Великая?..Безкровная?...Русская?

Открытка 1917-го.
Великая?...Безкровная?...Русская?...

Очерк о февральском перевороте 1917 г., публикацию которого мы сегодня начинаем, написан был десять лет назад: к 90-летию рокового события.
Вышел он в трех номерах газеты «Русский вестник» (2007. №№ 3-5).
В том же году вышло еще две моих книги, так или иначе связанные с теми событиями.
Это первый том посвященного Г.Е. Распутину «расследования», называвшийся «Наказание Правдой», целиком посвященный массированной акции создания сфальсифицированных исторических источников о Царском Друге, к которому приступили сразу же после переворота. Душой этого действа стала Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства
Второй книгой стал сборник о Державной иконе Пресвятой Богородицы, явление Которой ознаменовало, как известно, это роковое событие. С отрывками из вступительного очерка к нему читатели моего ЖЖ только что смогли познакомиться:
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/186195.html

Что же касается очерка «Великая? Безкровная? Русская?», к которому сегодня мы обращаемся, то четыре года спустя после его появления, в 2011-м, он (с исправлениями и дополнениями) был переиздан в малотиражном моем сборнике «Ждать умейте!»
Все три книги («Наказание Правдой», а также сборники «Царица Небесная – Державная Правительница Земли Русской» и «Ждать умейте!») можно заказать по почте наложенным платежом, позвонив по телефону: 8-985-426-97-86

Серей Фомин

Исполняется 100 лет февральской «великой безкровной революции», а в действительности – клятвопреступного бунта 1917 года.

Вот так-то и не стало нас на карте…
Коль жить невесело – с тех дней спроси!
Цветная жизнь была – а в черно-белом марте
Царя отняли у Руси.

Как ни мешайте на палитре краски,
Как ни усердствуйте – все черно-белый вихрь
Ходить кругами будет в страшной пляске,
О мастера дорог кривых.

Наталия ГАНИНА.

Да, что бы ни говорили, именно тогда, сто лет назад начался наш полет в бездну, не прекратившийся и до сих пор…

Государь Николай Романов

КРУГОМ ИЗМЕНА И ТРУСОСТЬ, И ОБМАН!
СТЫД И ПОЗОР!


КРУГОМ ИЗМЕНА И ТРУСОСТЬ, И ОБМАН! СТЫД И ПОЗОР!

КРУГОМ ИЗМЕНА И ТРУСОСТЬ, И ОБМАН! СТЫД И ПОЗОР!
КРУГОМ ИЗМЕНА И ТРУСОСТЬ, И ОБМАН!

Эти слова Царя-Мученика из Его дневника 1-го и 2-го марта огнем горят и сегодня в небе России…
Предали все: дворяне и крестьяне, армия и гвардия.
И Русская Православная Церковь в лице ее иерархов, священников и прихожан, не оставалась в стороне…
По словам о. Павла Флоренского, из его письма от 23 июня 1917 г. архиепископу Антонию (Храповицкому), прежнюю Церковь сменила новая – хамократическая.
Да и какая иная приличествовала режь-публике временщиков (такое определение дал возникшему на Имперском пепелище государству иеродиакон Гефсиманского скита Евфимий)?
«Николай Романов отдает корону своим победителям». Плакат 1917 г.



С насильственным уничтожением Самодержавия в России (видимой Константиновой Империи) завершалась и Константиновская эпоха Вселенской Церкви, начавшаяся с тех пор, как Господь наш Иисус Христос, Истинный Царь Царей, вписался в Римскую власть.

И дух суровый византийства
От Русской Церкви отлетал.

Анна АХМАТОВА.

Напоминанием об утраченном (укором нашей совести) и о том, что возвращение всё еще возможно, – является Державный образ Пресвятой Богородицы. Вот почему одни чтут эту икону особо, а другие (за невозможностью убрать этот «укор Свыше» с глаз долой) пытаются, где удастся, «забыть».
Пасхальная открытка 1917 г.

Пасхальная открытка 1917 г.

Безспорно, были и разрушители Российской Империи по определению – народ-богоубийца, всыновившийся диаволу (Мф. 27, 25), закваска мiровых катаклизмов, а также его извечные подручные: масоны, ростовщики-банкиры, вольнодумцы, безбожники-атеисты, либералы, коммунисты, социалисты и революционеры всех мастей.

.Еврейское революционное знамя с надписью на идише: «Долой царскую Конституцию! Да здравствует демократическая республика!»

И всё же не следует забывать: разрушители не преуспели бы, если бы мы сами не открыли им ворота…
Вспомним в связи с этим слова хора пришлых людей из первого действия оперы М.П. Мусоргского «Хованщина»:

[I]Ох ты, родная матушка Русь, нет тебе покоя, нет пути,
грудью крепко стала ты за нас, да тебя ж, родимую, гнетут.
Что гнетет тебя не ворог, знай, чужой, непрошенный,
а гнетут тебя, родимую, все ж твои робята удалые…



Потому-то всё и свершилось слишком быстро и легко. Еще В.В. Розанов говорил о том, что Россия слиняла в три дня.

С Россией кончено… На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!

Максимилиан ВОЛОШИН.

Всё это мы прошли?.. Проходим?.. Или это нам всё еще предстоит?..
Пусть каждый поразмыслит над всем сказанным, пусть прочтет последующий текст, обдумает содержащиеся в нем малоизвестные, а то и вовсе неведомые факты и сам – наедине с собственной совестью – решит, как ему дальше жить со всем этим, что ему делать…

Мы, дети страшных лет России,
Забыть не в силах ничего.

Александр БЛОК.

Заговор висельников (начало)
Общий вид Таврического дворца, в котором заседала Государственная дума. Снимок из журнала «Нива».

Видимым центром противоправительственного, антирусского заговора была Государственная дума Российской Империи, члены которой именовали себя, тем не менее, не иначе как «последним оплотом порядка». «Тут был, – по словам известного адвоката Н.П. Карабчевского, – центр, гвоздь Синая и таинственные еще пока, под облачной завесой, скрижали “нового завета”». По мнению же М.М. Пришвина, сие учреждение представляло собою «жерло вулкана».
Всё это верно, если иметь в виду лишь видимое место действия. Историки уже давно пришли к выводу: «Вопреки послефевральскому мифу о “руководящей роли” Думы в перевороте, политики осознавали, что в реально сложившихся условиях она не является ни инициатором, ни лидером стихийного массового выступления» (И.Л. Архипов).
Зал заседаний Государственной думы.


Да, не на площадку народного райка следует смотреть, а, прежде всего, на конкретных людей прямого действия (политиков, общественных и военных деятелей), а за ними попытаться разглядеть руководящие ими, остающиеся в тени, реальные силы: носящий международный характер финансовый, промышленный и торговый капитал, диктующий свою волю в том числе и через масонские ложи. Инструмент и направляющая воля. Слуги антихристовы и его непосредственное окружение.

Истории потребен сгусток воль,
Партийность и программы – безразличны.
Максимилиан ВОЛОШИН.

По позднейшему (1939 г.) признанию одного из самых видных масонов России Н.В. Некрасова (секретаря Верховного совета Великого Востока народов России), «в момент начала Февральской революции всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства – сперва Временного комитета Государственной думы, а затем и Временного правительства. Во всех переговорах об организации власти масоны играли закулисную, но видную роль. […] В формировании состава Временного правительства масоны принимали деятельное участие и оказали большое влияние, так как они сумели проникнуть во все организации, участвовавшие в формировании правительства».

Николай Виссарионович Некрасов (1879–1940). Рисунок Ю.К. Арцыбушева.


Выступая на втором после возобновления работы Государственной думы заседании 15 февраля 1917 г. (еще до переворота), Керенский призывал депутатов: «…Если вы вспомните историю власти за эти три года, вы вспомните, как много здесь говорилось о “темных силах”; и эти разговоры о темных силах создали союз юных наивных мечтателей с политическими авантюристами. И вот эти “темные силы” исчезли. Исчез Распутин! Что же, мы вступили в новую эпоху русской жизни? Изменилась ли система? Нет, не изменилась, она целиком осталась прежней…»
Это полное цинизма заявление со всей очевидностью показывает истинные цели участников травли Г.Е. Распутина: не он им был нужен, нужна была голова Царева, при жизни Покровского старца до которой было не дотянуться.
Но продолжим откровения Керенского, обозначившего в своем выступлении с думской трибуны ближайшие цели заговорщиков:
«…Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят! Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем, что отсюда подчеркивается, что вы хотите бороться только “законными средствами”?! (В этом месте Милюков перебил меня, указав, что такое выражение является оскорблением Думы.) Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь – физического их устранения.
Председатель Думы в этом месте спросил, что я имею в виду. Я ответил: “…я имею в виду то, что свершил Брут во времена Древнего Рима”.

Александр Федорович Керенский.


Председатель Думы позднее распорядился об исключении из стенографического отчета о заседании моего заявления, оправдывающего свержение тирана. Когда мои слова передали Царице, Она воскликнула: “Керенского следует повесить!”
На следующий день или, быть может, днем позже председатель Думы получил от министра юстиции официальное заявление с требованием лишить меня парламентской неприкосновенности для привлечения к судебной ответственности за совершение тяжкого преступления против государства.
Получив эту ноту, Родзянко тотчас пригласил меня в свой кабинет и, зачитав ее, сказал: “Не волнуйтесь. Дума никогда не выдаст вас”».
Михаил Владимiрович Родзянко.



Рассмотрим реакцию на заявления Керенского властей. Со вторым заседанием Государственной думы, по словам главноуправляющего государственным здравоохранением Г.Е. Рейна, «совпало заседание Совета Министров. Припоминаю, что во время обсуждения какого-то дела входит камер-лакей (это было строжайше запрещено) и докладывает министру земледелия А.А. Риттиху о вызове его по телефону из Думы по важному экстренному делу. С разрешения Председателя, А.А. Риттих вышел из зала и, возвратясь через несколько минут, бледный, взволнованным голосом сообщил, что сейчас с думской кафедры Керенский произносит речь. Обратившись к министерским местам, этот оратор говорил приблизительно следующее: “Теперь мы будем обращаться не к вам, а к Тому, Кто вас назначил, и будем говорить не словами, а действиями”.

Александр Александрович Риттих (1868–1930) – последний министр земледелия Российской Империи.

Выслушав принесенное А.А. Риттихом известие, большинство Членов Совета настаивало на том, чтобы Председатель возбудил против А.Ф. Керенского судебное преследование за призыв к насильственному перевороту. Для этого, в виду депутатской неприкосновенности, необходимо было прибегнуть к перерыву занятий Государственной думы. По этому поводу подобные разъяснения были представлены присутствовавшим на заседании Государственным секретарем С.Е. Крыжановским.
Сергей Ефимович Крыжановский (1862–1936) – статс-секретарь Его Императорского Величества.


«Наибольшее хладнокровие, – вспоминал Н.В. Савич, – соблюдал Крыжановский, который, помню, говорил, что если бы послушались три дня назад и арестовали несколько десятков вожаков, в том числе несколько думцев, то ничего серьезного бы не произошло».

Сильно встревоженный, князь Н.Д. Голицын проявил безпримерную нерешительность. Он нашел нужным, предварительно принятия столь решительной меры, потребовать у председателя Думы подлинную, не процензурированную, стенограмму речи Керенского. Хотя многие Члены Совета и доказывали, что и без стенограммы можно установить наличие преступного посягательства в словах Керенского, который выступал в открытом заседании в присутствии членов Думы и многочисленной публики на хорах, но князь Н.Д. Голицын остался непреклонным. […]
Князь Николай Дмитриевич Голицын (1850–1925) – Председатель Совета Министров Российской Империи с 27 декабря 1916 г. по 27 февраля 1917 г.


По словам Н.В. Савича, «князь Голицын погиб вследствие недостатка инстинкта власти».

С своей стороны, [министр внутренних дел] А.Д. Протопопов, тоже не отдававший себе вполне отчета в сущности положения, не держал Председателя Совета Министров в должной мере в курсе внутренней политики и донесений Охранного отделения. Отсюда, очевидно, проистекал тот непонятный оптимизм, который князь Н.Д. Голицын сохранял чуть ли не до последних дней пребывания у власти. Даже резкий, оскорбительный для Правительства, отказ М.В. Родзянки в доставлении просимой стенограммы не изменил его примирительных настроений. В конце концов, речь Керенского не заставила его использовать имевшийся у него подписанный Государем Указ о перерыве заседаний Думы. Таким образом, Правительство еще раз, в исключительно серьезную минуту, расписалось в своей слабости.
То же повторилось в Совете Министров, когда немного позже обсуждалась речь Ф.И. Родичева, который, с присущей ему склонностью к громоносным эффектам, сравнил внутреннее политическое положение с тою эпохою, когда под Москвою сидел “Тушинский вор”… Столь же безучастно прошло и открытое революционное выступление Чхеидзе. Все ограничилось распоряжением по военной цензуре о воспрещении печатания этих резких ораторских упражнений. А между тем опубликование вслед за заседанием 15 февраля Высочайшего Указа о перерыве занятий Государственной думы и арест вожаков уже не оппозиции, а революционного заговора в лице Керенского, Чхеидзе, Родичева и других, мог бы произвести отрезвляющее впечатление и, быть может, предотвратить февральские и последовавшие за ними октябрьские дни…»
Эта попытка не удалась, как и несколько более ранняя, предпринятая по инициативе министра юстиции Н.А. Добровольского. Предварительно он прибег к консультациям со своими бывшими сослуживцами: депутатом IV Государственной думы А.А. Ознобишиным и прокурором Петроградской судебной палаты Л.А. Шульгиным. (Первый был, в свое время Гродненским предводителем дворянства, второй там же прокурором, оба были однокашниками по Императорскому училищу Правоведения. Сам Николай Александрович, напомним, был в то время Гродненским губернатором.)
«В последний день масленицы» 1917 г., стало быть, 12 февраля, писал А.А. Ознобишин, «после обеда Добровольский пригласил меня в кабинет для совещания. Оказалось, что правительство, сильно встревоженное все усиливающимся народным волнением и в особенности агитационною деятельностью левых думских ораторов, предположило принять энергичные меры и в первую голову хотело арестовать главных лидеров, начиная с истеричного Керенского, влево, всего около десяти человек. Добровольский просил меня, по старой нашей дружбе, высказать совершенно откровенно мое мнение. Мне показалось чудовищным посягнуть на депутатскую неприкосновенность вообще, а арест “кликуши” Керенского в частности казался мне нежелательным еще и потому, что арест окружил бы его ореолом мученичества и вызвал бы усиление народного волнения, тем более, что врачи психиатры несомненно признали бы Керенского нервнобольным и его пришлось бы из-под ареста выпустить, что только осложнило бы положение, поэтому следовало бы его прежде всего немедленно освидетельствовать.

Николай Александрович Добровольский (1854–1918) – последний Царский министр юстиции (с 20 декабря 1916 г.) и Генерал-прокурор Правительствующего Сената.


Добровольский наоборот считал арест Керенского и компании и содержание их в Петропавловской крепости единственною радикальною мерою, а на случай выхода революции на улицу заявил, что правительство готово дать самый решительный отпор и что пулеметы готовы. На мое возражение, что если арестовывать Керенского, Скобелева и Чхеидзе, то почему оставлять на свободе Милюкова, Родичева, Шингарева, Шульгина и графа Бобринского, усердно расчищающих путь к власти не только для себя, но и для Керенского, Скобелева, Чхеидзе и других, – Добровольский возразил, что Милюков, Шульгин и прочие названные мною депутаты являются все-таки монархистами и порядочными людьми, которые во время войны не допустят до открытой революции и что Протопопов, не смотря на свое личное нерасположение к Шульгину, графу Бобринскому и Милюкову, тоже высказался против их ареста. С ними всегда можно будет договориться, а с Керенским, Чхеидзе и Скобелевым никогда.
Прокурор Петроградской судебной палаты Шульгин высказался, как и я, вообще против ареста кого бы то ни было из членов Думы, полагая, что в происходящих событиях виноваты не одни лидеры, а все левые фракции Государственной думы и вообще ее нынешнее большинство, т.е. весь прогрессивный блок, а потому единственным справедливым способом воздействия он признал немедленный роспуск Государственной думы. Этот роспуск обезкуражил бы главных думских лидеров, лишил бы их возможности выступать с зажигательными речами от имени фракции или прогрессивного блока, стоящего за спиною, и облегчил бы возможность обезвредить особенно настойчивых агитаторов путем ареста, в качестве обычного гражданина, а не неприкосновенного члена Государственной думы.
Добровольский был явно недоволен мнением моим и мнением Шульгина. Он как бы предчувствовал, что Керенский скоро сменит его на посту министра юстиции и причинит непоправимый вред России, однако Добровольский был видимо поколеблен в своей решимости арестовать Керенского. И если Керенский в свое время, к сожалению, не арестовал Ленина, то Добровольский, отчасти по моей вине, к сожалению, не арестовал Керенского».
О подоплеке всего этого дела с предполагавшимися арестами заговорщиков рассказал думцу Н.В. Савичу директор Департамента полиции генерал Е.К. Климович. Правда, разговор этот имел место уже на борту одного из последних отправлявшихся из Новороссийска в изгнание пароходов с русскими беженцами «Св. Николай»…
На основе привлечения новых, но главным образом в результате переосмысления давно введенных в научный оборот документов, современными отечественными исследователями изучено имевшее место перед переворотом сотрудничество т.н. Прогрессивного блока Государственной думы с деятелями последнего Императорского правительства, являвшимися по сути пятой колонной тех, кто осуществил в 1917 г. в России государственный переворот.
Говоря о «наметившемся еще до переворота стремлении кабинета князя Н.Д. Голицына и лично премьера к соглашению с Прогрессивным блоком», петербургский историк С.В. Куликов приводит список т.н. «прогрессивной группы» в правительстве, в которую, по его мнению, входили: министр финансов П.Л. Барк, военный министр генерал М.А. Беляев, управляющий Министерством путей сообщения Э.Б. Войновский-Кригер, морской министр адмирал И.К. Григорович, министр земледелия А.А. Риттих, государственный контролер С.Г. Феодосьев и министр торговли и промышленности князь В.Н. Шаховской. Возглавлял ее министр иностранных дел Н.Н. Покровский.
За сохранение существующего строя, кроме министра Императорского Двора графа В.Б. Фредерикса, стояли А.Д. Протопопов, управляющий Министерством юстиции Н.А. Добровольский, управляющий Министерством народного просвещения Н.К. Кульчицкий, обер-прокурор Св. Синода Н.П. Раев и главноуправляющий государственным здравоохранением Г.Е. Рейн.
Премьер-министр князь Н.Д. Голицын, без каких-либо полномочий со стороны Государя, 25 февраля «выступил инициатором переговоров между Правительством и Думой». При этом от реальной работы им был фактически незаконно отстранен Г.Е. Рейн и всеми возможными способами устранялся А.Д. Протопопов.
Николай Николаевич Покровский (1865–1930) – министр иностранных дел (с 30 ноября 1916 г.)



На собранном премьер-министром частном заседании кабинета лидер «прогрессивной группы» Н.Н. Покровский высказался следующим образом: «Господа, по моему мнению, нам остался единственный выход: немедленно же всем отправиться к Государю Императору и молить Его Величество заменить всех нас другими людьми. Мы не снискали доверия страны, и, оставаясь на своих постах, ни в коем случае ничего не достигнем». Это означало «замену существующего кабинета “министерством доверия”», что по существу вело к «немедленному введению парламентаризма по рецепту Прогрессивного блока». С возражениями – при всеобщем одобрительном молчании – выступил один А.Д. Протопопов.
Александр Дмитриевич Протопопов (1866–1918) – министр внутренних дел Российской Империи.


Тем не менее, в вопросе уличных безпорядков, все министры были едины: им должна была быть «противопоставлена сила» и «решительные действия». Более осторожным был князь Н.Д. Голицын, старавшийся подчеркнуть грань между Думой и улицей и ратовавший «за достижение компромисса с оппозицией». О своем «полном желании» такого соглашения заявили почти все министры, кроме А.Д. Протопопова. Большинство министров высказалось в пользу принятия «всех мер, чтобы Дума продолжала работать», а также за то, чтобы «склонить Прогрессивный блок к примирению».
К переговорам с думцами члены кабинета приступили 26 февраля. Председатель Государственной думы М. В. Родзянко посетил премьер-министра князя НД. Голицына и военного министра ген. М.А. Беляева. Одновременно Н.Н. Покровский и А.А. Риттих на служебной квартире министра иностранных дел принимали В.А. Маклакова, Н.В. Савича, П.Н. Балашева и секретаря Думы И.И. Дмитрюкова.
В.А. Маклаков заявил, что необходима отставка «не отдельных министров, а всего кабинета». Новый кабинет должен быть составлен из «людей, пользующихся доверием страны». Во главе правительства должен был стать начальник Штаба Верховного Главнокомандующего генерал М.В. Алексеев. (Впоследствии рассматривалась и другая кандидатура на этот пост: генерал Н.В. Рузский.) Это была своего рода «либеральная диктатура» при фактическом введении парламентаризма в России.
При этом для составления кабинета генералу М.В. Алексееву В.А. Маклаков просил дать «срок самый короткий: три дня. А на три дня прекратите заседания Думы; в данной обстановке собрания Думы принесут только вред. Через три дня пусть новый кабинет явится перед Думой и изложит программу». Перерыв в работе Думы, по мнению Маклакова, был «совершенно необходим во избежание эксцессов: слишком много накопилось там горючего материала».
В ходе переговоров выяснилось, что министры готовы были дать много больше того, на что рассчитывали думцы. Если В.А. Маклаков вел речь о «министерстве доверия», то члены кабинеты готовы были на «ответственное министерство». «Единственным выходом» для них представлялось «немедленное формирование ответственного пред Государственной думой министерства» и «передача власти правительству, вышедшему из состава законодательных палат».
Вечером 26 февраля, собравшись у князя Н.Д. Голицына, министры, будучи уверенными, что выполняют пожелания, высказанные депутатами, с которыми они встречались днем, приняли решение о перерыве занятий Государственной думы. «Таким образом, – подчеркивают исследователи, – перерыв занятий Думы не только не имел репрессивного подтекста, но и находился в полном соответствии с политикой Н.Д. Голицына, направленной на достижение компромисса Правительства с Прогрессивным блоком» .
В течение следующего дня 27 февраля князь Н.Д. Голицын несколько раз связывался с председателем Думы М.В. Родзянко, заявляя: «Я больше не министр, я подал в отставку»; что его примеру последовали «все члены правительства». Родзянко сообщил об этом депутатам, приводя им слова премьера, якобы сказанные ему: «Мы уходим и поручаем все Государственной думе».
По словам депутата Думы Б.А. Энгельгардта, было «известно, что почти все министры подали в отставку, за исключением Протопопова и Беляева, о местонахождении которых ничего не известно». (Этим двоим впоследствии и отомстили за испытанный тогда страх. Беляеву же еще и за то, что 26 февраля он, по словам Ф.И. Родичева, «жег бумаги, секретные планы», чтобы те, как говорил генерал, «не достались немцам».)

«Хвосты» – очереди за хлебом под присмотром полиции. Запечатленные фотографом и в изображении карикатуриста.

Заговор висельников (окончание)


На первый взгляд, всё шло как по маслу. Однако «улица» (и те, кто невидимо стоял за ней) неожиданно спутали карты. Взбунтовались волынцы.

Вышедший из подчинения командования Волынский полк.


В этих условиях все те, кто был причастным к переговорам с министрами, оберегая свою репутацию, «дистанцировались от акции [перерыв занятий Думы], которую возбужденное общественное сознание квалифицировало как репрессивную».
Заслуги перед новым строем «прогрессивной группы» были оплачены. Эти министры «либо не арестовывались, либо вскоре после ареста освобождались. […]




…В борьбе с революцией Царское правительство потерпело полное поражение. Но перед тем, как уйти с политической арены, оно сделало все возможное, чтобы максимально облегчить появление на ней новой власти, родившейся в недрах Прогрессивного блока. В том, что данное утверждение лишено какой бы то ни было иронии, состоит, пожалуй, самый большой парадокс Февральского переворота» (С.В. Куликов).
Но далее о судьбе, которую уже после переворота готовил висельник Керенский со товарищи деятелям Императорского правительства.
Пока Керенский выступал 2 марта перед Советом, П.Н. Милюков в Екатерининском зале Таврического дворца обратился к народу: «Я только что получил согласие моего товарища А.Ф. Керенского занять пост министра юстиции в первом общественном кабинете, в котором он отдаст справедливое возмездие прислужникам старого режима, всем этим Штюрмерам и Сухомлиновым». (Кстати говоря, по свидетельству С. Мстиславского (Масловского) одновременно с одобрением пленумом Петросовета вступления Керенского на пост министра как бы «получал признание и самый кабинет».)
Одновременно с объявлением об амнистии 2 марта Керенский информировал депутатов Совета об арестах царских министров: «Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук. (Бурные аплодисменты и возгласы: Правильно)».
В тот же день вечером в речи в Екатерининском зале Таврического дворца перед солдатами и гражданами Керенский заявил: «Товарищи, в моем распоряжении находятся все бывшие председатели советов министров и все министры старого режима. Они ответят, товарищи, за все их преступления перед народом согласно закону (возгласы: безпощадно). Товарищи, свободная Россия не будет прибегать к тем позорным средствам борьбы, которыми пользовалась старая власть. Без суда никто подвергнут наказанию не будет. Всех будет судить гласный народный суд».



«Заявление Керенского о возмездии царским властям и о почете царским арестантам, – вспоминал Н.Н. Суханов, – произвело, несомненно, большой эффект и подняло настроение до энтузиазма».
Это вполне соответствовало настроением взбунтовавшихся толп.
В те дни к Думе все шли и шли возбужденные люди, требуя немедленного суда над пленниками новой власти. Да что там суда… «Да здравствует революция! Смерть арестованным!» – было написано на транспарантах.

5 марта в адрес министра юстиции была направлена телеграмма от крестьян: «Курагинское общее собрание протестует против выезда Николая Романова с супругой в Англию без суда ввиду доказанности [sic!] измены Отечеству. Комитет безопасности удивляется суду над Сухомлиновым, если допускаются исключения для глав, которые должны ответствовать больше. Конституционные гарантии для бывшего царя, нарушившего конституцию, недействительны. Призываем поддержать требования: предателя Николая с супругой безпристрастному Керенскому суду».
Ссыльные из Минусинска требовали: «Безпощадно душите гидру реакции во всей стране, дабы она не воскресла».
«Я знаю врагов народных и знаю, как с ними справиться», – не без пафоса заявляет на подобные «народные» волеизъявления Керенский.
Позднее один из делегатов Петросовета, выступая в защиту Керенского, так и говорил: «…Если бы, действительно, Керенский не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласия Исполнительного комитета, то что было бы тогда с этим министерством?.. Там был бы московский депутат Маклаков, но если бы это было так, разве были бы арестованы все лица, арестованные сейчас, и было бы сделано то, что сделал Керенский, наш Керенский?»
(Говоривший так, разумеется, не знал, что Керенский был лишь исполняющими руками тех, кто, оставаясь в тени, действительно был направляющей волей. И в этом смысле, если бы на место, занятое деятельным Керенским, был поставлен «смирный» Маклаков, член той же самой масонской ложи, то поступал он бы точно так же…)

Напомним первые шаги заговорщиков. Речь пойдет не о Думе, ибо не она была реальной движущей силой, прикрывая собою эту силу и мозговой центр, планировавший атаку на власть. Пусть и характеризовали потом аресты Царских сановников как «передачу Думе ее врагов».
Накануне переворота «массовых организаций ни у большевиков, ни у меньшевиков… не было, влияние тех и других было слабое. Не лучше обстояло дело и у третьей социалистической организации – у социалистов-революционеров», – так со знанием дела писал, оценивая создавшуюся в Петрограде к февралю 1917 г. ситуацию, человек хорошо информированный – один из лидеров партии эсеров (член ее ЦК), масон с 1909 г. В.М. Зензинов.
В такой обстановке, по свидетельству В.Б. Станкевича (1884–1969), поручика Царской армии, трудовика и масона, впоследствии члена исполкома Петросовета, в конце января месяца ему «пришлось в очень интимном кружке встретиться с Керенским. Речь шла о возможностях дворцового переворота».
Продолжающаяся война «не поколебала общей решимости покончить с безобразиями придворных кругов и низвергнуть Николая. В качестве кандидатов на престол назывались различные имена, но наибольшее единодушие вызывало имя Михаила Александровича, как единственного кандидата, обезпечивающего конституционность правления».
26 февраля, по словам В.М. Зензинова, «вечером на квартире у А.Ф. Керенского (на Тверской) по его приглашению состоялось совещание представителей некоторых левых общественных группировок и организаций. Такого рода совещания за последние недели (или вернее – дни) происходили несколько раз […]
Таких “информационных совещаний” в предфевральские дни было четыре; три совещания происходили на квартире у Горького (ни Керенский, ни я на них не были), это – четвертое и последнее – состоялось на квартире у Керенского. На нем присутствовали (я твердо помню), кроме А.Ф. Керенского, меня и пришедшего к концу совещания Н.Д. Соколова – Эрлих, Александрович и Юренев; возможно, что были также Знаменский и Березин, но я в этом не уверен. […]

Один из участников совещаний у Керенского – Константин Константинович Юренев (1888–1938),
Один из участников совещаний у Керенского – Константин Константинович Юренев (1888–1938), настоящая фамилия Кротовский. Член РСДРП с 1905 г., не раз арестовывался. Во время февральских событий примыкал к «межрайонцам», объединившихся вскоре с большевиками; был избран депутатом Петросовета. Активный участник октябрьского переворота, был председателем бюро Главного штаба Красной гвардии. В годы гражданской войны на военной и партийной работе. С 1921 г. – дипломат. Арестован по обвинению в шпионаже, участии и финансировании контрреволюционной организации и в попытке убийства Ежова. Расстрелян.

По идее и задачам совещание это должно было иметь важное значение – оно претендовало некоторым образом как бы на роль генерального штаба революции, который должен был принять весьма ответственные решения. […]
Мы (А.Ф. Керенский, Г. Эрлих и я) единодушно говорили о необходимости влиться в события, постараться воздействовать на движение, придать ему более определенный политический смысл и направление, добыть средства для создания техники по изданию листков».

Автор этих воспоминаний – Владимiр Михайлович Зензинов (1880–1953) – один из лидеров партии эсеров (член ее ЦК), масон с 1909 г.
Автор этих воспоминаний – Владимiр Михайлович Зензинов (1880–1953) – один из лидеров партии эсеров (член ее ЦК), масон с 1909 г.

Что касается описанного В.М. Зензиновым совещания, то на нем, по словам хозяина квартиры А.Ф. Керенского «организовано было информационное бюро, в которое входили представители думских фракций: меньшевики, большевики, междурайонные партии от эс-эров до н-сов. Это Бюро собиралось. Мы организовывали совещания. Безпорядки ожидались раньше».

В качестве комментария к последней фразе присовокупим мемуарную запись Анны Ахматовой: «А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена [sic!] на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: “В день Русской Революции”. […]

«В 6 часов вечера 26 февраля (старого стиля) на квартире у Керенского, – вспоминал другой современник (В. Чернолуский), – состоялось совещание представителей всех революционных организаций, носившее, по-видимому информационный характер. Когда был поставлен на обсуждение коренной вопрос, какой тактики держаться дальше, только один голос (если память мне не изменяет – представителя большевиков) требовал немедленной организации вооруженного восстания, все остальные находили его не отвечающим положению».
На совещании у Керенского мы… единодушно отметили исчезновение филеров, следивших за нами раньше, и учли это как отрадный признак» (В.М. Зензинов).
«Видя упадок настроений в рабочих массах, – писал, имея в виду воскресный день 26 февраля, Царский министр здравоохранения Г.Е. Рейн, – и опасаясь победы Правительства над смутою, “Тайные Силы” почувствовали необходимость принять решительные меры для скорейшего торжества задуманного ими дела. Все усилия были сосредоточены на войсках. Ночью с 26 на 27 февраля наиболее опытные и предприимчивые агитаторы проникли в казармы и сумели поднять настоящий солдатский бунт.


.Волынцы у Государственной думы.

Во имя этой задачи все средства оказались приемлемыми, а обещания безграничными. Говорилось и о быстром прекращении революционным правительством “кровавой бойни”, – и об обязательстве не посылать на фронт восставшие части Петроградского гарнизона (что и было официально закреплено затем распоряжением Временного правительства). Указывалось солдатам, что при слабости существующей власти не следует опасаться репрессий, доказательством чему служил пример 4-й роты Павловского полка, в которой зачинщики бунта не были расстреляны, как это требовалось по закону. Поддерживалось ли подстрекательство и денежными аргументами, пока еще точно не выяснено, но известно […], что касса тайных сил принимала немалое участие в подготовке революционного взрыва. Посулы и обещания упали на благодатную почву… […] Взбунтовавшиеся запасные батальоны вышли на улицу, и вместе с рабочими и чернью, которые вооружились из складов разгромленного ими арсенала, почувствовали за собою силу».
На следующий день, 27 февраля, был опубликован подписанный за два дня до этого, указ о роспуске Государственной думы. Дума этому приказу не подчинилась, положив начало государственному перевороту.

революция

Кем были эти хорошо законспирированные опытнейшие агитаторы, поднявшие войска, не удалось выяснить даже впоследствии, когда возникшее вскоре после переворота Общество изучения революции 1917 г. производило опрос среди непосредственных участников солдатского бунта. Член Военной комиссии Временного комитета Государственной думы С.Д. Масловский (Мстиславский), имея в виду выступление солдат-волынцев утром 27 февраля, отмечал впоследствии: «Кто вывел эту давшую сигнал к дальнейшему общему выступлению, роту – осталось, в сущности, неизвестным: опрос, произведенный в ближайшие дни Союзом офицеров республиканцев, дал шесть разных имен, “выведших Волынский полк”; решить твердо, какое из этих имен правильно, не представилось возможным».
Некоторое представление о том, как это порой происходило, дают воспоминания одного думца (Ф.И. Родичева), проводившего сразу же после переворота «успокоительную» пропаганду в казармах Петрограда: «…Я направился к выходу, а из прохода в сторону, в темноту прыснула довольно миловидная девушка… Вот она настоящая пропаганда где. Ну, где нашей пропаганде осилить пропаганду этими средствами. И неужели такие проникновения только теперь имели место?»

Государственный переворот


«27-го, – рассказывал А.Ф. Керенский, – меня разбудили в 8 часов и сообщили, что в Думе получен указ о роспуске и что восстал Волынский полк. О роспуске мне сообщил Некрасов; я побежал в Думу и с тех пор в продолжении 5 дней домой уже не возвращался».
«Не могу не отметить, – писал М.В. Зензинов, – что активную роль (чисто технически) сыграл в этот момент А.Ф. Керенский, который по получении в Думе указа о роспуске самовольно нажал звонок, созывавший всех депутатов на заседание. Собравшиеся по этому экстренному звонку депутаты объявили открытым “частное совещание членов Государственной думы” и решили созвать совет старейшин. Совет старейшин, собравшийся в экстренном заседании и ознакомившись с указом о роспуске, постановил: “Государственной думе не расходиться – всем депутатам оставаться на своих местах” (т.е. не разъезжаться из Петербурга)».
И в данном случае автору, считавшемуся, по словам Н.Н. Суханова, «рупором, энергичным (закулисным) помощником и верным оруженосцем» Керенского, можно верить, ибо далее Зензинов ссылается на солидный источник информации: «Передаю эту подробность со слов генерала А.И. Спиридовича, начальника секретной охраны Императора Николая II с 1906 г. по осень 1916, прочитавшего 14 марта 1952 года, незадолго до своей смерти, публичную лекцию в Нью-Йорке о “Февральской революции 1917 года” и впервые об этом факте сообщившего».
Днем 27 февраля председатель Государственной думы М.В. Родзянко отдал категорический приказ, чтобы находившийся в Таврическом дворце военный караул «не оказывал бы сопротивления и не пускал бы в ход оружие».

Этот приказ (напомним, отданный человеком военным) был доведен до начальника караула прапорщика 86-й пешей Вологодской дружины М.К. Медведеву в следующем виде: «охранять и поддерживать порядок словами убеждения и не прибегать ни в каком случае к действию оружием».
В два часа дня 30-тысячная революционная вооруженная толпа подошла к Думе. Начальник караула исполнил полученный приказ в точности: оружие не применял, отказавшись пропустить подошедших в здание. Один из штатских выхватил револьвер… Раздалось несколько выстрелов… Пролилась первая кровь «великой безкровной».
(В результате полученного ранения прапорщику (до призыва контролеру 1-го разряда Петроградской конторы Государственного банка) была ампутирована рука. Временным комитетом Государственной думы 4 апреля он был причислен к «жертвам революции» и ему выделили пособие в тысячу рублей.)

Перешедшие на сторону Думы войска с красным флагом идут по Невскому проспекту близ Аничкова моста.
Перешедшие на сторону Думы войска с красным флагом идут по Невскому проспекту близ Аничкова моста.

Вот как описывал впоследствии этот эпизод оказавшийся как раз в это время в думском лазарете один из депутатов (А.А. Ознобишин): «…Окна лазарета выходили в садик, со стороны главного подъезда; чрез открытые, как всегда, ворота железной решетки, отделяющей здание Думы от Шпалерной улицы, въехали два украшенных красными флагами грузовых, на которых находилось человек двадцать вооруженных людей, напоминающих рабочих. Остановив автомобили у думского подъезда, люди эти бросились на дежурившего у входа часового и разоружили его; из бокового флигеля Думы выскочил офицер, начальник караула, с остальными солдатами, но прежде чем растерявшийся офицер успел что-либо предпринять, он был дважды ранен и упал на землю; немногочисленный караул сопротивления не оказал и вооруженные люди проникли в здание Думы. Раненый офицер был внесен в думский лазарет; он оказался прапорщиком запаса, служил до призыва чиновником в Государственном банке, по политическим убеждениям был кадет».
Вскоре после выстрела в дверях появилась фигура Керенского. (Это он был «руководителем восставших солдат», призвав восставшие войска идти в Таврический дворец. Таким образом, один запрещал стрелять, а другой призывал революционные массы: типичная, привычная думцам, провокация.)
«…Начался томительно-мучительный для одних и возбуждающий для других подход войск к Думе, – так оценивал создававшуюся не без его активного участия ситуацию А.Ф. Керенский. – […] Я считал, что войска должны были подойти к Думе. Послал через товарища за Волынцами. […] Подошли войска; я увидел, что тут стоят в нерешительности, там стоят. Я решил с этим покончить. Подошел к ним и приветствовал их».
Поддержавшие переворот воинские части под красными флагами подходят к Таврическому дворцу.



«Граждане-солдаты, – прозвучал в морозном воздухе скрипучий голос Керенского, – приветствую вас, поднявших свое оружие в защиту прав народа и свободы!» Так пало средостение между толпами восставших солдат и рабочих и думцами-переворотчиками.
«Великая заслуга Керенского, определившего отношение к восставшим войскам, которые он горячо приветствовал и толкнул в определенном направлении», – заявил позднее думец и масон М.С. Аджемов.
Далее, по словам Керенского, он «предложил» мятежным солдатам «изобразить из себя 1-й караул. Тут произошла комическая сцена: мне пришлось их вести.
Когда войска подошли, то это было уже решительно для всех. Надо отдать справедливость и исторически признать заслугу, что в руководящих кругах Думы не нашлось попытки противодействовать совершившемуся. Ведь вначале предполагалась не революция, а переворот типа дворцового. Возможность такая была, но у тех, кто должен был это произвести, не хватило решимости; и, не решившись, натолкнулись на это. Психология была подготовлена. Они приняли для них менее приятное, но, во всяком случае, неизбежное».



Одновременно с проникновением в Таврический дворец революционной толпы было образовано и само мятежное правление.
Согласно воспоминаниям князя С.П. Мансырева, частное совещание депутатов в полуциркульном зале началось в четвертом часу 27 февраля. Решение об образовании комитета происходило «наспех» и именно в тот самый момент, когда из соседнего круглого зала были явно слышны «крики и бряцание ружей» прорвавшихся во дворец мятежных солдат.
Исследователи отмечают это вторжение в Таврический дворец вооруженных толп как переломный и решающий момент в «психологическом настрое» думцев (И.Л. Архипов).
Первое название органа переворотчиков – «Комитет членов Государственной думы для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями». (Это потом он стал называться Временным комитетом Государственной думы.)
Депутат М.М. Ичас вспоминал, что тогда «удивился такому длинному названию». Ему объяснили: «Это важно с точки зрения уголовного уложения, если революция не удалась бы».
Опытные интриганы понимали, что в случае чего рискуют своей головой, и пытались заранее подстелить себе соломку…



«Дума не рискнула сразу выдвинуть из своей среды полномочное временное правительство, – оценил ситуацию побывавший в Таврическом дворце 28 февраля сенатор профессор М.П. Чубинский, – и выбрала лишь комитеты “для сношения с народными организациями”.
За последним дело не стало: сейчас же создали явочным порядком “Советы рабочих депутатов”, и когда, спустя два дня, Дума все же образовала правительство из комиссаров (в которое по некоторым причинам не вошел никто из думских лидеров), а затем и временный совет министров, куда вошли уже лидеры, – было уже поздно: ставший в оппозицию к новому правительству совет рабочих депутатов стал выпускать от себя разные “приказы” и в том же направлении стали работать действующие его именем группы и подгруппы, причем все это стало группироваться в Таврическом дворце, захватывая там помещения и немедленно вступая в сношения с подходящими воинскими частями и депутациями, которые приходили изъявлять, что они отдают себя в распоряжение Государственной думы, и сразу же попадали в сферу агитации социалистической левой, сгруппировавшейся около совета рабочих депутатов».

Продолжение следует. http://sergey-v-fomin.livejournal.com/
Ещё по теме:
1. Чудо о сухих ветвях

Комментарии участника: Сергей И. (2)

Всего: 2 комментариявсе комментарии ( 3 )
  
#1 | Сергей И. | 26.02.2017 03:19
  
1
"Ударным костяком Красной армии, особенно в первый период, были мобильные каратель­ные отряды интернацио­налистов, безжалостные к чуждо­му им русскому населению. Они насчитывали около 300.000 бойцов (венгров, авст­рий­цев, поля­ков, чехов, финнов, прибалтов, китайцев и др.). Исследователь этого вопроса М. Бернштам пишет, что «это была денацио­нализированная и декласси­рован­ная человеческая прослойка, ... сорганизованная из воен­но­пленных и из люмпен-проле­тариата разных стран, нахо­дившегося в России на заработках», а также из «интерна­циональной социалистической интел­лигенции, оказавшейся в России или съехавшейся туда сразу после революции». По советским данным, в 1918 г. интер­националисты составляли 19 % Красной армии, в 1920 г. после всеобщей мобилизации населения – 7,6 % ("Вестник РХД". Париж, 1979. № 128)." (Назаров.)
  
#3 | Сергей И. | 26.02.2017 06:52 | ответ на: #2 ( Инна Ш. ) »»
  
0
"Героические латышские стрелки" погеройствовали в те годы. Героически подавляли восстания крестьян, не желающих отдавать хлеб подчистую, что грозило им голодом. Во время комендантского часа стреляли из винтовок в окна тех домов, где не были закрыты форточки. Это так, шалости по сравнению с их основной службой.Блестяще себя показали в ЧК. В Касимове вспыхнуло восстание и объявило этот город касимовской народной республикой. С лозунгом, как на Дону: "Мы за советскую власть, но без большевиков". На подавление послали взвод латышских стрелков под командой казака. Спасся казак, ускакав на коне да один латыш с винтовкой. Остальным, кто погиб в бою, повезло. Пленным хуже пришлось. Но каратели позднее отыгрались.
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU