью Трубецкого Н.С. ниже, и Вы, раз и на всегда, ответите себе на вопрос о русском языке....а также сможете внятно это объяснить своим детям и внукам.
От чтения получите удовольствие.
С уважением ко всем читающим.
Прусаков Владимир
21 февраля 2020 год



Н. С. Трубецкой

ОБЩЕСЛАВЯНСКИЙ ЭЛЕМЕНТ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ

(Вопросы языкознания. - М., 1990. - № 2. - С. 122-139)
http://philology.ru/linguistics2/trubetskoy-90.htm

Что русский язык - язык славянский, это всем известно. Но очень мало кто из неспециалистов ясно представляет себе, какое именно положение занимает русский язык среди других славянских языков. Хотя языковедение достигло в России высокой степени развития и русские языковеды пользуются всюду за границей хорошей репутацией, средний образованный русский человек как раз в области языковедения имеет очень слабые и часто превратные познания. Поэтому перед тем, как говорить о русском языке в качестве элемента русской культуры, мы считаем нелишним рассмотреть некоторые основные общие понятия.
Следует различать два понятия: язык народный и язык литературный. В конце концов всякий литературный язык развился из какого-нибудь народного и постоянно испытывал на себе так или иначе влияние какого-нибудь народного языка. Но все же литературный и народный языки вполне никогда не совпадают друг с другом и развиваются каждый своим путем. Язык народный имеет наклонность к диалектическому дроблению, тогда как литературный, наоборот, имеет наклонность к нивелировке, к установлению единообразия.
Дифференциация существует во всяком языке - как народном, так и литературном. Принципы дифференциации тоже всюду одни и те же: это, с одной стороны, - принцип географический (дифференциация по местностям), с другой, - принцип специализации (дифференциация по видам специального применения языка). Но при дифференциации народного языка преобладает принцип географический: между языком отдельных профессиональных или бытовых групп (земледельцев, рыбаков, охотников и т.д.) всегда существуют известные различия, но различия эти менее сильны, чем различия между говорами отдельных местностей. Наоборот, в дифференциации литературного языка принцип специализации преобладает над географическим: образованные люди, происходящие из разных местностей, говорят и пишут не совсем одинаково, и по языку произведений писателя часто можно легко определить, откуда он родом, но гораздо сильнее выступают в литературном языке различия по видам специального применения, например различия между языком научной прозы, деловой прозы, художественной прозы, поэзии. Разговорный язык может быть чисто литературным, чисто народным или представлять собой смесь литературного и народного языка в различных пропорциях. От степени образования и «культурности» данного индивида зависит, какой именно вид разговорного языка является для него наиболее привычным и естественным, а от привычности и естественности зависит и свобода пользования данным видом разговорного языка и правильность его употребления. Но кроме степени умственного развития и образования играет роль также и самый предмет разговора. На известных ступенях образования один и тот же человек может с полной свободой, правильностью и естественностью применять литературный язык в разговоре (или письме) об известных предметах, в разговоре о других предметах применять смесь литературного и народного языка и, наконец, о некоторых других предметах может свободно и естественно говорить только на народном языке.
Играет роль, разумеется, и то, с кем именно ведется разговор или переписка. Таким образом, сожительство народного и литературного языка в среде одного и того же национального организма определяется сложной сетью взаимно перекрещивающихся линий общения между людьми. Если ко всему этому прибавить и то, что как народный, так и литературный язык не остаются неизменными, а, наоборот, непрерывно развиваются, притом каждый по своим законам и в своем направлении, то получается очень сложная картина жизни языка. Объять всю эту картину почти невозможно, и поневоле приходится ограничиваться только рассмотрением отдельных ее частей.
Основным явлением в эволюции народного языка является диалектическое дробление и распадение.
Народный русский язык есть язык славянский, притом восточнославянский. Называя русский народный язык славянским, мы этим хотим сказать, что язык этот путем постепенных изменений развился из более древнего языка, из которого путем ряда других изменений развились языки польский, чешский, сербохорватский,
болгарский и т.д. Этот древний язык, из которого путем различных изменений развились все славянские языки, мы называем общеславянским праязыком, или праславянским языком. В свою очередь этот праславянский язык был языком индоевропейским, т.е. развился путем разных изменений из того же индоевропейского праязыка, из которого путем разных других изменений развились языки индийские, иранские, армянский, греческий, италийские (во главе с латинским), кельтские, германские, балтийские (т.е. литовский, латышский и вымерший древнепрусский) и албанский. Когда мы говорим, что праславянский язык развился из индоевропейского праязыка, а русский язык - из праславянского, то при этом представляем себе следующий процесс: любой живой народный язык всегда заключает в себе несколько диалектов, любой из которых стремится к обособлению; обычно все диалекты одного языка развиваются параллельно и претерпевают более или менее одновременно одни и те же изменения; но наряду с этими общими всем диалектам данного языка изменениями каждый отдельный диалект претерпевает и другие изменения, свойственные лишь одному ему или разве еще некоторым соседним диалектам; с течением времени таких частнодиалектических изменений накапливается все больше и больше, нарушается и самый параллелизм развития, т.е. даже одни и те же изменения в разных диалектах следуют друг за другом не в одном и том же порядке, что еще углубляет различие между диалектами; наконец, наступает такой момент, когда изменения, общие всем диалектам данного языка, вообще перестают возникать, а возникают лишь изменения, свойственные отдельным диалектам или группам таких диалектов; с этого момента данный язык можно считать уже распавшимся, т.е. утратившим свое единство как субъект эволюции, и единственными субъектами эволюции оказываются уже отдельные диалекты. С того момента, как развитие данного диалекта настолько уклонится от развития соседних диалектов, что представители этих диалектов утратят возможность свободно понимать друг друга без посредства переводчика, можно считать, что данный диалект превратился в самостоятельный язык. Таким образом, утверждая, что народный русский язык развился из праславянского, мы утверждаем, что русский язык в каких-то очень древних стадиях своего развития был диалектом праславянского языка, существовал особый прарусский диалект, точно так же как и другие диалекты - прапольский, прачешский и т.д. А утверждая, что праславянский язык развился из индоевропейского, утверждаем существование в составе индоевропейского праязыка особого дославянского или допраславянского диалекта наряду с диалектами догерманским, догреческим и т.д.
Из данного выше определения понятия распадения языка вытекает, что за момент этого распадения можно принять момент последнего изменения, общего всем диалектам данного языка. По отношению к праславянскому языку таким последним изменением, свойственным всем диалектам этого языка, является так называемое падение слабых еров. Дело в том, что в праславянском языке существовали особые очень краткие гласные ъ и ь (из которых ъ было гласной, по качеству средней между у и о, а ь - гласной, средней между и и е). Эти гласные в одних положениях (например, в конце слова или перед слогом, заключающим в себе другие, нормально сильные гласные) были слабы, т.е. звучали особенно кратко, а в других положениях (например, перед сочетанием «р или л + согласная », далее, перед слогом, заключающим в себе слабое ъ или ь) были сильны, т.е. имели приблизительно такую же длительность, как всякие другие нормально краткие гласные. Последним общим всем диалектам праславянского языка звуковым изменением было полное исчезновение в произношении слабых ъ и ь. Явление это охватило все праславянские
диалекты, но произошло в одних диалектах раньше, в других позже. По-видимому, все это изменение шло с юга. У южных славян слабые ъ, ь исчезли очень рано, во всяком случае, уже в XI в. (местами, может быть, даже в X в.), а от южных славян исчезновение слабых ъ, ь передалось другим славянам, причем наиболее отдаленных частей славянской территории (например, русского Севера) это явление достигло только к ХIII веку.
Наречия, на которые распался праславянский язык, составляют три группы: южнославянскую, западнославянскую и русскую, или восточнославянскую. Русских, или восточнославянских, наречий три: великорусское, белорусское и малорусское. Каждое из них подразделяется на несколько диалектов, например, великорусское на северновеликорусский, южновеликорусский и переходный средневеликорусский. Существует довольно широкая полоса говоров, переходных от великорусского к белорусскому наречию, а также от белорусского к малорусскому; но и само белорусское наречие можно рассматривать как ряд переходных говоров, связующих великорусское наречие с малорусским. Все восточнославянские наречия являются потомками одного и того же диалекта праславянского языка, и этот диалект можно обозначить как «общерусский праязык». Этот общерусский праязык распался - т.е. перестал быть единым субъектом эволюции - между половиной XII и половиной XIII века [1]; во всяком случае, после этой эпохи мы не можем отметить ни одного языкового изменения, которое коснулось бы всех говоров восточнославянских наречий. Однако следует заметить, что каждое из языковых изменений, возникавших после эпохи распадения общерусского праязыка, имело свои границы распространения, причем границы эти никогда не совпадает с границами одного из трех основных наречий. Поэтому эти наречия нельзя рассматривать как целостные субъекты эволюции; можно сказать, что общерусский праязык распался не на эти три наречия, а на неопределенную массу говоров, которые можно разделить на три группы, назвав каждую такую группу говоров наречием (великорусским, белорусским, малорусским).
Перейдем теперь к рассмотрению особенностей эволюции литературных языков.
Если мы присмотримся к литературным языкам современной Европы, то заметим, что каждый из этих литературных языков распространен по сильно дифференцированной лингвистической территории, обнимающей несколько сильно отличных друг от друга наречий. При этом ни один из этих больших литературных языков Европы не совпадает вполне ни с каким живым народным говором. Явления эти не случайны, а коренятся в самой природе литературных языков и наблюдаются не только в Европе, но и во всех других частях света, где только существуют действительно большие литературные языки. Дело в том, что назначение настоящего литературного языка совершенно отлично от назначения народного говора. Настоящий литературный язык является орудием духовной культуры и предназначается для разработки, развития и углубления не только изящной литературы в собственном смысле слова, но и научной, философской, религиозной и политической мысли. Для этих целей ему приходится иметь совершенно иной словарь и иной синтаксис, чем те, которыми довольствуются народные говоры. Конечно, в самом начале своего возникновения всякий литературный язык исходит из основ какого-нибудь живого говора, обычного городского и иногда даже простонародного. Но для того, чтобы действительно осуществить свое назначение, литературному языку приходится сочинять массу новых слов и вырабатывать особые синтаксические обороты, зафиксированные гораздо строже и определеннее, чем в народном говоре. Все это, по существу,
является насилованием и коверканьем народного говора, лежащего в основе данного литературного языка, и чем эта народная основа сильнее чувствуется, яснее проступает наружу, тем интенсивнее становится ощущение насилования и коверканья - а это ощущение, разумеется, мешает свободному пользованию литературным языком. Когда новые слова, вводимые в литературный язык в силу необходимости, состоят из элементов словарного материала данного народного говора, то ассоциативная связь этих элементов с теми конкретными значениями, которые они имеют в народном просторечии, сохраняется, и это мешает воспринимать новые слова в том значении, которое желает им приписать литературный язык. В силу всего этого для литературного языка всегда крайне невыгодно быть слишком близким к какому-нибудь определенному современному народному говору, и при естественном развитии всякий литературный язык стремится эмансипироваться от неудобного и невыгодного родства с народным говором. Но в то же время слишком большое расхождение литературного языка и современных народных говоров время от времени тоже становится неудобным. Народные говоры в звуковом и грамматическом отношении развиваются обычно скорее, чем языки литературные, развитие которых в этом отношении искусственно задерживается школой и авторитетом классиков. Поэтому наступают моменты, когда литературный язык и народные говоры представляют настолько различные стадии развития, что оба они несовместимы в одном и том же народно-языковом сознании. В эти моменты между обеими стихиями - архаично-литературной и новаторски-говорной - завязывается борьба, которая кончается либо победой старого литературного языка, либо победой народного говора, на основе которого в этом случае создается новый литературный язык, либо, наконец, компромиссом.
При этом следует заметить, что именно отдаленность нормального литературного языка от какого бы то ни было живого современного народного говора способствует тому, что этот язык распространяется на территории не одного, а нескольких говоров. А потому та борьба между «устаревшим» литературным языком и живым народным говором, о которой мы только что упомянули, может разыгрываться в разных пунктах территории данного литературного языка и привести в разных пунктах к разным результатам. Та же принципиальная отдаленность литературного языка от всякого местного народного говора может иметь и еще одно любопытное последствие: может случиться, что тот живой народный говор, на основе которого некогда развился данный литературный язык, совсем исчезнет или что в той местности, где живет этот говор, данный литературный язык совсем не привьется, и тогда окажется, что литературный язык, развившийся на основе говора а в местности А, в конце концов привьется и будет существовать в местности Б, где господствует народный говор б, совсем непохожий на а. Наконец, особенностью эволюции литературных языков является их способность влиять друг на друга вне тех пространственно-временных условий, в которых обычно влияют друг на друга живые народные языки. Один живой народный язык может влиять на другой, только если оба они существуют одновременно и географически соприкасаются друг с другом. Между тем для литературных языков эти условия необязательны: данный литературный язык может подвергнуться сильному влиянию другого, даже если этот последний принадлежит к гораздо более древней эпохе и географически никогда не соприкасался с территорией данного живого литературного языка. Влияния эти могут быть очень разнообразны и выражаются то в прямом заимствовании отдельных слов, то в копировании способов создания новых слов и синтаксических конструкций.
Все эти особенности литературных языков следует всегда иметь в виду при рассмотрении истории русского языка.
II
Родословие русского литературного языка приходится начинать очень издалека, со времени славянских первоучителей св. равноапостольных Кирилла и Мефодия. Как известно, св. Кирилл перевел Евангелие и некоторые другие тексты Св. Писания и литургической литературы на особый язык, который принято называть старославянским или староцерковнославянским. Язык этот с самого начала был искусственным. В основе его лежал говор славян города Солуни, принадлежавший к праболгарской.группе южнопраславянских говоров, но в то же время отличавшийся от прочих говоров той же группы некоторыми чертами и в общем даже для своего времени очень архаичный. Однако живой народный говор солунских славян, разумеется, не был сам по себе приспособлен для перевода греческих литературных текстов. Св. Кириллу и его брату, св. Мефодию, продолжившему его дело после смерти св. Кирилла, пришлось ввести в солунско-славянский говор очень много новых слов. Эти новые слова были частью взяты из говора моравских славян, среди которых протекало апостольское служение св. первоучителей, частью были заимствованы из греческого, частью же были искусственно созданы из славянских элементов по образцу соответствующих греческих слов. В области синтаксических оборотов первоучители в общем сохранили основные своеобразные черты славянского языка, но все же подчинились в сильной мере влиянию греческого оригинала, так что в церковнославянском тексте отразились черты того особого греческого синтаксиса, который так характерен для греческого текста Св. Писания. Таким образом возник церковнославянский язык - язык с самого начала своего существования чисто литературный, т.е. более или менее искусственный, существенно отличающийся своим словарем, синтаксисом и стилистикой от того живого народного (солунско-славянского) говора, который лег в его основу. Именно примыкание к более древней греческой литературно-языковой традиции помогло превратить живой разговорный язык солунских славян в язык высшей духовной культуры, в язык литературный по существу.
Выше мы видели, что последним звуковым изменением, общим всем диалектам праславянского языка, было падение слабых ъ и ъ и что до начала этого изменения праславянский язык еще нельзя было считать окончательно распавшимся. Перевод Св.Писания и создание староцерковнославянского языка были предприняты славянскими первоучителями еще до начала падения слабых ъ и ь и, следовательно, еще до окончательного распадения праславянского языка. Это обстоятельство надо иметь в виду, чтобы правильно определить место и значение староцерковнославянского языка в истории развития славянских языков. Как явствует из вышесказанного, староцерковнославянский язык можно рассматривать как литературный язык конца праславянской эпохи. Так как во время деятельности славянских первоучителей отдельные отпрыски праславянского языка еще не утратили способности к совместным изменениям и праславянский язык в своем целом еще не перестал быть субъектом эволюции, то в сущности отдельных славянских языков в это время еще не было, а были лишь отдельные диалекты единого праславянского языка.
При таких условиях создание одного общеславянского литературного языка для всей территории праславянского языка было предприятием вполне осуществимым, причем за основу для такого общеславянского литературного языка можно было принять любой местный говор. Св. Кирилл принял за основу для этого
литературного языка говор солунских славян, по-видимому, только потому, что сам был родом из Солуни и практически владел именно этим говором. Но характерно, что самый перевод богослужебных книг и Св.Писания был предпринят св. Кириллом вовсе не для проповеди среди солунских славян, а для просвещения славян моравских, говоривших на диалекте прачехословацкой группы, и что эти моравские славяне, услышав богослужение на церковнославянском языке, восприняли этот язык не как иностранный, а как свой родной.
Таким образом, благодаря деятельности свв. Кирилла и Мефодия славяне IX века получили литературный язык. Этот литературный язык не замедлил распространиться среди всех славян, обращенных в христианство, но не у всех этих славян удержался. Прежде всего надо заметить, что в отношении произношения, а отчасти и грамматики и даже словаря, язык этот у разных христианских славянских племен подвергся известным изменениям. Мы знаем, что и, например, современный немецкий язык в устах берлинца звучит иначе, чем в устах венца, что французский язык во Франции, в Бельгии и Швейцарии звучит очень различно, что язык английский в Америке не совсем таков, как в Англии, и т.д. И это несмотря на то, что современные большие литературные языки имеют возможность унифицировать произношение путем школы и почти всегда имеют какой-нибудь центр (столицу государства и т.д.), по произношению которого равняются другие города и области.
Так как у славян IX-X вв. ничего подобного не было и так как город Солунь, говор которого был положен славянскими первоучителями в основу литературного языка, не только не играл в жизни всего славянства сколько-нибудь значительной роли, но даже не был чисто славянским городом, то естественно, что отклонения от солунской нормы произношения и грамматик в различных частях христианскославянского мира были довольно значительны. Если в Македонии староцерковнославянский язык еще долго сохранял довольно хорошо свой первоначальный облик, то в других областях очень рано возникли местные переработки этого языка применительно к особенностям местного говора. Следует, однако, заметить, что полного применения к фонетике, грамматике и словарю местного говора нигде не происходило, так что мы можем говорить только о местных видоизменениях одного и того же староцерковнославянского языка, сохранившего свою индивидуальность всюду, несмотря на эти видоизменения.
Таким образом, единый староцерковнославянский язык уже в очень древнее время претерпел известные местные изменения и непосредственно породил ряд местных форм.
Нам известно несколько таких видоизмененных местных форм (или редакций), восходящих непосредственно к староцерковнославянскому языку: македонско-церковнославянский язык (в глаголических памятниках), стоящий ближе всего к старому прототипу, далее хорватско-церковнос-лавянский язык (в глаголических памятниках), древнеболгарско-церковнославянский язык и язык так называемых «Киевских листков» - загадочного памятника, скорее всего чешского (моравского) происхождения [2]. Из этих непосредственных наследников староцерковнославянской литературно-языковой традиции только древнеболгарско-церковнославянский язык оказался плодоносной лозой. Остальные вышеперечисленные ветви вскоре совсем захирели и исчезли, за исключением разве хорватско-церковнославянского, существовавшего дольше других, но уже не в старом своем виде, а с сильной примесью болгарской традиции. Таким образом, прямым продолжением линии староцерковнославянской традиции явился только именно древнеболгарско-церковнославянский язык. Этот последний представляет
собой основательную переработку староцерковнославянского языка, предпринятую в старом болгарском царстве под покровительством болгарских царей (особенно Симеона-книголюбца) и при участии византийски образованных болгарских иерархов, монахов и священнослужителей. Изобретенный св. Кириллом алфавит, так называемая глаголица, был заменен новым алфавитом, который у нас по недоразумению принято называть кириллицей, хотя лучше было бы назвать его симеоницей, и который был создан на основе греческого заглавного письма с добавлением некоторых букв из глаголицы (в сильно измененном виде). Видоизменен был также словарный состав староцерковнославянского языка, введено было много новых слов, созданных по образцу соответствующих греческих или заимствованных из живого болгарского говора, устранены были некоторые слова моравского происхождения или прочные заимствования из греческого, отдельные, по-видимому, уже устаревшие или слишком диалектические солунско-славянские или моравско-славянские слова были заменены другими, более употребительными в разговорном языке высших классов старого болгарского царства. Подновлена была и грамматика. Словом, церковнославянский язык предстал в новом, освеженном и более воплощенном виде. И в таком виде он стал не только официальным языком церкви и болгарского царства, но и мощным орудием прививки византийской духовной культуры к славянскому племени. Через посредство многочисленных переводов с греческого, предпринятых в эпоху расцвета болгарского царства, славянский мир как бы жадно всасывал в себя богатства духовной культуры Византии. На этих переводах вырабатывался и самый стиль церковнославянской литературы, стиль, всецело определяемый влиянием греческого литературного языка и греческой литературной традиции, но в то же время настолько укоренившийся, что сохранялся даже и в оригинальных, непереводных произведениях болгарских авторов. Примыкание к греческой литературно-языковой традиции, таким образом, по сравнению со староцерковнославянским языком славянских первоучителей не только не ослабло, но, пожалуй, еще и усилилось.
Будучи по своему происхождению местным видоизменением староцерковнославянского языка, древнеболгарско-церковнославянский язык в свою очередь распространился среди других славянских племен, претерпев опять-таки у этих племен местные видоизменения. Но условия теперь были уже несколько иные. Во-первых, расхождение между римской и византийской церквами к тому времени настолько уже обозначилось, что славянский литургический язык, являвшийся в своей второй древнеболгарской редакции ярким проводником византийского влияния, не мог распространиться среди тех славян, которые были подчинены римской церкви. А во-вторых, древнеболгарско-церковнославянский язык был уже гораздо более оформлен и определен, чем староцерковнославянский, и потому не мог подвергаться таким сильным местным видоизменениям. Те местные видоизменения, которые он претерпевал, касались главным образом его звуковой стороны и лишь отчасти в очень слабой мере грамматики.
Такими местными видоизменениями древнеболгарско-церковно-славянского языка являются старосербский церковнославянский язык (известный по памятникам с XII в.) и старорусский церковнославянский язык (известный по памятникам с XI в.). Кроме того, таким же видоизменением следует считать и среднеболгарский язык, господствовавший в Болгарии с XII в. [3]. Из этих трех ветвей две засохли, не оставив потомства, и только одна русская ветвь выжила.
На русской почве церковнославянский язык, перенесенный из Болгарии, с самого начала претерпел некоторые изменения в звуковой своей стороне. Так, существовавшие в церковнославянском языке носовые гласные (юсы) были заменены теми гласными (у, а, ю), которые развились в живом русском народном языке из этих гласных; мгновенное г, чуждое тем южным прарусским говорам, на территорию коих церковнославянский язык попал раньше всего, было заменено нормальным для этих говоров придыхательным (точнее, длительным) г, причем это произношение переносилось даже и в те северорусские области, где народный язык имел мгновенное г. Но в общем русские вначале стремились как можно точнее подражать образцовому произношению южных славян, и в древнерусских церковнославянских текстах постоянно встречаются следы совершенно искусственного коверкания произношения в угоду приближения к тогдашнему южнославянскому произношению. Следует заметить, что первоначально произношение церковнославянского языка в разных областях русской территории было довольно различно: строже всего держались южнославянского образца в Киеве, тогда как в Новгороде, с одной стороны, и в Галицко-Волынской области - с другой, отклонения в сторону приближения к фонетике живого местного говора были сильнее. Как бы то ни было, видоизменения касались главным образом звуковой стороны языка; отдельные русские грамматические окончания проникали в тексты только в порядке случайных ошибок, а словарный состав церковнославянского языка оставался и вовсе незатронутым. В таком слегка видоизмененном виде церковнославянский язык в Древней Руси рассматривался как единственный литературный язык, и на нем писались даже оригинальные, не переводные произведения русских авторов.
С течением времени первоначальная пестрота произношения древнерусско-церковнославянского языка сменилась единообразием. В связи с распределением всей русской территории между двумя большими государствами возникли два русских центра церковнославянского языка: один - восточный, в Москве, другой - западный, в конце концов локализовавшийся в Киеве. Произношение и грамматика в обоих центрах были в общем одинаковы, но довольно различны были стили, в которых писались оригинальные и переводные произведения на церковнославянском языке, с одной стороны, западнорусскими, с другой - восточнорусскими авторами.
В то же время церковнославянская литература развивалась и у южных славян, причем в связи с этим развитием совершенствовалась и стилистика церковнославянского языка и все более и более стабилизировались его грамматика и словарь. Но в связи с турецким завоеванием и разрушением южнославянских царств литературная деятельность южных славян попала в чрезвычайно неблагоприятные условия. Отдельные представители южнославянской образованности с XIV века стали эмигрировать в Россию, где встретили радушный прием и сейчас же были использованы как литературные силы. Благодаря им в русскую церковнославянскую традицию влилась сильная струя церкновнославянской традиции сербской и среднеболгарской, и это в такое время, когда на Балканах южнославянская традиция уже постепенно умирала [4]. К XVII веку сербская и болгарская церковнославянские традиции как самостоятельные отпрыски основного древнеболгарского церковнославянского ствола окончательно умерли, успев, таким образом, перед смертью вдохнуть новую жизнь в русскую церковнославянскую традицию.
К XVII веку церковнославянская традиция жила еще только в двух центрах - в Москве и в Киеве, - из которых каждый имел свой район влияния. При этом
традиция московская была не совсем та же, что традиция киевская. После присоединения Украины такое сосуществование двух традиций церковнославянского языка стало невозможным. Должна была наступить унификация. Процесс этот протекал не безболезненно: всем известно, какую бурю вызывало исправление московских богослужебных книг по львовским и киевским образцам и деятельность в Москве киевских ученых. Как бы то ни было, в XVII в. киевская традиция церковнославянского языка одолела московскую, вытеснила ее в старообрядческое подполье, а сама воцарилась в Москве, сделавшись отныне общерусской. Разумеется, эта киевская традиция сама претерпела кое-какие изменения, применившись к новым обстоятельствам и впитав в себя некоторые черты традиции московской.
Таким образом, в XVII веке из соединения восточнорусского церковнославянского языка с западнорусским (при преобладании именно этого последнего) возник общерусский церковнославянский язык. Атак как в предшествующие века русский церковнославянский язык вобрал в себя традицию южнославянскую, прекратившую свое самостоятельное существование, то этот образовавшийся в XVII веке общерусский церковнославянский язык оказался единственным носителем староцерковнославянского преемства и сделался языком всех православных славянских церквей [5]; с этого времени и южные славяне пользуются в православном богослужении книгами русской редакции со всеми чертами русского произношения, хотя и видоизмененными слегка благодаря природному акценту туземных южнославянских языков [6].
В самой России церковнославянский язык в XVIII веке претерпел, кажется, лишь одно звуковое изменение, приблизившее его к светсколитературному языку, именно: утратил различие в произношении между ѣ и е [7]. В настоящее время наблюдается тенденция ввести в церковнославянское произношение и свойственное светсколитературному языку аканье, но тенденция эта пока выражена лишь слабо, наблюдается только у отдельных священнослужителей и певчих (преимущественно в любительских хорах) и вряд ли способна утвердиться; кроме того, в Москве, в северной Великороссии и в некоторых южновеликорусских городах, подражающих Москве, духовенство (не говоря уже о певчих) за последнее время стало произносить и звук г по-северовеликорусски вместо старого придыхательного г, державшегося в церковном произношении с начала принятия христианства и ставшего одно время характернейшей приметой семинарского произношения. Эта способность претерпевать изменения [8] показывает, что церковнославянский язык еще продолжает жить.
Итак, церковнославянский язык русской редакции есть единственный, живущий до сего дня прямой потомок старославянского языка св. славянских первоучителей. Этот же церковнославянский язык русской редакции лежит в основе и светского русского литературного языка. Процесс возникновения этого последнего представляется в следующем виде.
Еще в домонгольской Руси областные говоры русского языка были до некоторой степени официальными языками соответствующих городов и княжеств. На церковнославянском языке писались произведения религиозного содержания или вообще касающиеся высшей духовной культуры и церкви, в принципе даже произведения чисто литературные. Напротив, все деловое, относящееся к практической жизни, - грам
завещания, описи и т.п. - писалось на местном русском говоре со спорадическим введением в текст тех или иных отдельных церковнославянских слов и выражений.
С течением времени этот деловой, канцелярский письменный язык, чисто русский по своему словарному составу, грамматическому, синтаксическому и стилистическому строю, постепенно фиксировался. Со времени раздела русской территории между двумя большими государствами, Московским и Литовско-Русским, процесс этот еще усилился, и в результате образовались два таких светско-деловых русских языка, западнорусский и московский. Оба языка были в то же время и разговорными языками чиновников и правящих классов соответствующих государств.
Западнорусский светско-деловой язык подвергся огромному польскому влиянию, сила которого с течением времени все возрастала в связи с ополячиванием русских правящих классов в русских областях, подпавших под польское владычество. В конце концов этот западнорусский светско-деловой язык, уже почти совсем ополяченный, в официальных актах вовсе перестал применяться, заменившись польским, да и в качестве разговорного языка высших классов был вытеснен чисто польским. Но до этого полного захирения западнорусского светско-делового языка был сделан опыт создать на его основе особый светско-литературный язык (для научных, публицистических и беллетристических произведений), введя в него для этой цели и некоторое количество церковнославянских элементов; получилась пестрая и неоформленная смесь польского с церковнославянским при почти полном отсутствии специфически русских элементов. На этом, собственно, церковнославянско-польском западнорусском светско-литературном языке еще в XVII в. писалось довольно много. Но этот неуклюжий искусственный язык не удержался. В русских областях, оставшихся под властью Польши, язык этот был вытеснен чисто польским, а в областях, присоединившихся к Москве, язык этот вымер, успев, однако, оказать сильнейшее влияние на русский литературный язык.
Московский светско-деловой язык сложился на основе средневеликорусского говора города Москвы и сделался, как указано выше, не только официальным государственным языком московских приказов, но и разговорным языком служилого сословия Московского государства. Кроме государственных актов на этом языке писались и некоторые литературные произведения без особых претензий на литературность - например, такие произведения, как описание путешествий в далекие страны или знаменитый памфлет Котошихина. Собственно литературным языком оставался все же церковнославянский, на котором писались не только произведения религиозно-учительного характера, но и произведения научного и просто беллетристического содержания.
Когда в XVII в. церковнославянский язык московской редакции был вытеснен общерусским церковнославянским языком, сложившимся на основе западнорусской (киевской) традиции, стали происходить изменения и в разговорном языке высших классов русского общества. В язык этот стали проникать элементы западнорусского светского языка, причем особенно много этих элементов было, конечно, в разговорном языке западнически настроенных людей. При Петре I эти люди стали играть руководящую роль, а вместе с ними продолжали выдвигаться и коренные киевляне и западнорусы. В связи с этим в словарь разговорного языка высших классов (а через него и в словарь светсколитературного и канцелярского языка) влилась мощная струя элементов западнорусского светско-делового языка, который, однако, сам вскоре прекратил свое существование. К заимствованиям из
западнорусского светского делового языка не замедлили присоединиться многочисленные слова, заимствованные из всевозможных романо-германских языков. Таким образом, разговорно-деловой язык высших классов русского общества, оставаясь средневеликорусским (московским) по своему произношению и по грамматике, значительно утратил чистоту своей великорусской основы в области словаря.
Что касается до соотношения функций церковнославянского и чисто русского языков, то, в общем, оно и в первой части XVIII века осталось тем же, каким было раньше, с тою лишь разницей, что в силу изменившихся культурно-исторических условий светская литература все более эмансипировалась от религиозной, что вело к дифференциации в области языка. Собственно, в сознании грамотного русского жили совместно по крайней мере три языка, прочно ассоциировавшись со своей специальной сферой применения: язык чисто церковнославянский, применяемый в богослужении, в произведениях религиозного содержания и прочно ассоциированный именно с религиозной сферой представлений; собственно русский язык, применяемый в практическиделовой жизни и в домашних разговорах на простые житейские темы и ассоциированный со сферой представлений практической повседневной жизни; наконец, упрощенный церковнославянский язык, ассоциированный с наукой и со светской литературой, более или менее выспренней и торжественной, но без того специфического оттенка, который отличал чисто религиозную выспренность [9].
Этот язык светской литературы (славяно-российской) по своему словарному составу был чисто церковнославянским, отличаясь в этом отношении от богослужебного языка сначала только избеганием, а потом и отсутствием некоторых специфически церковных слов (вроде абие, еда, етерь, иногда в значении «некогда» и т.д.), но в своем грамматическом разговорно-деловым и возвышенным литературным языком (точнее, стилем) должна была стушеваться, и они начинали употреблять слова и обороты, свойственные светсколитературному языку, также и в самых простых повседневных разговорах житейско-делового характера. У таких людей происходило, следовательно, постепенное олитературивание разговорного языка. Но параллельно с этим процессом шло и обрусение светсколитературного языка. Из словаря этого языка стали исчезать некоторые церковнославянские элементы, заменяясь соответствующими русскими. Характерно, что это происходило особенно со словами вспомогательными (вроде паки, паче, иже, понеже и т.д.), употребляемыми обычно совершенно автоматически, с минимальной установкой языкового внимания: люди, для которых грань между литературным и разговорным языком уже стиралась, не могли делать различия между этими двумя языками в таких автоматических, подсознательных элементах своей речи.
Таким образом, к концу XVIII века разговорный язык руководящих слоев русского образованного общества настолько олитературился, а светско-литературный язык, употребляемый теми же слоями в писаниях, настолько обрусел в своем формальном составе, что слияние этих обоих языков воедино стало почти неизбежным. К началу XIX века это слияние действительно произошло. В принципе разговорный язык русской интеллигенции был объявлен литературным, т.е. на этом языке стали писать все, начиная от частных писем и вплоть до философских трактатов и стихотворений. Конечно, различие между отдельными сферами литературного применения этого языка не совсем исчезло, и различие это сказывается всегда в разном процентном отношении церковнославянского и русского элементов.
Писатели первой половины XIX века в стихах допускают массу таких церковнославянских слов, которых в прозе уже давно никто не употребляет (например, злато, дева, очи, зеница и т.д.), и, наоборот, в стихах избегают таких русских слов и оборотов, которые в прозе совсем обычны. Язык научный заключает в себе гораздо больше церковнославянских слов, чем язык беллетристики. Но все это не ощущается как различие между разговорным и специфически литературным языками, а лишь как различие стилей, притом необязательное.
Таким образом, можно сказать, что современный русский литературный язык получился в результате прививки старого культурного «садового растения» - церковнославянского языка - к «дичку» разговорного языка правящих классов русского государства. Русский литературный язык в конечном счете является прямым преемником староцерковнославянского языка, созданного св. славянскими первоучителями в качестве общего литературного языка для всех славянских племен эпохи конца праславян-ского единства.
III
Для того чтобы иметь правильное представление о происхождении и современных свойствах русского литературного языка, надо сопоставить его историю с историей других современных славянских литературных языков.
Кроме русского литературного языка преемником староцерковнославянской традиции является только еще современный болгарский литературный язык. Но преемство здесь не прямое, как в русском, а опосредованное русским влиянием. Среднеболгарская литература в свое время захирела и умерла. В эпоху так называемого новоболгарского возрождения старая литературно-языковая традиция настолько прочно была забыта, что тогдашние болгарские писатели и публицисты не могли возродить ее и примкнули к литературной традиции русской. Болгарский литературный язык того времени был лишь, так сказать, болгаризованной формой русского литературного языка, причем, естественно, из русского литературного языка почерпались главным образом его церковнославянские элементы, но все же в их русской, а не среднеболгарской форме. В дальнейшем влияние русского языка на болгарский литературный язык всегда продолжало оставаться чрезвычайно сильным, и, хотя у современных писателей и замечается тенденция ко все большему выдвижению чисто болгарского народного словаря, полная эмансипация от тесной связи с русской литературно-языковой традицией вряд ли осуществима.
Прошедший через горнило русского литературного языка церковнеславянский словарный материал в русском обличьи является тем мощным звеном, которое связывает современный болгарский литературный язык с общеславянской литературно-языковой традицией.
Прочие современные южнославянские литературные языки не стоят ни в какой связи с церковнославянской традицией. Мы уже видели, что старый сербско-церковнославянский язык погиб в эпоху турецкого владычества и что богослужебный язык сербской церкви есть церковнославянский язык русской редакции. В XVIII в., в эпоху постепенного обрусения упрощенно церковнославянского светско-литературного языка в России, этот особый тип тогдашнего русского литературного языка проник и к сербам, породив у них так называемый славяно-сербский язык (точнее, русско-церковнославянский язык с сербизмами), употреблявшийся сербскими писателями довольно долго еще и в начале XIX в. Но эта традиция тоже прекратилась, и современный сербохорватский литературный язык не имеет с ним ничего общего. Этот современный литературный язык не примыкает и к чисто национальной сербохорватской
традиции средневековой долматинской (дубровчанской) литературы, язык которой сложился на основе народного говора Дубровника (Рагузы) под сильным влиянием итальянского языка. Современный сербохорватский литературный язык возник ex abrupio [10] на основе простонародного говора. Создателем этого языка был смелый реформатор Вук Караджич. Таким образом, в противоположность истории образования русского литературного языка, характеризуемой постепенностью и органической непрерывностью литературно-языковой преемственности, история сербохорватского литературного языка отмечена резким и полным разрывом с традицией, и притом разрывом не вынужденным, а добровольным.
Современный словенский литературный язык тоже основан на современном народном говоре и тоже без всякого примыкания к какой-либо старой традиции. Следует только отметить, что на этот язык оказал влияние созданный Буком Караджичем сербохорватский литературный язык и что это влияние теперь, благодаря вхождению словенцев в одно государство с сербами и хорватами, несомненно, еще усилится.
Западнославянские литературные языки с самого начала не стояли ни в какой связи со староцерковнославянской традицией. Правда, эта традиция в свое время проникла в Чехию, но не пустила глубоких корней и умерла, не оказав сколько-нибудь значительного влияния на старочешский язык. Этот последний сложился как письменный язык совершенно самостоятельно в XIII в. (вероятно, даже раньше) и очень рано стал языком не только государственным, но и литературным. В основе его лежал живой разговорный язык чешских горожан, но литературность придана была ему главным образом многочисленными переводами с латинского и немецкого, сыгравшими для него ту же роль, что переводы с греческого для церковнославянского: новые слова, поскольку они не являлись просто заимствованными из латинского или немецкого, создавались из чешского языкового материала путем калькирования немецких и латинских. Первоначально диалектически довольно пестрый, этот старочешский язык с течением времени все более выравнивался применительно к среднечешскому наречию. Благодаря деятельности Яна Гуса и так называемых чешских братьев чешский язык к XVI веку принял совершенно оформленный вид. Но неблагоприятно сложившиеся обстоятельства прервали его дальнейшее развитие, и чешская литературная традиция на долгое время почти совершенно иссякла. Только в конце XVIII и в начале XIX века началось возрождение чешского литературного языка. При этом деятели чешского возрождения обратились не к современным народным говорам, а к прерванной традиции старого чешского языка конца XVI века. Разумеется, язык этот пришлось несколько подновить, но все же благодаря этому примыканию к прерванной традиции новочешский язык получил совершенно своеобразный облик: он архаичен, но архаичен искусственно, так что элементы совершенно различных эпох языкового развития в нем уживаются друг с другом в искусственном сожительстве. Благодаря этому новочешский литературный язык существенно отличается от живых народных говоров. Выровнение идет в двух направлениях: через школу литературный язык стремится заменить собою нелитературное просторечие, а это последнее через газеты и реалистическую беллетристику неудержимо стремится наложить свой отпечаток на литературный язык. Характерным для чешского литературного языка является, далее, усиленное создание новых слов для замены иностранных. Исторически это было вызвано необходимостью, так как в силу усиленной германизации и долгого перерыва национальной литературно-языковой традиции чехи в начале XIX века совершенно
разучились говорить по-чешски. Но, направившись сначала против немецких заимствований, это пурификаторское стремление в конце концов привело к созданию новых слов и для таких понятий, которые во всех европейских языках выражаются греко-латинскими словами. При этом новые слова, разумеется, являются большею частью кальками соответствующих иностранных - кальками, подчас весьма искусственными и неуклюжими. Это обилие искусственно созданных новых слов еще усиливает отличие литературного языка от народных говоров и даже от интеллигентского просторечия, в котором немецкие слова продолжают играть видную роль [11]. Старочешский язык очень рано отполировался на переводах с латинского и немецкого и выработал довольно детальную терминологию для всевозможных отвлеченных понятий и для представлений религиозной сферы.
Язык старопольский стал литературным гораздо позднее чешского, и так как между Польшей и Чехией существовало довольно оживленное культурное общение, а польский и чешский языки в XIV в. были фонетически и грамматически гораздо ближе друг к другу, чем в настоящее время, то неудивительно, что в начале своего литературного существования старопольский язык испытал на себе чрезвычайно сильное чешское влияние. В своей основе старопольский литературный язык развился из разговорного языка польской шляхты, и эта его связь с определенным сословием, а не с определенной местностью сказалась в том, что он с самого своего начала не отражал в себе никаких специфически местных, диалектических черт и никогда не совпадал ни с одним местным народным говором: в то время как, например, русский литературный язык в отношении произношения может быть определенно локализован в области средневеликорусских говоров, польский литературный язык вовсе не поддается локализации на диалектической карте этнографической Польши. Литературная традиция польского языка с XIV в. никогда не прекращалась, так что в отношении продолжительности и непрерывности литературной традиции польский язык среди славянских литературных языков занимает следующее место после русского. В то же время литературная традиция польского языка является почти замкнутой: только в начале своего существования он испытал, как сказано выше, довольно сильное чешское влияние. Зато в эпоху чешского возрождения наблюдается обратное влияние польского языка на вновь воссоздаваемый новочешский.
Словацкая литературно-языковая традиция началась довольно поздно, в конце XVII и в начале XVIII в., в период упадка чешской традиции, когда чешский язык влачил жалкое существование в немногочисленных популярных книжках преимущественно религиозного содержания. В эту эпоху словацкий язык стал проникать в такие же популярные книжки (составленные преимущественно иезуитами), в сущности, только как диалектическая разновидность чешского. В течение всего XVIII в. литература на словацком языке пребывала, в общем, на том же уровне, и только с конца 30-х годов XIX в. началось интенсивное создание, настоящего словацкого литературного языка. В основу его были положены народные говоры среднесловацкого наречия. Несмотря на стремление основателей и главных деятелей словацкой литературы отмежеваться от чешского языка, примыкание к чешской литературно-языковой традиции для словаков настолько естественно, что противоборствовать ему невозможно. Отличия словацкого и чешского литературных языков главным образом грамматические и фонетические, словарный же состав обоих языков почти одинаков, особенно в сфере понятий и представлений высшей умственной культуры.
Литературные языки лужицкие (верхнелужицкий и нижнелужицкий) возникли, можно сказать, в XIX в., ибо ранее на этих языках имелись лишь немногочисленные произведения религиозного содержания (древнейшие - XVI в.). На лужицкие литературные языки оказал довольно сильное влияние язык новочешский, но в принципе каждый из этих языков основан на живых народных говорах.
Таким образом, можно сказать, что, хотя каждый из современных западнославянских литературных языков возник самостоятельно, притом на основе данного живого разговорного языка, тем не менее все они связаны друг с другом известной общей литературно-языковой традицией. Но связь эта носит характер не преемства, а взаимного влияния, причем источником этого влияния является литературный язык чешский, оказавший сильное воздействие в средние века на польский, в новое время - на словацкий и оба лужицкие, и при своем возрождении сам испытавший на себе польское влияние.
IV
В связи с западнославянскими литературными языками следует рассмотреть и современный украинский литературный язык. Дело в том, что хотя народный украинский язык является ближайшим родичем народного языка великорусского, тем не менее украинский литературный язык примкнул не к русскоцерковнославянской, а к польской, т.е. западнославянской литературно-языковой традиции. Обстоятельство это заслуживает специального рассмотрения и освещения.
Прежде всего возникает вопрос, как относятся друг к другу украинское (малорусское) и великорусское наречия: являются ли они самостоятельными языками или только диалектами одного языка? Как это ни странно, но ответить на этот вопрос одними средствами языковедения невозможно. Вопрос о том, являются ли два близко родственных наречия диалектами одного языка или двумя самостоятельными языками, сводится к тому, насколько существующие между данными наречиями словарные, грамматические и звуковые различия фактически затрудняют языковое общение и взаимное понимание представителей того и другого наречия. А для решения: этого вопроса никаких общих объективных норм не существует. Все зависит от степени чуткости данного народа к языковым различиям, а эта чуткость у всех народов неодинакова. В частности, относительно русских племен следует отметить, что там, где малороссы и великороссы живут друг с другом бок о бок (в областях недавно колонизованных и на этнографической границе между обоими племенами, например в некоторых частях Воронежской и Курской губ,), они без труда понимают друг друга, причем каждый говорит на своем родном говоре, почти не приспособляясь к говору собеседника. Правда, в этих случаях встреча происходит обычно между представителями южновеликорусских говоров, с одной стороны, и северомалорусских или восточноукраинских говоров - с другой; если бы встреча произошла между архангельским помором и угрорусом или буковинским гуцулом, то взаимное понимание, надо полагать, оказалось бы более затрудненным. Но на это можно возразить, что саксонцы и тирольцы тоже почти не понимают друг друга, когда говорят на своих родных говорах, и миланцы и сицилианцы просто-таки совсем друг друга не понимают.
Таким образом, различия между основными русскими (восточнославянскими) наречиями - великорусским, белорусским и малорусским - не настолько глубоки, чтобы затруднять взаимное общение представителей этих наречий. Что касается до давности этих различий, то она тоже сравнительно незначительна. Звуковые особенности, отделяющие друг от друга три основных русских наречия, не древнее середины XII века [12]; словарные различия - каковые особенно важны, ибо более
всего затрудняют взаимное общение, - возникли преимущественно в эпоху польского владычества над западной Русью и сводятся главным образом к наличию в малорусском и белорусском народных языках огромного количества полонизмов (т.е. слов и выражений, либо прямо заимствованных из польского, либо созданных по образцу польских), чуждых великорусским народным говорам [13]. Таким образом, ни о глубине, ни о древности различий между тремя основными русскими (восточнославянскими) наречиями говорить не приходится.
Но даже если бы различия между великорусским и малорусским наречиями были гораздо глубже и древнее, чем они есть на самом деле, из этого отнюдь не следовало бы, что украинцам необходимо создать себе особый литературный язык, отличный от русского. Надо вообще предостеречь от довольно распространенного предрассудка, будто существование сильных различий между двумя наречиями неминуемо влечет за собой (или должно повлечь) и создание для каждого такого наречия особого литературного языка. Живые языки современной Европы самым решительным образом противоречат этому мнению. Каждый из больших литературных языков Европы (французский, итальянский, английский, немецкий) господствует на территории лингвистически гораздо менее однородной, чем территория русских племен. Различия между нижненемецким (Plattdeutsch) и верхненемецким (Oberdeutsch) или различия между народными говорами северной Франции и говорами Прованса не только сильнее, но и значительно древнее различий между малорусским, белорусским и великорусским. Мы видели выше, что различия между этими основными русскими наречиями не древнее XII века; между тем нижненемецкий и верхненемецкий выступают как два самостоятельных и внутренне уже дифференцированных языка с самого начала средневековой немецкой письменности [14], а различие между собственно французским и провансальским языками восходит к самому началу романизации Галлии [15].
Таким образом, никакой необходимости создавать особый специально украинский литературный язык не было. Все восточные славяне (великорусы, малороссы и белорусы) прекрасно могли обойтись одним литературным языком, тем более что в создании этого общерусского литературного языка, как мы видели выше, принимали участие представители всех основных восточнославянских наречий. Далее мы видели, что некогда существовал особый специально западнорусский литературный язык и что этот язык после соединения Украины с Великоруссией прекратил свое самостоятельное существование. При этом гибель его была вызвана не каким-либо правительственным запретом, а просто его ненадобностью; поэтому он не был вытеснен московским, а слился с московским.
И тем не менее новый украинский литературный язык возник. Возник он в конце XVIII века, при этом вне всякой связи с вымершим западнорусским литературным языком. Основателем нового украинского литературного языка считают Котляревского. Произведения этого писателя («Энеида», «Наталка-Полтавка», «Москаль-Чарiвник», «Ода князю Куракину») написаны на простонародном малорусском говоре Полтавщины и по своему содержанию относятся к тому же жанру поэзии, в котором намеренное применение простонародного языка вполне уместно и мотивировано самим содержанием. Стихотворения наиболее крупного украинского поэта, Тараса Шевченко, написаны большей частью в духе и в стиле малорусской народной поэзии и, следовательно, опять-таки самим своим содержанием мотивируют употребление простонародного языка. Во всех этих произведениях точно так же, как и в рассказах из народного быта хороших
украинских прозаиков, язык является нарочито простонародным, т.е. как бы преднамеренно нелитературным. В этом жанре произведений писатель преднамеренно ограничивает себя сферой таких понятий и представлений, для которых в безыскусственном народном языке уже существуют готовые слова, и выбирает такую тему, которая дает ему возможность употреблять только те слова, которые действительно существуют - и притом именно в данном значении - в живой народной речи. Разумеется, такой литературный жанр требует от писателя известной стилистической сноровки. Но все же жанр этот строго ограничен, литература, даже беллетристическая, не может исчерпываться им, и на основе его невозможно создать настоящего литературного языка, способного отвечать всем потребностям. Ведь основное назначение литературного языка как орудия высшей духовной культуры именно в том и состоит, чтобы найти средства для выражения таких понятий, представлений и оттенков мысли, которые в сознании необразованных или малообразованных народных масс не существуют и потому не нашли себе словесного выражения в простонародном языке. Таким литературным языком для большинства образованных малороссов был русский литературный язык. Это, конечно, отнюдь не исключало закономерности применения чисто простонародного малорусского языка в произведениях известного литературного жанра, в которых писатель, будучи на самом деле интеллигентом, т.е. человеком с расширенным по сравнению с простолюдином кругозором и с установкой на высшую умственную культуру, намеренно становится на точку зрения простолюдина: к этому жанру относятся подражания народной поэзии, рассказы из народного быта с намеренно подчеркнутым местно-этнографическим колоритом и народные книжки, популяризующие известные научные, технические сведения или известные религиозные, политические и философские учения. Но известная часть украинской интеллигенции захотела большего, именно: захотела создать на основе малорусского наречия настоящий литературный язык, применимый не только в вышеупомянутом литературном жанре, но и во всех других и способный стать органом умственной культуры для всей украинской интеллигенции. По существу в этом стремлении ничего противоестественного не было. Следовало только при достижении поставленной цели держаться естественного пути и исходить из реальных данных. Реально существовал русский литературный язык, создавшийся, как мы видели выше, путем органического и естественного исторического процесса постепенного обрусения церковнославянского языка. Этот русский литературный язык естественным путем стал языком образованных украинцев, но благодаря известным условиям своей истории он представлял собой соединение церковнославянского элемента не с малорусским, а со средневеликорусским элементом и в отношении фонетики и грамматики, а отчасти и словаря, был определенно средневеликорусским. Естественный путь к созданию литературного языка на малорусской основе состоял бы именно в замене средневеликорусской стихии русского литературного языка стихией малорусской: церковнославянскую же стихию русского литературного языка при этом, конечно, не было никакой необходимости устранять, ибо, как это мы постараемся показать ниже, наличие этой стихии именно и составляет главное преимущество русского литературного языка, преимущество, отказ от которого был бы равносилен добровольному самооскоплению. Этот отказ от церковнославянского преемства был бы и изменой всему прошлому Украины, так как введение церковнославянского языка в России и сохранение чистоты русскоцерковнославянской традиции теснейшим образом связано именно с Украиной. Еще в домонгольский период именно Киев более всего заботился о чистоте церковнославянского языка, так что киевские церковнославянские рукописи этого периода опознаются именно по нарочитой правильности церковнославянской орфографии; и именно Киев служил в это время образцом церковнославянского произношения для всей Руси, задавая в этом отношении тон всем другим областям, как о том свидетельствует усвоение специфически южнорусского произношения согласной г в богослужебных текстах по всей Руси. А позднее, в эпоху польского владычества и борьбы с унией, тот же Киев явился очагом не только охранения церковнославянской традиции, но и первой систематической нормализации церковнославянского языка русской редакции: до Ломоносова все грамотные русские (и даже нерусские православные славяне) учились церковнославянскому языку по грамматике украинского ученого Мелетия Смотрицкого [16].
Расширение сферы применения церковнославянского языка и распространение этого языка на чисто светскую литературу опять-таки именно в Киеве раньше и ярче всего проявилось. Украинским бурсакам и ученым принадлежит первые попытки писать рифмованные стихи (вирши) на церковнославянском языке, и именно от этих вирш в XVII и в начале XVIII века ведет свою родословную вся русская поэзия (разумеется, не простонародная). Точно так же и риторика XVIII века с ее славянизмом генетически восходит к красноречию именно украинских ученых-риторов и проповедников, а не к «вяканью» великорусских краснобаев. Русская драма и комедия восходят тоже к украинским школьным интермедиям на церковнославянском языке. Словом, вся традиция и формы использования церковнославянского языка для светской литературы идут из Украины. Русскую литературу послепетровского периода приходится рассматривать как продолжение церковнославянской литературы Западной Руси (главным образом Украины) XVTI века: со специфически великорусской, московской литературой допетровской Руси у русской литературы XVIII века никакой связи нет [17]. Таким образом, в своем церковнославянском элементе русский литературный язык принадлежит украинцам даже больше, чем великорусам, и естественный путь для создания нового украинского литературного языка должен был бы заключаться в примыкании к уже существующему русскому литературному языку, в тщательном сохранении церковнославянской стихии этого языка одновременно с заменой его средневеликорусской стихии малорусской. Однако тот украинско-литературный язык, который получился бы при следовании по этому естественному пути, разумеется, оказался бы очень похожим на русский: ведь слова церковнославянского происхождения в русском литературном языке составляют чуть ли не половину всего словарного запаса, а многие из средневеликорусских слов, вошедших в этот язык, отличаются от соответствующих малорусских очень мало. Это близкое сходство естественно созданного украинского литературного языка с русским само по себе было бы тоже совершенно естественно, ибо и соответствующие народные языки - великорусский и малорусский - близкородственны и похожи друг на друга.
Но те украинские интеллигенты, которые ратовали за создание самостоятельного украинского литературного языка, именно этого естественного сходства с русским литературным языком и не желали. Поэтому они отказались от единственного естественного пути к созданию своего литературного языка, всецело порвали не только с русской, но и с церковнославянской литературно-языковой традицией+1 и решили создать литературный язык исключительно на основе народного говора, при этом так, чтобы этот язык как можно менее походил на русский. Как и следовало ожидать, это предприятие в таком виде оказалось неосуществимым: словарь народного языка был недостаточен для выражения всех оттенков мысли, необходимых для языка литературного, а синтаксический строй народной речи
слишком неуклюж, для того чтобы удовлетворить хотя бы элементарным требованиям литературной стилистики. Но по необходимости приходилось примкнуть к какой-нибудь уже существующей и хорошо отделанной литературно-языковой традиции. А так как к русской литературно-языковой традиции примыкать ни за что не хотели, то оставалось только примкнуть к традиции польского литературного языка. И действительно, современный украинский литературный язык, поскольку он употребляется вне того народнического литературного жанра, о котором говорилось выше, настолько переполнен полонизмами, что производит впечатление просто польского языка, слегка сдобренного малорусским элементом и втиснутого в малорусский грамматический строй. Благодаря этому особому направлению в создании и развитии украинского литературного языка - направлению не только противоестественному, но и противоречащему основной тенденции истории Украины, состоявшей всегда в обороне и борьбе против ополячения [18], - современный украинский литературный язык должен быть отнесен к литературным языкам западнославянской (чешско-польской) традиции.
V
Таким образом, рассмотрение всех современных славянских литературных языков привело нас к выводу, что кроме языков сербохорватского и словенского, совершенно выпавших из всякой связи с литературно-языковыми традициями, современные славянские литературные языки по признаку примыкания к определенной традиции распадаются на две группы - группу церковнославянской традиции (русский и болгарский литературные языки) и группу польско-чешской традиции (польский, чешский, словацкий, верхнелужицкий, нижнелужицкий и украинский литературные языки). Связь между литературными языками первой группы есть связь по преемству, связь же между литературными языками второй группы есть связь по влиянию. Различие это, конечно, объясняется разницей во времени возникновения источников традиций той и другой группы.
Староцерковнославянский язык возник в конце эпохи праславянского единства, т.е. тогда, когда отдельные славянские наречия относились друг к другу еще как разные диалекты одного языка, а не как самостоятельные языки. Поэтому старославянский язык был в потенции еще общеславянским литературным языком. Пересадка его из Солуни в восточную Болгарию, из Болгарии - в Сербию и в Россию, и живое взаимодействия всех этих его очагов были возможны именно потому, что в каждом из них он ощущался по сравнению с местным народным языком не как язык иностранный, а просто как язык литературный. И позднее, когда отдельные народные языки уже основательно разошлись, церковнославянский язык, например у нас в России ощущался не как чужой, а просто как старинный, устаревший, но тем не менее свой, родной литературный язык. Напротив, основной источник западнославянской (чешско-польской) литературно-языковой традиции, язык старочешский, сложился как литературный язык уже тогда, когда отдельные славянские языки совершенно обособились друг от друга. Пересадка его хотя бы в Польшу была невозможна, а возможно было лишь его влияние на местный польский язык.
Между обеими группами славянских литературных языков существуют и линии связи. Влияние русского литературного языка на западнославянские вообще не особенно значительно. Если в польском языке и есть некоторое количество русских (малорусских и белорусских) слов, то слова эти не литературного, а народноязыкового происхождения (например, wesele, okolica, horodyszcze, h
Несколько сильнее следы русского влияния в чешском литературном языке: деятели новочешского возрождения (особенно Юнгман) охотно черпали из русского словаря отдельные слова для восполнения пробелов, образовавшихся в чешском языке за время упадка его литературной традиции. К заимствованиям из русского словаря охотно прибегали и создатели словацкого литературного языка. Тем же искусственным способом попали в чешский (и словацкий) литературный язык и некоторые церковнославянские слова - большей частью такие, которые имелись и в русском языке.
Обратное влияние западнославянской (чешско-польской) литературно-языковой традиции на русскую было гораздо сильнее. Мы уже упоминали о том, какое решающее влияние на русский литературный язык оказал переполненный полонизмами западнорусский литературный язык XVII века. Но помимо окольного пути польский литературный язык повлиял на русский и непосредственно. Наконец, известное количество польских слов через Белоруссию и Украину проникло в разговорный язык русских горожан, а оттуда - в литературный язык. Таким образом, в русском литературном языке имеется довольно много польских слов. Тут и чисто польские слова, вроде вензель, кий, огулом, и характерные польские переделки немецких слов, вроде рынок (Ring), крахмал (Kraftmehl), фартук(Vartuck), или польские образования от немецких корней, вроде слов кухня, кухарка, ратовать, рисовать, рисунок, будка, и слова общеевропейские в польском фонетическом обличий, вроде банк, аптека, почта, пачпорт, музыка (еще у Пушкина с ударением на ы),папа [19]. Иногда польское происхождение трудно угадать, но оно выдает себя ударением; например, в слове представúтель (по-русски было бы предстáвитель). Особенно интересны такие, тоже несомненно польские по происхождению слова, как замок, право (в значении «jus»), духовенство (ср. место ударения в духовный), обыватель, мещане, правомочный, и т.д.; слова эти взяты из польского, но в самом польском они представляют собой лишь ополяченную форму соответствующих чешских слов, которые, в свою очередь, являются искусственными кальками немецких слов Schloss, Recht, Geistichkeit, Bewohner, Burger, rechtskraftig и т.д. В таких случаях - число которых, конечно, может быть преумножено, - мы, следовательно, имеем дело с проникновением в русский язык через польское посредство известных элементов старочешской литературно-языковой традиции, характеризуемой, как указано было выше, зависимостью от традиции немецкой и латинской [20]. Таким образом, влияние западнославянской (чешско-польской) литературно-языковой традиции на русский язык не подлежит сомнению [21].
VI
Итак, русский язык из всех современных славянских литературных языков имеет наиболее долгую и непрерывную литературно-языковую традицию. Путем преемства он восходит к староцерковнославянскому, т.е. к потенциально общеславянскому литературному языку конца эпохи праславянского единства. Эта преемственная связь со старой и продолжительной литературно-языковой традицией сообщает русскому языку целый ряд преимуществ.
Прежде всего, преимущество чисто внешнее: однородность и устойчивость самого внешнего облика русского литературного языка. Такая устойчивость и однородность могут существовать только у языков, опирающихся на продолжительную чисто литературно-языковую традицию и поэтому совершенно независимых от народных говоров. Это особенно ясно при сравнении с языками, не имеющими традиции и созданными на основе народных говоров. Так, словацкий литературный язык сначала базировался на западнословацком, потом стал базироваться на среднесловацком наречии, причем долгое время каждый писатель
считал себя вправе писать на своем родном говоре, и диалектическую стабилизацию словацкого литературного языка и до сих пор нельзя еще признать окончательно законченной; то же наблюдается и в сербохорватском литературном языке, где канонизованное Вуком Караджичем довольно архаичное йекавское наречие борется за право литературности с менее архаичным экавским; наконец, еще в большей мере это справедливо относительно украинского литературного языка, где неустойчивость и разнородность настолько велики, что практически под общим именем украинского языка существуют несколько довольно отличных друг от друга языков - галицийский, буковинский, карпато-русский, восточно-украинский.
Но главные преимущества русского языка, зависящие от его преемственной связи со староцерковнославянским языком, касаются не внешней, а внутренней стороны его. Благодаря органическому слиянию в русском литературном языке церковнославянской стихии с великорусской словарь русского языка необычайно богат. Богатство это заключается именно в оттенках значения слов. Целый ряд представлений допускает по-русски два словесных выражения: одно по своему происхождению церковнославянское, другое - русское. Оба словесных выражения дифференцируются в своем значении, притом либо так, что церковнославянское слово получает торжественный и поэтический обертон, отсутствующий у соответствующего русского (ладья : лодка, перст : палец, око : глаз, уста : рот, чело : лоб, дева : девушка, дитя : ребенок, великий : большой, согбенный : согнутый, хладный : холодный и т.д.), либо так, что церковнославянское слово имеет переносное и более абстрактное, а русское - более конкретное значение (обратить : оборотить, небрежный : небережный, страна : сторона, глава : голова, оградить : огородить, откровенный : открытый, равный : ровный, краткий : короткий, чуждый : чужой, мерзкий : мерзкий, влачить : волочить, вопросить : спросить, разница : розница, биение : битье, древесный : деревянный и т.д.). Эти соотношения оттенков значения обычны; лишь очень редко наблюдается обратное соотношение, когда, например, русское слово имеет специфический поэтический обертон, а церковнославянское ощущается как прозаическое (шлем : шелом, плен : полон, между : меж). Соотношение между церковнославянской и великорусской стихией в словаре русского литературного языка можно представить в виде словарных пластов или этажей, расположенных один под другим. Есть церковнославянские слова, не вошедшие в литературный язык в собственном смысле, например: аще, яко, убо, токмо, егда, днесь, глаголю, реку, вертоград и т.д. (назовем эти слова условно «тип аще»). Употреблять такие слова в литературном произведении можно только при специальной сюжетной мотивировке, например при ведении рассказа от лица старообрядческого начетчика (как в «Запечатленном ангеле» Лескова). Далее, есть церковнославянские слова, употребление которых допустимо лишь в поэзии или в особо торжественном, напыщенном стиле, например такие названия частей тела, как чело, око, уста, вежды, брада, выя, длань, перст, чресла, чрево, далее, слова злато, млат, хлад, страж, твердь, дева и т.д. («тип чело»). Соответствующие им великорусские слова (лоб, глаз, золото и т.д.) употребляются в литературе и в разговоре без специфического оттенка вульгарности или простонародности. Далее идут слова церковнославянские, отличающиеся от соответствующих великорусских только своим переносным и абстрактным значением, например краткий : короткий, равный : ровный, чуждый : чужой и т.д. («тип краткий»). Следующий пласт составляют церковнославянские слова, отличающиеся от русских почти неуловимым оттенком большей «учености», вроде ибо (: потому что), дабы (: чтобы), средина (: середина) и т.д. («тип ибо» ), - слова, в сущности просто дублирующие соответственные великорусские. Наконец, идут церковнославянские слова, просто совсем вошедшие в литературный язык как
книжный, так и разговорный, не имеющие при себе великорусского дублета и не связанные ни с каким специфически торжественным или абстрактным оттенком.
Такие слова можно подразделять еще на несколько групп: а) вошедшие и в народный говор, например: сладкий, облако, платок, б) чуждые народному языку по самому своему значению, например: раб, дерзкий, член, в) такие, которые в литературном языке существуют без дублетов, но в народных говорах имеют чисто великорусские эквиваленты, не вошедшие в литературный язык, например: острый, пламя, бремя, польза, помощь, пещера (ср. чисто великорусские вострый, полымя, беремя, польга, помочь, печора, неупотребительные в литературном языке). Что касается до слов великорусских, то их можно делить на три группы: а) одни входят в литературный язык (например: говорю, лоб, золото, короткий, середина, хорошо), б) другие употребительны в разговорном языке интеллигенции, но не допускаются в литературе без специальной стилистической мотивировки (дуралей, жулик, пройдоха), в) третьи существуют только в народных говорах и могут быть введены в литературное произведение только при особой сюжетной мотивировке (например, в рассказах из народного быта: вострый, тепереча, намедни, под микитки и т.д. Графически получается следующая схема:
А аще ______________________ А'
В _________ чело ____________ В'
В ___ (если) (лоб) (короткий) (чтобы) сладкий острый (хорошо) ______ В'
Г __________________________ Г'
Примечание к схеме. Сплошные линии (АА' и ВВ') обозначают границы словаря собственно письменного литературного языка; пунктирные линии (ББ' и ГГ') - границы словаря разговорно-литературного языка образованных русских; ниже линии ГГ' и выше линии АА' находятся словарные элементы, допускаемые в литературный язык только при специальной сюжетной мотивировке; части словаря, отграниченные с одной стороны сплошной, с другой - пунктирной линией (т.е. отрезка АА'ББ' и ВВ'ГГ'), заключают в себе словарный материал, допустимый в литературном языке только при определенной стилистической установке [22].
Из факта сопряжения в словаре русского литературного языка двух основных стихий - церковнославянской и средневеликорусской - объясняются и некоторые дальнейшие особенности и особые «удобства» русского языка. Прежде всего - совершенная техника образования новых слов. Когда надо выразить какое-нибудь понятие, для которого в языке нет точного специального слова, то поневоле приходится сочинять новое слово, причем это новое слово либо состоит из двух уже существующих слов (слитых или не слитых воедино), либо образовано при помощи разных суффиксов и префиксов от уже существующего слова по образцу других уже существующих. Для того, чтобы такие новые слова стали действительно «этикетками», обозначающими только данное понятие как таковое, необходимо, чтобы те уже существующие старые слова, из которых (или из частей которых) эти новые слова образованы, не имели слишком яркого конкретного значения: иначе ассоциация с этими значениями будет мешать воспринимать данное слово как простую «этикетку» данного понятия. И вот тут-то русскому литературному языку приходит на помощь его церковнославянская словарная стихия. Так как церковнославянские слова, за редкими исключениями (вроде сладкий, платок и проч.), не ассоциируются в сознании со слишком конкретными представлениями обыденной жизни, они как нельзя более подходят именно для образования новых слов в вышеописанном смысле. Русская научная терминология создавалась поэтому
преимущественно именно из церковнославянского словарного материала. Мы говорим млекопитающие и при этом представляем себе определенный класс животных, имеющих целый ряд общих признаков; слово это для нас такая же «этикетка», как рыбы или птицы. Но это именно потому, что составные элементы этого слова не великорусские, а церковнославянские: если слово млекопитающие заменить словом молокомкормящие, то «этикетки» не получится, а будет определенное «высказывание» лишь об одном, а не о всех признаках данного класса животных, и это потому, что слишком конкретно и определенно обыденно значение великорусских слов молоком и кормить. Точно так же, как млекопитающие, образованы, например, такие термины и новые слова, как млечный путь, пресмыкающиеся, влияние и многие другие; если бы вместо них составить слова из чисто великорусских элементов (молочная дорога, ползающие, вливанье), то от ассоциаций с конкретными обыденными представлениями трудно было бы отделаться и «этикетки» для соответствующих понятий не получилось бы.
Вообще научному, философскому, публицистическому, «теоретическому» языку очень часто приходится стремиться к тому, чтобы обесплотить отдельные слова, потушить их слишком яркое конкретно житейское значение. Русский литературный язык уже обладает в этом отношении готовым словарным запасом церковнославянского происхождения, причем весь этот церковнославянский запас слов, корней и формальных элементов по самому месту, занимаемому им в русском языковом сознании, уже является обесплоченным, потушенным. И это - громадное преимущество.
Но церковнославянская стихия оказывает русскому литературному языку и другие услуги. Еще Ломоносов совершенно правильно указал на то, что разные комбинации церковнославянской и великорусской стихий русского литературного языка порождают стилистические различия. Ломоносов различал еще только три стиля. Но на деле таких стилей, конечно, гораздо больше. Русский литературный язык очень богат разнообразнейшими стилистическими возможностями. И если присмотреться внимательнее к словарным палитрам хороших русских стилистов, то придется признать, что это богатство стилистических типов и оттенков становится возможным только благодаря сопряжению в русском литературно-языковом сознании двух стихий - церковнославянской и русской. Это сопряжение отражается не только в словарном составе, но и в синтаксическом строе отдельных стилистических типов. Выработавшиеся на переводах с греческого и по существу довольно искусственные синтаксические обороты церковнославянского языка сильно отличались от рудиментарно простых и в своей простоте малоразнообразных синтаксических оборотов чисто великорусского разговорного языка. Но путем долгого сожительства в одном и том же языковом сознании грамотных русских людей оба эти синтаксиса применились друг к другу, и из их взаимодействия произошел целый ряд синтаксических стилей. Комбинация этих разных синтаксических типов с разными типами словарных наборов образует ту богато дифференцированную радугу стилей, которой отличается русский литературный язык.
Таким образом, сопряжение великорусской стихии с церковнославянской сделало русский литературный язык совершеннейшим орудием как теоретической мысли, так и художественного творчества. Без церковнославянской традиции русский язык вряд ли достиг бы такого совершенства [23]. Наблюдая современный русский литературный язык, убеждаешься в том, что преемство древней литературно-
языковой традиции есть громадное преимущество. В самом деле, ведь все то, что может выразить язык без такого преемства, может быть выражено и русским языком, но, кроме того, русский язык может выразить и многое такое, чего язык без древнего литературно-языкового преемства выразить не может. Преемство церковнославянской традиции есть драгоценнейшее богатство; это богатство было потенциально дано всем православным славянам, и добровольный отказ от него, наблюдаемый, например, в сербохорватском или украинском литературном языке, есть безумие, самооскопление.
Сопряжение церковнославянской и великорусской стихий, будучи основной особенностью русского литературного языка, ставит этот язык в совершенно исключительное положение. Трудно указать нечто подобное в каком-нибудь другом литературном языке. Литературные языки мусульманского мира основаны всегда на сопряжении местного, народного языка с языком арабским, иногда еще и на сопряжении этих двух языковых стихий с персидской (например, в турецком литературном языке). Но аналогия с русским языком здесь неполная, ибо дело идет о сопряжении языков совершенно различных, непохожих друг на друга не только по словарю, но и по всему своему грамматическому строю: арабский язык - семитический, персидский (а также афганский, хиндийский и т.д.) язык - индоевропейский, а турецкий язык - туранский. Эти языки по всей своей природе настолько различны, что неспособны слиться друг с другом в одно органическое целое и всегда продолжают существовать, не смешиваясь друг с другом. То же следует сказать и о сопряжении японского народного языка с китайским в японском литературном языке: весь строй корневого китайского языка слишком отличается от строя агглютинирующего японского языка, и это делает невозможным их органические слияние. Нет полной аналогии между русским литературным языком и романскими, например французским. Правда, во французском языке мы находим использование латинских словарных элементов, напоминающее использование церковнославянских элементов русским языком, и самое отношение французского языка, развившегося из вульгарно-латинского народного говора Галлии, к литературному латинскому языку несколько похоже на отношение великорусского языка, потомка восточнопраславянского народного говора, к языку церковнославянскому, являвшемуся в начале своего возникновения общеславянским литературным языком конца праславянской эпохи. Но все же эта аналогия неполная. Во-первых, французский язык гораздо сильнее отличается от латинского, чем русский от церковнославянского. В таких французских словах, как singe, ennemi, droit, voire, eau, haut, sauvage, трудно уже узнать их латинские прототипы simia, inimicus, directus, videre, aqua, altus, silvaticus, а в отношении грамматики французский язык представляет картину, совершенно и в корне отличную от латинского. Между русским и церковнославянским различия не так велики. Фонетические различия в большинстве своем были сглажены приспособлением церковнославянского языка к русскому произношению, и те немногие различия в этой области, которые еще сохранились (например: нощь - ночь, вижду - вижу, злато - золото, брЬгъ - берег, млЬко - молоко, растъ -рост, ленъ - лён, осмь - восемь), настолько невелики, что не мешают свободному отождествлению церковнославянских слов с соответствующими русскими. В области грамматики русский язык утратил много форм, имеющихся в церковнославянском (ср. например, церковнослав. ведохъ, веде, ведаете, ведоша; глаголаше, глаголаху; жено! рабе! учителю! сынови, людiе, словесе и т.д.), но в общем сохранил те же принципы грамматического строя, что и церковнославянский язык.
В силу этих обстоятельств введение церковнославянских элементов в русский язык производится с гораздо большей легкостью, чем введение литературно-латинских элементов во французский. Французский язык не может так свободно дублировать чисто французские слова соответствующими латинскими, как это делает русский язык, например заменяя русские слова золото, берег церковнославянскими злато, брегисключительно из стилистических соображений, для придачи речи торжественно-поэтического оттенка. Часто французский язык бывает вынужден вводить латинское слово, чтобы заполнить пробел французской грамматики: так, например, в этом языке нет средств, чтобы образовывать прилагательные от существительных, и там, где такое образование необходимо, приходится просто вводить соответствующее латинское прилагательное (например: aquatique, maritime, digital, feminin вместо d'eau, de mer, de doigt, de femme и т.д.). Но такие слова не ассоциируются ни с какими особыми стилистическими оттенками. Вообще можно сказать, что слова, заимствованные из латинского литературного языка, сливаются с общим чисто французским словарным запасом гораздо менее органически, чем церковнославянские слова с великорусским словарным запасом [24]. Таким образом, русский литературный язык в отношении использования преемства древней литературно-языковой традиции стоит, по-видимому, действительно особняком среди литературных языков земного шара [25].
VII
Особые свойства литературного языка как прямого продолжателя староцерковнославянской традиции должны бы придать ему и соответствующее этим свойствам культурно-историческое значение. Так как староцерковнославянский язык, как мы видели выше, был по своему замыслу общеславянским литературным языком конца эпохи праславянского единства и так как за исключением русского литературного языка ни один из славянских языков не сохранил непрерывной преемственности церковнославянской традиции, то естественно было бы русскому литературному языку стать языком культурных и деловых сношений между отдельными славянскими народами. Для этого необходимо было бы прежде всего введение обучения русскому языку в качестве обязательного предмета во все средние и технические учебные заведения славянских стран. Однако до сих пор это было сделано только в одной Болгарии. В прочих славянских странах мы ничего подобного не наблюдаем, и даже теперь, после мировой войны, русский язык изучается в Германии ив Англии, пожалуй, больше, чем в получивших политическую независимость славянских государствах. На разных славянских конгрессах теперь принято, чтобы каждый оратор говорил на своем родном языке (или в крайнем случае по-французски!), что, конечно, отнюдь не способствует взаимопониманию, так как славянские литературные языки отличаются друг от друга гораздо сильнее, чем соответствующие народные языки.
Таким образом, в силу разных политических и исторических причин русский литературный язык в настоящее время не может стать орудием междуславянского общения, несмотря на то, что по своей природе имел бы для этого все данные. Зато в силу других, опять-таки историко-культурных причин русский язык фактически является и будет являться орудием культурного, политического и делового общения между народами России - Евразии. До революции русский язык был единственным официальным государственным языком для всей территории Российской Империи.
При советском строе целый ряд областей России с нерусским коренным населением были признаны автономными и в некоторых из этих областей права официального государственного языка получил местный нерусский язык, причем для некоторых
народов, прежде вовсе или почти совсем не имевших письменности, пришлось создавать и письменность, и новые литературные языки (на основе народных говоров). Рядом с этими местными официальными языками продолжает, однако, существовать и язык русский, являющийся и в настоящее время общим официально-государственным языком всего СССР. Конечно, трудно предугадать, как сложится в дальнейшем история отдельных , возникших при советском строе автономных областей и республик, все ли они окажутся одинаково жизнеспособными и долговечными. Но следует думать, что если не все, то большинство тех нерусских литературных языков, которые за время образования упомянутых автономных областей и республик получили права официальных языков, останутся существовать и будут развиваться дальше. Таким образом, в результате революции число литературных языков в России значительно увеличится. Однако русский литературный язык от этого не утратит своего культурного и государственного значения. Не говоря уже о том, что он остается сейчас общим государственным языком всего Союза Советских Социалистических Республик и останется таковым и впредь, независимо от того, какие перемены произойдут со временем в государственной конструкции и строе этого Союза, можно с уверенностью утверждать, что он останется и языком культурного и делового общения между представителями разных народов, входящих в состав России - Евразии. Образованный зырянин будет всегда говорить с образованным грузином именно на русском литературном языке. Мало того, если литературные языки народов России - Евразии будут развиваться естественно [26], все они неизбежно испытают на себе сильное русское влияние. Это так же естественно, как то, что и соответствующие народно-разговорные языки подвергаются, правда в разной степени, русскому влиянию. Те из инородческих литературных языков, которые возникли недавно и выросли главным образом за время революции, формируются преимущественно на переводах с русского и, таким образом, естественно примыкают к русской литературно-языковой традиции совершенно так же, как в свое время предок русского литературного языка - староцерковнославянский язык, формировавшийся на переводах с греческого, примкнул к литературно-языковой традиции греческой. Но даже и те из нерусских литературных языков России - Евразии, которые имеют за собой многовековое самостоятельное литературное преемство (например, грузинский) или опираются на традицию не менее древнюю, но чужую (например, на арабскую, как татарский), уже испытали и продолжают испытывать влияние русского литературного языка благодаря тем же массовым переводам с русского и живому общению соответствующих интеллигентных кругов с русскими. Во всех литературных языках народов России - Евразии неминуемо появляется и еще появится масса новых слов, созданных по образцу соответствующих русских, масса словесных оборотов, дословно воспроизводящих русские, не говоря уже о том, что неизбежно проникают в эти языки и прямо отдельные русские слова или иностранные слова в русской передаче. Таким образом, русский литературный язык в пределах разноязычного евразийского мира играет и будет играть роль мощного очага литературно-языковой традиции. Существует сейчас и будет существовать впредь зона литературно-языковой радиации русского языка, подобная таковой же зоне греческого, латинского и т.п. языков. Радиация эта сказывается в определенной организации словарей и фразеологии литературных языков соответствующей зоны. В свое время церковнославянский язык возник в зоне радиации греческого, примкнул к греческой традиции и, будучи для своей эпохи общеславянским литературным языком, мог позднее путем преемства традиции дать начало новым славянским литературным языкам; но это преемство сохранил один только русский
язык, который ныне сам становится очагом радиации для новой зоны, уже не славянской, а евразийской.
В связи с этим хотелось бы сказать несколько слов и о русском алфавите.
Выше мы уже говорили, что так называемая кириллица возникла на основе греческого заглавного алфавита (с присоединением нескольких букв, взятых в сильно измененном виде из так называемой глаголицы). Этот алфавит претерпел в дальнейшем довольно значительные изменения, из устава превратился в полуустав, потом в скоропись. Наконец, при Петре тот же алфавит превратился в гражданский шрифт путем приближения начертания букв к латинице, и этот гражданский шрифт, подвергшись еще целому ряду мелких изменений в течение XVIII и первой половины XIX века, наконец принял тот вид, в котором он существует и поныне. Нельзя сказать, чтобы этот шрифт вполне был приспособлен к звуковому составу русского языка, к тем звукопредставлениям, которые живут в русском языковом сознании [27]. Но все же благодаря долгому применению гражданская кириллица плотно пригналась к русскому языку и вошла в систему языкового сознания грамотных русских.
Мы сказали выше, что русский литературный язык благодаря ряду исторически сложившихся обстоятельств стал очагом литературно-языковой радиации для целой зоны литературных языков Евразии. Обычно такая литературно-языковая радиация связана и с радиацией алфавита: так, греческий алфавит, возникший сам из финикийского, в древнее время породил латинский, позднее - готский и оба церковнославянские (глаголицу и кириллицу), латинский же послужил основой для графических систем европейских языков. То же явление наблюдается в настоящее время и с русским алфавитом. Таким образом, для культурной роли русского алфавита важно не только то, насколько он приспособлен к русскому языку, но и то, насколько на его основе можно построить алфавиты для других языков Евразии. И следует признать, что в этом отношении русский алфавит представляет громадные удобства и приспособлен для такой роли гораздо больше, чем какие-либо другие алфавиты Европы, Евразии и Азии. Для того чтобы построить новый алфавит на основе старого, приходится, во-первых, снабжать отдельные буквы подстрочными и надстрочными знаками (например, во французском языке é, è, в немецком - ä, ö, и и т.д.), во-вторых, использовать некоторые «лишние» буквы старого алфавита, придавая им особое значение (ср., например, латинское у, использованное в каждом европейском алфавите в другом значении), и, наконец, вводить совершенно новые буквы (например, w, первоначально чуждое латинскому алфавиту). Над русским алфавитом все эти манипуляции производить гораздо легче, чем над каким-либо другим. Этот алфавит почти не имеет букв, уже снабженных подстрочными или надстрочными знаками (в противоположность, например, арабскому алфавиту, где большинство букв уже снабжены одной, двумя или тремя подстрочными или надстрочными точками); большинство русских букв не выходят за пределы строчки ни вверх, ни вниз (в противоположность, допустим, латинскому алфавиту с его t, d, b, f,p, q, h, k, l, у). Это значительно облегчает создание новых букв путем снабжения старых надстрочными и подстрочными точками, черточками, крючками и проч. Число «лишних букв», могущих быть использованными в новом значении для нового алфавита, в русском алфавите довольно велико (v, е, i, ъ и т.д.), особенно если принять во внимание и буквы, существовавшие в церковной кириллице, но не вошедшие в гражданскую («зЬло», «юсы», восмеркоподобное у, омега и т.д.). Самое число букв с реальным звуковым значением настолько велико, что добавлять новые
знаки или комбинированные начертания к русскому алфавиту приходится гораздо меньше, чем, например, к латинскому, не имеющему букв для звуков ш, ж, ч, х и т.д.
Наконец, благодаря самой истории русского гражданского шрифта, возникшего путем приспособления церковной кириллицы (представляющей стилизованное видоизменение греческого алфавита) к начертаниям латиницы, к русскому алфавиту можно по мере надобности присоединять отдельные греческие и латинские буквы, почти не нарушая общего графического стиля [28]. Таким образом, по своей гибкости и приспособляемости к звуковой системе разнообразнейших языков русский алфавит занимает совершенно исключительное положение.
Естественно поэтому, что целый ряд недавно возникших нерусских литературных языков Евразии использовали для создания национального алфавита именно русский гражданский шрифт. Некоторые из этих языков по самому свойству своей фонетики допускают простое применение русского алфавита без всяких изменений (например, мордовский язык, особенно в своем эрзянском наречии). Другие (например, чувашский, черемисский, вотский, зырянский) применяют русский алфавит с видоизменениями и с добавлением новых букв. В качестве естественной основы для национальных алфавитов нерусских литературных языков Евразии русская гражданская кириллица неизбежно конкурирует с другими алфавитами. Некоторые из этих других алфавитов имеют все основания для того, чтобы уцелеть.
Так, грузины имеют свой национальный алфавит, освященный более чем тысячелетней исторической традицией и прекрасно приспособленный к грузинскому языку; конечно, о замене его каким-либо другим не может быть и речи, и, мало того, этот грузинский алфавит, естественно, должен стать основой письменности и для мегрельского и сванского языков - ближайших родичей грузинского [29].
Буддисты Евразии пользуются особыми алфавитами, восходящими к древнеуйгурскому, который в свою очередь происходит от арамейского алфавита, занесенного в Монголию несторианскими миссионерами. Эти «монгольские» алфавиты в общем очень хорошо приспособлены к передаче звуков соответствующих языков, но зато чрезвычайно неэкономны и неудобны с типографской точки зрения. У бурят с этим алфавитом конкурирует другой, созданный на основе русской гражданской кириллицы, и следует думать, что при дальнейшем развитии и интенсификации национальной письменности такой, созданный на основе кириллицы национальный алфавит вытеснит из употребления алфавиты монгольско-уйгурского типа не только у бурят, но и у калмыков, а может быть, и у самих монголов.
Гораздо сложнее вопрос о национальных алфавитах некоторых мусульманских народов Евразии. До сих пор эти народы пользовались для своей письменности арабским алфавитом. Но этот последний является одним из наименее совершенных алфавитов Передней Азии, и приспособление его к передаче звуков отдельных языков (например, кабардинского, чеченского и др.) связано с громадными трудностями. Это обстоятельство сильно тормозило развитие письменности у названных народов. Тем не менее эти народы до сих пор упорно держались арабского алфавита. Объяснялось это религиозными соображениями и известным предубеждением мусульманских народов, готовых во всем подозревать попытки
насилия над их религиозными убеждениями. Но в этом отношении мусульманский мир теперь переживает значительные изменения: отвращение ко всякому продукту немусульманской культуры, диктовавшееся сначала фанатизмом и заносчивостью победителей, а потом - инстинктом национального самосохранения порабощенных, теперь постепенно исчезает и сменяется стремлением извне заимствовать средства и методы национального самоутверждения. При этих условиях неуклюжий и неудобный арабский алфавит вряд ли способен долго сохранять свое господствующее положение среди мусульман-неарабов. А из всего предыдущего явствует, что исторически наиболее естественной и технически наиболее удобной основой для национальных алфавитов мусульманских народов Евразии является гражданская кириллица. Однако это наиболее естественное решение до сих пор оказывалось неприемлемым: попытки составить национальный алфавит на основе гражданской кириллицы встречались мусульманами недоверчиво и истолковывались как покушение на национальную самобытность, как прием русификации. Поэтому за последнее время избран был другой путь, именно - составление национальных алфавитов для мусульманских народов на основе латинского шрифта. Большинству мусульман Евразии латинский алфавит совершенно незнаком; поэтому, когда им предлагают азбуку для их языка, составленную на основе латиницы, азбука эта в их сознании не ассоциируется ни с какой другой и воспринимается как совершенно особая, специально для их языка изобретенная. Это обстоятельство сообщает алфавиту, составленному на основе латиницы, преимущество перед алфавитом, основанным на кириллице, так как этот последний, ассоциируясь с русским, воспринимается как видоизмененный русский алфавит: если против алфавита, основанного на кириллице, приверженцы арабского письма всегда могут выставить обвинение в том, что этот алфавит являетсяде средством русификации, то против алфавита, основанного на латинице, такого обвинения выставить невозможно. Поэтому мы видим, что новые алфавиты, основанные на латинице, в настоящее время вводятся в целом ряде автономных республик с мусульманским коренным населением (в Башкирской, в Азербайджанской республиках, в Кабардинской, Балкарской, Карачаевской, Чеченской и Адыгечеркесской автономных областях). Трудно предсказать, как дело пойдет дальше, но пока эти, основанные на латинице алфавиты как будто успешно конкурируют с арабским. Явление это, конечно, нельзя не признать уродливым. Ведь сам по себе латинский алфавит хотя и удобнее арабского, но все же настолько убог и неудобен, что даже большинство романо-греческих народов лишь с трудом приспособили его к своим языкам (вспомним хотя бы те орфографические фокусы и ухищрения, к которым приходится прибегать английскому и французскому языкам!). Поэтому неромано-германские народы принимают для своих языков латинский алфавит только в тех случаях, когда они так или иначе вынуждены изучать один из романо-германских языков, т.е. когда они попадают в духовную или материальную зависимость от какого-нибудь романо-германского народа (в силу аннексии, колонизации или при принятии одного из романо-германских вероисповеданий), тогда принятие латинского алфавита, несмотря на все убожество этого алфавита, является целесообразным, ибо позволяет детям в школе вместо двух алфавитов изучать один. В упомянутых выше мусульманских советских республиках и автономных областях этих условии нет: слава Богу, ни одна из этих республик и областей не завоевана каким-либо романо-германским народом, так что ни в одной из них ни народным массам, ни детям в школе не приходится изучать какого-либо романо-германского языка, пользующегося латинским алфавитом. Таким образом, единственным стимулом, понуждающим евразийских мусульман принять за основу своей письменности не кириллицу, а латиницу, является суеверная боязнь русификации [30]. Надо надеяться, что со временем обстоятельства изменятся: боязнь русификации имеет свои исторические причины, но с переменой характера русско-инородческих отношений основания этой боязни постепенно должны исчезнуть, а с ними вместе исчезнет и самая боязнь. Тогда станет психологически возможной, а следовательно, практически неизбежной замена противоестественного для евразийских мусульман латинского алфавита национальным алфавитом, основанным на гражданской кириллице, замена, подсказываемая историей, техническими удобствами и педагогической целесообразностью. С углублением национального самопознания, которое неизбежно должно привести все народы Евразии к сознанию кровного, психологического и культурно-исторического общеевразийского братства, к сознанию этнопсихологического единства Евразии как особого мира, гражданская кириллица перестанет быть для евразийских мусульман жупелом или символом русификаторских происков центрального правительства, а станет символом утверждения общеевразийской культурно-исторической индивидуальности в противоположность латинскому алфавиту, этому символу обезличивающего империализма романо-германской цивилизации и воинствующего общеромано-германского шовинизма, лицемерно прикрывающегося личиною «интернациональности» и «общечеловечности». Таким образом, весьма вероятно, что переход от арабского алфавита к латинскому, вызванный психологическими причинами чисто временного характера, окажется неокончательным и послужит только как бы трамплином для окончательного перехода мусульман Евразии к национальным алфавитам, построенным на основе гражданской кириллицы. Итак, русская кириллица играет роль основы для национальных алфавитов разных нерусских литературных языков России - Евразии. В настоящее время она сослужила уже эту службу христианским или частично христианизованным народам России - Евразии (кроме христиан Закавказья, имеющих свои собственные алфавиты совсем иного происхождения), а в будущем ей предстоит, может быть, сыграть ту же роль и для некоторых нехристианских народов. Зона радиации русской гражданской кириллицы совпадет, таким образом, с зоной радиации русского литературного языка.
VIII
Русский литературный язык есть общеславянский элемент в русской культуре и представляет то единственное звено, которое связывает Россию со славянством. Говорим «единственное», ибо другие связывающие звенья призрачны. «Славянский характер» или «славянская психика» - мифы. Каждый славянский народ имеет свой особый психический тип, и по своему национальному характеру поляк так же мало похож на болгарина, как швед на грека. Не существует и общеславянского физического, антропологического типа. «Славянская культура» - тоже миф, ибо каждый славянский народ вырабатывает свою культуру отдельно, и культурные влияния одних славян на других нисколько не сильнее влияния немцев, итальянцев, тюрков и греков на тех же славян. Более того, славяне принадлежат к различным этнографическим зонам.
Итак, «славянство» не этнопсихологическое, антропологическое, этнографическое или культурно-историческое понятие, а лингвистическое. Язык, и только язык, связывает славян друг с другом [31]. Язык является единственным звеном, соединяющим Россию со славянством. Мы видели, что по отношению к языку русское племя занимает среди славян совершенно исключительное по своему историческому значению положение. Будучи модернизированной и обрусевшей формой церковнославянского языка, русский литературный язык является
единственным прямым преемником общеславянской литературно-языковой традиции, ведущей свое начало от святых первоучителей славянских, т.е. от конца эпохи праславянского единства. Но, вглядываясь пристальнее в ту роль, которую играл церковнославянский язык в образовании русского литературного языка, мы замечаем одно любопытное обстоятельство: церковнославянская литературно-языковая традиция утвердилась и развилась в России не столько потому, что была славянской, сколько потому, что была церковной. Это обстоятельство чрезвычайно характерно для русской истории. Россия - Евразия - страна-наследница. Волею судеб ей приходилось наследовать традиции, возникшие первоначально в иных царствах и у иных племен, и сохранять преемство этих традиций даже тогда, когда породившие их царства и племена погибали, впадали в ничтожество и теряли традиции. Так, унаследовала Россия традицию византийской культуры и хранила ее даже после гибели Византии, унаследовала Россия и традицию монгольской государственности, сохранив ее даже после впадения монголов в ничтожество; наконец, унаследовала Россия и церковнославянскую литературно-языковую традицию и хранила ее, в то время как гибли один за другим древние центры и очаги этой традиции. Но любопытно при этом, что все эти унаследованные Россией традиции только тогда становились русскими, когда сопрягались с православием.
Византийская культура с самого начала была для русских неотделима от православия, монгольская государственность, только оправославившись, превратилась в московскую, а церковнославянская литературно-языковая традиция только потому и могла принести плод в виде русского литературного языка, что была церковной, православной.
Примечания
1. Точно хронологически фиксировать такие явления, разумеется, невозможно.
2. «Киевские листки» представляют собой небольшой (в семь листов) отрывок служебника по римско-католическому (западному) обряду, но на церковнославянском языке; написан этот памятник глаголицей, притом с чрезвычайно архаичным начертанием букв; по внешним признакам памятник относится к X веку. Наиболее характерной чертой языка этого памятника является замена староцерковнославянского щ (произносившегося первоначально как шт) через ц и сочетания жд через з: напр, обльцЬль (вм. обльщалъ), падазь (вм. падаждь). Это и дает право предполагать, что памятник этот написан чехом (мораванином): в чешском языке старославянским щ и жд действительно соответствуют ц, з (церковнослав. нощъ - чешек, noc, церковнослав. между - чешск. mezi и т.д.), а в X веке, т.е. в эпоху до падения слабых еров, чеху было даже трудно выговорить сочетание шт, жд, так что при чтении церковнославянского текста он должен был чем-то их заменить (остальные церковнославянские звуки и звукосочетания в то время для чеха трудностей не представляли). Ту же черту представляют и так называемые «Пражские листки» (отрывок богослужебного текста по восточному обряду) конца XI века - памятник уже несомненно чешского происхождения. Эти «Пражские листки», представляющие кроме указанной черты еще много других чехизмов, показывают, что в Чехии в свое время сложилась особая редакция церковнославянского языка. К сожалению, однако, церковнославянская традиция в Чехии вскоре захирела, так что «Пражские листки» являются памятником единственным в своем роде.
3. Следует заметить, что, хотя пользование кириллицей, а не глаголицей ясно указывает на непосредственное восхождение именно к древнеболгарской традиции, тем не менее некоторые древние памятники сербско-церковнославянского и русско-
церковнославянского языков сохранили следы сильного влияния так называемой македонско-церковнославянской литературы, писанной глаголицей.
4. Под влиянием этой новой струи южнославянского влияния произошли некоторые изменения уже установившегося в России произношения, притом, изменения в сторону восстановления исконного южнославянского произношения известных звуков. Так, с этого времени стали произносить жд в таких словах, как вижду, ограждение и т.д.; раньше в этих случаях в церковном языке произносили не жд, а ж (вижу, огражение) под влиянием русского народного языка.
5. В галицийских униатских церквях церковнославянский язык, по-видимому, ведет свое начало прямо от западнорусской церковнославянской традиции (с видоизменением в угоду украинскому произношению), но, кажется, тоже не без влияния общерусской.
6. Так, ы произносится как и, а е и Ь - как э, вместо я - всюду ья (свьят, тъяжко), кроме того, сербы заменяют сочетание ее через ев и часто смещают ударение.
7. Старообрядцы еще сохранили это различие, именно: произносят Ь так же, как и никониане, а е после согласных - как э.
8. Кроме указанных изменений в области произношения происходят некоторые изменения и в области словаря: так, даже при чтении богослужебных текстов слово живот заменяется словом жизнь; в новых молитвах или молитвенных формулах, вводимых в богослужение в XIX и XX вв., словарный состав уже не тот, который был прежде. Что касается до грамматики, то некоторые священнослужители за последнее время стали при чтении Св. Писания заменять формы двойственного числа формами множественного.
9. Особое положение занимал еще язык канцелярского делопроизводства. Некогда чисто русский, он со временем все больше и больше впитывал в себя церковнославянские элементы, остававшиеся чуждыми разговорному языку (вроде понеже, поелику и т.д.). Кроме того, и сам великорусский элемент канцелярского языка выступал в более архаичном виде, чем в разговорном. Таким образом, этот канцелярский язык в XVIII в. (да и позднее) не совпадал ни с литературным, ни с разговорным.
10. Без предварительной подготовки (лат.). - Прим.ред.
11. Оригинальное положение создается тем, что искусственные новые слова изобретаются главным образом для обозначения понятий отвлеченных или предметов высшей культуры, тогда как в обозначении предметов домашнего обихода, сельского хозяйства, ремесел и проч. искусственное словоизобретательство не прививается: таким образом, слов, заимствованных из немецкого, в нижних слоях словаря чешского литературного языка оказывается гораздо больше, чем в слоях верхних.
12. Об этих звуковых изменениях, приведших к распаду общерусского языкового единства, см. нашу статью (на немецком языке) в: «Zeitschrift fur slawische Philologie», 1924, I, особ, с 292 и сл.
13. За вычетом этих полонизмов словарное различие между малорусским и южновеликорусским народным языком оказалось бы не большим, чем различие между рязанским и вологодским. Следует особенно принять во внимание, что в южновеликорусских говорах есть очень много слов, не вошедших в русский литературный язык, но существующих в малорусском (хата, дивчина и т.д.).
14. Древнейшие памятники нижненемецкого языка восходят к началу IX в., а древнейшие памятники верхненемецкого - к середине VIII в.
15. Сказанное о крупных литературных языках Европы применимо и к менее крупным. Так, например, население Голландии говорит частью на нижнефранконском наречий немецкого языка, частью на языке фризском
(ближайшем родиче англосаксонского), литературный же голландский язык для всей Голландии - один.
16. Эта приверженность к церковнославянскому языку стоит в связи с некоторыми чертами народного характера южнорусов. Южнорусские писатели издревле отличаются особым выспренним риторическим пафосом, несвойственным северорусам: этот пафос находим и у древних проповедников-южан (Илариона, Кирилла Туровского - особенно по сравнению с новгородцами Лукой Жидятой и Иаковом-Иоанном), и у южнорусского паломника Даниила (в отличие от новгородского паломника Антония), он же отличает южнорусскую летопись от суходеловой новгородской; в новой литературе представителем того же специфически украинского пафоса является Гоголь. Естественно, что церковнославянская традиция находила в этом свойстве украинского литературного вкуса и дарования благоприятную почву.
17. Такие же соотношения наблюдаются и в других сторонах духовной культуры, в частности в музыке и живописи. Русская портретная живопись XVIII в. не имеет ничего общего с великорусской иконописью допетровского периода, но генетически связана с украинской иконописью XVII века и т.д. Украинизация великорусской духовной культуры началась при Алексее Михайловиче (вспомним роль киевлян в реформе Никона!) и явилась мостом к европеизации. Обстоятельство это чрезвычайно важное, ибо без этого моста украинизации европеизм вряд ли мог бы привиться на русской почве.
18. Мы констатируем этот факт, никого не осуждая. Было бы несправедливо приписывать вину в этом прискорбном факте уклонения украинского литературного языка от его естественного пути развития исключительно «щирым самостийникам». Виновато было также и русское правительство, проявившее в данном вопросе изрядную меру бестактности и создавшее своими немудрыми репрессивными мерами благоприятную обстановку для врагов России и русского племени.
19. Слово папа вовсе не является самостоятельным созданием детского языка, как это принято думать. Оно заимствовано. Старинному русскому языку оно было чуждо. В простонародный язык оно проникло только недавно из языка городских мещан, получивших его из языка более высших классов (исконно простонародны только тятя, батюшка). В языке же высших классов слово это имеется в двух формах: непосредственно заимствованной из немецкого папа (несклоняемое!) с ударением на втором слоге - форме, господствовавшей еще недавно в великорусском дворянстве; и в форме, заимствованной через польское посредство папа(склоняемое!), с ударением на первом слоге, господствовавшей в западно- и южнорусском дворянстве.
20. Вопрос осложняется тем, что некоторое количество калек с романо-германских литературных языков было образовано на русской почве и совершенно независимо от западнославянского влияния и что довольно большое число немецких, французских, голландских и т.д. слов проникло в русский литературный и разговорный язык и помимо польского посредства. Приходится с досадой констатировать, что история словаря русского литературного языка до сих пор чрезвычайно мало изучена.
21. Может быть, в русском литературном языке есть и слова, заимствованные непосредственно из чешского. Таким словом следует считать возможно слово набожный, незнакомое церковнославянскому языку, из которого русский почерпнул почти всю свою религиозную терминологию. Правда, слово это из чешского языка проникло еще и в польский: но ударение на первом слоге русского слова набожный говорит скорее в пользу прямого заимствования из чешского, без польского посредства.
22. Следует заметить, что линии, начертанные на этой схеме, в процессе развития языка постоянно сдвигаются. Благодаря этому слова, заключенные в отрезках АА', ББ', и ВВ', ГГ', имеют склонность к переходу в соседние рубрики. Многие из слов, которые во времена Пушкина еще могли употребляться в торжественной стихотворной речи (т.е. принадлежали к «типу чело»), теперь ощущаются как принадлежащие к «типу аще» (например, слово хлад) или употребляются в переносном и абстрактном смысле, т.е. перешли в «тип краткий» (например, слово страж). С другой стороны, слово намедни, являющееся в настоящее время исключительно простонародным, еще сравнительно недавно употреблялось и образованными русскими в разговоре (но не в письменной литературе), т.е. принадлежало к «типу жулик». Другие слова «типа жулик», наоборот, так сказать, «повышаются в чине» и становятся допустимыми и в письменной литературе без специальной стилистической мотивировки.
23. Значение церковнославянского преемства явствует хотя бы из следующего частного факта. В русском народном языке причастия как таковые не существуют. Некоторые старые причастия с чисто русским окончанием -чий окаменели в виде прилагательных (ходячий, стоячий, сидячий, лежачий, горячий, висячий, колючий, могучий, жгучий), но они уже не сознаются как причастия, утратили способность конструироваться как глагольные формы (например, уже не могут принимать прямого дополнения в винительном падеже) и почти утратили живую формальную связь с соответствующими глаголами (как о том свидетельствуют, например, случаи вроде вонючий, плакучий, дремучий, сыпучий, неминучий, летучий, кипучий с «неправильным» применением суффикса). Причастия русского литературного языка (ходящий, колющий, могущий и т.д.) по своему происхождению церковнославянские, и существование их в русском литературном языке зависит от церковнославянского преемства. Следует только попробовать обойтись без причастий, чтобы убедиться хотя бы на этом частном случае, как обеднел бы русский язык без преемства церковнославянской традиции.
24. Это относится, конечно, только к современному французскому языку. В более древние периоды своего существования французский язык гораздо свободнее и органичнее ассимилировал слова, заимствованные из латинского литературного языка, и некоторые такие слова остались в языке и поныне, причем ощущаются уже как чисто французские (noble, siecle, homme, grave и т.д.).
25. Быть может, нечто приближающееся к русскому языку в этом отношении представляет современный бенгальский литературный язык, основанный на санскритском литературном преемстве. Пишущий эти строки практически недостаточно знаком с этим языком, чтобы высказывать по этому поводу какие-либо суждения.
26. Под развитием естественным разумеем развитие автоматическое, без влияня посторонних (политических и иных) факторов, в противоположность неестественному или искусственному (регулятивному) развитию, совершающемуся под давлением определенных политических или национальных идеологий или правительственных мероприятий.
27. Русская фонетика основана на игре резких противопоставлений: противопоставления ударяемых гласных безударным и противопоставления мягких согласных твердым. Из этих двух фундаментальных противопоставлений первое на письме не выражается вовсе, а второе - лишь очень неполно, а порою и прямо неточно: например, отличие между томный и темный для языкового стоит в качестве согласных (тъ : ть), а на письме выражается качеством гласных (о : е). Нет в кириллице и знаков для некоторых существующих в языковом сознании звуков,
например, для j или для долгого мягкого ж, изображаемого то через зж (возжи), то через жж(жжет), то через жд (дождик), причем все эти три написания двусмысленны.
28. Есть еще один способ образования новых букв, именно: переворачивание старых: в русском языке таким способом была образована в XVIII веке буква э.
29. Но уже к абхазскому языку грузинский алфавит неприменим, хотя древняя культурная связь между Абхазией и Грузией подсказывала бы приспособление к этому языку именно грузинского алфавита.
30. Для некоторых мусульманских деятелей, впрочем, стимулом является еще и тот престиж, которым продолжает пользоваться все «европейское» в нашей провинциальной интеллигенции и полуинтеллигенции, знающих о европейской культуре больше понаслышке, а также ложное (навязанное общеромано-германским шовинизмом) представление об «интернациональности» и «общечеловечности» элементов романо-германской культуры.
31. Можно сказать, что славянство является «районом однопризнаковым», причем единственным признаком районирования является язык, между тем как каждый отдельный славянский народ входит совместно со своими неславянскими соседями в разные «многопризнаковые районы» (например, болгары - в балканскую этнографическую зону). О терминах «однопризнаковый» и «многопризнаковый» район см. работу П.Н. Савицкого в «Экономическом Вестнике», кн. III (Берлин, 1924), с. 242 и сл.
#23 | Павел Феориев »» | 25.02.2020 16:04 | ответ на: #22 ( Фокин Сергей ) »»
  
0
Далее Сергей пишет: "..... современный русский язык не является всеобъемлющим славянским языком. Да, он красив. Да, он богат. Но он - всего лишь подмножество другого, более объёмного языка. Языка, который сейчас остался исключительно в Украине. Причём, именно в западной её части.

ДЕБИЛИЗАЦИЯ НАРОДОВ НАЦИОНАЛЬНЫМИ ЯЗЫКАМИ


Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU