Слава Богу За Всё!!!

Молитва алтарника

протоиерей Николай Агафонов

(Святочный рассказ)
В Рождественский сочельник после чтения Царских часов протодиакон сетовал:

- Что за наваждение в этом году? Ни снежинки. Как подумаю, завтра Рождество, а снега нет, - никакого праздничного настроения.
- Правда твоя, - поддакивал ему настоятель собора, - в космос летают, вот небо и издырявили, вся погода перемешалась. То ли зима, то ли еще чего, не поймешь.
Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор, робко вставил предложение:
- А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь дал нам снежку немножко.
Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на всегда тихого и безмолвного Валерия: с чего это он, мол, осмелел? Тот сразу заробел:
- Простите, отцы, это я так просто подумал, - и быстро юркнул в «пономарку».
Настоятель повертел ему вслед пальцем у виска. А протодиакон хохотнул:
- Ну Валерка чудак, думает, что на небесах, как дом быта: пришел, заказал и получил, что тебе надо.

После ухода домой настоятеля и протодиакона Валерка, выйдя из алтаря, направился в собор к иконе Божией Матери «Скоропослушница». С самого раннего детства, сколько он себя помнит, его бабушка всегда стояла здесь и ухаживала за этой иконой во время службы. Протирала ее, чистила подсвечник, стоящий перед ней. Валерка всегда был с бабушкой рядом. Бабушка внука одного дома не оставляла, идет на службу - и его за собой тащит. Валерка рано лишился родителей, и поэтому его воспитывала бабушка. Отец Валерки был законченный алкоголик, избивал частенько свою жену. Бил ее, даже когда была беременна Валеркой. Вот и родился он недоношенный, с явными признаками умственного расстройства. В очередном пьяном угаре Валеркин папа ударил его мать о радиатор головой так сильно, что она отдала Богу душу. Из тюрьмы отец уже не вернулся. Так и остался Валерка на руках у бабушки. Кое-как он окончил восемь классов в спецшколе для умственно отсталых, но главной школой для него были бабушкины молитвы и соборные службы.

Бабушка умерла, когда ему исполнилось 19 лет. Настоятель пожалел его - куда он, такой убогий? - и разрешил жить при храме в сторожке, а чтобы хлеб даром не ел, ввел в алтарь подавать кадило. За тихий и боязливый нрав протодиакон дал ему прозвище Трепетная Лань. Так его и называли, посмеиваясь частенько над наивными чудачествами и безтолковостью. Правда, что касается богослужения, безтолковым его назвать было никак нельзя. Что и за чем следует, он знал наизусть лучше некоторых клириков. Протодиакон не раз удивлялся: «Валерка наш - блаженный, в жизни ничего не смыслит, а в уставе прямо дока какой!»

Подойдя к иконе «Скоропослушница», Валерий затеплил свечу и установил ее на подсвечник. Служба уже закончилась, и огромный собор был пуст, только две уборщицы намывали полы к вечерней службе. Валерка, встав на колени перед иконой, опасливо оглянулся на них.
Одна из уборщиц, увидев, как он ставит свечу, с раздражением сказала другой:
- Нюрка, ты посмотри только, опять этот ненормальный подсвечник нам воском зальет, а я ведь только его начистила к вечерней службе! Сколько ему ни говори, чтобы между службами не зажигал свечей, он опять за свое! А староста меня ругать будет, что подсвечник нечищеный. Пойду пугану эту Трепетную Лань.
- Да оставь ты парня, пущай молится.

- А что, он тут один такой? Мы тоже молимся, когда это положено. Вот начнет батюшка службу, и будем молиться, а сейчас не положено, - и она, не выпуская из рук швабру, направилась в сторону коленопреклоненного алтарника. Вторая, преградив ей дорогу, зашептала:
- Да не обижай ты парня, он и так Богом обиженный, я сама потом подсвечник почищу.
- Ну, как знаешь, - отжимая тряпку, все еще сердито поглядывая в сторону алтарника, пробурчала уборщица.
Валерий, стоя на коленях, тревожно прислушивался к перебранке уборщиц, а когда понял, что беда миновала, достал еще две свечи, поставил их рядом с первой, снова встал на колени:
- Прости меня, Пресвятая Богородица, что не вовремя ставлю тебе свечки, но когда идет служба, тут так много свечей стоит, что ты можешь мои не заметить. Тем более они у меня маленькие, по десять копеек. А на большие у меня денег нету и взять-то не знаю где.
Тут он неожиданно всхлипнул:

- Господи, что же я Тебе говорю неправду. Ведь на самом деле у меня еще семьдесят копеек осталось. Мне сегодня протодиакон рубль подарил: «На, - говорит, - тебе, Валерка, рубль, купи себе на Рождество мороженое крем-брюле, разговейся от души». Я подумал: крем-брюле стоит двадцать восемь копеек, значит, семьдесят две копейки у меня остается и на них я смогу купить Тебе свечи.

Валерка наморщил лоб, задумался, подсчитывая про себя что-то. Потом обрадованно сказал:

- Тридцать-то копеек я уже истратил, двадцать восемь отложил на мороженое, у меня еще сорок две копейки есть, хочу купить на них четыре свечки и поставить Твоему родившемуся Сыночку. Ведь завтра Рождество.
Он, тяжко вздохнув, добавил:
- Ты меня прости уж, Пресвятая Богородица. Во время службы около Тебя народу всегда полно, а днем - никого. Я бы всегда с Тобою здесь днем был, да Ты ведь Сама знаешь, в алтаре дел много. И кадило почистить, ковры пропылесосить, и лампадки заправить. Как все переделаю, так сразу к Тебе приду.

Он еще раз вздохнул:
- С людьми-то мне трудно разговаривать, да и не знаешь, что им сказать, а с Тобой так хорошо, так хорошо! Да и понимаешь Ты лучше всех. Ну, я пойду.
И, встав с колен, повеселевший, он пошел в алтарь. Сидя в «пономарке» и начищая кадило, Валерий мечтал, как купит себе после службы мороженое, которое очень любил. «Оно вообще-то большое, это мороженое, - размышлял парень, - на две части его поделить, одну съесть после литургии, а другую - после вечерней».
От такой мысли ему стало еще радостнее. Но что-то вспомнив, он нахмурился и, решительно встав, направился опять к иконе «Скоропослушница». Подойдя, он со всей серьезностью сказал:

- Я вот о чем подумал, Пресвятая Богородица, отец протодиакон - добрый человек, рубль мне дал, а ведь он на этот рубль сам мог свечей накупить или еще чего-нибудь. Понимаешь, Пресвятая Богородица, он сейчас очень расстроен, что снега нет к Рождеству. Дворник Никифор, тот почему-то, наоборот, радуется, а протодиакон вот расстроен. Хочется ему помочь. Все Тебя о чем-то просят, а мне всегда не о чем просить, просто хочется с Тобой разговаривать. А сегодня хочу попросить за протодиакона, я знаю, Ты и Сама его любишь. Ведь он так красиво поет для Тебя “Царице моя Преблагая...”

Валерка закрыл глаза, стал раскачиваться перед иконой в такт вспоминаемого им мотива песнопения. Потом, открыв глаза, зашептал:
- Да он сам бы пришел к Тебе попросить, но ему некогда. Ты же знаешь, у него семья, дети. А у меня никого нет, кроме Тебя, конечно, и Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа. Ты уж Сама попроси Бога, чтобы Он снежку нам послал. Много нам не надо, так, чтобы к празднику беленько стало, как в храме. Я думаю, что Тебе Бог не откажет, ведь Он Твой Сын. Если бы у меня мама чего попросила, я бы с радостью для нее сделал. Правда, у меня ее нет, все говорят, что я - сирота. Но я-то думаю, что я не сирота. Ведь у меня есть Ты, а Ты - Матерь всем людям, так говорил владыка на проповеди. А он всегда верно говорит. Да я и сам об этом догадывался. Вот попроси у меня чего-нибудь, и я для Тебя обязательно сделаю. Хочешь, я не буду такое дорогое мороженое покупать, а куплю дешевенькое, за девять копеек - молочное.
Он побледнел, потупил взор, а потом, подняв взгляд на икону, решительно сказал:

- Матерь Божия, скажи Своему Сыну, я совсем не буду мороженое покупать, лишь бы снежок пошел. Ну, пожалуйста. Ты мне не веришь? Тогда я прямо сейчас пойду за свечками, а Ты, Пресвятая Богородица, иди к Сыну Своему, попроси снежку нам немного.
Валерий встал и пошел к свечному ящику, полный решимости. Однако чем ближе он подходил, тем меньше решимости у него оставалось. Не дойдя до прилавка, он остановился и, повернувшись, пошел назад, сжимая во вспотевшей ладони оставшуюся мелочь. Но, сделав несколько шагов, повернул опять к свечному ящику. Подойдя к прилавку, он нервно заходил около него, делая безсмысленные круги. Дыхание его стало учащенным, на лбу выступила испарина. Увидев его, свечница крикнула:
- Валерка, что случилось?

- Хочу свечек купить, - остановившись, упавшим голосом сказал он.
- Господи, ну так подходи и покупай, а то ходишь, как маятник.
Валерка тоскливо оглянулся на стоящий вдали кивот со «Скоропослушницей». Подойдя, высыпал мелочь на прилавок и осипшим от волнения голосом произнес:
- На все, по десять копеек.

Когда он получил семь свечей, у него стало легче на душе.
...Перед вечерней Рождественской службой неожиданно повалил снег пушистыми белыми хлопьями. Куда ни глянешь, всюду в воздухе кружились белые легкие снежинки. Детвора вывалила из домов, радостно волоча за собой санки. Протодиакон, солидно вышагивая к службе, улыбался во весь рот, раскланиваясь на ходу с идущими в храм прихожанами. Увидев настоятеля, он закричал:
- Давненько, отче, я такого пушистого снега не видел, давненько. Сразу чувствуется приближение праздника.

- Снежок - это хорошо, - ответил настоятель, - вот как прикажете синоптикам после этого верить? Сегодня с утра прогноз погоды специально слушал, заверили, что без осадков. Никому верить нельзя.
Валерка, подготовив кадило к службе, успел подойти к иконе:
- Спасибо, Пресвятая Богородица, какой добрый у Тебя Сын, мороженое-то маленькое, а снегу вон сколько навалило.
«В Царствии Божием, наверное, всего много, - подумал, отходя от иконы, Валерка. - Интересно, есть ли там мороженое вкуснее крем-брюле? Наверное, есть», - заключил он свои размышления и радостный пошел в алтарь.

Самара, январь 2003 г.

Комментарии участника: Ганина Ольга (29)

Всего: 29 комментариеввсе комментарии ( 30 )
  
#1 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:41
  
2
«Горе вам, смеющиеся ныне!»

Слово протоиерея Александра Шаргунова в Неделю 22-ю по Пятидесятнице …


Сегодня Господь в Евангелии еще раз показывает нам очень яркими, понятными каждому человеку картинами жизнь человеческую на земле, как она может быть лишена как будто всяких скорбей, и как она может проходить в сплошных страданиях. Евангельская притча о богаче и о нищем Лазаре хорошо нам известна.

Какой же жизнью живут эти два человека? Об одном сказано, что он одевается в пышные богатые одежды, порфиру и виссон, все выходы его к людям обставлены торжественно, и каждый день он пиршествует блистательно. Каждый день. Его пиры — как роскошные пиры в древнем Риме, описанные у известных историков, — длились без конца, переходя из одного дня в другой.

Человек в струпьях, подобно Иову Многострадальному на гноище, лежит у ворот дома, желая напитаться крошками, падающими со стола богача. Струпья, гной — это образ предельного состояния страдания человеческого тела, это то, что вызывает естественное отвращение у других людей. Им неприятно видеть этого человека, и они стараются держаться подальше от него.

Почему он лежит? Он до такой степени болен. Может, у него вообще ног нет, как мы можем сейчас иногда видеть людей, которые передвигаются на колясках, а этого, может, другие люди приносят. Он ни о чем не просит, только желает, чтобы крошки хлеба, которые падают со стола богатого пира, попадали к нему.

Псы приходят и лижут струпья его. Может быть, их привлекает запах крови на израненном теле этого нищего? А может быть, говорят святые отцы, эти животные вдруг как бы исполняются сострадания к несчастному. Люди не замечают его страданий, отвращаются от него, а животные приходят и лижут ему раны, чтобы облегчить, утишить его боль.

Вот путь жизни здесь, на земле. Отчего умирает этот нищий — от голода, от страданий своих — но он умирает. Умирает и богач.

Первым умирает Лазарь. Господь часто забирает людей благочестивых и праведных, а нечестивых оставляет благоденствовать, чтобы они до конца насладились всеми дарами Божиими здесь на земле. Сколько на наших глазах умерло людей достойных. Почему Господь отнимает их от нас? Тайна этого суда сокровенна и милостива, и справедлива по отношению к нам, незаслуживающим, быть может, иметь среди себя таких людей.

Умирает и богач. Как бы человек ни был богат, какого бы он положения не достиг в жизни, он тоже умрет. Смерть всем предлежит, и, вообще, вся земля уже близится к концу. В Евангелии сказано только о том, какой был конец у этих людей. «Умер богач и похоронили его», а о похоронах нищего не упомянуто. Похороны богача, конечно, были очень пышными и торжественными — наверное, шла трансляция по телевидению… Нет, что это я говорю — телевидения тогда не было! — но, конечно, весь город собрался, речи произносили, что великий человек умер, благодетель города нашего, отечества, человечества. И на памятнике написали имя его, которое не осталось в памяти Священного Писания.

А нищего просто закопали, наверное, в какую-нибудь яму. При жизни он все время вызывал раздражение — до каких пор он будет тут находиться! И после смерти с ним хлопот не оберешься, тоже нужно что-то делать. «Кто это умер?» — спрашивают люди. «Нищий какой-то, не знаем его имени».

Только Господь знает, и мы уже сейчас знаем. Эта смерть и эти суды Божии и суды человеческие — как они различны! Господь, как мы видим, не особенно прислушивается к судам человеческим: как бы ни возносили человека здесь, на земле, какое бы самое великое место он ни занимал, какими бы наградами его ни осыпали — это не имеет отношения к состоянию его души. И как бы ни был отвергнут человек, как бы ни был попираем всеми, Господь говорит нам сегодня, что все эти определения человеческие идут только до могилы, а дальше начинаются суды Божии.

И вот суд Божий. Мы видим, что все перевернулось. Разве Господь не говорит нам об этом заранее? «Блаженны плачущие ныне, — говорит Он — ибо воссмеетесь. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете» (Лк. 6; 21, 25). И все заповеди, которые мы слышим, предупреждают нас об этом же. Почему? Потому что здесь, на земле, все перевернуто вследствие греха, отпадения человека от Бога.

Мы видим, что богач находится в аду. В страшных мучениях он поднимает свой взор, и видит Лазаря. Не рядом с собой, а вдали — но ясно видит, как будто он рядом. Бесконечно далеко и совершенно рядом. Он находится на лоне Авраама, отца всех верующих. Все, кто жил по вере, естественно собираются на лоне Авраамовом, на том небесном пиру, где возлежат все праведники: от Авраама, Исаака и Иакова до всех святых праведников. И будучи в муках, богач умоляет — какое слово сказано, совсем несвойственное для этого человека! Он умоляет Авраама, чтобы тот послал Лазаря омочить конец пальца в холодной воде и остудить ему язык, хотя бы на одно мгновение.

Почему говорится о языке? Потому что язык — это все. От слов своих мы осудимся, и от слов своих оправдаемся (Мф. 12, 37). Что говорил богач? Все нечестивые, гордые речи, которые он произносил на пирах своих против Бога, людей, вся ложь, все оскорбление другого человека, вся лесть теперь открывается огнем геенским. Потому что язык, как говорит апостол Иаков, — огонь, прикраса неправды. «Язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! Язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны» (Иак. 3, 5—6).

Язык — то, чем он вкушал всю сладость этой жизни. Все яства, самые изысканные и утонченные, все чувственные наслаждения, какие только были ему доступны, теперь открываются муками языка, гневом Божиим, горящим, как огонь совести этого человека, сознающего, что он повинен всем мукам.

И вот мы узнаем, что Бог не только милостив. Он милостив, потому что Он справедлив, потому что есть правда Божия, потому что все возможности, какие были даны этому человеку сподобиться милосердия Божия, исчерпаны. Теперь ему платят точно такой же монетой, какой он платил в течение всей своей жизни. Ему крошки хлеба было жалко для человека, который был рядом с ним, а теперь он каплю воды не может получить. Милосердие есть высшая правда, и она предлагается для каждого человека. «Суд без милости не оказавшему милости», — говорит нам сегодня слово Божие (Иак. 2, 13). И раскрывается это уже в муках будущего века.

Праведный Авраам, который отличался на земле именно милосердием, произносит это слово правды. Он говорит: «Между вами и нами утверждена великая пропасть». Не могут желающие перейти оттуда сюда и наоборот. Ни один святой не может придти туда, где находятся в вечных муках нераскаявшиеся грешники. И ни один грешник, какое бы дерзновение и отвагу он ни имел, не может перейти оттуда.

Эта пропасть раскрывает нам ту бездну греха, которая всегда разделяет людей и здесь, и в вечности. Но пока мы здесь, нет никакой пропасти. Нет никаких препятствий для того, чтобы человек мог перейти отсюда — от состояния своего греха — к Богу, на лоно Авраамово. Нет здесь, на земле, ни одного человека, который из грешника не мог бы стать святым через покаяние. Так глубока эта пропасть, и так милосердно Господь дарует ее преодолеть, чтобы мы поняли, глядя уже на не преодолимую ничем пропасть в вечности, что нам дается, и оценили этот дар Божий.

В Евангелии ничего не сказано о молитве Церкви об усопших грешниках. Есть ли для них какая-то надежда в будущей жизни? Эта тайна велика, и она, эта надежда, чуть брезжит в словах Авраама, обращенных к этому жестокому грешнику. «Сыне, вспомни, — по-прежнему называет он его сыном, — что ты получил все доброе в твоей жизни» — в полноте, что может только нечестивый человек получить, до самого предела, а Лазарь получил все злое — все скорби и страдания, какие только могут быть в жизни для праведного человека.

Есть у этого богача на земле пять братьев, которые живут подобно ему. И, может быть, нужно, пока не поздно, предупредить их, чтобы жизнь их изменилась, и они избежали вечных мук. Этим движением своей души жестокий человек как бы свидетельствует, что не до конца еще в нем потеряно все человеческое, что есть в нем еще капля живой воды сострадания к другим людям, и суды Божии предстательством Церкви сокрыты от нас. Как решится участь этого человека, мы не знаем. Но мы должны знать о том, что эти муки настолько страшны, что самый жестокий человек становится перед лицом этих страданий хотя бы немного человеком и научается состраданию и милосердию.

Обратите внимание, он просит послать Лазаря, называя его по имени. Он знает, что его самого туда нельзя отправлять — только святые могут явиться на землю, чтобы исполнить дело Божие. О милосердии и кротости Лазаря он хорошо знал на земле, и теперь как бы рассчитывает на знакомство с этим человеком. Если уж невозможно облегчить здесь, в аду, его участь, то, может быть, можно помочь его близким родственникам. Как пренебрегал он этим знакомством на земле, так необходимо оно ему здесь, сейчас, когда все раскрывается.

Что же отвечает Авраам на его просьбу? «Нет никакой нужды, — говорит он, — посылать Лазаря, потому что если не слушают Моисея и пророков, которые говорят обо всем этом каждый день в Церкви, то если кто из мертвых воскреснет, то не поверят ему». «Нет, — говорит ему богач, — если кто из мертвых воскреснет, тогда они поверят». И Авраам снова говорит ему, что если они слову Божию не верят, то и воскресшего из мертвых не примут.

Так знакомы нам слова, которые говорят иногда неверующие люди: «Вы видели кого-нибудь, кто пришел бы с того света и рассказал нам о рае и об аде? Пусть пришлет Бог нам всех эти людей, и мы уверуем».

Господь показывает, что самое главное в человеке — совесть и правда. Это должно быть живым, прежде всего. Не просто внешнее явление невидимого мира: «Ну и что, что человек умирает не полностью, наука это доказала, мы все это прекрасно знаем» — от этого жизнь не изменится нисколько, наоборот, она станет сплошным адом, потому что мы будем жить так, как нравится нам. Если человек не верит Моисею и пророкам, если не верит заповедям Божиим, если мертва самая главная глубина человека, его душа, то напрасно все остальное. Сколько приходит к нам каждый день этих, можно сказать, мертвых — не просто каких-то людей, а самых достойных и праведных: патриархов, пророков, апостолов! Каждый день приходят они к нам и говорят, что такое жизнь. «Кто из вас обличит Меня в неправде?» — говорит Христос, обращаясь ко всем самым мудрым людям, и Сам приходит к нам и говорит в Своем Евангелии (Ин. 8, 46). Сам Христос воскресший приходит к роду человеческому, и те, кто не верит Моисею и пророкам, кто не принимает жизнь по совести и правде, не могут уверовать во Христа Бога.

Только заповедь Божия, жизнь по совести и правде, по стыду человеческому может привести к Богу. Это тайна жизни. Если человек грубо попирает ее, кто даст ему большее? Кто даст ему узнать Бога и силу Его, могущую воскресить и умерших?

Будем дорожить этим даром и даром Слова Божия, которое дается нам каждый день. Будем каждый день, кто сколько может вместить, обращаться к этому слову жизни, истины, милосердия и правды. Стараться жить так, чтобы сердца нашего коснулась та вечная жизнь, о которой возвещают Моисей и пророки, и все заповеди Божии. Чтобы открылась нам благодать Воскресения Христова, и стало ясно, что это бесконечно больше, чем все остальное, что знает человек.

Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма свт. Николая в Пыжах, член Союза писателей России
  
#2 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:41
  
3
«Действия, которые вы совершаете, приобщают вас ко злу»

Епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон (Шатов) предупредил в открытом письме студентов ИГУМО об опасности празднования Хэллоуина …


Епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон (Шатов) написал открытое письмо студентам Института гуманитарного образования, участвовавшим в круглом столе «Хэллоуин в России: за и против», сообщает Православие.ru.

«Я пишу вам, потому что после нашей встречи на круглом столе продолжаю думать о вас и мысленно беседовать с вами, - говорится в послании владыки. - Мне хотелось бы продолжить нашу дискуссию об этом пресловутом празднике, который вы вскоре собираетесь отмечать в стенах вашего вуза. Мы о многом, связанном с ним, не успели толком поговорить. О том, допустимо ли шутить, оскорбляя своими шутками других; о том, что такое праздник в общем смысле этого слова; о том, над чем можно смеяться, а над чем не стоит; о том, чем отличается актерское искусство от кривлянья и гримасничанья. Есть еще более важные темы, которые касаются того, что и как празднуется в ночь с 31 октября на 1 ноября. Нужно поговорить о том, что такое добро и зло, в чем источник того и другого. Я приглашаю вас и всех, кого интересует эта тема, продолжить наш разговор».

«Защитники этого празднования говорили о его светском и шуточном характере, - отметил епископ. - Но, наверное, вы согласитесь, что это контркультурный праздник и именно с этим связана его популярность у молодежи. Вас привлекает возможность в эту ночь "оторваться по полной", вести себя развязно, оправдывая свое поведение участием в "празднике", который легализует то, что обычно считается неприличным и недопустимым. Боюсь, что вы таким образом даете власть над собой тому злу, которое хочет укорениться в нашей испорченной грехом человеческой природе. Распуститься легко, трудно будет потом собраться. Зло прилипчиво и заразно. Оно хочет овладеть всей вашей душой. Уступка ему на один день или ночь укрепит его позиции в вашей душе».

«Мне кажется, - продолжил автор письма, - многих из вас привлекает и инфернальная мистика этого праздника. Вам надоела обыденность, вы хотите прикоснуться к тайне зла и смерти. Конечно, человеку нельзя не размышлять об этом. Как победить зло? Что будет после смерти? Можно и нужно это узнать. Но принимая условия игры этого "празднования", вы входите в мистические области со стороны зла, а не добра. Вы думаете, мои дорогие, что празднуя этот день (или ночь), вы не участвуете в языческом культе или сатанинских обрядах. Но действия, которые вы совершаете, отмечая этот "праздник", имеют символическое значение и приобщают вас, хотите вы этого или не хотите, ко злу. Зло в нашем мире всегда прикрывается добром, всегда предлагает какие-то "радости" и удовольствия, как приманку на крючке смерти, страдания и несвободы».

«Кроме того, зло не безличная сила, оно персонифицировано, и его основатель совсем не похож на романтический, привлекательный образ "благородного" Воланда из "Мастера и Маргариты". На деле он страшно гадкий, лживый и омерзительно противный. Что-то вроде Горлума из "Хоббита", только Горлума, заполучившего Кольцо. Образы зла, которые являются атрибутами "праздничного" действа имеют связь с реальным злом, но представляют его вполне приемлемым и допустимым. Хочу предупредить вас об опасности через это светское и шуточное празднование вступить в контакт со злом, приобщиться злу, которое с вами шутить не будет. Последствия участия в этом празднике могут быть очень печальны, хотя и не сразу заметны. Если же вас действительно интересует мистика, вопросы взаимоотношения добра и зла, жизни после смерти; если вы хотите быть по-настоящему всегда радостны, счастливы и свободны, мы можем продолжить наш разговор», - заключил епископ Пантелеймон.
  
#3 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:43
  
3
Смотрите, не ужасайтесь...

+Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (1990-1995) Иоанн (Снычев), Русская народная линия

Митрополит Иоанн (Снычев) / 01.11.2014


Духовное завещание архипастыря. Ко дню памяти Владыки († 2 ноября 1995 г.) …

***

Пророческое слово Владыки Иоанна

Статья митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна «Смотрите, не ужасайтесь...» по праву может считаться духовным завещанием архипастыря, адресованным всем православным русским людям. Весьма примечательны обстоятельства появления этой работы. Впервые статья была опубликована в газете «Советская Россия» № 118 (11248) от 5 октября 1995 года, менее чем за месяц до блаженной кончины владыки, которая последовала 2 ноября 1995 года. Очевидно, что владыка Иоанн придавал большое значение этому труду. Поэтому во время своей последней встречи со студентами и преподавателями Санкт-Петербургской Духовной академии и семинарии 19 октября 1995 года в актовом зале Академии митрополит Иоанн обратился к слушателям с архипастырским словом, в котором в полном объеме прозвучала его работа «Смотрите, не ужасайтесь...». Сохранилась магнитофонная запись этого выступления, которая впоследствии на кассетах и компакт-дисках многократно тиражировалась и распространялась среди верующих. Выступление владыки Иоанна в стенах Духовной академии было для многих столь смелым и неожиданным, что вызвало у некоторых слушателей опасение за судьбу архипастыря.

Первая книжная публикация работы «Смотрите, не ужасайтесь...» была осуществлена издательством «Царское Дело» в книге митрополита Иоанна «Русь соборная (очерки христианской государственности)», которая увидела свет через три недели после кончины владыки, в конце ноября 1995 года. А за период с ноября по декабрь 1995 года статья «Смотрите, не ужасайтесь...» была напечатана в нескольких периодических изданиях: газетах «Православный Санкт-Петербург» № 11 (42), «Русь Державная» № 17-18 (23), «Россиянин» № 13 (45); журналах «Москва» № 12 и «Санкт-Петербургские Епархиальные Ведомости» № 15. Впоследствии издательство «Царское Дело» неоднократно переиздавало книгу владыки «Русская симфония», в которую данная статья была включена в качестве послесловия к очеркам русской историософии.

Пророческое слово митрополита Иоанна в статье, обличающей разрушительную сущность глобализации и ложь экуменизма, сегодня, спустя почти двадцать лет, звучит еще современнее и острее.

Сергей Игоревич Астахов, директор издательства «Царское Дело»

***

Сегодня даже верующие люди (я уж не говорю о политиках и администраторах) в большинстве своем утеряли понимание соборности как совокупности конкретных, практических механизмов, способных обуздать смуту и преодолеть кризис. Современное сознание отводит ей «почетное» место где-то между сохой и лучиной, в лучшем случае считая соборность формой «стихийного коллективизма» или «примитивной демократии».

Мне уже приходилось писать, что соборное начало проявляет себя в русской истории прежде всего как религиозная и политическая методика по сохранению и возрождению духовной общности народа. Смысл этой общности - в служении вечной правде, той Истине, которая возгласила о Себе словами Евангелия: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14: 6). Это осмысленность жизни как служения и самопожертвования, имеющих конкретную цель - посильно приблизиться к Богу и воплотить в себе нравственные идеалы христианства.

Именно на таком идеологическом фундаменте тысячу лет росла и крепла российская держава. Именно он из века в век одухотворял русскую государственность. Именно его мы должны восстановить, если и впрямь стремимся одолеть бушующую ныне смуту.

* * *

«Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть» (Мф. 24: 6), - поучал некогда Христос Своих учеников, предупреждая будущее человечество о тяготах и смутах, ожидающих его в «конце времен». На протяжении двух тысяч лет христианской эры процесс апостасии - отступления от истин веры, - предсказанный Спасителем, неуклонно развивался. Ныне, похоже, он уже близок к победе - в безбожном (а то и прямо богоборческом) мире остались лишь малые островки искреннего и глубокого благочестия, да и те все сильнее подвергаются яростным порывам темных стихий, бушующих в среде обезверившихся народов.

Неудивительно, что именно соборность становится одной из первых мишеней сатанинских сил, главным объектом нападок богоборцев и христоненавистников. Попытки извратить соборное начало человеческого бытия не прекращались на протяжении всей мировой истории. Однако особенно настойчивыми и опасными, изощренными и целенаправленными они стали в нынешнем столетии - после того, как крушение православной российской государственности устранило главную преграду на пути всемирной апостасии.

В соответствии с двумя главными опорами, главными направлениями соборного единения - религиозным и светским, церковным и земским, общегражданским - сформировались и разрушительные технологии богоборцев, стремящихся уничтожить такое единство. Святые отцы не зря говорили, что «дьявол - это обезьяна Бога». Не будучи в силах создать ничего самостоятельного, сатана лишь «передразнивает» божественный порядок вещей, паразитируя на благодатных энергиях, извращая их, пытаясь создать свой, «параллельный» мир, подчиненный законам тьмы и злобы.

В таком мире есть и свой «аналог» соборности - дьявольский суррогат, пролагающий путь грядущему антихристу, готовящий объединение обезверившегося мира не под покровом Закона Божия, не в лоне спасительной Истины Христовой, но - под игом «человека греха, сына погибели» (2 Сол. 2: 3), которого «Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего» (2 Сол. 2: 8). В области религиозной это злое начинание прикрывается лжеучением о необходимости объединения всех вероисповеданий (вне зависимости от истинности или ошибочности любого из них) - экуменизмом. В области государственной - лжеучением о неизбежности грядущего объединения человечества в единое сверхгосударство с общим Мировым Правительством во главе (мондиализмом).

Оба эти лжеучения расцвели в XX веке пышным цветом. Оба они губительны для мира и для души человеческой. На пути обоих сегодня едва ли не последним препятствием осталась Россия - ослабленная, обескровленная, но все же не сдавшаяся, не покорившаяся...

* * *

Прикрываясь «благородной» целью «устранения межрелигиозной розни» и «воссоединения верующих в единой братской семье», теоретики экуменизма забывают упомянуть о главном: о том, что в таком «воссоединении» будет утеряна величайшая драгоценность - истина Закона Божия, погребенная под грузом человеческого лжемудрствования. Как и всякая ересь, экуменизм лжет, предлагая «братски соединить» Истину с ложью, лукаво делая вид, что не понимает противоестественность такого соединения, надеясь, что люди, завороженные благородством лозунгов, не заметят страшной подмены.

Если это пагубное ослепление возобладает в России, то будет не только безнадежно повреждена чистота православной веры. Под вопросом окажется сама возможность возрождения русской государственности, ибо державное строительство немыслимо без ясно осознанного нравственно-религиозного идеала, без четкого разделения добра и зла, без всенародного соборного единения вокруг святынь живой веры. Тем же, кто - по незнанию или злонамеренно - хочет замутить эти святыни, затуманить Истину Христову, святой первоверховный апостол Павел еще два тысячелетия назад сказал: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою?.. Какая совместность храма Божия с идолами?» (2 Кор. 6: 14, 16).

Обо всем этом необходимо помнить, когда проповедники экуменизма твердят о его «миротворческом» характере или пытаются представить его как вопрос сугубо внутрирелигиозный, не имеющий к жизни общества прямого отношения.

* * *

Первая и главная ложь экуменизма - тезис об «исторически произошедшем разделении церквей». Та Церковь, которую основал Христос и которая содержала полноту спасительной Истины, - говорят экуменисты, - с течением времени, под воздействием исторических причин разделилась на различные ветви. Эти ветви: православие и католицизм, протестантизм и его многочисленные разновидности, - вполне равноправны. Они являются результатом человеческой деятельности, следствием политических и национальных разногласий, и потому все одинаково несовершенны. Сегодня, наконец, пришла пора устранить эти искусственные разногласия и воссоединить различные религиозные конфессии, вернувшись к первоначальному, первохристианскому единству...

Лукавство подобных рассуждений заключается в том, что на деле никакого разделения церквей никогда не происходило. История христианства недвусмысленно и ясно свидетельствует о том, что в действительности имело место постепенное отпадение западных народов и западноевропейских конфессий от Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.

Церковь же эта неповрежденно существует и поныне, приняв наименование Православной, то есть правильно славящей Бога. Любое непредвзятое историческое исследование покажет, что православие вовсе не есть «одно из» многочисленных исповеданий. Оно есть именно то первохристианское, апостольское исповедание, от которого впоследствии - идя на поводу у собственной гордыни и лжеименного разума - отпали все остальные христианские «конфессии». И желание «уравнять в правах» Русскую Православную Церковь с какой-нибудь протестантской сектой есть не что иное, как попытка втянуть Россию в тот гибельный процесс духовной деградации, который превратил сегодня Запад в бездушное и обезверившееся «общество потребления»!

Вторая ложь экуменизма неразрывно связана с первой и является ее логическим продолжением. Это - тезис о том, что «каждая из разделившихся церквей хранит свою часть Божественной Истины, и никто не может претендовать на обладание Ее полнотой».

«Разве разделился Христос?» (1 Кор. 1: 13) - восклицал еще девятнадцать веков назад апостол Павел, укоряя тех, кто пытался незаконно предъявить свои претензии на обладание церковной благодатью. Сегодня число таких претендентов многократно умножилось. При этом все они почему-то стыдливо забывают сказать о том, что их претензии - это претензии самозванцев, пытающихся обосновать свои мнимые права с помощью лукавых передержек, преднамеренных умолчаний и откровенных выдумок.

Здесь будет уместно еще раз указать на смертельную опасность подобных попыток не только для русского религиозного самосознания, не только для православия и православных, но для российской государственности вообще, для всего нашего общества в целом. Сегодня любому политологу очевидно, что оздоровление государственного бытия немыслимо без консолидации общественного мировоззрения, без умиротворения массового сознания. В свою очередь, такое умиротворение возможно лишь в рамках ясной и понятной национально-государственной идеологии, которая должна содержать в себе фундаментальные нравственные ценности и моральные ориентиры - идеалы народного бытия. Эти идеалы неизбежно коренятся в религиозной сфере человеческого сознания, ибо именно религия претендует на то, что хранит в себе абсолютную Истину, именно религия отвечает на вопросы о добре и зле, о добродетелях и пороках, о смысле жизни человека.

Народ, потерявший веру, теряет свою жизнеспособность. И всяческие рассуждения о том, что «все конфессии обладают равным правом на Истину», объективно обесценивают всю тысячелетнюю историю русского народа, из века в век пытавшегося реализовать в своей жизни именно православный нравственно-религиозный идеал.

С точки зрения догматической претензии экуменистов выглядят и вовсе несостоятельно. Первые десять веков весь христианский мир веровал именно так, как и доселе верует Православная Церковь. При этом всяческие попытки исказить это вероучение пресекались Церковью со всей суровостью, ибо грозили нарушить чистоту и целостность Божественного Откровения. Лишь начиная с XI столетия, после того, как Запад отпал в ересь католицизма, началось дробление христианства на новоизмышленные «конфессии», которые теперь в рамках экуменизма требуют признать свои лжеучения «равночестными» с истинами Святого Православия!

Третья ложь экуменизма - ложь о том, что его нравственным основанием является любовь, повинуясь зову которой экуменисты стараются уничтожить в религиозной области все разногласия и разделения, утвердить повсюду мир и единение.

Любовь - первая и главная добродетель христианина. Апостол Павел возглашает: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая... Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13: 1-3).

Но любовь эта, без которой невозможно само существование мира, без которой теряет смысл человеческая жизнь, есть прежде всего любовь к Богу, к тем Божественным Истинам и благодатным Откровениям, которые позволяют человеку победить грех и стяжать себе вечную и блаженную жизнь в обителях райских. «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь», - поучал Христос Спаситель Своих учеников (Мф. 22: 37-38).

Такая любовь не терпит никаких посягательств на истины веры. Такая любовь беспощадно, до последней капли крови, до последнего издыхания борется с ересями, посягающими на чистоту Божественных заповедей. Такая любовь не допускает и мысли о возможности уравнять истинную Церковь Христову с гибельными ересями, преисполненными пагубных человеческих заблуждений. И эта любовь не имеет ничего общего с теми лукавыми отговорками, которые используют экуменисты для прикрытия своих неблаговидных целей.

Настоящее христианство, исполненное живой веры, бесконечно далеко от смутных «гуманистических» верований околоцерковных интеллигентов, составляющих ныне главную опору экуменизма в России. Не может быть мира между истиной и ложью - именно это имел в виду Господь, обязуя Своих учеников вести непрестанную брань с гибельными заблуждениями, сказав: «Не мир пришел Я принести, но меч...» (Мф. 10: 34). Этот духовный меч святой Истины должен носить с собой каждый христианин и решительно пользоваться им в случае, если он видит посягательство на родные святыни. В борьбе с неправдой имеем прямое повеление Господа: «Теперь... продай одежду свою и купи меч...» (Лк. 22: 36).

Итак, уклонение от защиты святынь веры не имеет извинения ни в телесной немощи, ни в материальной нужде! Кто же уклоняется от такой брани под предлогом ложно понятой «любви», понесет на себе великий грех вероотступника и предателя...

Четвертая ложь экуменизма - широко рекламируемое утверждение о его «аполитичности».

Опасаясь того, что антигосударственная, антинациональная сущность экуменизма привлечет внимание патриотически мыслящих политиков, его сторонники всемерно акцентируют «внеполитический» характер своего движения. На деле же стремление представить экуменизм чисто «внутрирелигиозным» явлением носит откровенно конъюнктурный характер и не выдерживает даже поверхностной проверки фактами.

Во-первых, сама по себе «мировая религия», общая для всего человечества - а именно она является конечной целью всех усилий экуменистов, - есть не что иное как идеологическое основание мондиализма, мировоззренческий фундамент «нового мирового порядка». Именно эта единая лжерелигия должна «духовно» обосновать необходимость разрушения суверенных национальных государств и объединение всего человечества в единое супергосударство с Мировым Правительством во главе.

Сегодня ни для кого не секрет, что после развала СССР Запад во главе с Соединенными Штатами откровенно претендует на планетарную диктатуру. В рамках ООН ныне уже вполне ясно вырисовываются отдельные структуры грядущего Мирового Правительства, опирающегося в своей деятельности на колоссальную военную мощь НАТО. Разгром Ирака, удушение Югославии, варварские бомбардировки православных сербов - все эти карательные акции недвусмысленно показывают, какая участь ждет непокорных противников «нового мирового порядка»...

Неоспоримы также связи экуменизма с мировым масонством. Еще в 1946 году, на заре экуменического движения, французский масонский журнал «Тампль» писал: «Нас спрашивают, почему мы вмешиваемся в споры религиозного порядка, в какой части вопросы объединения церквей, экуменические конгрессы и т.д. могут представлять интерес для масонства? Проблема, выдвинутая проектом объединения церквей, близко интересует масонство. Она близка масонству, так как содержит в себе идею универсализма... Во всяком случае, при возникновении первых экуменических конгрессов вмешательство наших братьев было определяющим...»

С христианской точки зрения попытки создания «универсальной» религии оцениваются однозначно - как подготовка к воцарению антихриста. Неудивительно поэтому, что многие православные иерархи весьма резко отзывались об экуменизме.

«Я осуждаю экуменизм и считаю его не просто ересью, а сверхъересью, - заявил в 1972 году александрийский патриарх Николай VI. - Это вместилище всех ересей и зловерий. Нам хорошо известны антихристианские силы, закулисно управляющие экуменизмом... Экуменизм направлен против православия. Он представляет сегодня самую большую опасность, наряду с безверием нашей эпохи, обожествляющим материальные привязанности и удовольствия». Несколько лет назад заявил о прекращении всех экуменических контактов Блаженнейший патриарх Диодор, предстоятель Иерусалимской Православной Церкви.

А Русская Зарубежная Православная Церковь вполне официально внесла в богослужебный чин (Последование в Неделю Православия) анафематствование экуменистам следующего содержания: «Нападающим на Церковь Христову и учащим, что она разделилась на ветви... и тем, кто имеет общение с такими еретиками, или способствует им, или защищает ересь экуменизма, полагая ее проявлением братской любви и единения разрозненных христиан, - Анафема!»

В связи с этим особенно ярко выясняется несостоятельность нынешних «православных экуменистов», использующих для своего оправдания пятую ложь - тезис о том, что в рамках экуменического движения они остаются лишь для того, чтобы «свидетельствовать инославным об истинах православия». Таким свидетельством является вся жизнь Православной Церкви в ее благодатной, чудесной полноте. Из века в век спасительная церковная благодать привлекала к себе десятки и сотни миллионов людей, жаждавших спасти свою душу и обрести высший смысл жизни. Никаких дополнительных «свидетельств» истины Откровения Божия не требуют. Для их усвоения от человека требуется лишь раскаяние в грехах и добрая воля. И более - ничего...

Надо сказать, что в России широкое соборное обсуждение проблемы экуменизма было проведено лишь единожды - в 1948 году в Москве на Конференции Православных Поместных Церквей. Тогда на эту тему пространно высказались многие видные православные богословы и иерархи. В итоговой резолюции отмечалось, что «целеустремления экуменического движения не соответствуют идеалу христианства», что «создание Экуменической церкви как влиятельной международной силы есть падение перед искушением (земной власти - прим. авт.), отвергнутым Христом... и уклонение на нехристианский путь», что «экуменическое движение не обеспечивает дела воссоединения церквей благодатными средствами»... Резолюция постановляла: «Отказаться от экуменического движения».

Под этим документом первой стоит подпись Патриарха Московского и Всея Руси, затем - еще одиннадцать подписей православных первоиерархов. До сей поры никто даже не пытался оспорить его значимость и каноническое достоинство. Правда, одновременно с хрущевскими гонениями на церковь началось активное давление КГБ на ее священноначалие с целью вовлечь Московскую Патриархию в международные экуменические организации. Государство стремилось использовать нравственный авторитет Русской Церкви в своих внешнеполитических планах, ничуть не считаясь с мнением верующих...

Сегодня вопрос об отношении к экуменизму вновь поднялся со всей остротой. Та духовная агрессия, которая была развязана в последние годы против России со стороны инославных конфессий, подтвердила наши худшие опасения: острие ее главного удара по-прежнему направлено против Русского Православия. Архиерейский собор, состоявшийся в конце 1994 года, констатировал «необходимость подвергнуть все вопросы, беспокоящие духовенство и мирян нашей Церкви в связи с ее участием в экуменическом движении, тщательному богословскому, пастырскому и историческому анализу и переосмыслению».

Конечно, это лишь начало того пути, который нам предстоит пройти до конца, если мы не напрасно носим христианское имя. Конечно, путь этот, учитывая реальности нынешнего положения России, будет тернист и труден. Конечно, он потребует от нас мужества и мудрости, смирения и осмотрительности, терпения и настойчивости. Нам, вероятно, придется нелегко. НО ИНОГО ПУТИ НЕТ!

Господи, благослови!

(Из книги митрополита Иоанна (Снычева) «Русская симфония»)
  
#4 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:45
  
1
Внук Шаляпина
протоиерей Николай Агафонов


Солнечные блики отражались в мелкой ряби великой рус­ской реки Волги, как тысячи золотых монет. День клонился к вечеру, но летнее солнышко, несмотря на свой заметный сдвиг к западу, продолжало обжигать своим жаром спокойные воды могучей реки и пристань, и белые теплоходы, пришвартован­ные к ней. Вот только до людей, сидящих в ресторанчике реч-ного вокзала, расположенного на террасе у самой воды, оно не могло достать. Терраса была перекрыта огромным тентом. По-тому-то никто из сидящих за столиками не спешил покинуть это благостное убежище. Сидели, лениво потягивая пивко, вели неторопливые и нешумные беседы.

За одним из столиков было более оживленно и более шумно, чем за другими, попросту ска­зать - весело. За веселым столом сидели четверо. Мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти, с окладистой рыжей с проседью бородой, в светлом легком костюме из льна и широкополой со­ломенной шляпе, и его сотрапезники: трое молодых людей в темных брюках и белых рубахах с откладными воротничками и короткими рукавами. Молодые люди пили пиво, а около боро-дача кроме пива стоял маленький хрустальный графинчик с водкой.

Он что-то бойко рассказывал, жестикулируя руками, при этом мимика лица его, поминутно меняясь, выражала еще больше, чем руки. Он то грозно округлял глаза и топорщил усы, то лицо его выражало подобострастие, то лукавство, то ис­пуг, а то недоумение. Молодые люди с почтительным востор­гом смотрели на него, стараясь не пропустить ничего, и через каждые две-три минуты принимались хохотать. Пока они смея­лись, он отпивал глоток водки, запивал его двумя-тремя глотка­ми пива и продолжал свою речь. Бородач был архиерейским протодиаконом Василием Шаховым, знаменитым на все Повол­жье своим неповторимым могучим баритоном.

Красивый тембр его голоса действительно вызывал восхи­щение, в церковных кругах его называли вторым Шаляпиным. Протодиакон принимал это как должное, говоря: «Я ведь ро­дом из Плеса Костромской губернии, а там Федором Шаляпи­ным куплено было имение, моя бабушка в прислугах у него ходила». «Слушай, - подшучивал над ним кладовщик епархии Николай Заныкин, - наверное, Шаляпин с бабушкой твоей согрешил и внук в деда дарованием удался». «А что, - подхва­тывал шутку отец Василий, - все может быть, один Бог без греха». Так что некоторые стали в шутку называть его внуком Шаляпина.

Сидевшие с ним рядом трое молодых людей были воспитан­никами Духовной семинарии и в летние каникулы прислужива­ли архиерею в качестве иподиаконов. В город N, где была вто­рая кафедра архиерея, они прибыли вместе с Владыкой на пре­стольный праздник собора. После службы и банкета архиерей укатил на машине прямо в Москву по делам Патриархии, а иподиаконам велел купить билеты на поезд, чтобы они возвра­тились домой. Протодиакон взял билет на теплоход, выразив мнение, что только дураки летом ездят на поездах, из пункта «А» в пункт «Б», при условии, что эти два пункта стоят на Вол­ге. У ребят поезд был поздно вечером, а у отца Василия тепло­ход отходил пораньше. Вот они и пошли его провожать. Ожи­дая посадку на теплоход, протодиакон, широкая душа, при­гласил бурсаков в ресторан.

Отец Василий был замечательный рассказчик, а уж историй и баек на церковные темы он знал столько, что слушать - не переслушать. Его шутки, прибаутки и анекдоты пересказывали друг другу по несколько раз. Если отец Василий давал кому-то прозвище, оно к нему приклеива­лось намертво. Например, пономаря собора, тихого и смирен­ного Валерия Покровского, он назвал Трепетной Ланью, и все его стали так называть (не в лицо, конечно, а за глаза). Ар­хиерея он назвал Папа, и все между собой называли его Папа.

Громогласную псаломщицу Ефросинию Щепину назвал Иерихонской Трубой, и для всех она стала только Иерихонской Трубой. Этот список можно продолжать на всех работников Епархиального управления и служащих собора. Как-то настоя­тель собора похвалился, что кандидатскую в Духовной акаде­мии защищал по древнееврейскому языку, и тут же получил прозвище Князь Иудейский. Протодиакон делал это беззлоб­но и без всякого ехидства, в простоте сердца, потому на него никто не обижался. Заметив, что отец Василий допил водку, один из семинаристов тут же услужливо подлил ему из графин-чика, говоря при этом:
- Давайте, отец протодиакон, по второй.
- Чему же вас в семинарии там учат? - прогудел отец Васи­лий. - Никогда, слышите, никогда не говорите «по второй», «по третьей». А то попадете в неприятную историю, как давеча один батюшка.
- Как надо говорить, и в какую историю попал батюшка? - встрепенулись семинаристы.
- Так слушайте, вам, как будущим священникам, это надо знать, а всем прочим, - он обвел зал глазами, - тоже бы не ме­шало. Один батюшка служил в далеком от областного центра селе, куда ни один архиерей никогда не заезжал. Короче, за­были о существовании этого батюшки. Но он решил сам о себе напомнить, приехал в Епархиальное управление. Подхо­дит к архиерею под благословение, представился. Владыка стал расспрашивать его о житье-бытье. Батюшка в ответ: «Все славу Богу, живем, не жалуемся, Вашими святыми молитва­ми». Потом говорит: «Мне, Владыка, неудобно предлагать, но у меня с собой бутылочка водки, давайте выпьем за встречу». Владыке понравилась прямота и бесхитростность батюшки, он его усадил за стол, велел келейнику закуски подать. Ба­тюшка разлил по стопочкам и говорит: «Давайте, Владыка, за встречу по единой». Выпили, закусили. Батюшка еще разлил: «Давайте, Владыка, за Ваше здоровье по единой». Выпили, за­кусили.

Потом выпили по единой за «благорастворение возду­хов» и за «изобилие плодов земных». Так всю бутылочку и уго­монили. Владыка раздобрился и спрашивает: «А какая у тебя последняя награда?» - «Да никакой у меня награды нет, самая большая награда для меня, что служу у Престола Божия». На­хмурился архиерей и говорит: «Непорядок, кого ни попадя награждаем, а такого хорошего батюшку забыли, да мы сейчас это дело поправим». Кнопочку на столике нажал, влетает секретарь: «Чего изволите, Владыка?» - «Пиши указ: награ­дить этого батюшку камилавкой и золотым наперсным кре­стом». Поехал облагодетельствованный батюшка к себе на приход. Служит обедню, на голове камилавка красуется, на груди крест золоченый сверкает. Увидел это соседний настоя­тель и спрашивает: «Как ты такие награды заработал, мы с тобой одинаково по двадцать лет служим, а у меня еще ни од­ной нету?» - «Да я сам не знаю за что, поставил Владыке бу­тылку - он меня и наградил». Ну, думает сосед, я не такой простофиля, я Владыке самый дорогой заморский коньяк поставлю, и уже сразу митру получу в награду.

Приезжает к архиерею и с порога ему: «Я, Владыка, для Вас такой конь­як редкий и дорогой привез, который только один Вашему высокому сану может соответствовать». - «Ну, садись, батюш­ка, - говорит Владыка, - будем вместе твой коньяк заморский пробовать». Разлил батюшка коньяк по рюмочкам и говорит: «Давайте, Владыка, по первой за встречу». Выпили, закусили. «Ну, как живешь, рассказывай», - говорит Владыка. «Да как живу, - отвечает тот, - вот уже двадцать лет служу, никакой награды не имею. Давайте по второй за Ваше драгоценное здоровье». Владыка нахмурился. Выпили, закусили. «Давайте, Владыка, по третьей, - предложил батюшка, - за «благорас­творение воздухов». Тут Владыка как треснет кулаком по сто­лу: «Ты, что, - говорит, - приехал считать за архиереем, сколь­ко я выпью?» И уехал батюшка, не солоно хлебавши. Так что, братия, только по единой, - заключил протодиакон и, подмиг­нув смеющимся семинаристам, осушил стопку.

Диктор объявила посадку на теплоход, и братия проводила отца Василия до трапа. Затем стояли у причала, наблюдая за от­швартовкой судна и махая руками протодиакону. Тот в ответ, стоя на второй палубе, помахивал им шляпой.

Положив вещи в каюту, отец Василий направился в ресто­ран теплохода, чтобы утолить жажду и пропустить рюмочку, другую. Но, пошарив в карманах, обнаружил, что деньги все за-кончились. На душе сразу стало грустно. Он облокотился на ог­раждавшие перила палубы и стал смотреть на воду. К своей до­саде он ощутил, как свежий ветерок речного простора выду­вает из него приятное хмельное ощущение праздника. Короче, почувствовал, что начал трезветь. От этого стало еще тоскли­вее; неожиданно для себя самого он затянул негромко: «Есть на Волге утес, диким мохом оброс...»

Отец Василий пел, ощу­щая себя вот этим одиноким утесом, и песня его крепла. Люди, прогуливающиеся по палубе, остановились и стали слушать. К концу исполнения песни, наверное, половина пассажиров те­плохода собралась около отца Василия. Когда он закончил, все зааплодировали. Протодиакон театрально поклонился. К нему подошел солидный седой мужчина и, представившись отстав­ным генералом, с чувством пожал руку:
- Просто от души, огромное Вам спасибо, тронули. Вы, на­верное, артист, в каком театре поете?
- Я не артист, - скромно признался отец Василий. - Я про­сто внук Шаляпина.
- Как! Того самого?! - воскликнул генерал.
Протодиакон распрямился, два пальца ладони заложил за борт пиджака между первой и второй пуговицами, поднял вы­соко голову:
- Да, того самого - Федора Ивановича, - уже громче сказал он. Генерал в радостном волнении вытер пот со лба платочком:
- Вот как бывает, надо же, внук самого Шаляпина.

Подошел другой мужчина, спросил у отца Василия имя и отчество, тот представился Василием Андреевичем. Мужчина стал приглашать его в ресторан, познакомить с семьей, вместе поужинать, и уже было взял за локоть, собираясь увести с со­бой. Но генерал, спохватившись, рявкнул:
- Отставить! - однако, сообразив, что он не в армии, тут же сманеврировал на учтивое извинение и увлек отца Василия за собой.
Проводив протодиакона к столику, представил его жене и друзьям. Отцу Василию поднесли бокал шампанского, предло­жив выпить за его великого деда. Но он, сославшись на то, что шампанское плохо влияет на голосовые связки, позволил уго­стить себя армянским коньяком. Свободные до этого столики были тут же заняты, а те пассажиры, которым не хватило мес­та, расположились на палубе рядом с рестораном, в нетерпе­нии ожидая, когда запоет отец Василий.

Протодиакон, хорошо зная биографию Шаляпина, потягивая коньячок, рассказывал о своем деде, как по-писаному, приукрашивая рассказ худо­жественными подробностями, ему только одному известными. Когда он дошел в своем повествовании до Нижегородского пе­риода жизни «деда», то встал и со всей страстью исполнил «Ду­бинушку». Вскоре он разошелся не на шутку. Уже сам не сомне­ваясь, что он истинный внук Шаляпина, исполнил «Из-за ост­рова на стрежень». При словах «...обнял персиянки стан...» он обхватил проходившую мимо официантку за талию. Та, обом­лев от счастья, уже готова была разделить участь несчастной княжны, но протодиакон не стал бросать ее за борт.

За столом ему стало тесно, и он вышел на палубу, окруженный толпою поклонников. Каждому хотелось побывать с ним рядом, под­нести рюмочку. Поднос с закуской и выпивкой за ним носили по пятам. Не забыл протодиакон и церковных песнопений, ис­полняемых Шаляпиным. Он с таким чувством исполнил сугу­бую ектенью, что некоторые стали креститься. Но когда он со всей страстью исполнил куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст» «Люди гибнут за металл», его буквально на руках по­несли с кормы на нос корабля. Там, на носу корабля, он дошел в биографии до смерти Шаляпина. Рассказывал, как хоронили «деда», как весь Париж вышел попрощаться с великим русским певцом, как при прощании с Шаляпиным слушали в записи «Ныне отпущаеши раба Твоего Владыко...»

- Бессмертный голос великого певца звучал над его смерт­ным телом, и каждый стоящий у гроба понимал: жизнь корот­ка, а искусство вечно, - закончив такими словами рассказ, про­тодиакон начал петь: «Ныне отпущаеши».

В это пение он вложил всю свою душу. А допев, замертво свалился на палубу и заснул. Даже его могучий, тренирован­ный к возлияниям организм, не выдержал той народной любви к Шаляпину, которая излилась на «его внука» в этот теплый летний вечер. Поскольку никто не знал, в какой каюте прожи­вает протодиакон, его по распоряжению капитана теплохода бережно отнесли в свободный люкс.

Когда утром теплоход причалил к городу, капитан по теле­фону связался со службой такси, и машина была подана к тра­пу. Протодиакон стоял на палубе и прощался с пассажирами, когда подошла официантка, та, которой выпала роль «персид­ской княжны», и поднесла на подносе стопочку охлажденной водки и маринованный огурчик. Отец Василий по-гусарски оп­рокинул стопку в рот, крякнул от удовольствия и, закусив огурчиком, звонко чмокнул в щеку зардевшуюся официантку.
Машина отъехала, шофер обернулся и удивленно спросил:
- Слушай, отец Василий, ты что, фамилию сменил? Что-то тебя столько народа провожало, я уж подумал какой-то генерал Шаляпин приехал или секретарь обкома.

- Эх ты, садовая голова, - ухмыльнулся протодиакон. - Это моя фамилия по деду, а провожали меня генералы, их много, а Шаляпин один. Понял?
- Чего уж не понять, по мне хоть Шаляпин, хоть Шляпин, лишь бы счетчик щелкал да на чай клиенты не скупились.

Волгоград,
декабрь 2001 г.
  
#5 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:46
  
1
МЫ ОЧЕНЬ
ДРУГ ДРУГУ НУЖНЫ

протоиерей Николай Агафонов

Светлой памяти клириков и мирян
блокадного Ленинграда посвящается

I

В Центральном парке культуры и отдыха на Петроградской стороне Ленинграда из всех репродукторов неслись бравурные звуки маршей. Воскресный день 22 июня 1941 года выдался солнечный и ясный.
Молодые супруги Пестровы Саша и Лиза прогуливались по дорожкам парка, счастливо улыбаясь. Рядом с ними, а вернее вокруг них, весело хохоча, бегали две их очаровательные пятилетние дочурки - близняшки. Обе в нарядных матросках, в коричневых сандалиях и с большими шелковыми бантами, вплетенными в косички. Причем у одной банты были красные, а у другой - голубые. Для того, чтобы их можно было различить даже издалека. Сестренки, как две капли воды, были похожи друг на друга. Родители, конечно, различали их и без бантов, но все же, для порядка, каждый раз вносили в гардероб девочек какие-нибудь отличия.
Завидев издали киоск с газированной водой, сестренки радостно закричали:
- Папа, мама, давайте попьем водички с сиропом, это так вкусно!
Когда пили газировку, вдруг смолкли репродукторы, а через какое-то время голос диктора объявил, что сейчас будет срочное правительственное сообщение. Весь парк замер. Встревоженные люди стали собираться возле динамиков. Объявление о начале войны слушали в гробовом молчании. А затем над толпой пронеслось тревожное: товарищи, это война, война, война…
Дети, еще не понимая значения всех слов, но почувствовав тревогу взрослых, инстинктивно прижались к родителям, как бы ища у них защиты.
- Сашенька, миленький, что же теперь будет? Как страшно, - пролепетала в растерянности Лиза.
- Не бойся, милая, я ведь с тобой, - успокаивал ее муж, обняв за плечи и прижав к себе.

II

Уже на следующий день Александр настоял на отъезде жены вместе с девочками в Костромскую область, к матери. Живя у матери, Лиза не находила себе места, тревожась за Александра.
Мать, видя, как мается ее дочь, сказала:
- Поезжай, Лиза, к мужу, а я тут с внучками поживу. Закончится все и приедете вместе.
Лиза кинулась на вокзал. До Ленинграда еле добралась и то обходными путями. Как оказалось, очень вовремя. Александр как раз собирался уходить добровольцем в народное ополчение, на оборону Ленинграда. Он хотя и поворчал: «зачем мол приехала», но в душе был рад, что удастся проститься с любимой супругой. К месту сборов шли в обнимку. Когда проходили мимо Князь-Владимирского собора, Александр неожиданно предложил:
- Давай зайдем в церковь, поставим свечи.
- Давай, - обрадовалась Лиза.
Мысль посетить храм ей, почему-то, понравилась, хотя они никогда раньше в церковь не ходили. Когда супруги робко перешагнули порог собора, Лиза шепотом спросила:
- А ты, Саша, крещеный?
- Я же детдомовский, кто же меня мог крестить, - так же шепотом ответил Александр. - А ты крещеная? - в свою очередь спросил он.
- Конечно, Сашенька, крещеная. У нас в селе, когда я родилась, еще церковь работала. У меня даже крестная есть, мамина сестра, тетя Катя. Слушай, Саша, давай тебя окрестим, а то ведь на войну идешь.
- Кто же меня, комсомольца, крестить будет? Да и времени нет, до сборов час остался.
- Сашенька, миленький, - взмолилась Лиза, - давай окрестим тебя, чтобы душа моя была спокойна. У тебя же не будут комсомольский билет здесь спрашивать. Пожалуйста, Саша, ведь ты меня любишь?
- Конечно люблю, дуреха. Я не против креститься, только как?
- Вон батюшка стоит, я сама пойду к нему договариваться.
Лиза подошла к священнику и стала ему что-то горячо говорить. Затем радостная повернулась к Александру и подала знак рукой, чтобы подошел к ним. Александр подошел, и в смущении, понурив голову, остановился перед священником.
- Ну, что, молодой человек, идешь Родину защищать, а здесь жена смелей тебя оказалась.
Александр продолжал в смущении молчать.
- Хорошо, - сказал священник, - отвечай мне прямо: хочешь креститься? И веруешь ли в Господа нашего Иисуса Христа, пришедшего в мир спасти людей, и ради этого пострадавшего и воскресшего и обещавшего воскресить в последний день мира всех верующих в Него? Говорю это все очень кратко, так как нет времени для оглашения. Случай особый, ведь на святое дело идешь.
Александру очень понравились последние слова священника о том, что он идет на святое дело, и он хоть робко, но уверенно сказал:
- Я креститься хочу. А насчет веры, если что не так, пусть уж меня Бог простит. Нас ведь этому не учили. Если окрестите меня, буду верить, как скажете.
- Достойный ответ, - сказал довольный священник и повел крестить Александра.
После крещения священник сказал ему:
- Благословляю тебя, сын мой, на ратный подвиг. Не щади жизни своей ради Родины и веры нашей православной. Бей фашистов так же, как и твой небесный покровитель, благоверный князь Александр Невский, который бил немецких псов-рыцарей, посягнувших на наше святое Отечество.
- Спасибо, батюшка, - ответил растроганный Александр, - буду бить.
Обнимаясь на прощанье перед посадкой в грузовик, Александр шепнул Лизе:
- Теперь я крещеный, не переживай, хоть на том свете, но встретимся.
- Вот дурак, - возмутилась Лиза, - типун тебе на язык. Чего несешь, ты мне живой нужен.
- Да не сердись ты. Это я так шучу, для поднятия настроения.
- Ничего себе, шуточки, - заплакала Лиза.
- Лизонька, родная моя, прости меня и не плачь. Нас, детдомовских, другим шуткам не научили. Я тебя очень люблю и скоро вернусь, - крикнул он, догоняя отходящую полуторку и запрыгивая в кузов на ходу.
Лиза бежала вслед за грузовиком. Косынка ее сползла на плечи, волосы растрепались:
- Сашенька, я тебя тоже очень люблю, возвращайся, родной, мы тебя будем ждать.
Полуторка скрылась за поворотом, а Лиза, пробежав еще несколько метров, остановилась посередине дороги, растерянно оглядываясь кругом. Затем сорвала с плеч платок, уткнулась в него заплаканным лицом и побрела назад к дому.




III

Через месяц от Александра пришла весточка - небольшая записка, которую он передал через одного ополченца, лежавшего в госпитале после ранения. Там всего-то было три строчки: «Милая Лиза, я жив и здоров. Воюем с фашистскими захватчиками. Признаюсь честно, нелегко нам, но город родной не сдадим. Зайди в церковь, помолись за нас всех. Скучаю по тебе и детям. Целую, твой Саша».
Она по нескольку раз в день перечитывала эту записочку. Прочитает, поцелует ее, прижмет к груди и снова читает, и снова целует. Тут же побежала в церковь молиться за своего любимого. Хотя она и так теперь туда часто ходила. Народу за службой день ото дня становилось все больше и больше. Даже по будням храмы не пустуют. Ленинградцы приходят помолиться за своих родных, воюющих на фронтах, за живых и погибших. Записок об упокоении с каждым днем все больше, целые горы, священники едва справляются, чтобы успеть помянуть всех за богослужением. Лиза, подавая записки о здравии за Александра, радовалась, что он жив и здоров. Она не раз ловила себя на мысли: «Какая же я молодец, что настояла на крещении Саши».
Когда Лиза получила извещение о том, что «...Пестров Александр Петрович пал смертью храбрых…», - она этому не захотела поверить. Побежала в военный комиссариат.
- Тут произошла какая-то ошибка, - с дрожью в голосе говорила Лиза, протягивая извещение седоусому капитану.
Тот смотрел на нее печально и молчал.
- Чего же вы молчите? Я же говорю, произошла ошибка, - пугаясь красноречивого молчания, крикнула Лиза.
- Как бы я, доченька, хотел, чтобы это была ошибка, - вздохнул капитан, - и чтобы были ошибками десятки других похоронок, ежедневно приходящих к нам.
Лиза растерянно заморгала глазами, потом достала с груди записку от Александра и как-то робко протянула ее капитану:
- Вот посмотрите, он тут сам пишет: жив, здоров… А тут пишут погиб. Я Саше своему верю, - упавшим голосом проговорила Лиза.
- На войне так, милая барышня, сегодня ты жив, а завтра - один Бог знает.
- Как же я теперь одна? - проговорила Лиза, выражая вслух сердечную мысль, что жизнь без любимого для нее немыслима.
Капитан это понял по-своему и сказал:
- У нас имеется распоряжение: вдов погибших добровольцев устраивать на работу в хорошие места. Так что заходи через неделю, что-нибудь подыщем.
- Спасибо, - чуть слышно проговорила Лиза и пошла домой.
- Так ты приходи, - крикнул ей вдогонку капитан.
Целый день она бесцельно бродила по Ленинграду, окончательно продрогнув, повернула домой. Когда подходила к дому, раздался вой сирены, объявляющей воздушную тревогу. Она и не подумала идти в бомбоубежище, а стала подниматься по лестнице в свою квартиру. Навстречу спускалась соседка, школьная учительница Анна Михайловна, с двумя своими детьми.
- Куда же вы, Лиза? Ведь тревога объявлена! Пойдемте с нами в бомбоубежище.
- У меня Сашу убили, мне все равно, - отрешенным голосом ответила Лиза и стала подниматься дальше.
Но Анна Михайловна кинулась вслед за ней, догнав, развернула ее за плечи к себе лицом и сурово спросила:
- Дочек твоих тоже убили?
- Что вы, - испуганно сказала Лиза, - они у мамы в деревне.
- Так вот, дорогая моя, - жестко продолжила Анна Михайловна, - сейчас у всех горя достаточно, но твоим детям нужна мать. - И взяв властно за руку Лизу, повела ее за собой.

IV

Наступила голодная зима сорок первого. Лиза, вспомнив обещание капитана, пошла в комиссариат. Тот встретил ее недовольно:
- Я же сказал прийти через неделю, а ты где была? Все вакансии разошлись.
Лиза молча развернулась, чтобы идти обратно.
- Да погоди ты, - с досадой сказал капитан, - вот возьми направление в столовую госпиталя, посудомойкой.
Когда уже Лиза, поблагодарив капитана, ушла, он пробурчал себе под нос:
- Не меня надо благодарить, а твоего мужа. Считай, что своей смертью он тебя от голодной смерти спас.
С гибелью Александра в душе Лизы поселилась какая-то холодная пустота, теплилась там только обида на Бога за Сашу. В церковь ходить перестала. Но все же когда проходила мимо храма, то останавливалась и подолгу стояла в задумчивости. Храм был тем местом в их жизни, где они, по сути дела, провели последние счастливые минуты. Как-то раз, когда она стояла возле храма, у нее появилось ощущение, что ее Саша сейчас там, и ждет ее. Она без раздумий вошла в храм и огляделась. Саши, конечно, она не увидела, но ощущение, что он именно здесь, не пропало. Лиза купила свечку и пошла к заупокойному кануну. Поставить свечку было некуда, так как весь канунный столик был заставлен ими. Тогда она зажгла свою свечу, прошла к иконе Александра Невского. Поставив перед иконой свечу, она вопросительно посмотрела на святого князя, спрашивая про себя: «Святой Александр, мой Саша с тобой?». Ответа она не услышала.
- Молчишь, - с горечью вымолвила Лиза, - а что мне делать?
Последние ее слова расслышала рядом стоящая старушка.
- Надо тебе, сердешная, пойти к батюшке на исповедь, тебе сразу станет легче. Вон там, в правом пределе идет сейчас исповедь.
Лиза направилась в указанном старушкой направлении. Там, возле аналоя с лежащими на нем Евангелием и Крестом, стоял еще не старый, лет пятидесятипяти, но уже сгорбившийся седой священник. Люди подходили к нему и что-то говорили, а он, казалось, не слушал их, а стоял как-то безучастно, никого не замечая. Когда прихожанин наклонял голову, он молча, как бы механически, накидывал на нее епитрахиль и осенял крестным знаменем. Подошла очередь Лизы. Она стояла перед священником и молчала. Он тоже молчал. Неизвестно, сколько еще бы продлилось это молчание, если бы священник не заговорил первым:
- Что же вы молчите? Вы пришли исповедоваться?
- Нет, - коротко ответила Лиза.
- А для чего вы тогда пришли, у вас какой-то вопрос ко мне?
- Нет, - снова ответила Лиза.
- Нет! - удивленно повторил священник. - А, что тогда?
- У меня погиб муж и я больше не хочу жить,- с вызовом произнесла Лиза.
Священник задумчиво сказал:
- Я ведь тоже не хочу жить.
Лиза растерялась. В глубине души она надеялась, что священник ее будет утешать.
- Да как же вы можете так? - невольно вырвалось у нее.
Лицо священника, передернувшись, искривилось, отчего на нем изобразилась некрасивая гримаса. Нижняя губа выпятилась и завернулась к подбородку. Точь-в-точь, как у ребенка, собирающегося расплакаться. Осипшим голосом, видно спазма сдавила горло, он произнес:
- Могу, я-то как раз могу, - больше он ничего не мог сказать, собирая последние усилия воли, чтобы сдержать слезы. Но они, уже не спросясь, катили по его щекам.
Священник весь как-то осунулся, окончательно потеряв свой, еще недавно, величественный вид.
- Что с вами, батюшка? - прошептала испуганно Лиза.
- Ничего, - ответил он, - прихожу после службы домой, а там ничего. Одни развалины. Нет больше моей доченьки, нет моей доброй Танюшки. Я говорю: Господи, почему дитя мое там, под развалинами? Почему не я? Почему? - требовательно обратился он уже к Лизе.

- Не знаю, - ответила Лиза, с жалостью посмотрев на священника.
- Вот и я не знаю, - печально вымолвил священник, и Лиза в смущении отошла от аналоя.

V

Дождавшись, когда закончится вечерняя служба, Лиза решила подойти опять к тому священнику. Из разговоров с одной прихожанкой она уже знала, что священника зовут Всеволод. Он вдовец. Жил вместе со своей взрослой дочерью, в которой души не чаял. Есть у него еще сын, он на фронте, и от него вообще никаких вестей нет. Вот уже неделя как его дочь погибла в собственной квартире при бомбежке. Сейчас батюшка живет при храме, но тут очень холодно. Часто голодает, так как отдает свою хлебную пайку другим голодающим.
Отец Всеволод вышел из храма, Лиза решительно подошла к нему и сказала:
- Батюшка, пойдемте ко мне жить. У меня свободная комната. Я буду о вас заботиться. Вы мне нужны, а я вам. Ведь так?
Отец Всеволод внимательно посмотрел на Лизу и кивнул головой. Помолчав немного, добавил:
- Да, пожалуй, мы друг другу нужны.
Работала Лиза в госпитале с утра и до вечера, выходные попадались редко. Но теперь, после работы она спешила домой. Капитан оказался прав. Благодаря работе в столовой госпиталя, она не только сама не померла с голоду, но и поддерживала свою соседку с двумя ее детьми. Дело в том, что когда после работы она чистила кухонные котлы из-под каши, то поскребки со стенок котлов ей разрешали уносить домой. Набиралось поскребок по полбидончика и больше. Вот этими поскребками и спасались от голода.
Отец Всеволод старался каждый день ходить на службу в собор. Но делать это становилось с каждым днем все труднее. Болели застуженные ноги. Сказывался каторжный труд на Соловках, где по колено, а то и по пояс в холодной воде приходилось вылавливать бревна. Да к тому же после гибели дочери, на нервной почве, стали слепнуть глаза. О нелегкой судьбе отца Всеволода Лиза узнала из бесед, которые они проводили долгими зимними вечерами.
В двадцать пятом году отца Всеволода по обвинению в контрреволюции приговорили к расстрелу, но потом заменили десятью годами Соловков. Хотя вся его контрреволюционная деятельность заключалась в том, что он выступил против передачи храма обновленцам. Его малолетние дети, когда вскоре умерла его жена, были определены в детский дом. После Соловков ему добавили три года ссылки в Пермь. Возвратясь после ссылки в тридцать восьмом в Ленинград, сразу отыскал детей. Они уже были взрослые. Сын Владимир учился в военном училище, и как будущий офицер Красной Армии стеснялся отца священника, да еще и «врага народа». Поэтому демонстративно стал избегать отца, а потом и вообще заявил, что он теперь ему не отец. Отец Всеволод так этим сильно огорчился, что даже заболел. Зато дочка Татьяна с радостью восприняла отца, окружив его заботой и вниманием. Во время его болезни ни на шаг не отходя от постели, пыталась, как могла, сгладить поступок брата своей любовью. Тот, в свою очередь, также всю свою не растраченную родительскую любовь обратил на дочь. И хотя Татьяна была воспитана вне Церкви, но, повстречавшись с отцом, стала очень религиозной девушкой. Вместе с ним ходила на службы и вместе молилась дома, находя в этом для себя большую радость.
Теперь и Лиза, приходя с работы, становилась с о. Всеволодом на молитву. Они каждый день пели заупокойную литию по Александру и Татьяне. Служили молебен за победу над врагом и поминали о здравии воина Владимира. Просыпаясь по ночам, Лиза слышала, как отец Всеволод горячо молится за сына. Ей он дал поручение: регулярно заходить на почту справляться, нет ли для него письма. Было ясно, он все еще надеялся и ждал весточки от Володи. И его надежды наконец-то оправдались. В один из дней Лизе вручили на почте треугольный конвертик, адресованный отцу Всеволоду. Когда она радостная и взволнованная пришла домой, то с порога закричала:
- Батюшка, пляшите!
Отец Всеволод побледнел, медленно приподнялся со стула и, повернувшись к иконам, перекрестился:
- Слава Тебе, Господи, услышана молитва моя.
Сев за стол, требовательным голосом сказал:
- Читай, дочка.
Лиза развернула треугольник и дрожащим от волнения голосом начала читать: «Дорогие мои родные, папа и Танюшка…»
- Бедный сынок, он еще не знает о гибели сестры, - сокрушенно произнес о. Всеволод, - ну продолжай, Лизонька.
«Пишу дорогие, - продолжала Лиза, - потому что здесь на фронте понял, что дороже вас у меня нет никого на свете. Перед моим уходом на фронт ты подарил мне, папа, очень нужный подарок. Но оценил я это только теперь, когда вокруг меня гибнут мои боевые товарищи, а завтра и я могу пойти за ними следом. Книга, подаренная тобой, говорит, что «нет больше той любви, как душу положить за друзей своих». Не сомневайтесь, я выполню свой воинский долг до конца. Но прежде хочу попросить у тебя, папа, прощение, за то, что я так огорчал тебя. Прости меня. Я раскаиваюсь, как тот блудный сын, о котором написано в книге, подаренной тобою. Меня эта притча потрясла до глубины души, и вот чем. Ведь по сути дела сын пришел к отцу и сказал: ты, отец, мешаешь мне жить, умри для меня, чтобы мне жить было свободно и хорошо. А потом, когда он возвращался, ведь отец выбежал ему навстречу. Значит, все это время он ждал: не придет ли? Значит, выходил каждый день на дорогу. Каждый день смотрел, не идет ли его сын. Смотрел и ждал, потому что любил сына. И я тогда понял, что ты тоже ждешь. Ведь не мог же я не заметить, как ты любишь меня и как ты страдаешь, видя мое отношение к тебе. Таня, сестренка, береги папу. Я хочу прийти после Победы и встать перед ним на колени, за все его страдания, которые он перенес за веру и за нас, его детей. Я знаю, он обнимет меня и в тот день не будет счастливей меня человека в целом свете. Целую вас и крепко обнимаю, ваш сын и брат, Владимир».
Лиза подняла заплаканные глаза и увидела, что о. Всеволод тоже плачет, но при этом все лицо его светится счастьем.
- Лиза, доченька моя, зови скорее Анну Михайловну. Неразделенная радость с ближним, это неполная радость.
Когда Лиза и Анна Михайловна зашли в комнату, о. Всеволод был уже в рясе с епитрахилью перед иконами.
- Давайте вместе отслужим благодарственный молебен Богу, а затем посидим, отметим эту радость.
После молебна все сели за стол. Отец Всеволод достал откуда-то начатую бутылку кагора.
- Это неприкосновенный запас, - пояснил он, - но сегодня как раз тот случай. Ставь, Лиза, рюмочки, сегодня большой праздник.
Истощенные постоянным недоеданием, все трое захмелели сразу после первой рюмочки. Отец Всеволод попросил Лизу прочитать второй раз письмо. Потом Анна Михайловна затянула песню «Летят утки...» и все дружно подтянули. Просидели до глубокой ночи, забыв на это время, что идет война, что их город находится в блокаде. Всем троим казалось, что самое худшее позади, а впереди их ждет только хорошее.

VI

Назавтра о. Всеволод попросил Лизу написать сыну ответ. Когда встал вопрос писать ли о гибели Татьяны, он сказал:
- Нельзя сына обманывать, пусть горькая, но правда.
Володино письмо отец Всеволод просил Лизу читать чуть ли не каждый день, так что вскоре она его выучила наизусть. Заинтересовавшись, что так могло поразить Владимира в Евангелии, сама стала читать его каждый день. Чего не понимала, спрашивала у о. Всеволода и тот с удовольствием ей разъяснял. Второе письмо от Володи пришло уже весной, незадолго до Пасхи.
«Дорогой папа, - писал Володя, - с глубокой скорбью узнал я о гибели Танюшки. Почему гибнут самые лучшие и добрые? Я задаю себе этот вопрос вот уже который раз. Есть ли на него вообще ответ? Мой ответ на гибель сестры один: буду бить гитлеровскую сволочь, пока хоть одна фашистская гадина ползает по земле. Я так же, как и ты, папа, верю, что наша Танечка за ее кроткий нрав и душевную доброту пребывает сейчас у Бога в Царствии Небесном. А иначе нет вообще никакой справедливости, не только на земле, но и на Небе. А она должна быть эта справедливость обязательно, иначе за что же мы воюем? Я рад, что есть такая Лиза, которая заботится о тебе, как родная дочь. Значит, для меня она будет сестрой. Я беспокоюсь за твое здоровье, береги себя. Твой сын, Владимир».
Отец Всеволод, слушая письмо, счастливо улыбался.
- Сын у меня прямо философ, весь в деда. Дед у него был преподавателем в Духовной семинарии.
На пасхальную службу пошли все впятером, прихватив детей Анны Михайловны. За зиму в храме умерли два священника и протодиакон. Но несмотря ни на что, первую блокадную Пасху, 18 апреля 1942 года, праздновали торжественно. Тем более время празднования Пасхи совпало с 700-летием разгрома немецких рыцарей в Ледовом побоище святым князем Александром Невским. У всех появилась надежда на победу и освобождение Ленинграда от блокады. Многие верующие вместо куличей принесли освящать кусочки блокадного хлеба. Отец Всеволод после службы принес домой пять маленьких кусочков настоящего кулича и одно вареное крашеное яйцо. Все с удовольствием съели крохотные кусочки кулича, а яйцо разделили пополам детям. Когда разрезали яйцо, по комнате разнесся яичный дух. Отец Всеволод, втянув ноздрями воздух, с улыбкой сказал:
- Пасхальным духом наполнилась наша квартира.
По прошествии праздничных дней, отец Всеволод сказал Лизе:
- У меня какое-то недоброе предчувствие. Наверное, что-то с Володей. Может его ранили? Сходи-ка, доченька, на почту, нет ли там от него письмеца.
Когда Лизе подавали на почте вместо треугольного солдатского письма казенное извещение, сердце у ней похолодело: такое она уже получала, когда ее извещали о смерти мужа.
- Кому это,- в испуге отстраняя руку, спросила она.
- Вот тут читайте написано: Троицкому Всеволоду Ивановичу,- сказала работник почты, протягивая извещение Лизе.
Выйдя на улицу, Лиза дрожащими руками достала извещение из сумочки. Буквы прыгали у нее перед глазами. На казенном бланке было написано: «Сообщаем Вам, что Ваш сын, капитан Троицкий Владимир Всеволодович, в бою за город Демьянск пропал без вести...». «Что это значит - без вести», - размышляла по дороге Лиза. Вначале она зашла к Анне Михайловне, посоветоваться.
- Говорят, что без вести, это все равно что убит. Но все же, я думаю, есть надежда. Надо сообщить о. Всеволоду, - подытожила разговор Анна Михайловна.
- Может быть, вы сами это сделаете, - попросила Лиза.
- Нет, Лиза, это должны сделать вы. Ведь вы ему как дочь родная.
Когда она вошла в комнату, отец Всеволод встал и, подслеповато щурясь, с тревогой разглядывал Лизу, пытаясь угадать, какую весть она ему принесла.
- Ну, что там у тебя? Я же чувствую: что-то от Володи. Я оказался прав? Он ранен? - с тревогой вопрошал он.
- Не волнуйтесь, батюшка, он не ранен, он просто пропал без вести.
- Что значит пропал? Как может человек пропасть без вести, это же не иголка?
- На войне все может случиться, - успокаивала его Лиза, - надо надеяться, что он жив.
- Что значит надеяться и почему, может быть, жив? Я уверен, Володя жив. - Начал сердиться о. Всеволод. Затем он, как-то сникнув, сел на стул, бледный и какой-то жалостливый посмотрел на Лизу:
- Ты ведь, Лизонька, тоже веришь, что он жив?
- Конечно, батюшка, я верю, - горячо воскликнула Лиза. - Он жив, он вернется, как обещал, вы же за него так молитесь.
- Да, - словно очнувшись сказал о. Всеволод, - моему сыночку сейчас плохо, ему надо помочь, а я здесь расселся. - Он встал и пошел в свою комнату.
Из своей комнаты он не выходил три дня и три ночи. Лиза уж думала, не случилось ли чего. Но когда она подходила к двери, то слышала оттуда молитвенные вздохи и понимала: о. Всеволоду не надо мешать.

VII

Наступил январь 1944 года. Объявили о снятии блокады и служении 23 января благодарственного молебна по всем храмам. Отец Всеволод в сопровождении Лизы и Анны Михайловны шел в церковь на молебен. После молебна с амвона священник зачитал послание митрополита Ленинградского Алексия:
«Слава в вышних Богу, даровавшему нашим доблестным воинам новую блестящую победу на нашем родном, близком нам Ленинградском фронте… Эта победа окрылит дух нашего воинства и как целительный елей утешения падет на сердце каждого ленинградца, для которых дорога каждая пядь его родной земли…».
Из храма все выходили в пасхальном настроении, казалось еще немного и в морозном январском воздухе зазвучит тропарь «Христос Воскресе из мертвых…».
Женщины шли, с двух сторон поддерживая о. Всеволода. Навстречу им двигался, широко улыбаясь, высокий статный майор. Увидев его, отец Всеволод, вздрогнув, отстранил от себя женщин. Потом как-то весь распрямился и шагнул вперед, протянув навстречу офицеру руки. Майор подбежал к священнику и упал перед ним на колени, прямо в снег.
- Папа, родной мой, я вернулся к тебе.
- Я ждал, сынок. Знал и верил, - сказал счастливый отец, прижимая к себе сына.

Село Нероновка Самарской обл.,
февраль 2005 года.
  
#6 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:51
  
2
Беседа о духовном руководстве

Игумен Кирилл (Сахаров), Русская народная линия

Если обратиться к святым отцам, мы увидим, что у них многократно гово­рится о важности духовного руко­водства. Если важно пользоваться советом опытных людей в житейских делах, тем более в духовной жизни, где много всяких подводных кам­ней, подстерегающих опасностей, сетей. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что те, кто на себя надежду возложил - прельстились, они думают, что не имеют нуж­ды ни в каком путеводителе. Хотя бы эти люди были весьма умны, но, самочинно проходя поприще духовной жизни, они легко претыкаются. Много претыкаются та­кие люди, попадают в ямы и в се­ти лукавого, во многие беды, и не знают они, какой конец их ожидает. Труды тако­вых людей бывают тщетными, особенно монашествующих.

Мы знаем, что подвижники в древно­сти писали в основном для монашествую­щих, отсюда сетования, что так мало у нас наставлений людям семейным. Но мы можем к ним отнести много из того, что говорится монашествующим, только с поправкой, с учетом семейного положе­ния. Но, тем не менее, это общие настав­ления, в том числе о необходимости ду­ховного руководства, духовного настав­ничества. Святитель Игнатий сравнивает святых отцов со звездами единой приро­ды, пусть с разной интенсивностью излу­чения, но единой природы. То есть святые отцы шли узким путем, основанном на по­каянии и смирении, отсюда единство ду­ховного опыта. Были какие-то разногла­сия, частные мнения в каких-то богослов­ских вопросах, но в основном, в догмати­ческом плане и в плане ориентиров для духовной жизни было единение. Поэтому мы можем чер­пать и черпать много из этого безценного источника святоотеческой мудрости для нашей духовной жизни. Мы даже имена многих из подвижников не знаем, такое имя как, например, Марк Подвиж­ник. Более или менее нам знаком препо­добный Дорофей со своими "Душеполез­ными наставлениями", Иоанн Лествичник с "Лествицей". А вот такие имена как Игнатий и Калист неизвестны. Они наставляют: "Все делайте с советом, вопрошайте духовных отцов", и тогда, ес­ли жизнь уподобить равнине, с ямами и кочками, но благодатью Христовой за по­слушание духовным наставникам, за то, что смирив себя, обращаешься к ним за советом, то эта ухабистая местность по­кажется совершенно ровной и глад­кой. А у нас как бывает? До сих пор неко­торые прихожане нашего храма, не один год пробыв в его стенах, сомневаются во всем, в том, как устроить свою жизнь, жениться или монашеский путь избрать, сомневаются в одном наставнике, в дру­гом наставнике, в одном храме, в другом храме. Подобны они растению, не укоре­ненному в почве. «Решимости не хватает современному человеку», - говорил пре­подобный Серафим Саровский. Как было раньше на Руси? Вот между постами, Рож­дественским и Великим, в эти полтора ме­сяца делали рывок, решали личные проблемы. А у нас проходит год за го­дом, все сливается, содержание жизни одинаково и никаких подвижек. Мы привы­каем к такому своему состоянию и не желаем делать какие-то подвижки. Так бывает и в церковной жизни. Допустим, на­шему храму, общине жить в своей скорлу­пе уютно и хорошо, но раз в год необходи­мо напрячься для проведения архиерейской служ­бы на престольный праздник. И мы видим, что это расширение контекста нашего существования, что это моменты собранно­сти, это вехи на пути, когда приезжают гос­ти, архиерей. А так, можно жить в своем мирке, все хорошо и уютно, но это не тот масштаб. Нужны активные дейст­вия, гармоничные, конечно, чтоб все было сбалансировано. Нужно устраивать свою жизнь. Бывает так - начинают допекать ду­ховника в посты, на святках личными вопро­сами. Держишь оборону, призывая подождать, когда окончится пост или святки. И, казалось бы, вот настало логичное время, чтобы этими вопросами заниматься - и затишье... Вывод такой, что мы выбились из ритма жизни в личном плане, в общественном, семейном и так далее, нарушен ритм жизни. Это один, может быть, из главных изъянов на­шей жизни. Смешались в кучу праздники и будни, периоды воздержания и каких-то послаблений. Когда нужно праздновать - мы скорбим и работаем, когда нужно ра­ботать - мы расслабляемся в разных отно­шениях. Важно войти в колею. Поражает глубина церковного ритма, церковный ка­лендарь задает ритм жизни, все сбаланси­ровано, согласовано с физиологическими ритмами человека, согласовано с ритма­ми природными, хозяйственными. Как ва­жно терпение проявить, чтобы из этого ритма не выбиваться, войти в этот ритм. Пост - воздержание, святки - накопление сил, а потом новый период в жизни, в се­мейных отношениях и т.д. Смешение, ко­торое начинается в храме на богослуже­нии, когда случается круговерть, хаос, когда нет единого предстояния, как это предписано цер­ковным уставом, нет скрепы, которое на богослужении выковывается. Поэтому важно не­спешно, но систематически, целеустрем­ленно, шаг за шагом, не топчась на месте, не допуская затхлости болота, проводить свою жизнь. Какие признаки, по словам преподобных Игнатия и Калиста, истинных духовных отношений между духовным на­ставником и чадами: полная вера, доверие к нему, открытость и искренность перед ним в своих словах и делах. Ничего старать­ся не делать по своему желанию и разуме­нию, а всегда стремиться вопрошать, не прекословить и не спорить - это от гордо­сти, от маловерия и неверия. И еще - чистое испо­ведание грехов своих и тайн сердечных, ис­поведание помыслов.

Только христианство охватывает всю полноту жизни человека. Никакая партия, никакая система, никакая инструкция не охватит огромный внутренний мир чело­века, только христианство говорит о важ­ности всех нюансов, оттенков, помыслов и т.д. И это через отношения с духовником, через исповедь.

Теперь о важности искреннего, полного раскрытия своих грехов на исповеди. Стра­сти отступают от того, кто беспощадно ис­поведует свои грехи (Святитель Игнатий Брянчанинов). Скрывающий свои помыслы бывает неисцелен (преподобный Варсанофий Иоанн). Враг боится обличения при све­те. Его козни и хитросплетения, будучи об­личены при свете, заставляют его посты­женным убегать. А тот, кто самочинно проводит жизнь, у того накапливается пласт неочищенной греховности, и потом удивля­ются люди и даже духовники, почему такой человек совершает опрометчивые поступ­ки и даже самоубийство. А это потому, что накапливается духовная чернота, неочи­щенная и нераскрытая. Отвергнув стыд, не­обходимо раскрывать смущение от помы­слов, что происходит в сердце. Змей отвра­тительный убегает, выставленный напоказ через мужество исповеди. А если помысел не раскрыт - у прп. Иоанна Лествичника есть такое сравнение: когда птица на яйцах сидит, согревая их своим теплом, яйца пре­вращаются в птенцов, так и у человека, ко­гда помыслы греховные только в зачаточ­ном состоянии, как яйца еще, если он не отсекает греховные помыслы, не очищается, тогда мысли пере­ходят в дела, как яйца превращаются в птенцов. Таковы наставления святых отцов о важности чистосердечной исповеди.

Преподобный Дорофей говорит: "...не было скорбей у меня, когда я стар­цам открывал помыслы, блаженное со­стояние души я испытывал при этом, а ес­ли помысел приходил, то я брал дощечку и писал то, что пришло мне на ум с тем, чтобы старцу рассказать. И как только я это начинал делать, так уже чувствовал пользу и облегчение". А как люди страдают, когда их распирает внутри на мысленном уровне. Они варятся в этом вареве, видимо, все самоубийцы проходят это. Они варились в собственном соку, не имели возможности как-то укорениться, стабилизи­ровать свое положение, и все это мысленное варево приводило к тому, что на­ступала хроника. А ведь враг очень часто внушает вся­кие пакости, всякие студодеяния. Мы даже ужасаемся, когда такие мысли приходят к нам в голову.

Таковы реалии духовной брани. Самая страшная брань - духовная, в сравнении с ней крупнейшее военное сражение - как детская забава. Она происходит во внут­реннем мире человека - это внутренняя мысленная брань.

Преп. Дорофей усомнился: как же так, ведь сказано, многими скорбями по­добает в Царствие Божие внити. Поделил­ся со старцем, а тот сказал - не скорби, те­бе не о чем беспокоиться, кто находится в послушании отцов, тот наслаждается без­заботностью и покоем. Все естественно в данном случае. Но бывают и неопытные наставники, об этом еще сетовал св. Игна­тий Брянчанинов в XIX веке. Сетовал, что оскудение духовное, что не видит он вокруг себя на­ставников глубоких, несомнительных, поэ­тому рекомендовал обращаться только к книгам. Не все с ним соглашались, все-таки были какие-то подвижники и в наше время есть. Избирай не блещущего талантами духовника, красноречивого, эффектного, а выбирай неприметного, молитвенного, кроткого. Такое послушание духовнику не лишает свободы человека. Истинная сво­бода в Боге. Это ложная свобода, когда мы мним о себе, что мы свободны и можем что угодно делать и откликаться на любые наши желания. Мы считаем иногда, что это естественное, природное, ничем себя сте­снять не хотим, а это ложное устроение, это враг внушает ложную свободу. Истин­ная свобода только в Боге, свобода следо­вать воле Божией, согласовывать волю че­ловеческую с волей Божией.

Благодатный старец - это уже высший уровень духовничества. Особенно ода­ренные благодатью старцы являются про­водниками воли Божией, а лжестарцы за­слоняют собой Бога. Как бывает тягостно быть рядом с таким наставником, кото­рый явно заслоняет собой Христа. Получается поклонение, культ, окру­жающие замыкаются на его личных каче­ствах. А как же с проводничеством ко Христу у такого духовника? Он заслоняет собой Христа, и какою бы яркой не была его ли­чность, это все-таки в сравнении с сияю­щим ликом Христа - жалкая тень. Кто от­резвляется с помощью Божией, тот отхо­дит от такого духовника. Некоторые, ко­нечно, в ослеплении продолжают быть в орбите его сияния. Отходит, тот, кто ощути­л какую-то исчерпанность, голод и жаж­ду, потому что не может напитать такой духовник, потому что только принцип про­водничества является долговременным, все остальное себя исчерпывает. Когда человек познает сладость уединенной мо­литвы, когда он ощутит прикосновение благодати, тогда он старается избегать лишних контактов с людьми, потому что это рассеивает и отвлекает от самого до­рогого, что есть в жизни - общения с Бо­гом. А святые вообще говорили, что если человек не скажет себе, что в мире я один, я и Бог, то он покоя себе не найдет. Он будет постоянно уязвляться замечаниями, тем как к нему относятся ближние. Мни­тельность будет буйствовать в таком че­ловеке, опоры не будет, потому что ни в чем земном стабильности нет. Это волну­ющееся житейское море; только в Боге будучи укорененными обретем вожде­ленный покой и радость.

И чтобы обрести такое состояние - дай Бог нам обрести истинного духовника.
  
#7 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:53
  
1
Когда гром грянет, мужик перекрестится?

Священник Алексий Мороз, Русская народная линия

Недавно меня поразили слова священника из Донецка. В телеинтервью он сказал, что кровь льется, люди гибнут, но в храм не идут. Прихожан примерно столько, сколько было и до вооруженного конфликта с Киевом.

Естественно, возникает вопрос, почему? Почему люди во время смертельной опасности, годины бедствий и страхований не обращаются к Богу? Почему сегодня не работает старинная русская пословица «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Ведь это совершенно естественно: в годы страшных бедствий искать защиты у единого всемогущего Бога! Так было всегда. И до принятия христианства так было. Когда безысходность, люди обращаются к Высшему Существу, могущему преодолеть эту безысходность.

В годы Великой Отечественной войны оставшиеся открытыми православные храмы были переполнены молящимися. В блокадном Ленинграде едва живые от голода люди спешили в церковь помолиться за живых и уже умерших. И это во время власти безбожников, когда гонения за веру были государственной политикой.

И вдруг, сейчас в, казалось бы, христианской стране, при полном отсутствии гонений за веру, вместо усиленной молитвы за мир, за жизнь близких, прошений за усопших..... пустота. И не просто пустота, а ненависть. Ненависть ко всем, кто мог послужить нарушением относительно комфортного бытия. Ненависть к Порошенко, что по его приказу стреляют, ненависть к России, что она влезла, помогла, и потому якобы идет война, ненависть к ополченцам, потому .... и к Европе, что не защитила и т.д. и т.п. Но где же вера, где всенародное покаяние и устремление к Богу? То, что было во времена Минина и Пожарского, когда послания священномученика Гермогена разбудили русскую душу, и она восстала от безбожного сна. Была исповедь и покаяние, почти всего народа, были исповедь, покаяние и причастие всего ратного воинства перед смертельной схваткой с иноземными захватчиками.

Что же изменилось? С ужасом констатирую, изменился сам русский (украинский, белорусский) человек. Он уже не таков, как его предки. Он потерял свою православную веру как стержень бытия и приобрел гедонистическое стремление к комфорту как смысл своей жизни. Годы советского атеизма сделали свое дело. Человек научился жить без Бога. Плохо ли хорошо, скорее всего, именно плохо..., но жить. Образовавшуюся духовную пустоту заполнили демоны комфорта. Вместо икон, в каждой избе, квартире, воцарился телевизор, компьютер. И русские люди, зачарованно смотря на танец змия голубого экрана, мечтают о царстве комфорта и земного благоденствия, красивой жизни, участвуя в культе поклонения золотому тельцу. Извините, в таком мире нет места Богу. Богу, Который призывает жить во имя духовных идеалов, правды и любви, пренебрежительно относясь к благам и комфорту материального мира.

Недавно, все по тому же телевизору мы наблюдали праздник в Донецке. Люди, которым надоело жить в страхе, вышли на улицы. Но с чем? С гигантским знамением донецкой республики, с защитой памятника Ленину, с установкой нового памятника маршалу в годы 2 мировой войны, освободившему Донецк, шариками, запущенными в небо. Вам это ничего не напоминает? Я просто вижу советский Брежневский период, с его демонстрациями, портретами и шариками. Тогда был застой, тогда царил атеизм, но у людей был кусок хлеба и определенная социальная защищенность. Не о ней ли ностальгирует современный человек?

Видимо, за годы советской власти и в перестроечный период, настолько было разъето в трех-четырех поколениях духовное ядро славянина, что и в случае глобальной опасности, опереться ему просто не на что! Вылезают из подсознания советские стереотипы бытия и именно в них видится спасение.

Не работает уже старинная русская пословица «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». И гром гремит, и молнии сверкают и вот они все ближе и ближе... И все не крестится мужик; то памятник Ленину бежит защищать, то шарики в небо пускает...

То, что происходит на Украине, во многом отражает и процессы в современной России. В случае глобальной опасности, боюсь, здесь будет то же самое. Так, что же? Безысходность? Нет. Любит Всевышний Россию и Матерь Божий простирает Свой покров над нашей многострадальной Родиной. И доказательство тому, мы с Вами. Мы, как правило, родились в безбожных семьях, прошли атеистическую обработку в школе и ВУЗе. И мы веруем! Мы идем за Христом! Разве это не чудо?

Всемогущий Бог «желает каждому человеку спастись и прийти в познание истины». В каждое сердце стучится Он. Но, чтобы услышать Бога, надо иметь живое ищущее сердце и пример перед глазами. Верующие люди должны стать таким примером. Живая сильная молитва должна изливаться из каждого православного сердца за народ и Отечество. И внешне мы просто обязаны активно действовать. Вспомните слова Христа: «Идите и проповедуйте Иисуса Христа всей твари, кто уверует и крестится, спасен будет». Проповедь может быть многоразлична и многообразна. От слов священника на церковном амвоне, до передач и выступлений на телевидении, в интернете, газетах, журналах, студенческих лекциях, школьных занятиях. И это не только евангельское слово, но и пропаганда ценностей семьи, целомудрия, правды, любви. Это хорошие книги, воспевающие героический подвиг самоотречения во имя ближних, фильмы, призывающие к жизни по правде и по совести. Главное не опускать руки, главное просить Бога, чтобы через тебя Он явил в этом мире волю Свою.
  
#8 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:53
  
3
ЖИТЬ ВНИМАТЕЛЬНО
Инокиня Татьяна
В последнее время мне часто приходится наблюдать, что душа легко теряет мир даже от малейшего греховного движения. Вот, кажется, обычное внутреннее состояние, особо никакой благодати не чувствую, но стоит промелькнуть хоть одной тщеславной мысли или обиде на ближнего, стоит лишь перекинуться несколькими пустыми словами-шутками, как очень ясно ощущается внутренняя потеря. Помоги, Господи, жить внимательно, чтобы стараться не терять Тебя.

Радостно видеть победу благодати Божией над немощами в человеке. И капелька благодати никогда так не ценится и не ощущается, как в периоды тяжелого внутреннего состояния. А переживается она в такие моменты более всего как появление надежды — это я много раз переживала на своем опыте. Не радости, что более характерно для начального периода обретения веры, а именно надежды. И это нормально, потому что реально есть немощи и мои, и ближнего, потому более всего нужна надежда на то, что в Боге все это может быть преодолено.

Если душа не совсем оставила Бога, то в отступлении от Него она не находит успокоения и мучается (только если душа находится совершенно вне благодати, то успокаивается в состоянии отступления от евангельской правды Божией). Мир и радость душа обретает только тогда, когда, с Божией помощью преодолев борющий ее грех, поступает по воле Божией.
Свято-Елисаветинский монастырь
  
#9 | Ганина Ольга | 09.11.2014 10:57
  
2
БЫТЬ МАТЕРЬЮ (ИЗ СЕРИИ «ВЕЛИКОЕ В МАЛОМ»)
Елена Наследышева
«Я не смогу! — Паша стоял на самой вершине черной скалы. — Мам, не смогу!!!» Татьяна спокойно, даже с улыбкой смотрела на сына снизу: «Давай, ты сможешь! Решайся!»

Паше всего 12, но ловкости и силы ему не занимать. Однако прыгнуть в морские волны с этой одиноко стоящей скалы? Ее черный, лоснящийся на солнце бок уходит в море не отвесно, а описывает чуть заметную дугу. Это значит, что нужно точно рассчитать свой прыжок, иначе…

Смотрю, как парни и девушки, а порой отчаянные подростки снова и снова совершают головокружительный полет и, взметнув фонтан брызг, врезаются в воду — и все внутри холодеет. Мысли роятся, как клубок рассерженных пчел: ну разве не должна мать оберегать своего сына, учить быть благоразумным, не рисковать попусту?! А Таня с «материнской» заботой подталкивает своего совсем желторотого, еще не оперившегося птенца на отчаянный, опасный прыжок! И как ей самой не страшно смотреть на то, как сын топчется на краю и отчаянно выкрикивает: «Я не смогу! Нет, смогу! Не смогу!!!»

Прошло полчаса мучительных колебаний. Я видела, как страх боролся в Паше со жгучим желанием победить его. Его мать была рядом и спокойно смотрела на сына, качаясь на волнах у подножия скалы.

И тут он прыгнул. Я зажмурилась…

После удачного приводнения восторженной радости Паши не было предела, он прыгал и прыгал — как заведенный. А я подплыла ближе к Тане и выговорилась:

— Тань, я, конечно, понимаю, что в юности все мы способны совершать что-то отчаянное, даже безрассудное. Сама в студенческие годы в бассейне без всякой подготовки с 10-метровой вышки сиганула, причем головой вниз. Бедный мой Ангел Хранитель! Если бы мог, он бы поседел, пока я вниз летела! Зачем ты сама Пашку подбиваешь на риск? Он же еще совсем зеленый, всех опасностей не понимает.

— Так чтоб он мужчиной настоящим стал, чтоб не трусил перед трудностями. Я же сначала сама прыгнула, на себе проверила — как оно. А мальчишек, поверь, совсем не нужно ограждать от риска, лучше дать им возможность превозмогать самих себя. От того, что бережем их, лелеем — маменькины сынки получаются, хлюпики!

— Не знаю, Таня, у меня дочка, трудно мне тебя понять. Но, кажется, лично у меня духу на такое отношение к сыну, как у тебя, не хватило бы. Правда-правда! Пашу жалко было — как он на скале сам с собой боролся.

Но если честно, в этом борении что-то важное было… В том, как он сначала не верил в себя и все-таки победил — решился. Это ведь был опыт внутренней, душевной борьбы. И, наверное, без отчаянной решительности на смелые шаги душа не сможет возмужать. Не станет тверже, крепче. Причем не только душа мальчика. Нам, представительницам слабого пола, тоже не помешает такой опыт.

***
Прошел год. Мы снова вместе с семьей Татьяны были на том же самом берегу, у той самой скалы. Я взобралась на нее и, проглотив леденящий комок страха, медленно опустившегося куда-то под солнечное сплетение, прыгнула в море — хотелось доказать себе самой, что могу!

Мне было страшно удариться о камни, но инстинкт самосохранения, который, как известно, у женщин развит гораздо сильнее, чем у мужчин, сыграл со мной злую шутку. Руки мои неосознанно взметнулись и застыли в защитном положении — удар о воду травмировал плечевой сустав, и боль еще долго давала себя знать, лишала свободы действий. А еще постоянно смущала мысль: почему у меня не до конца получилось? Что, не надо было рисковать? Не знаю. Может быть, все-таки каждому предназначено свое: мужчинам — мужество, а женщинам — осторожность, женственность.
  
#10 | Ганина Ольга | 14.11.2014 19:00
  
2
О духовном богатстве.

Скрывай свое духовное богатство и не обнаруживай его без нужды. Посмотри, как люди скрывают свои материальные сокровища и как — если принуждают их сказать, сколько они имеют, — всегда утаивают основные суммы, заявляя лишь о незначительных. Очень мало таких, кто желает публично представить всё, что имеет, и еще меньше тех, кто завышает размеры своего состояния, причем сих последних мир считает несерьезными и безрассудными.

Это для тебя ясное указание к тому, что и ты должен скрывать свои духовные стяжания, то есть твои добродетели и подвиги: твои посты, и бдения, и молитвы. Почему мудрые чада века сего не выставляют напоказ свои материальные богатства? По двум причинам: чтобы не проведали о том жулики и чтобы не вызвать зависть у злобных людей. Но и в отношении к благам духовным есть свои воры и завистники. Это духи злобы. Стоит тебе только объявить о каком-нибудь духовном прибытке — они тут же постараются уменьшить его или расточить. Собственно, как только раструбил ты о нем безо всякой нужды (скажем, из тщеславия, чтобы похвалиться) — считай, что они уже отняли его у тебя и пустили по ветру. И ты, с преизбытком богатый духовными благами, внезапно и неощутимо делаешься нищим и убогим.

Святитель Николай Сербский.
  
#11 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:40
  
0
Он между нами жил…



Приходская история

Он впервые появился в нашем храме то ли в конце 80-х, то ли в начале 90-х годов. Когда именно — не помню. Да, по правде сказать, просто не знаю. Мы заметили его появление не сразу. А еще позднее узнали, что этот паренек работает то ли медбратом, то ли санитаром в какой-то больнице или поликлинике, и что зовут его Павлом. Это имя как нельзя лучше подходило ему — он был небольшого роста, бедно одет, да, вдобавок, немного хромал.

Павел, как говорится, «прибился» к нашему храму. Мы постоянно видели его то с метлой на церковном дворике, то идущим от колонки с ведрами в руках. А по весне — с лопатой в руках на заснеженной крыше храма. И так продолжалось дни, месяцы, годы. Павел охотно выполнял любую работу. Требовалось ли заменить перегоревшую лампочку, отскоблить полы от восковых капель, начистить до блеска ризы и подсвечники, наколоть дров — Павел был тут как тут. Приходя в храм, мы всегда встречали его там. А когда мы уходили, он все еще оставался в нем, то ли для того, чтобы помочь его закрыть, то ли для того, чтобы остаться в нем на ночь в качестве сторожа.

Пожалуй, к нему как нельзя лучше подходили Евангельские слова о том, что он «был всем слуга». Как только настоятелю, о. Серафиму, или второму священнику, о. Виктору, или старосте Алле Андреевне, или кому-нибудь из уборщиц или свечниц требовалась помощь, Павел являлся по первому зову и брался за любое дело, которое ему поручали.

По правде говоря, безотказностью и исполнительностью Павла иногда злоупотребляли. Например, однажды, когда в храм привезли дрова, Павлу поручили сложить их в сарай. Он занимался этим весь вечер под проливным дождем, а помочь ему никто и не подумал. В это время в церковной кухне справляли чьи-то именины. Павел так и не успел убрать все дрова. А наутро оказалось, что ночью кто-то украл часть оставшихся на улице дров. И староста Алла Андреевна строго отчитала Павла и даже грозилась взыскать с него стоимость пропавших дров. А он стоял молча, с виноватым видом, не пытаясь оправдаться. А потом пошел выполнять ее очередное поручение.

Я оказалась случайным очевидцем этой сцены. И, надо сказать, не придала ей тогда никакого значения. Ну, кто же не знает нашу Аллу Андреевну, бывшую убежденную коммунистку-активистку, а ныне такую же убежденную активистку, только уже церковную? И, зная это, стоит ли удивляться, что у нее такой воинственный характер, что общение с ней становится настоящим испытанием на терпение, смирение и любовь? Зато благодаря ее трудам наш храм и снаружи, и внутри выглядит, как игрушечка… А что говорят, будто некоторые побаиваются заходить в него после случайной встречи с Аллой Андреевной, так это — явный поклеп. Ведь человек она, как говорится, хоть и горячий, да отходчивый. И по-своему любила Павла, или «Пашку», как она его чаще называла.

Прошли годы. За это время в нашем храме сменилось много работников и прихожан. А Павел по-прежнему остался верен нашему храму. И был все-таким же безотказным и исполнительным. Казалось, что стремление помогать всем было чертой его характера. Не раз приходилось мне видеть, как он помогает взобраться или спуститься по церковной лестнице какой-нибудь полуслепой старушке. Или мастерит для этой самой лестницы новые, более удобные перильца. Или кормит голодную кошку, которую кто-то подбросил к нашему храму. Мало того. Мы замечали, что наши потрепанные ноты вдруг оказывались аккуратно подклеенными. А рассыпавшийся по листочкам ветхий старинный Октоих спустя четыре недели «вернулся» на клирос переплетенным. Разумеется, это сделал Павел, причем без всяких просьб со стороны регента или псаломщицы. Стыдно сказать, но мы воспринимали это, как должное. И никто из нас даже не сказал Павлу спасибо за то, что он починил наши книги.

Спустя лет десять с тех пор, как Павел появился нашем храме, он был рукоположен во диакона. Произошло это так. В это время в нашем городе было открыто несколько новых церквей. И вот наш второй священник, о. Виктор, был переведен в один из таких новых храмов настоятелем. Тогда о. Серафим ходатайствовал перед епископом о рукоположении Павла. Так Павел стал диаконом, отцом Павлом. А еще через два года — священником.

Рукоположение Павла стало неожиданностью для многих. В том числе для нас, певчих. Ведь он не обладал ни одним из тех качеств, которыми, по нашему мнению, должен был обладать настоящий священник. Одно дело о. Серафим, с его картинной внешностью, громким голосом, прекрасным музыкальным слухом, с его красноречием и эрудицией — как говорится, из священников священник. И совсем другое — о. Павел, в котором не было ровным счетом ничего из вышеупомянутых достоинств. Вдобавок он еще и говорил тихо и невнятно. А когда он пытался петь, наш регент хватался за голову, а мы прыскали в кулак. Эта разница между священниками особенно бросалась в глаза, когда они вместе выходили на амвон — высокий, величественный о. Серафим, а рядом с ним — невзрачный, тщедушный о. Павел. Было очевидно, что о. Серафим совершил непростительную ошибку, не выбрав себе в помощники кого-то получше.

Но недостатки отца Павла не ограничивались отсутствием дикции и слуха. Он еще и не умел говорить проповеди. Даже пытаясь прочесть проповедь по заранее написанному тексту, он начинал запинаться и заикаться. Кончалось это тем, что из алтаря выскакивал побагровевший о. Серафим и делал выразительный жест рукой. После чего о. Павел, еще более теряясь, спешил произнести заключительное «аминь» и скрывался в алтарь, где молча получал от настоятеля заслуженный нагоняй. После двух-трех таких проповеднических опытов о. Павла проповеди в нашем храме читал исключительно о. Серафим.

Надо сказать, что принятие священного сана нисколько не изменило Павла. Нередко человек, став священником, становится суровым, важным и недоступным. А о. Павел остался таким же простым, исполнительным и безотказным, каким был и раньше, до рукоположения. И все также помогал старушкам-прихожанкам, колол дрова, а по весне, забравшись на церковную крышу, чистил снег. А подчас выслушивал и очередной выговор от Аллы Андреевны, которая иногда в сердцах по старой привычке называла его «Пашкой», на что он нисколько не обижался.

…В то лето о. Серафим впервые за много лет собрался поехать в отпуск. Вернее, в длительное паломничество по святым местам. И на это время оставил храм, как говорится, на попечение о. Павла. Так что о. Павлу одному пришлось и служить, и крестить, и отпевать, и венчать. Он делал это изо дня в день, с утра до вечера. Казалось, он дневал и ночевал в храме, не зная отдыха. Но никто из нас тогда не помог ему хотя бы добрым словом. Напротив, мы злились, что он служит так медленно. Ну, что он там так долго возится с кадилом? Ну, что он так медленно читает молитвы? Ну, неужели он не может исповедовать побыстрее? И мы зло смеялись над ним, когда он путал возгласы или говорил так невнятно, словно язык уже отказывался служить ему…

Настал Праздник Преображения Господня, или, как часто говорят в народе, «яблочный Спас». В этот день левый клирос нашего храма напоминал фруктовую лавку. На аналое стояло блюдо с фруктами, предназначавшимися для уборщиц и свечниц, посредине которого, в окружении румяных яблок и груш, красовался полосатый арбуз. Рядом стояла миска с яблоками и янтарным кишмишем — для нас, певчих. А справа, на блюдечке с розами, среди крупного темного винограда возлежало зеленое яблоко размером с детскую головку, с этикеткой на блестящем боку — для Аллы Андреевны. Аромат всех этих «плодов земных» сливался с ароматом фруктов, принесенных многочисленными прихожанами, так что в храме пахло, как во фруктовом саду.

Наконец, настал самый желанный для нас момент праздничной Литургии — освящение плодов. Прочитав положенные молитвы перед аналоем с фруктами, и окропив их святой водой, о. Павел неожиданно обернулся к народу и заговорил. Это было удивительно — ведь все знали, что о. Павел не умеет говорить проповеди.

К стыду своему скажу — мы почти не слушали его. Мы делили виноград и хрустели освященными яблоками. И в это время я вдруг услышала странные слова о. Павла, словно пронзившие меня насквозь: «…но путь на Фавор всегда лежит через Голгофу, и другого пути нет. Путь христианина — всегда крестный путь. И на этом пути так важно не потерять веру в Бога и не разучиться любить». В удивлении я обернулась и увидела… Знаете, бывает, что о человеке говорят: «он словно весь сияет». Так вот к о. Павлу эти слова тогда подходили как нельзя лучше — он словно весь светился. Мне даже показалось, что на амвоне стоял не он, а какой-то совсем другой, лучезарный человек. Впрочем, это длилось лишь миг-другой. Потом о. Павел замолчал и широко осенил народ Крестом, который держал в руках. После чего люди стали прикладываться к Кресту, а о. Павел кропил святой водой плоды в кульках и корзинках, которые они держали в руках. А мы открыли Минею и запели праздничные тропарь, кондак и стихиры.

Выходя на улицу, мы дожевывали освященные фрукты и оживленно болтали. Мимо нас, кто — из храма, кто — в храм, шли мужчины и женщины, тоже говорившие о чем-то своем, о жизни, о детях, о пенсиях и зарплатах, о последнем телесериале и последнем бедствии. До меня долетел обрывок разговора двух старушек с кульками в руках, где, судя по округлым очертаниям, находились яблоки:

— А что это батюшка-то сегодня какой-то странный… И светлый такой, и говорит как-то странно…словно прощался…

Разговор оборвал зловещий визг тормозов подъехавшей к храму «Скорой помощи». Из распахнувшейся дверцы машины выскочили трое в темно-синих костюмах — женщина, вероятно, врач, и два санитара с носилками в руках. Что случилось? Впрочем, объяснение нашлось быстро — видимо, какой-то старушке в храме стало плохо. Такое бывает. Однако женское любопытство взяло верх, и мы столпились у входа, ожидая, что же будет дальше.

Они вернулись очень быстро, неся кого-то на носилках. Но это была не старушка. На носилках лежал о. Павел. Носилки погрузили в машину, и «Скорая» рванула прочь, мигая синей лампочкой на крыше…

Отец Павел умер прежде, чем его успели довезти до больницы. Потом один врач объяснил мне, от чего он умер. Оказывается, у него один из главных сосудов имел очень тонкую стенку. И вот она не выдержала и прорвалась. Это могло произойти раньше или позже, но когда-нибудь должно было произойти. Но, видимо, Бог судил так, чтобы о. Павел умер именно в Праздник Преображения Господня.

Странное дело, но после смерти этого невзрачного, незаметного человека, не умевшего ни петь, ни говорить проповеди, наш храм словно осиротел. Вздыхают по углам старушки, которым теперь уже никто не поможет спуститься с крутой церковной лестницы и не починит сломанную клюку. Стоят у порога пустые ведра с сухими донышками, дожидаясь, когда какой-нибудь добрый человек наносит воды для церковной кухни. И жизнерадостный о. Серафим как-то сник и стал все чаще говорить о смерти. Даже боевая Алла Андреевна приумолкла. Потому что со смертью о. Павла как будто что-то навсегда ушло из нашего храма.

И теперь, когда мне хочется написать о нем хоть напоследок что-то доброе и памятное, нужные слова почему-то никак не приходят на ум. Разве только строчка из стихотворения Пушкина: «он между нами жил…» Он между нами жил…

Между нами жил человек Божий. Но почему же мы поняли это лишь тогда, когда его не стало?..
Автор: Монахиня Евфимия Пащенко
  
#12 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:41
  
0
ВРЕМЯ ТИШИНЫ

Юлия Чертова

Все мы слышали и читали о том, что Бог есть Любовь. Но чтобы почувствовать эту Любовь, чтобы хоть отчасти пропитаться ею, нужно потрудиться, нужно пройти через испытание. Через Пост.

Пост — это семь недель, которые можно прожить по-разному. Можно так, чтобы потом всю жизнь помнить эту Любовь, стремиться к ней непрестанно. Можно проще — без явных откровений, по мере своих скромных сил. Макаронно-жаренокартошечная диета, двухразовая исповедь и, если Господь сподобит, то Причастие. Можно стать частью прихода, прочесть «Лествицу» или сокращённое «Добротолюбие», отправить посылку в детский дом... Можно сделать массу неплохих и, в общем-то, обычных дел, которые в наше время сойдут за чудачество и блажь у «нормального» большинства. А затем все это положить в свой личный «запасник». И когда-то, быть может, эта крупица вдруг вырастет и наполнится смыслами.

Когда это случится — знает только Он. Может, в Пятидесятницу, когда от запаха зелени в храме спирает дыхание, и хочется радоваться, купаться и всех поздравлять. Может, в светлый, не по-августовски белый праздник Преображения, когда вкус кислых яблок становится вдруг сладким и воздушным. А может и в хмурое ноябрьское утро, когда по пути на работу ты вдруг различишь внутри едва приметное движение, начало которому положил Великий пост. И тогда всё вдруг закрутится, паззл сложится, и ты поймёшь, что всё не напрасно, что совсем рядом то, чему нет начала и конца.

Всё может случиться скоро — а может через пять, десять или двадцать лет, когда и надежда на истинную веру начнёт угасать. У Бога всё возможно. Даже великопостное упрямое голодание порой трансформируется в духовное насыщение. И горделивый труд — «я смогу семь недель без колбасы» — обратится в смиренное: «Мне в принципе и не до неё-то уже».

Можно, конечно, вообще сделать вид, что ничего не происходит. Нет поста. Была Масленица, а потом сразу наступила Пасха. Сначала объелись блинами и сожгли чучело, а потом «разговелись» куличами, съездили на кладбище и всем своим разложили конфет. Бывает и так... Выбор за нами. Господь не принуждает, Он только предлагает и даёт. Мы — выбираем. Но чаще — сами себя обкрадываем, отказываясь от общения с Ним. Нам трудно принять Его дар. Так мы сами у себя забираем эти семь недель подготовки к соприкосновению с Вечностью. Мы, к сожалению, выбираем время. Хотя оно, как и мы, кончится.

И Пасха не Пасха, когда за период поста в твоей душе ничего не изменилось хотя бы на градус. Каким это время будет для нас? Обыденным или тайно-радостным — ведь Он грядёт... Звенящим от звука собственного голоса и проблем — или тихим, ведь только в тишине можно услышать, как Он стучит в двери?

Для одних пост — научиться не завидовать, для других — не гневаться, для третьих — не быть навязчивым. Для кого-то пост — повод заглянуть в свою душу, для кого-то — в души других, чтобы понять, что там всё несколько иначе, чем у тебя.

Думается, что отличительной особенностью поста Великого является какое-то тихое замирание. Остановка «внешней» жизни. Но остановка такая, которую никто бы не поставил в упрёк. Не безволие и апатия, а, напротив, напряжённость воли и собранность всех чувств. Чтобы глядя на такой твой «привал», всем бы захотелось остановиться и помолчать...

Самопроверка на духовную «вшивость» невероятно трудна. Мы не умеем быть объективными. Ведь самомнение и эгоизм не дают нам возможности честно судить. Ни себя, ни других. Поэтому и не должны. Когда мы берём на себя роль Судии, на глазах — словно шоры. Мы беспощадны к другим и снисходительны к себе. А надо бы наоборот... И для этого тоже — пост.

Мы тараторим о счетах за свет, о неудобном начальстве, о незаслуженных хворях, об изношенных ботинках, об избалованных детях. И только собственное молчание вдруг расставляет всё на свои места. Потому что начинаешь слышать не свой, а Его голос. И Он с тобой говорит, между прочим, не только о Вечности, но порой и о бытовых мелочах. И Евангелие, в том числе, об этом. В одной и той же притче пересекаются и время и вечность. И когда начинаешь хоть на йоту понимать, и даже не понимать, а как-то чувствовать эту тишину поста, тогда и болезни становятся заслуженными, и дети — более понятными. И если обратиться сначала к Нему, а потом к себе, то эти семь недель внутренней тишины пролетят, как растянутый миг. Тогда бог станет Богом. А мы в светлый праздник Пасхи с уверенностью сможем свидетельствовать о Его Воскресении.
  
#13 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:42
  
1
Возвращение


В конце 60-х годов, поздней осенью, когда земля уже промерзла, но еще не успела покрыться глубоким снегом, ненастным вечером, с последним автобусом в деревню В. приехал никому неизвестный старик. По виду он был явно не из местных – изрядно поношенное и не по сезону легкое пальто и выцветшая старомодная шляпа, круглые очки в золотистой оправе и треснувшим стеклом, а также небольшая седая бородка делали его похожим на учителя-пенсионера. В довершение сходства со старым учителем, человек опирался на палочку, сделанную из бамбуковой лыжной палки. Когда он, подволакивая парализованную ногу, шел к выходу, то споткнулся и непременно упал бы, если бы какой-то участливый пассажир не подхватил его и не помог выйти из автобуса. Автобус тронулся, а старик побрел по дороге, ведущей в деревню, где у него, как видно, были родные, к которым он и приехал в столь ненастное и позднее время.

Но старик шел вовсе не в деревню. Дойдя до того места, где дорога разделялась, он повернул не в ту сторону, где в окнах домов мирно светились огоньки, а в совершенно противоположную, туда, где на речном обрыве виднелась полуразрушенная деревянная церковка. Именно к ней и направился странный старик.

Он шел медленно, словно путь давался ему с большим трудом. Не только потому, что он был стар и болен. Просто слишком многое вспоминалось и думалось ему по пути к разрушенному храму. Ведь именно он был последним священником, когда-то служившим в этом храме.

На В-ский приход он попал против своей воли, «за послушание». Его направил туда епископ вскоре после его рукоположения. Приход был беден и убог. Не менее бедны и убоги были и прихожане – какие-то вечно полупьяные мужики, темные и забитые бабы. Убогими казались ему и лохматый, вечно нечесаный дьячок в застиранном стихаре, похожий на вылезшего из-под коряги лешего, и хор из глухих и подслеповатых старушек во главе со старой девой-учительницей из бывших епархиалок, не певший, а нескладно тянувший «кто во что».

Убого выглядел и храм с образами грубого письма в окладах из фольги и аляповато размалеванным иконостасом. Он терпеливо сносил все это убожество лишь потому, что надеялся со временем получить другой, лучший приход. А вышло так, что именно этот нелюбимый им приход стал для него первым и последним.

В 1921 году власти потребовали от него закрыть храм. Он понимал, что ждет его в случае отказа. Поэтому глубокой ночью, забрав жену и детей, бежал из В. Впоследствии он пытался уверить себя, что сделал это, спасая их, страшась за их судьбу. Но совесть неумолимо говорила ему о совсем ином. О том, что бежать из В. его заставил страх прежде всего за собственную свободу и жизнь.

О дальнейшей судьбе своего храма он узнал случайно, из попавших ему как-то в руки «Известий губревкома». Узнал о том, что те самые мужики и бабы, которых он считал темными и невежественными, попытались отстоять храм. Разумеется, все они были арестованы как «контрреволюционеры». В том числе и старуха-учительница, которую объявили главной «контрреволюционеркой». С учетом обвинений в «контрреволюции», догадаться о дальнейшей судьбе арестованных было нетрудно…

Его убогая паства бесстрашно пошла на смерть за Христа. А он, пастырь, бежал, гонимый страхом, словно был не пастырем, а наемником. Ему удалось избежать преследований, сменив фамилию и документы, так, что никто и не подозревал, кем был когда-то услужливый и малозаметный совслужащий Григорий Игнатьевич К. Да, он сумел надежно скрыть свое прошлое от людей. Вот только от Бога ему не удалось скрыться. Вскоре после бегства из В. от туберкулеза умерла его жена. Затем ушла из семьи старшая дочь, ставшая убежденной комсомолкой и атеисткой, и едва не донесшая на отца. А потом, в 43-м, погиб на фронте его любимый сын, его последняя радость и надежда. А сам он прожил жизнь в постоянном страхе, первым являясь на выборы и демонстрации, мучимый совестью, ежечасно напоминавшей ему об его предательстве. Так разве можно было назвать это жизнью?

И вот теперь, узнав о своей неизлечимой болезни, он решил приехать в В. Зачем, почему? Он и сам до конца не понимал этого. В больнице, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о скорой смерти, он перечитал случайно попавший ему в руки роман «Господа Головлевы». Там была глава, последняя глава, в которой герой, носивший говорящее само за себя прозвище «Иудушка», перед смертью захотел непременно побывать на могиле матери, которую он когда-то предал. Возможно, именно это и повлияло на его решение съездить в В. Между прочим, та глава называлась «Расчет». Вот и ему теперь совсем скоро предстояло совершить расчет с жизнью. И он знал, что этот расчет станет для него судом, на котором все его попытки оправдаться окажутся ложью.

…По мере того, как старик приближался к храму, он все больше убеждался в том, что люди и время не пощадили его. Лишенная колоколов колокольня покосилась, кровля зияла дырами, а в оконные проемы с проржавевшими решетками врывалась метель. Но еще более плачевный вид храм имел внутри. Пол был завален щепками, осколками кирпича, обвалившейся штукатуркой и другим мусором, полузасыпанным снегом. Стены испещрены надписями. Там, где некогда стоял Престол, зияла яма.

Он подошел к тому месту, где прежде был алтарь. Медленно опустился на корточки, пытаясь сделать земной поклон перед ямой, на месте которой когда-то находился Престол. Случайно он заглянул в яму. И упал ниц, лицом на гнилые бревна, воя, словно от сильной боли. На дне ямы виднелись окурки и осколки разбитых водочных бутылок...

Уже наступила ночь. А старик все плакал, лежа на снегу возле зияющей ямы. Он затих только тогда, когда почувствовал резкую давящую боль в области сердца. Дрожащей рукой принялся искать в кармане коробочку с таблетками. Но ее не было. Вероятно, она выпала у него из кармана, когда он выбирался из автобуса. А боль все усиливалась. Тогда он тяжело поднялся с земли и, шатаясь, пошел к выходу, в надежде добраться до ближайшего дома и попросить о помощи. Но, сделав всего несколько шагов, рухнул на снег.

…Он очнулся от того, что кто-то тихо звал его. Звал тем самым именем, каким его уже давно не называл никто: «отец Григорий». Он открыл глаза и увидел, что над ним стоит женщина. Он узнал ее. Это была старая учительница-епархиалка. Отец Григорий удивился. Ведь он знал, что этой женщины уже более полувека как нет в живых. И, тем не менее, она была жива и стояла перед ним, приветливо улыбаясь ему, словно желанному гостю.

- Батюшка, Вы вернулись! А мы Вас так ждали! Мы уже давно Вас ждем. Слава Богу, что Вы наконец-то вернулись к нам!

Отец Григорий опустил голову. Тогда женщина, улыбаясь, наклонилась к нему и простерла руку, словно указывая ему на что-то. Он поднял глаза, и лицо его просияло, а в потухших глазах вспыхнул огонек. Храм был залит светом. Светились и ризы икон, и позолоченный иконостас, и многочисленные свечи в ярко блестевших подсвечниках. Светились радостью и лица множества одетых по-праздничному людей, наполнявших храм. Среди них о. Григорий узнал свою жену, которая улыбалась ему. Увидел и сына Василия в военной гимнастерке, и старушек-певчих, и лохматого дьячка в новом стихаре, и еще многих известных и неизвестных ему людей. И все они были живы и радостны, и приветливо улыбались ему. Отец Григорий взглянул вниз, и вдруг увидел на своей груди, на черной ткани священнической рясы, серебряный наперсный крест. Тогда он встал. Толпа расступилась перед ним, словно пропуская его к алтарю, осиянному ярким светом.

Читая в уме молитву, отец Григорий медленно пошел к алтарю. Он шел, не сдерживая слез. Но это уже были не слезы горя и раскаяния, а слезы радости. И, чем ближе становился свет, тем больше охватывала его эта радость, которую невозможно было описать никакими земными словами. И не было больше ни боли, ни отчаяния, ни смерти, но радость и жизнь бесконечная…

…А в зияющие просветы окон полуразрушенного храма врывалась метель, заметая снегом лежащее на земле бездыханное тело последнего В-ского священника…
Автор: Монахиня Евфимия Пащенко
  
#14 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:43
  
1
Грех осуждать ближних
(Слово святого Афанасия, еже не осуждати всякого согрешающего. Прол. Мар. 2)

Судить человека нам не следует, во-первых, потому, что сердце человеческое глубоко, как море, и внутренние расположения сердца знает один Бог; во-вторых, потому, что в суждениях о ближнем мы всегда почти можем ошибаться, и, наконец, в-третьих, потому, что над всеми нами один Судия истинный есть – Бог, а сами мы не судьи, а подсудимые.

Святый Афанасий говорит: "Помыслим братья, Господа, говорящего: не судите, да не осуждены, будете. И еще Апостол учит нас, говоря: мняйся стояти, да блюдется, да не падет. И паки: блюдый себе, да не и ты искушен будеши. Многие явно согрешили, но тайно покаялись, и прощение получили и Святого Духа приняли. И многие из тех, которых мы считаем грешниками, праведны пред Богом. Мы грехи их видели, а того, что они покаялись, не знаем. Вы знали скомороха Филимона в Египте. Он считался грешником, а между тем однажды совершил столь великое дело, что сравнялся с Великим Макарием. Потому, если увидим согрешающих, не будем осуждать их. Десять шагов отойдет иногда осужденный нами, и за это малое время он может перемениться к лучшему. Иуда предатель в четверг со Христом и с Апостолами был, а разбойник с убийцами распят был. Между тем в пятницу Иуда во тьму кромешную ушел, а разбойник со Христом в рай вселился. "Поэтому не подобает осуждать согрешающего и тем восхищать себе сан Христов; и осуждающий бывает, сходен с антихристом. Если же нас будут судить, тогда другое дело: невинно осуждаемые, мы тогда от Господа прощение грехов получим. Никто, братие, без греха, только один Бог. Кто мог думать, что Господь и таких грешников простит, как блудницу, мытаря и царя Манассию, который пятьдесят два года идолам служил и всех людей Израилевых беззакониям научил. Однако и такого грешника простил, и прочее время он провел в покаянии. Будем же, братие, себя судить, а не других, за собою смотреть, а не за другими. До осуждения ли нам, когда сами мы с головы до ног в язвах греховных и сами прежде других достойны осуждения, наказания и изгнания из дома отеческого? До осуждения ли нам, когда меч правосудия Божия висит и над собственными нашими главами? До осуждения ли нам, когда мы, осуждающие других, может быть, в десять раз или в сто раз хуже их? Нет, тут не до осужденья, а нужно самим, чтобы избежать праведного осуждения на суде Божием, осуждать себя и просить помилования. Даждь же, Господи, зрети мне моя собственная прегрешения и не осуждати брата моего. Аминь".
протоиерей Виктор Гурьев
  
#15 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:46
  
0
Внимание от Бога
Автор: Митрополит Антоний Сурожский


Вспомнился случай, как одна старушка пришла к батюшке с вопросом:

- Вот я всю жизнь молюсь, и утром, и вечером, и днем, постоянно молюсь внутри себя. Но Бог мне почему-то не отвечает. Все маюсь я своими вопросами, и нет мне в жизни покоя! Почему Он ко мне так невнимателен?

Священник спрашивает:

- А как ты молишься?

- Утром - утренние молитвы. Днем - еще парочку канонов читаю. Вечером псалтырь и вечерние молитвы. Ну, еще перед началом каждого дела, перед едой и после еды.

Священник ей тогда говорит:

- Ты ведь Ему места не оставляешь! Все время сама говоришь, Он слова вставить не может! Ты приди домой, зажги лампадку, сядь на стул, прислушайся. Может, тогда Его и услышишь!

На следующий день бабушка вся такая счастливая подает благодарственную записку.

Батюшка интересуется:

- Ну, как вчера?

- Ой, хорошо было! - отвечает старушка, - Так хорошо!

- Что ж было-то?

- Пришла домой, зажгла лампадку, села перед иконой, прислушалась... тихо-тихо в доме. Ходики тикают. Так все спокойно. Так вдумчиво.

- Что ж тебе Бог сказал?

- А мы с Ним вместе помолчали. Никогда мне ни с кем так не молчалось! Все стало ясно, и так на душе спокойно. Вот пришла поблагодарить за то, что уделил Он мне вчера Свое внимание.
  
#16 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:47
  
3
Бог точно есть!!!

Случилось это давно, во время Великой Отечественной Войны. Немцы заняли железнодорожную станцию, но в рядом стоящую деревню не заходили. Они, конечно же, ее контролировали, но большей частью все силы находились на станции для ее охраны. Ванька уже в свои 14 лет работал с партизанами и занимался тем, что закладывал взрывчатку под составы немецких поездов. Он частенько наведывался на станцию и немцы, даже не подозревали, что этот пацан и есть подрывник, которого они так долго ищут. Ванька помогал разгружать вагоны, и за это ему давали хлебные галеты.
И вот однажды, после очередного задания Ванька возвращался в деревню и случайно набрел на полуразрушенную церковь. Копаясь в обломках, он случайно нашел, как он подумал,
красивую картинку в золотистой рамке. С нее на него смотрел пожилой человек преклонного
возраста с ясными глазами и строгим взглядом. "Красиво!" - подумал Ванька и, смахнув с нее
пыль, засунул ее за пазуху.

Не найдя больше ничего подходящего, он направился на выход и
тут же увидел немецкий патруль. Ванька вообще-то всегда спокойно реагировал на появление патруля, но в этот момент он почему-то напугался и, сам того не понимая, бросился бежать. Два немецких солдата бросились за ним, крича ему вослед: - Sofort bleibe stehen!, что означало, немедленно остановись! Но Ванька несся во весь дух к лесу, не оглядываясь назад. И вдруг перед самой границей леса появился Потап. Он был деревенский мужик, да к тому же молчун, а тут Ванька увидел его в форме полицая.
- А ну стой, гаденыш! - крикнул Потап и вскинул винтовку.
- Дядя Потап, это же я Ванька! - крикнул тот в ответ.
- Так это ты подкладываешь взрывчатку под поезда? - не опуская оружия, спросил Потап.
- Так ты и есть предатель, дядя Потап? Про тебя говорили партизаны? - с удивлением и досадой в голосе крикнул Ванька.
Потап нажал на курок и грянул выстрел. Пуля ударила в грудь. Удар был такой силы, что Ванька отлетел метра на три назад и плашмя рухнул на землю. Тут же подбежали солдаты. Один из них подошел к навзничь лежавшему телу и толкнул его ногой.Тот не шевелился, а изо рта текла кровь. Солдат наклонился и выдернул из Ванькиной руки два куска бикфордова шнура и показал их второму. Второй покачал головой и махнул рукой Потапу, чтобы тот подошел.
- Gut schieЯt Du! Гуд стреляешь, - похвалил немецкий солдат Потапа, - получишь дополнительную банку тушенки! Очень карашо!
Они убрали оружие и отправились обратно на станцию для доклада о том, что подрывник
уничтожен.
Очнулся Ванька оттого, что его лицо облизывал пес, которого он приютил к себе, найдя его на улице полуголодного и больного. Ванька открыл глаза и посмотрел на пса. Тот слегка поскуливал и крутил хвостом от радости за своего хозяина. Ванька попытался встать, но резкая боль в груди заставила его вскрикнуть, и он снова лег на спину. Собрав силы, он повернулся на бок и с трудом превозмогая боль, ему удалось сесть. "Как же так ?" - подумал Ванька - "я не умер!"
Он сунул руку за пазуху и вытащил икону. Глядя на нее, он не мог поверить в то, что видел!
Святой Николай Чудотворец держал пулю в руке, которую поднял в благословляющем жесте.
Ванька еще раз осмотрел икону. Но она была написана на деревянной доске, которой был уже
не один десяток лет. Только сейчас Ванька понял то, что случилось. Он, как и все советские дети не умел молиться, да и не знал, как это делается. Он только помнил, как это делала его бабушка украдкой. Он добрел до леса, прислонил икону к дереву и, склонившись до земли, не обращая внимания на боль в груди, обливаясь слезами, причитал: "Спасибо тебе, дедушка! Спасибо, что спас меня!"
Наконец успокоившись, он лег на траву и, глядя широко раскрытыми глазами на небо, по
которому плыли белые облака, подумал: "Бог точно есть! Бабушка все время говорила об
этом, а я не верил. А сейчас он спас меня".
Ванька поднялся, засунул икону за пазуху и тут же поймал себя на мысли, что боли в груди не
было. Он потрогал себя и действительно - грудь уже не болела. "Чудеса!" - подумал Ванька и пошел в лес к партизанам.
Всю войну Ванька прошел, не оставляя икону нигде ни на минуту. За всю войну он не получил
даже царапины, хоть и участвовал порой в самых ожесточенных сражениях и переделках. Сейчас икона стоит у Ивана Дмитриевича в красном углу, и Николай Чудотворец так и держит пулю, выпущенной предательской рукой Потапа. Многие эксперты смотрели на это чудо, но никто никакого объяснения этому так и не смог дать.

С уважением,

Вот такое чудо случилось во время ВОВ. Записано со слов Ивана Дмитриевича.
Николай Анисимов
  
#17 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:49
  
2
По иконе катится слеза...

В храмах России и Украины плачет Богоматерь. В десятках монастырях России и Украины одновременно начали плакать иконы. Данные случаи стали фиксировать в Сумах, Ровно, Одессе, Новокузнецке и Ростове-на-Дону. Необходимо отметить, что плачущая икона считается страшным знамением, она призывает всех людей к покаянию.Стоит напомнить, что последний раз аналогичные явления в России и Украине происходили перед распадом СССР и перед Октябрьской революцией. Такой случай можно оценить как Божье предостережение.Наверное таким образом Бог хочет предупредить о наступлении тяжелых времен и призывает всех людей к покаянию. Необходимо молится. Молитвы никогда не бывает много.
  
#18 | Ганина Ольга | 16.11.2014 15:51
  
1
Блудный сын

автор: Наталья Лосева


У отца Павла стряслась беда. Беда стыдная, горькая и такая, что в самое сердце: сын Васька, любимец и надежда, батькина кровушка - светлая головушка сбежал в Москву. «Сбежал! Не поехал- сбежал! С девицею!»- Последнее слово отец Павел произносил, отделяя от звука звук с такой напряженной и скорбною силой, что губы его и посеревшая летами борода начинали мелким трепетом дрожать, а пальцы огромных, крестьянской конституции кулаков беспомощно и отчаянно сжимались, так, словно хотели выдавить из могучего тела нестерпимую наждачную боль.

«Ославил на все благочиние! Васька! Эх, Васька!» - тянул он низким голосом, словно звал, слал сердце за километры, из их села в райцентр, а оттуда через область, в далекую и чужую, из телевизора недобрым образом знакомую столицу.
Впрочем, все это слышать доставалось одной матушке Нине, седой, разумной и неробкой женщине, поднявшей с мужем не первый приход, троих своих и двоих приемных детей, привыкшей ко всяким передрягам, злым словам, несправедливостям и бытовым катаклизмам, научившейся принимать непростую их жизнь во славу Божью, с радостью и светлым смирением.

На людях же иерей крепился, терпел и беду свою носил достойно и тихо, так что даже старухи на приходе скоро перестали чесать языки после воскресной службы, обсуждая, кто и какой «знак» особой интимной скорби разглядел на лице батюшки.

Особенно остро бередило, сжимало сердце то обстоятельство, что Васька уехал внезапно и в неурочное время – на Крестопоклонную. Не дождался Страстной и Пасхи, к которой специально красили церковную ограду и притвор, и впервые за восемь последних лет на деньги, выделенные районных олигархом – не без давления власти, правда, – обновляли иконостас.

Васька пропал не с концами, обустроившись, проявился и оставил номер сотового. Правда, сам звонил редко, обычно к дням рожденья или именинам сестер. Отец Павел тосковал, скучал, корил себя за уныние и несмирение. Когда становилось невмоготу, обычно после нескольких трудных бессонных ночей, иерей собирался и с выдуманным предлогом отправлялся к главе администрации. Они не дружили, но общались по делу. Отец Павел волок на себе десяток социальных «показателей», вытягивая, как мог заброшенных спившимися трактористами и просто бездельниками детей, окормляя одиноких старух и битых жен, подкармливая их из собственного огорода, вразумляя, как называл их глава, «сорвавшихся с катушек» девиц. В ответ «главный» находил «спонсоров», которые хоть и давали по городским меркам крохи, но и это позволяло обихаживать мало помалу храм и выживать, когда совсем скудела мелкая церковная кружка.

Александр Фурсов.
Александр Фурсов."Зима". foto.orthodoxy.ru
Но на самом деле отец Павел не за деньгами и помощью ходил теперь в администрацию, а потому, что из приемной, с милости секретарши Оли, мог он звонить бесплатно в Москву. Отец Павел стеснялся и не хотел показать, как важна ему эта возможность, и зачем он спешит на самом деле и почему так рад, если Глава занят, а Оля сама предлагает ему посидеть в приемной с чаем и сушками.

«Оля.. я сыну – то позвоню, можно?», - он старался, чтобы голос звучал иерейски ровно, размеренно, и изо всех сил не позволял засуетиться и выдать себя. Васька разговаривал быстро и скомкано. Рассказывал, что работает менеджером в магазине «Техносила», продает телевизоры, что снимает комнату и подрабатывает на какой то «Горбушке». Отец Павел вслушивался в голос, стараясь угадать настроение и мысли, записывал в блокнотик, сделанный из разрезанной пополам тетрадки в клетку все в подробностях и деталях, чтобы вечером, не упустив ни крошки передать матушке разговор. Часто он не дозванивался, вместо гудков священнику отвечал женский голос, что абонент недоступен или отключил телефон. «Занят Василий, работает!» - оправдывался отец Павел перед секретаршей. «В Москве!». Оля сочувственно кивала…

На петровках пришла другая беда. То ли от неслыханной жары и возраста, то ли от многих лет служения, от тысяч нахоженных по требам километров, совсем стало плохо с ногами. Голени покрылись гроздьями фиолетовых, разбухших узлов, кожа над ними лоснилась и казалась тонкой, что вот еще шаг и порвется. Ноги горели, обжигали изнутри и острой болью разрезали ступни. К Успенью отца Павла отвезли на операцию в райцентр: «Ходить с палочкой будете, а как служить и по дворам бегать, отец, не знаю, - объяснял грубоватый хирург, - варикоз - это профессиональная болезнь тех, кто всю жизнь на ногах»- выговаривал врач важно и как по писанному. «Группа риска: мы, хирурги, учителя да вот и вы, попы, теперь прибавились».

… Матушка Нина и эту новость приняла со своей обычной разумностью и смирением: «Как Господь управит, Паша, так и будем жить», - укладывала она ему от щиколотки к колену виток за витком серые эластичные бинты. Служить с бинтами отец Павел еще мог, а вот «мотыляться» по требам из конца в конец их огромного села, не говоря уже про соседние деревни, получалось плохо.

Осень и зима прошли в суете, мелких неприятностях и заботах. Васька почти не проявлялся, а когда вдруг и дозванивался до него родитель, то ничем хорошим эти разговоры не кончались. Василий стал по чужому неприятно акать, в лексиконе его все чаще ершами проскальзывали непонятные и странные уху слова. «Вася. Ты в храм то ходишь?», «Хожу, бать, хожу. Как время бывает – хожу». Иерей понимал, что времени на храм у сына почти не случается…

Отец Павел как то сдал, стал грузнеть, полюбил оставаться в храме после службы, мог порою и ночь провести в безмолвной коленопреклоненной молитве, отпустив сторожа домой. «Вот до Поста доживем, там легче будет»,- уговаривал он то ли себя, то ли матушку, смирением и молитвою убаюкивая скорбь.

… На Прощеное воскресенье народ в храм стягивался весело, гулко, отгуляв и отбузотерив крикливую масленицу, с размахом спалив «чучалку» и светлым простодушием мешая языческое с христианским.. Люди, только что голосившие под гармошки и динамик клуба, плясавшие на талом снегу с матерной частушкой, еще не остывшие и румяные, стекались синим мартовским вечером в сельскую церковь - прощать. Никакой другой народ в мире не хранит, пожалуй, этого детского, природою отпущенного дара в несколько минут так искренне и всерьез сменить настроение сердца Прощали и просили с надрывом, наотмашь , за то что было и не было, целуясь, кланяясь в пояс и рвясь шлепнуть ладошкой под ноги, а то падая земным поклоном на мокрый от нанесенного снега каменный пол…

Ирина Шарова.
Ирина Шарова."Рождественские морозы" foto.orthodoxy.ru
Отец Павел любил этот вечер, предвкушая и трудную тишину Поста, и огненную, обещанную радость Пасхи.… К чину прощения народ успокоился, ушел шепот, не слышно было ни детей, ни самых болтливых теток, хор был ладным и чистым. Вот выстроился клир, вот ручейком потянулся приход. «Бог простит! Бог простит!» светлая, исполненная радости и раскаяния волна катилась от алтаря к клиросу, от амвона к притвору.

Последними подходили старухи, да староста, но вдруг что то сбилось в этой настроенной и ровной волне, неосознанное, тревожное, но доброе задрожало в густом ладанном воздухе церкви.…

От притвора, чуть кособочась, решительно и быстро шагал Васька. Такой же здоровый и плечистый как отец, с широким лицом и чуть асимметричными скулами, шел, размахивая кулаками- молотами, будто веслами толкая тяжелое тело. Отец Павел почувствовал, как затрепыхались безвольно борода и губы, как заныли варикозные ноги, как без всякого на то смысла стала накручивать рука на запястье шнурок поручи, услышал, как в тишину полетели слова: «Прости, папка меня, прости»…Как ответил кто – то его устами: «Бог простит! И ты меня.. прости…» и заплакал внутри счастьем и благодарностью: «За что Господи! За что радость такая»

… За церковной оградой стоял кофейного цвета импортный автомобиль, совсем не новый, но сказочно редкий и странный здесь, у сельского храма. В деревенской ночи, освещенный единственным на улицу фонарем и блестящий от мокрого весеннего снега, успевшего нападать и подтаять, стянуться блямбами по стеклу и дверям, он и вовсе выглядел космическим телом из далекой и ненастоящей столичной жизни.

- Вась… Твой что ли?, - сердце отца Павла будто сжали холодной ладошкой. – Так ты как - приехал или … назад в Москву…


- Нет, бать. Твой! - блудный сын сиял, но старался сказать это буднично, как будто так, надо же, пустяки, а не Опель 96 – го года. Однако подбородок его дрожал совсем по – отцовски, - На требы будешь ездить. Чтобы без этого… варикоза, а то… мать пугать!

- Так я ж и… прав нету…

- А я на что? Возить буду!, - Васька широкой рукою обнял отца, и тот в миг превратился из величественного и могучего иерея в просто пожилого, немного уставшего, но тихо и глубоко счастливого человека. – Пойдем, батя. Новую жизнь начинать. Пост, понимаешь.

8-9 сентября, 2006 год, Москва+
  
#19 | Ганина Ольга | 22.11.2014 14:01
  
1
Командировка в иную реальность
протоиерей Николай Агафонов

Светлой памяти моего тестя,
протоие­рея Иоанна Державина, посвящается

Вызов к главному редактору Андрея Агапова радостно взволновал. Ему до смерти надоело сидеть в отделе писем «Сельских новостей». Хотелось настоящей работы: репорта­жей с целины, статей о покорении Севера, ну, словом, куда-нибудь в гущу событий, где жизнь бурлит, где есть, о чем писать. Василий Федорович встретил Андрея, предложил при­сесть к столу. Он долго протирал очки носовым платком, рас­сматривая на свет, наконец, водрузив их на свой большой мя­систый красный нос, взял со стола бумагу, мельком взглянул на нее, затем, отложив в сторону, снова снял очки и тогда уже обратился к Андрею:

- Ты все сетуешь, Андрюша, что тебя в командировку не по­сылают. Ну что ж, думаю, пришла пора поручить тебе ответст­венное дело. Поступил к нам тревожный сигнал: в Чертыхин­ском районе Балашовской области один лектор из общества «Знание» собирался ехать в село читать лекцию на атеисти-ческую тему. Повесили афишу в клубе, а местный священник возьми да и скажи на проповеди, что, мол, пойдет на лекцию да вопрос лектору задаст, пусть тот принародно ответит.

Про­слышал об этом лектор, испугался и, сославшись на болезнь, не поехал читать лекцию. Тема получила широкую огласку в рай­оне, дошло даже до Москвы. Вот и поручили нам статью или фельетон пропечатать, чтобы лектора пристыдить, да и этого попа урезонить. Ты как нельзя лучше для этого дела подхо­дишь. Журфак неплохо закончил, а главное, по диамату и научному атеизму у тебя пятерки. Так что давай дуй в бухгалте­рию, оформляй командировку - и вперед.
На выходе из бухгалтерии Андрей столкнулся с корреспон­дентом газеты Игорем Стрелковым.

- А я тебя ищу, - как-то радостно воскликнул тот. - Нинка сказала, что тебя в командировку посылают в Чертыхино, я там бывал, освещал «битву за урожай», так что могу поделиться информацией, что, как и у кого. Слушай, старик, - резко сменил тон Игорь, - займи треху до аванса, трубы горят. Вчера с Жень­кой Корякиным из «Комсомолки» его загранкомандировку от-мечали, пили виски, хороший напиток, почти как наш самогон, ну, сам понимаешь, немного перебор. - Получив деньги, он предложил: - Пойдем, старик, в буфет, перекусим.

В буфете Андрей взял себе бутылку кефира, бутерброд с кол­басой и булочку с маком. Игорь - сто граммов и стакан «Бура­тино». Он сразу проглотил водку и, отпив лимонада, задумчиво стал прислушиваться к процессу, происходящему в его орга­низме.

- Фу, - облегченно вздохнул он, - хорошо пошла, зараза, на­до еще присовокупить вдогонку, - и он пошел со стаканом к стойке буфета. Вернувшись к столу, развалился вальяжно на стуле, закинув ногу на ногу: - Ну, теперь рассказывай, старик, что к чему.
Когда Андрей рассказал то, что уже знал, Игорь многозна-чительно протянул:
- Да-а, не повезло тебе, старик.
- Это почему же? - удивился Андрей.
- Да тема больно скользкая. Понимаешь, как бы это тебе сказать? Ну, словом, ты еще начинающий, а мы, журналисты, хотя и народ тертый, но суеверный. Не очень-то хочет наш брат против Бога выступать.
- Что, они в Бога верят, что ли?

- Кто верит, а кто не верит, всем в душу не заглянешь, но здесь срабатывает принцип, который как-то выразил знамени­тый ученый Паскаль: «Если Бога нет, а я в Него верю, я ничего не теряю. Но если Бог есть, а я в Него не верю, я все теряю». У артистов кино поверье: если второй раз в гробу снимаешься, то обязательно умрешь. Вот никто из них второй раз в гроб ложиться и не соглашается, даже если из-за этого хорошая роль теряется. У журналистов тоже поверье: три раза написал в газете против Бога - и не жилец на свете. Ну да ладно, у тебя это первая публикация будет, так что ничего, думаю, обойдется.
- С чего ты решил, что я против Бога буду писать, я о людях конкретных и их поступках.

- Ха-ха, чудак. О поступках нельзя писать, не описывая их мотивацию, а поскольку ты будешь писать про попа и атеиста, то в их мотивации ты как раз и столкнешься с Богом. Ну, ста­рик, я гляжу, совсем тоску на тебя нагнал. Это потому, что ты кефир пьешь, а пил бы водку, как я, был бы веселый. Ничего, я тебе для поднятия тонуса случай забавный расскажу, который произошел в том райцентре, куда ты едешь. Когда я там в ко­мандировке описывал «битву за урожай», коллега из районной газеты указал один адресок, который помог мне скрасить сель­ские будни. Жила там тетя Нюра, которая прекраснейший са­могон выгоняла. Развеселая она была женщина, да еще племян­ница ее на каникулы из института приехала. Так что я время зря не терял.
Сам понимаешь, я человек холостой, когда в ко­мандировке, - и он захохотал сам над своей шуткой. - Так вот, у тети Нюры был вредный сосед, который имел на нее зуб, за спор об огородной меже. Решил он тете Нюре пакость сотво­рить, пошел и донес участковому про самогон. А участковый был большой любитель самогон конфисковывать. Взял он с со­бой понятых, этого соседа да еще одного «любителя» и пошли они к тете Нюре, а ей кто-то из доброхотов шепнул, что, мол, идут к тебе, прячь. Она спрятала самогон подальше, а вместо него поставила флягу с простой водой. Приходят они и требу­ют, чтобы добровольно выдала незаконную продукцию.

Тетя Нюра, естественно, в отказ - ничего у меня нет, ищите сами. Заглянули они под кровать, вытащили флягу: «А это что?» - «Это не самогон, это простая вода», - отвечает тетя Нюра. «Ну, рассказывай нам сказки. Будем для опознания пробу снимать». Налили по стакану на брата, опрокинули в рот - действи­тельно, вода. «А что ты воду под кроватью хранишь?» - недо­умевает участковый. А тетя Нюра говорит: «Так как же не хра­нить, если у нас обычай такой. Свекровь моя померла, обмыли ее, а воду сорок дней храним». Что тут началось, мама родная! Как кинулись участковый с понятыми во двор и давай блевать. Да, говорят, с тех пор в рот не берут, трезвенниками их тетя Нюра сделала.

История хотя и показалась Андрею смешной, вот только концовка с блевотиной немного испортила впечатление от рас­сказа.
Расставшись с Игорем, Андрей пошел к Якову Иосифовичу Бугерману, который, несмотря на свой давно уже пенсионный возраст, продолжал трудиться в фотолаборатории редакции. Как специалиста, в этом деле его высоко ценили не только в га­зете. Слава о нем как о мастере высокого класса достигла даже Старой площади, и он не раз получал заказы на изготовление портретов членов ЦК. В свободные минуты Андрей любил за­ходить в его лабораторию поговорить, посоветоваться и послу­шать рассказы о жизни журналистской братии в довоенные и военные годы. В годы войны дядя Яша (так звали его в редак­ции) не раз бывал на передовой, был даже легко ранен, имел награды, чем очень гордился. «Для такого, как я, прожженного еврея, Андрюша, иметь боевые награды во сто крат выгоднее, чем персональную пенсию, все тебя уважают, место в трамвае уступают, и никто мордой жидовской не обзовет», - не раз гова­ривал он.

Едва Андрей переступил порог фотолаборатории, в нос уда­рил густой запах жареных кофейных зерен.
- Проходи, - обрадовался Яков Иосифович, - вовремя за­шел, сейчас буду кофе готовить по-гавайски. А это долгий про­цесс, так что наберись терпения.

И он стал колдовать над кофейной туркой, что-то там поме­шивая, то опуская ее на огонь, то поднимая и при этом посту­кивая по турке ложечкой. Наконец кофе был готов, и он, разлив по чашкам, спросил:
- Ну, Андрюша, какие новости мне, старику, принес? Услышав о предстоящей командировке, сделал резюме:
- И что же они хотят? Если бы и я был на месте того неза-дачливого лектора, то тоже бы не поехал. Что он может, этот лектор, против священника?

- Что Вы такое говорите, дядя Яша, - возмутился Анд­рей, - в наш-то космический век, в век научно-технического прогресса и не ответить на вопрос, заданный со стороны рели­гиозного отсталого сознания?
- Да, - вздохнул дядя Яша, - век космический и технический прогресс - это реальность, но, с другой стороны, Церковь и эти священники - тоже реальность, только для нас - иная ре­альность, и вот в эту иную реальность тебя посылают. Не нра­вится мне все это, откажись, Андрюша, пока не поздно.
- Как же я откажусь? Заболеть, что ли, как тот лектор? Что мне, современному человеку, бояться какой-то средневековой отсталости?
- А ведь раньше, Андрюша, в двадцатые годы, были в моде антирелигиозные диспуты между атеистами и священнослужи­телями. И ты знаешь, не в пользу первых. Думаю, что, видя это, они потом диспуты и прикрыли. Но один диспут я запом­нил очень хорошо.

...Было это весной 1923 года, где-то в конце мая. Я, тогда еще совсем юнец, работал фотографом в ОКС - общество культурной связи с заграницей. И это наше общество выступило инициатором очередного антирелигиозного диспу­та. Пригласили самого наркома просвещения Луначарского, оппонентом его должен был выступать очень известный дея­тель Церкви митрополит Александр Введенский. Местом их словесной дуэли выбрали Политехнический музей. Темой дис­пута, как сейчас помню, была только что вышедшая во Фран­ции книга Анри Барбюса «Иисус против Христа».

Луначарский выступал первым, говорил он легко и свободно в тоне свет­ской беседы, пересыпая свою речь анекдотами, остротами, не повышая голоса, без жестикуляций и пафоса. Произношение слов на иностранный манер, таких как «режиссер», «мебель», завершало впечатление высококультурного человека-европейца, - дядя Яша отхлебнул кофе из чашечки, причмокнув губа­ми, как-то задумчиво произнес: - Да, сегодняшние министры так выступать не смогут, - он еще раз отхлебнул кофе и стал прикуривать сигарету, долго чиркая зажигалкой. Наконец, при­курив, продолжил:
- Введенский начал в том же тоне. Однако в середине речи, когда он заговорил о главе в книге под названи­ем «Кто-то прошел!», произошел какой-то перелом. Речь Вве­денского стала прерывистой, трепетной, нервной. Он взволно­ванно говорил нам о шагах, которые отдаются в нашем сердце. Невольно какое-то волнение охватило и нас, слушающих. «Кто­-то прошел, кто-то прошел! Разве не слышите вы, что кто-то про­шел?» - вопрошал нас митрополит, как бы пораженный внезап­ным видением и как бы сам прислушиваясь к чему-то. Мы, си­дящие в зале, начали ерзать на стульях и беспокойно перегля­дываться, где-то послышались приглушенные рыдания. Но оратор, по-видимому, уже ничего не слышал и не видел.

Про­должая говорить о Христе как о единственной светящейся точке в истории, он доказывал нам, что без Христа все в мире бес­смысленно, хаотично, не нужно. «Мир без Христа, - говорил он, - это уродливая карусель отвратительных масок, лишь один клубок свивающихся в конвульсиях тел». Рисуя перед нами кар­тину необузданных человеческих страстей, от которых содрога­ются небо и земля, и как бы сам пугаясь ее, он лихорадочно восклицал: «Но все же кто-то прошел! Кто-то прошел! Разве вы не слышите, что кто-то прошел! Ведь нельзя же жить, если ни­кто не прошел!» Конец речи митрополита просто потряс весь зал: «Кто-то - это Христос, - вещал он, - Вечный, живой, Сия­ющий в нетленной красоте, Единый, Кто указывает человеку истинный путь». Надо сказать, Андрюша, что аплодировали все: православные и старообрядцы, сектанты и свободомысля­щие интеллигенты, и атеисты.

- Вы тоже, дядя Яша?
- А как же, я тогда моложе тебя был. На меня речь произве­ла сильное впечатление, я даже несколько раз перечитал ее сте­нограмму, а потом стал подумывать о крещении в Церкви да так и не решился.
- Я тоже некрещеный, - признался Андрей.

- Нашел чем хвастаться, сейчас таких много. Я-то хоть обре­занный, правда, в синагогу не хожу, да и верующим себя не считаю. Хотя, кто его знает, наверное, что-то есть наверху, кто-то нами управляет.
- Да бросьте Вы, дядя Яша, незнание законов природы по­родило идею Божества.

- Так-то оно так, только вот чего-то я не вижу, чтобы совре­менное познание законов природы уничтожило бы в людях эту идею, - подытожил разговор дядя Яша, прощаясь с Андреем.
Всю дорогу в поезде Андрей обдумывал встречу со священ­ником. Что он мог о них знать? Сказка Пушкина «О попе и о работнике его Балде», пожалуй, и все - подытожил он свои раз­думья. Заваливаясь спать на верхнюю полку, решил, что утро вечера мудренее. Утром, выйдя на станции в Чертыхино, сразу пошел в райисполком. Там его принял зампредрайисполкома. Глянул на корреспондентское удостоверение и, узнав, по како­му вопросу Андрей приехал, сразу принял кислое выражение лица.
- Что же получается, Андрей Николаевич, теперь нас на весь Советский Союз ославлять? А я же с самого начала был против решения комиссии, так нет, не послушали.
- Какого решения? - не понял Андрей.

- До этого священника, отца Павла, из-за которого весь сыр-бор начался, у нас другой поп был. Выпивал, ругался, сло­вом, безобразничал на приходе. Ну, народ стал жалобы присы­лать к нам с просьбой, чтобы убрали его. Дело это, конечно, не наше, а епископа. Но народ-то разве понимает, по любым вопросам жалобы все равно к нам шлют. Многие в райиспол­коме решили, что надо этими жалобами воспользоваться для борьбы с религией, убрать священника. Ну и дали ход этим жалобам в епархию. Батюшку этого, действительно, убрали, да только рано мы радовались. Прислали на его место непьюще­го, умного, верующего священника. Теперь церковь полна на­роду. Процент исполняющих обрядность значительно повысился. Нас за такую слабую работу в идеологической сфере расчихвостили в райкоме партии. Ну, мы решили исправить положение и усилить пропаганду, послали в эту деревню лек­тора. А видите, как вышло. А ведь я был на комиссии против, чтобы того пьяницу убирали, чуяло сердце, что своим поведе­нием батюшка нам десять лекторов атеизма заменяет, а то и более.

- Где я могу того лектора видеть?
- Да нигде Вы видеть его уже не можете. Оргвыводы мы сде­лали и его уволили. Он уехал куда-то в другую область.
- А как мне повидаться с этим священником?
- Церковь в деревне, пятнадцать километров от райцентра. Я Вам дам свой «уазик», поезжайте, да пропишите все как сле­дует, чтобы этого батюшку от нас убрали, а то что получается - прямо идеологическая диверсия какая-то.
До деревни Маркино доехали быстро. Когда дорога дала изгиб, обогнув березовую рощу, на холме показалась пятигла­вая каменная церковь с высокой колокольней. Вокруг храма группировались дома, утопая в зелени садов. Не доезжая до церкви, Андрей попросил высадить его. Перекинув сумку че­рез плечо, направился прямиком к храму. Недалеко от храма возле мотоцикла возился молодой человек лет двадцати семи-тридцати.
- Здравствуйте, Вы не подскажете, как мне найти священни­ка? - подойдя к нему, спросил Андрей.
Молодой человек с аккуратной бородкой обернулся.
- Искать не придется, вот он, перед Вами.

Андрей растерялся. Всякие его представления о священнике начали рушиться, еще не успев создаться. Молодой человек был в рубашке с короткими рукавами и шароварах. На ногах - ки­тайские кеды. Батюшка, наверное, поняв причину растерянно­сти Андрея, улыбнувшись, проговорил:

- Да Вы не смущайтесь, это я для удобства так одет, чтобы с мотоциклом возиться, барахлит он у меня малость. Так Вы по какому, собственно говоря, делу?
Когда Андрей представился, священник сказал:
- А я почему-то так и подумал, хоть и говорит пословица: «Попа и в рогожке узнаешь», - но сегодня, думаю, и к Вашему брату-корреспонденту это относится. Что мы здесь с Вами сто­им, пойдемте ко мне в дом, время как раз обеденное.
Андрей, повинуясь обаянию этого молодого священника, безропотно пошел за ним в дом. У невысокого деревянного дома, возле храма, их встретила молодая женщина с маленьким ребенком на руках, еще двое малышей возились около крыльца в куче песка.

- Это моя супруга Любовь Сергеевна и наши трое детей. Проходите, Андрей Николаевич, в дом, мойте руки и прошу к столу, там и поговорим.
Когда Андрей зашел в горницу, вся семья батюшки сидела, ожидая его, он тоже собирался присесть. Но тут все встали и, повернувшись к переднему углу с иконами, запели молитву. Андрей, уже было присевший, подскочил, как ужаленный, не зная, что ему делать, так и стоял вполоборота к иконам. Повер­нуться полностью к иконам он не решился. Ему казалось, что этим он как бы выразит свое участие в молитве, а это он мень­ше всего хотел показать. Краешком глаза он заметил, что ма­лые дети тоже подпевают родителям. После пения молитвы священник повернулся к столу и, перекрестив его рукой, нарас­пев произнес какую-то молитву, в которой Андрей четко рас­слышал, что благословляется «ястие и питие рабом Твоим». То, что и его причисляют к рабам, почему-то больно кольнуло са­молюбие Андрея. В сознании всплыла картинка из учебника, где школьник пишет на доске: «Мы не рабы, рабы не мы».

Жена священника разлила по тарелкам куриный суп:
- Ку­шайте, Андрей Николаевич, Вы ведь с дороги.
На десерт к чаю подали оладьи с медом. Андрей решился начать разговор:
- А как мне Вас величать? - обратился он к священнику.
- Отчество у меня Петрович, но для простоты зовите, как это принято - отец Павел.
- Какой же Вы мне отец, - улыбнулся Андрей, - мы с Вами почти ровесники.
- А Вы воспринимайте эту приставку к имени как некое зва­ние у военных, например, капитан, - засмеялся батюшка, - но, если Вам все же неудобно, зовите Павел Петрович, мне все рав­но. Или лучше давайте на ты, раз мы ровесники, и матушку Любу зовите просто Люба.
- Можно попробовать, - согласился Андрей.
- Вот и хорошо, Андрей, а теперь давай выкладывай, что бы хотела вызнать твоя любопытная корреспондентская душа...
- Да прежде всего хотелось бы знать, чем ты так напугал лектора и какой вопрос собирался ему задать?
- Не знаю, какой вопрос я бы ему задал, ведь это зависело от темы его лекции, а лекция, увы, не состоялась.
- Ну, если бы он, к примеру, стал говорить, что наука отри­цает идею Бога?
- Тогда я бы спросил: какая конкретно наука отрицает Бога?
- К примеру, физика. Эта наука дает человеку реальную кар­тину окружающего нас мира и ни о каком Боге она не свиде­тельствует.

- Правильно ты говоришь, - согласился Павел, - физика может свидетельствовать только о физическом, материальном мире и о его законах, так как этот физический мир является единственным предметом ее изучения и ничего не может гово­рить о духовном мире и о его законах, ибо это не входит в пре­делы компетенции физики как науки. То же можно сказать и о других естественных науках.
Андрей надолго замолчал, не торопясь отхлебывая чай и об­думывая тупиковую ситуацию. Наконец он улыбнулся и торже­ственно сказал:
- Есть такая наука.
- Это какая же? - удивился отец Павел.
- Научный атеизм, - торжественно провозгласил Андрей.
- Боюсь разочаровать тебя, Андрей, но научный атеизм во­все не является наукой по той простой причине, что он не име­ет своего собственного положительного предмета.
- Как так не имеет предмета, - растерялся Андрей, - рели­гия и является его предметом.

- Тогда это уже не научный атеизм, а религиоведение. Но оно изучает историю религиозных исканий человечества в его разных культурных проявлениях - и не более.
- Но научный атеизм говорит о Боге в отрицательном, ко-нечно, значении.
- Бог может быть предметом изучения только богословия, но не атеизма, который держится на одном голом отрицании.
- Ну, хорошо, - сказал Андрей, - если атеизм не может дока­зать, что Бога нет, то может ли религия доказать, что Он есть?
- Тоже не может, - согласился отец Павел.
- Вот видишь, - торжествовал Андрей.
- Религия, Андрей, не доказывает бытие Бога, а показывает Его. Говорит о том, что Богу нужно верить. Если бы Бога мож­но было доказать, то это была бы уже не вера в Него, а знание. Но, в отличие от атеизма, у богословия есть веские аргументы в пользу бытия Бога.
- Это какие?
- Ну, например, если мы зададимся вопросом о первопричине нашего мира, то есть откуда взялся этот мир, то невольно при­ходим к умозаключению о Боге как Творце.
- Ерунда, - начал уже сердиться Андрей, - никто мира не творил, он сам себя сотворил.

- Интересно, кем бы я выглядел в твоих глазах, если бы на вопрос, кто испек эти оладьи, заявил, что никто их не пек, они сами испеклись. Тесто нечаянно упало в кислое молоко и, перемешавшись, стало прыгать на горячую сковородку. При этом учти, оладьи - самое простейшее кулинарное блюдо, со­стоящее из трех-четырех компонентов. А ты говоришь, мир сам себя создал.

Отец Павел стал смеяться, Андрею тоже стало смешно от этого примера. Он, хохоча, взял оладушек с тарелки и серьезно его вопросил:
- Так ты сам себя испек? Ну так получай, - и, разорвав его пополам, обмакнул в мед и, отправив в рот, запил чаем. - Все, Павел, я окончательно запутался. Видно, нас недоучили в ин­ституте.
- Да те, кто вас там обучал, сами не могут разобраться тол­ком в этих вопросах. Разум и логика к истинной вере привести не могут, а только могут дорогу к ней расчистить. Больше не будем сегодня о серьезных вещах. У нас, Андрей, после обеда намечено важное мероприятие, хочу матушку Любу на мото­цикле научить ездить.
- Да брось ты, Павел, зачем это мне? - засмущалась ма­тушка.
- Как - зачем? А вдруг у меня срочное дело, а тебе в это вре­мя в район надо съездить за чем-нибудь. Не спорь со мной, ез­дить на мотоцикле проще, чем на велосипеде.

Все опять встали из-за стола и пропели молитву. Андрей на этот раз стоял лицом к иконам, считая, что это не означает его участия в молитве, а лишь дань уважения к гостеприимным хо­зяевам дома. Мотоцикл был «Иж-Юпитер» с коляской. Отец Павел пояснил, что в его хозяйстве эта техника необходима. На машину у него нет средств, а на мотоцикле и сено из леса коро­ве можно привезти, и за продуктами в район съездить, и на ры­балку. Андрей разместился в коляске, отец Павел сел за руль, ма­тушка Люба уселась сзади него. Пока выезжали из деревни, отец Павел, перекрикивая рев мотора, объяснял жене, как надо переключать скорости. За деревней они поменялись с матуш­кой местами. Та долго не могла тронуться с места, наконец по­ехала. Вначале ехали тихо, на первой скорости. Павел потребо­вал переключиться на вторую, а затем и на третью. На дороге попался камень и матушка, не справившись с рулем, повернула в сторону, мотоцикл понесся под косогор к реке.

- Убирай газ и тормози, - закричал отец Павел.
Но матушка, испугавшись, вместо торможения прибавила газу - и уже через минуту все трое оказались в реке. Андрей даже толком не успел испугаться. Было неглубоко, чуть выше пояса. Отец Павел начал было сердито выговаривать матушке, но потом, увидев, что она сама чуть не плачет, стал нарочито смеяться:
- Ну, молодец Люба, искупала нас, ай да молодец!
Но матушка его веселья не разделяла. Выйдя из воды и от­жав полу юбки, сказала:
- Ну что, убедился в моей неспособности управлять мото­циклом?
- Да что ты, Люба, Бог с тобой, с кем не бывает. Вон медве­дей в цирке и то обучают на мотоциклах.
- Вот пусть медведи и ездят, а меня не проси, больше за руль ни за что не сяду, - и пошла в деревню.
- Люба, - крикнул Павел, - пришли к нам Пантелеича с ло­шадью, мотоцикл вытягивать.

- Пришлю, - крикнула матушка Люба и помахала с косого­ра рукой. Отец Павел с Андреем, скинув верхнюю одежду и ра­зостлав ее на солнце сушиться, стали плавать около мотоцикла наперегонки. Вечером за Андреем прибыл присланный из ад­министрации «уазик», но он отослал его назад, сказав, что вер­нется своим ходом. Еще целую неделю он пробыл в гостях у отца Павла и матушки Любы. Вместе с батюшкой они на утрен­ней зорьке ездили на речку рыбачить. Косили сено на лесных делянках. Подолгу беседовали обо всем на свете. К поезду на вокзал отец Павел сам отвез Андрея. Прощались как старые друзья.
Приехав в Москву, Андрей сразу зашел к главному редак­тору.
- Ну как, доволен командировкой, Андрюша? Да и сам вижу, вон какой румяный и загорелый.

- Спасибо, Василий Федорович, за интересную командиров­ку, вот подготовил очерк о буднях сельского священника.
- Давай оставляй, сейчас мне некогда, потом просмотрю и в номер, а сейчас подключайся к работе, расслабляться некогда.
Андрей спустился в фотолабораторию, к дяде Яше. Разлив кофе по чашечкам и прикурив сигарету, Яков Иосифович, под­мигнув Андрею, вопросил:
- Рассказывай, Андрюша, старику, как прошла твоя коман­дировка в «иную реальность».
- Да я и сам, дядя Яша, иной явился, я ведь теперь креще­ный.
- Ох, чуяло мое сердце беду, ведь уговаривал тебя, откажись.
- Да что же плохого, дядя Яша, в том, что я крестился?
- Да я не про это, Андрюша, а про то, что ты там за статью сочинил, после того как крестился. Если ты написал все прав­диво, то тебя наверняка не напечатают. Но это еще полбеды. Беда в том, что это конец твоей журналистской карьере. Все твое образование коту под хвост, вот о чем я хочу сказать. Луч-ше бы ты сослался больным и не поехал. Здоровые-то нынче не в цене.

Самара, 2002 – март 2003 г.
  
#20 | Ганина Ольга | 30.11.2014 13:11
  
2
 Каждодневное размышление над Словом Божьим

Слава-Блудный Сын

Когда он нужен мне больше всего!

«Если бы я видел беззаконие в сердце моем, то не услышал бы меня Господь» (Пс. 65:18).

Хотя он говорил утвердительно, я почувствовал, что он задает вопрос. А по искреннему разочарованию на его лице я понял, что молодой человек задавал не праздный для себя вопрос. «Мне не нравится идея, — сказал он, — что Бог не слышит меня, пока я лелею злые мысли. Мне кажется, что единственная возможность победить плохие мысли, особенно те, которые я лелею, — просить Бога о помощи. И Он услышит! Какая надежда остается для любого из нас, если Господь слышит только тех, кто прогнал все порочные мысли?»

Это был один из тех решающих моментов, когда вера человека либо укрепляется, либо подавляется его пониманием того, как Бог обращается с нами, грешниками. И это далеко не редкое мнение, будто мы должны как следует вычистить свой внутренний мир, прежде чем Бог снизойдет до того, чтобы пройти через наши покосившиеся дверные проемы. Так что же имел в виду Давид, когда писал приведенный выше текст? Видеть беззаконие в собственном сердце — значит сознательно вынашивать и лелеять грех. Дух Святой напоминает человеку, что это плохо, это нужно оставить, Бог предлагает Свои достаточные для победы силу и благодать, но человеку нравится его грех и он не желает с ним расстаться. Как можно при всем этом испрашивать Божьего благословения?

Например, человек, который выкуривает несколько пачек сигарет в день, а затем молится о здоровье. Или человек, проводящий перед телевизором столько времени, что на каждые десять минут, проведенных над Словом, приходится три часа телепередач. А позже он с глубоким рвением молится об обильных духовных благословениях. Если бы Бог намеревался выйти за пределы реальности и удовлетворить эти просьбы, произвольно «угощая» обильными благословениями тех, кто не идет путем благословения, люди совершенно запутались бы и вообще не смогли бы понять, где правильный путь.

Мы должны осознать нечто важное о Боге: Он — абсолютный приверженец реальности. Как бы сильно Господь ни хотел, чтобы мы вступили с Ним в молитвенное общение, Он слишком мудр, дабы восполнять все наши нужды, если мы практикуем длинный список того, что работает на наше «самоуничтожение» и уютно пригрето в сердце.

Намного важнее всех даров, которые мы хотим получить от Бога, — мудрость, которую Он желает нам дать. Он жаждет, чтобы мы были не просто благословлены, но научены путям праведности, что в действительности является самым лучшим благословением. И всех, стремящихся научиться у Него, Он слышит!
  
#22 | Ганина Ольга | 04.12.2014 13:08 | ответ на: #21 ( Алеша Попович ) »»
  
3
Спаси Вас Господь, Алексей, взаимно желаю духовного и телесного здравия и спасения...с Праздником ВВЕДЕНИЯ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ ВО ХРАМ!!!
  
#23 | Ганина Ольга | 31.01.2015 21:13
  
1
НЕ УКЛОНЯЙСЯ ОТ ПРИЧАСТИЯ

Один распутный египтянин полюбил благородную женщину, которая была замужем. Не сумев обольстить ее, потому что она была верна своему мужу, за которого вышла девой, бесстыдный пришел к чародею и говорил ему:
– Или заставь ее любить меня, или сделай своим искусством так, чтобы муж бросил ее.
Чародей, получив от него хорошую плату, употребил свои чары и заклинания. Но, не сумев возбудить любви к тому египтянину в ее сердце, он сделал так, чтобы всем, кто смотрел на нее, она казалась лошадью.
И вот муж ее, придя домой, увидел жену свою в образе лошади. Не зная, как избавиться от такой напасти, он решил отвести жену к святому Макарию Египетскому.
Когда привел он ее к Макарию Египетскому, святой, благословив воду, облил ею жену с головы до ног, помолился над ней, и тотчас все, смотревшие на нее, увидели в ней женщину. Чары были сняты с нее. После этого святой Макарий Египетский дал ей следующее наставление: «Никогда не оставляй посещать церковь; никогда не уклоняйся от приобщения Христовых Таин; несчастие случилось с тобой от того, что ты уже пять недель не приступала к Пречистым Тайнам Спасителя нашего».
  
#24 | Ганина Ольга | 31.01.2015 21:15
  
3
Одной маленькой девочке надо было сделать, операцию. Доктор сказал ей перед тем, как положить на операционный стол:
- Прежде, чем тебя вылечить, мы тебя уложим спать.
Девочка взглянула на него и, улыбаясь, сказала:

- А если вы меня положите спать, то мне надо прежде помолиться.
Она преклонила колени у стола и сказала:
- Я ложусь спать, Господи, и прошу Тебя сохранить душу мою. Но если мне придется умереть, прежде чем я проснусь, то прошу Тебя, Господи, возьми душу мою к Себе.
Доктор после рассказывал, что в этот вечер он помолился в первый раз за тридцать лет!

Всякий человек, как бы он ни был мал, может служить Богу молитвой. Благодарение Господу, что есть маленькие молитвы, маленькие слова, маленькие дела и песни, доступные даже детям, которыми они могут учить и приводить к Богу и нас, взрослых.
  
#25 | Ганина Ольга | 31.01.2015 21:17
  
1
Девушке, мечтающей выйти замуж.

Вы разочаровались во многих, но, к сожалению, не разочаровались в себе самой. Уверены ли вы, что оцените достойного мужа, а не сделаете его несчастным? То есть промысл Божий бережет вашего потенциального супруга от вас. Уверены ли вы, что выдержите мужа с тяжелым характером? Возможно, что нет. Поэтому промысл Божий охраняет вас от него. В семье надо больше давать, чем требовать.

Поэтому, прежде чем искать хорошего мужа, приобретите качества примерной жены для будущего брака: умейте уважать мужа как главу семьи, не упрекать его в тяжелых жизненных ситуациях или недостатках характера, присущим всем нам; умейте молчать и слушать больше, чем говорить. Подумайте, какая должна быть жена-христианка, приблизьтесь к этому идеалу, и тогда появится тот человек, который будет вам другом жизни.

Архимандрит Рафаил (Карелин)
  
#26 | Ганина Ольга | 07.02.2015 21:54
  
1
«Как узнать, живешь ли ты по воле Божией? Вот признак: если ты скорбишь о какой-либо вещи, то значит не вполне предался воле Божией. Кто живет по воле Божией, тот не заботится ни о чем. И если ему нужна какая-либо вещь, то он и себя и вещь предает Богу; и если не получит нужную вещь, то все равно остается спокоен, как если бы имел ее. Душа, которая предалась воле Божией, ничего не боится: ни грозы, ни разбойников, ничего. Но что ни случится, — она говорит: «так Богу угодно». Если болен, — думает: значит мне нужна болезнь, иначе бы Бог не дал мне ее. И так сохраняется мир в душе и теле».

(прп. Силуан Афонский. Писания, VI.4).
  
#27 | Ганина Ольга | 07.02.2015 21:55
  
2
ГРУСТНО... 😒

В семье появился долгожданный ребенок. Счастливая мама, радостный папа под окнами роддома. Выписка, море цветов. Дома! Первая ночь. Папа забирает подушку и одеяло и уходит на диван в другую комнату. «Я хочу спать, а он постоянно кричит.»
Мама всё понимает.

Утро. Выходной. Мама кормит, пеленает, идет гулять. 3 часа не присев она ходит с коляской. Дома. Сейчас прилечь бы хоть на пол часа. Дверь в зал открыта, постель не убрана, папы нет.

Звонок: «Ты где?»«Да, понимаешь, Васька (Петька, Мишка)попросил свозить по делам. (пригласил на рыбалку, в баню, и т д.)я же не могу отказать другу.»

Пеленки, стирка, уборка, готовка, глажка. Для мамы дни и ночи слились в одно. Растрепанные волосы, красные глаза. Папа все больше чувствует свободу. Еда приготовлена, одежда постирана, квартира прибрана, что еще надо?

А друзья — это святое! Друзьям нужно помогать! «Ты устала? Ты же весь день дома сидишь! Прогулка, это же отдых! Развлечение! Не хочешь?! Устала! Симулянтка!»

Мама старается всё успеть, папа не ценит. Мама выбивается из сил. Папа не замечает. Мама просит вынести мусор.
Папа злится! Мама плачет от обиды. Папа хлопает дверью.

Мама радуется первой улыбке. Папа новому анекдоту. Терпенье мамы на исходе. Папа возвращается в пустую квартиру. Папа искренне не может понять почему так произошло…

Памятник нужно поставить тем мужчинам, которые делят все заботы наравне с женщинами!
Детей мало хотеть, мало родить! Их нужно растить!
  
#28 | Ганина Ольга | 07.02.2015 22:02
  
3
МАЛЫЕ ДОБРЫЕ ДЕЛА

Сегодня, по-моему, не надо и искать нуждающихся в нашей помощи. Ведь известно, что богатые тоже плачут. То есть совсем не обязательно специально искать человека бедного, бомжа или которого обокрали. Человек нуждается в любой помощи. Один – в материальной, другой – в добром слове, третий – в поддержке, четвертый – в совете, в утешении, да просто в разговоре по душам: открыться некому.

Искать. По крайней мере, самому раскрыться. Люди сегодня – интроверты. Каждый зациклен на себе. Эгоисты жуткие, совершенно эгоисты. Думают только о себе. Даже разговор для человека становится нагрузочным, тяжелым: «чего ты на меня свои проблемы сбрасываешь?»

А ты пойди, войди в его проблемы! Послушай человека. Наберись терпения и не перебивай. Как говорят, через 7 секунд после начала разговора мы перебиваем человека: «Да, а вот я, а вот у меня…» Но началось-то с чего? Он – рассказывает про себя. Ты послушай его до конца – уже будет доброе дело.

Да добрых дел – сколько угодно. Уступи место в транспорте, помоги слепому перейти улицу, женщине донести тяжёлую сумку, уступи в очереди место.

На дороге: ты едешь, и справа подъезжает машина. Не уступишь, лучше в аварию попадешь. А ты – уступи, одному, второму, третьему, четвёртому… Ты приедешь позже всего лишь на пять машин, на 10 секунд. Нет, какими только словами мы не называем тех, кто пытается завернуть: «Куда лезешь! Блондинка!» Так вот пропустить – разве не доброе дело? Вот он тебе сзади фарами поморгал, у него уже настроение улучшилось.

Добрые дела – они могут быть и маленькими, а могут быть и большими
  
#29 | Ганина Ольга | 07.02.2015 22:11
  
1
Тайна исповеди..

Василий стоял возле окна и размышлял: «Скоро закончу десятилетку. У меня уже есть специальность шофера. Но как-то всё-таки страшно покидать стены детского дома и жить самостоятельно…».

Его размышления прервал человек в штатском.

– Василий Сергеев?

– Да, – удивлённо ответил мальчик – он видел этого мужчину впервые.

– У меня к Вам есть разговор.

Уважительная манера разговора незнакомца расположила мальчика к себе. Они прошли в комнату воспитателя, который почему-то отсутствовал. Незнакомец по-хозяйски уселся за столом и предложил мальчику сесть напротив.

– Я знаю, Василий, что ты учишься хорошо, а ещё знаю, что любишь приключения и зачитываешься книгами о разведчиках.

– Да, я всегда мечтал стать разведчиком, но сейчас ведь нет войны, а фашистов мы разгромили тридцать лет назад, – охотно ответил мальчик.

– Знаешь, разведчиком можно стать и сейчас, хоть и нет уже фашистов.

– А-а-а, понимаю, например, можно внедриться к капиталистам…

– Незачем так далеко ходить, – мягко перебил мальчика мужчина. – Есть общества и организации и в нашем государстве.

– Неужели шпионские?

– Не совсем. Но и дружественными их не назовёшь. Они сами себе на уме. А вот что у них на уме нам бы хотелось знать. А самое главное, нам бы хотелось знать, что им говорят.

– Постойте, – заволновался мальчик, – Вы из…

– Да, – снова, не дав договорить, ответил незнакомец. – Мы бы хотели тебе предложить стать разведчиком, но не за рубежом, а у нас в стране.

– А что за организация, куда Вы хотите меня внедрить?

– Церковь.

– Церковь? – удивился Василий.

– Да, церковь. Ты ведь знаешь, что религия – пережиток, но много людей всё ещё верят, а церковники этим пользуются, затуманивают им мозги. Нам нужны люди, которые бы работали в церкви, а нам поставляли бы разведанную информацию.

Василий практически ничего не знал о религии, но то, что им говорили в школе, то, что он видел в кино и по телевизору, сформировало у него негативное мнение о Церкви и обо всём том, что с ней было связано.

– А знаете, я согласен! – вдруг ответил мальчик. – Я буду рад помочь родной стране!

– Ну, вот и добре! – довольно потёр руки мужчина. – Давай сделаем так. Ты сейчас учись, сдавай экзамены. А после выпускного вечера в школе мы с тобой встретимся.

Вечером, лёжа в кровати, Василий размышлял над тем, что сегодня произошло. Сухой остаток от размышлений был следующим: хорошо, что согласился, в будущем появилась некоторая определённость, предстоящая деятельность казалось романтичной и таинственной, а, если что, новые знакомые из могущественной организации подскажут и помогут…

***

– Привет, Василий!

Василий вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стоял и улыбался как старому знакомому тот самый мужчина.

– Здравствуйте, э-э-э…

– Зови меня, Юрий Сергеевич. Что думаешь делать после школы? – сразу же спросил он и доброжелательно улыбнулся. – Разведчиком быть не передумал?

– Нет, – смутился Василий. – Не передумал. А куда идти учиться, честно говоря, не знаю. Думал поступать в политехнический…

– Давай сделаем так. Надо начинать операцию по внедрению. Ты ведь сам знаешь, для разведчика очень важно иметь хорошую легенду. Будешь поступать в пединститут на учителя математики. У тебя же с математикой лады. Где-то месяца через два-три тебя из института выгонят…

– За что? – удивился Василий.

– За что? За чтение Библии, конечно же.

– А-а-а, – протянул Василий, начиная понимать, к чему клонит Юрий Сергеевич.

– Тебя выгонят, пойдешь в церковь, я подскажу, в какую, а там будешь уже действовать по обстоятельствам. Понял?

– Да, – радостно ответил Василий.

– Ну и, добре. Вот, держи, – и мужчина протянул мальчику что-то завернутое в газету. – Это Библия. Спрячь сейчас в своих вещах понадёжнее.

***

Как и договаривались, Василия выгнали из пединститута после трёх месяцев обучения. Рано утром во время паспортной проверки добровольной народной дружиной, состоящей из ребят со старших курсов, на столе была обнаружена Библия, якобы случайно забытая Василием на столе. На собрании факультета его исключили из комсомола и ходатайствовали перед деканатом об исключении из института, что и было сделано в тот же день.

Юрий Сергеевич направил Василия в Покровскую церковь, находящуюся в селе недалеко от города, к отцу Петру. Василий, придя к священнику, рассказал ему заранее заготовленную легенду: интересовался религией – читал Библию – узнали – исключили – а он из детдома, жить негде – может работать в церкви, если позволят – будет рад, если помогут с жильём.

Отец Пётр вошёл в трудное положение, в которое «попал» молодой парень, и помог устроиться в колхоз шофером. Василий ходил в церковь и помогал отцу Петру справляться с работой при храме.

Через год настоятель благословил Василия в алтарники, а ещё через год дал рекомендацию для поступления в Семинарию. Он уехал учиться, а в селе осталась его ждать невеста. Ещё только делая первые шаги при храме, Василий понял, что многое, что говорили им в детдоме про церковь, ложь, но по-прежнему считал, что религия – это пережиток. Он обладал живым умом и хорошей памятью, ему не составило труда быстро освоиться в церкви и быть неплохим учеником в семинарии.

Окончив учёбу, он вернулся в село и женился. Через полгода по рекомендации отца Петра правящий архиерей рукоположил Василия в дьяконы, а ещё через полгода – в священники. Хоть Василий и неплохо знал и исполнял обязанности священника, но он не верил в Бога и в душе оставался атеистом.

За годы проведённые в семинарии романтический налёт от осознания себя разведчиком улетучился, но он продолжал в жизни плыть по течению, а Юрий Сергеевич за эти годы никак себя не проявлял.

***

В селе проживала дурочка – Настя, девушка лет семнадцати, сирота. Поведение её было безобидное и отчасти юродское. Сельчане её жалели и помогали, кто чем мог. Ни одну службу в храме она не пропускала. Каждый раз при встрече с отцом Василием девушка хитро улыбалась, подмигивала ему и говорила:

- Отец Василий, поиграем в «верю – не верю»?

Обычно он не обращал внимания на её слова и отшучивался, но однажды спросил:

- А как играть будем?

Девушка ответила: - Сам батюшка скоро узнаешь!, засмеялась и пустилась наутёк, оставив молодого священника в недоумении.

***

Дней через десять отцу Василию пришлось быть в дальнем селе на отпевании. Обратно его обещал привезти на машине младший сын друга покойного – молодой парень лет двадцати пяти.

Когда пришло время возвращаться, к крыльцу подъехал грузовик ГАЗ-51. Более разбитой машины отец Василий в своей жизни ещё не видел.

Из кабины высунулось широко улыбающееся лицо паренька:

– Не бойтесь, батюшка, промчу с ветерком!

Машина дребезжала и скрипела на каждом бугорке, чья высота превышала сантиметр, но молодой шофер уверенно вёл её по просёлочной дороге.

– Я Вас, батюшка, короткой дорогой повезу. В принципе ничего в ней особенного нет, только чёртов мост и всё.

– А почему такое название?

– Там перед мостом длинный кривой спуск, а сам мост еле-еле по ширине колёс… – беззаботно объяснял шофёр. – Там уж столько техники утопло! … Чуть не вписался, и бултых с моста… В прошлом годе Васька вместе с машиной на дно ушёл… Отец Пётр отпевал… Да-а-а-а…

Отец Василий заёрзал на своём месте. Парень бросил на него косой взгляд и улыбнулся:

– Не дрейфь, батёк! Машина у меня зверь, а сам я с детства за рулём.

Хотя это заявление и не сильно успокоило отца Василия, но утомление и ритмичное поскрипывание и полязгивание машины, готовой вот-вот развалиться, взяли своё – он задремал.

Очнулся он крика:

– Моли-и-и-ись, батё-о-о-ок!

Машина летела с горы. Скорость уже была приличной. Её подбрасывало и кидало из стороны в сторону на каждом ухабе. Впереди был чёртов мост. Паренёк жал на педаль тормоза, но он не работал, более того, машина практически не слушалась руля.

– Вот и смертушка моя! – мелькнуло в голове молодого священника.

– Ради Христа, моли-и-и-ись, батё-о-о-ок! – орал шофёр.

Вид приближающегося моста ввёл священника в оцепенение. Он смотрел на него широко раскрытыми от страха глазами и был не в силах вымолвить хоть слово.

Перед самым мостом отец Василий вдруг закричал: - Пресвятая Богородица, спаси нас! - и закрыл глаза.

Машина пронеслась по мосту, на другом берегу на дороге не удержалась и слетела в кювет, уткнувшись передком в кучу песка. Поскольку после моста дорога пошла в гору, то скорость погасла, и удар был несилён. Паренёк и отец Василий открыли дверцы и вывались из кабины. Они седели на краю кювета и молчали.

«Как хорошо, – думал отец Василий, – солнышко, птички поют! …»

Он обратился к шофёру:

– Ты, действительно, шофёр от Бога, раз смог машину без тормозов по такому мостику провести!

– А чего Вы, батюшка, молчали, когда я орал: «Молись»? – задумчиво спросил паренёк.

– Я молился! Я кричал даже…, – удивился священник.

– Да? Я не слышал… А кому?

– Пресвятой Богородице.

– Ну, значит, это Она нас спасла… Смотрите.

Отец Василий посмотрел туда, куда показывал шофёр. Переднего правого колеса у машины не было.

Паренёк встал и решил осмотреть машину, вдруг он присвистнул:

– Ничего себе!

Отец Василий встал с земли и пошёл вслед за шофером. Когда он увидел, чему удивился его спутник, то присел от удивления и хлопнул себя по бокам – левого заднего колеса тоже не было.

- Мы проехали по мосту на двух колёсах! – ошарашено подумал отец Василий.

– А где же они?! – удивлённо спросил он, указывая в пустое место пальцем.

– А вон, смотрите, заднее метрах в ста от моста на том берегу у дерева лежит. Видно, оно ещё в самом начале спуска отвалилось и туда укатилось. А переднее во-о-он там, в воде валяется, наверно, перед самым мостом оторвалось.

– Слава Тебе, Господи! – прошептал священник, представляя, что могло бы быть.

И вдруг после этих самых слов отец Василий осознал – он верит. Маленький росток веры проклюнулся в его душе. Это настолько потрясло его, что он застыл на месте, глядя на мост. Из оцепенения его вывел водитель.

– Отец Василий, тут напрямки километров пять до села Вашего… Вы, когда дойдёте, отслужите благодарственный молебен Богородице, ладно?

– Ладно, отслужу, – тихо отозвался отец Василий.

При входе в село священник увидел блаженную Настю.

Завидев его издали, она вскочила на ноги и закричала:

- Верит! Верит!

Подпрыгивая козой и размахивая руками, она побежала в село…

***

Через месяц после этого случая отца Василия вдруг вызвали повесткой в город в Управление КГБ. Придя в назначенное время в нужный кабинет, он за столом увидел Юрия Сергеевича.

– Здравствуй, Вася! – радушно улыбнулся он и пригласил сесть. – Как дела? Как семья?

– Да всё слава Богу! – ответил священник.

– Это хорошо. Тут такое дело Вася. В прошлое воскресенье у тебя исповедовался один пришлый товарищ. Нам нужно знать, что он тебе сказал.

Отец Василий помнил этого человека, помнил, что тот говорил, поскольку это сильно отличалось от того, что обычно он слышал на исповеди от местных жителей.
Священник помолчал некоторое время и ответил:

– Не могу я Вам этого, Юрий Сергеевич, сказать. Тайна исповеди, сами понимаете…

– Что-о-о? – лицо офицера вытянулось. – Я не понял. Мы тебя зачем в церковь внедрили?

Отец Василий промолчал.

– Ты вот эти бумаги хорошо помнишь? – вдруг заорал кэгэбэшник, схватил что-то со стола и сунул под нос священнику. – Это чья подпись? Кто обещал сотрудничать?

– А я разве отказываюсь?! – сделал удивлённое лицо молодой батюшка.

– Если вдруг война, если враг нагрянет, если Родина в опасности...

Он не договорил. Юрий Сергеевич со словами: «Ах ты, гад! Ты ещё издеваешься!» нанёс ему сильный удар под дых…

Когда отец Василий приехал в родное село ни жена, ни отец Пётр, ни сельчане его с первого раза не узнали…

Дурочка Настя, когда молодой священник отлёживался и приходил в себя после побоев, тайно поставила на подоконник маленький букетик полевых цветов…

***

В стране началась перестройка. В том городе на место службы начальником Управления КГБ прибыл новый генерал. Как-то начальник, разбирая дела, засиделся допоздна и в одном месте обнаружил упоминание об операции «Тайна исповеди». Ответственным значился капитан Ю. С. Петров. Название заинтересовало генерала. «Подполковник Ю. С. Петров сегодня дежурит по Управлению, – подумал генерал. – Приглашу-ка я его на чашку чая».

Они расположились за чайным столиком. Поговорили немного о жизни и службе. Улучив подходящий момент, генерал спросил:

– Юрий Сергеевич, а в чём была суть операция «Тайна исповеди»? Вы, кажется, были ответственным за её проведение?

Подполковник, услышав вопрос, нахмурился.

– Это было уже много лет назад. Весь материал есть в архиве…

Он помолчал, потом продолжил:

– Мы хотели создать агентурную сеть среди священников в нашей области. Провели работу по детским домам, выявили перспективных ребят – двенадцать человек, активные комсомольцы, атеисты, голова на плечах есть…. Работали с детдомовцами, чтобы семейное окружение не повлияло. Подготовили хорошие легенды и помогли им войти в доверие к различным священникам нашей епархии. Они ходили в церковь, поступили в семинарии, закончили, стали священниками. Перед тем как начать вплотную работать с ними и перевести на интересующие нас места в храмах епархии, мы решили проверить их. Послали к каждому из них на исповедь наших людей…

– Каков оказался результат? – с интересом спросил генерал.

– Нулевой, – с досадой ответил подполковник. – Все сослались на тайну исповеди… Они стали верующими… Ничего не помогло, как мы ни старались…
  
#30 | Ганина Ольга | 11.03.2015 13:57
  
2
Несколько поучительных историй, которые дадут нам важный урок то



Несколько поучительных историй, которые дадут нам важный урок того, как относиться к людям

1. Знайте имя уборщицы
Когда я был на втором уровне института, наш профессор устроил нам письменный тест. Я был прилежным студентом, и потому ответил на все вопросы, кроме последнего: «Как зовут женщину, убирающую наш корпус института?»

Мне показалось, что это какая-то шутка. Ну да, я несколько раз видел нашу уборщицу. Она была высокой темноволосой женщиной слегка за 50, но откуда мне было знать ее имя? Я сдал тест, так и не дав ответа на этот вопрос. Перед самым окончанием занятия один из студентов спросил, будет ли этот вопрос учитываться в выставлении итоговой оценки.

«Естественно», сказал профессор. «На какую бы вы работу не устроились, вам непременно придется общаться со многими людьми, и среди них нет тех, кто совершенно не важен. Они заслуживают вашего внимания и заботы, даже если это обычное приветствие».

Я пронес этот урок через всю свою жизнь. А еще я узнал, что ту женщину звали Дороти.

2. Не оставляйте человека мокнуть под дождем
Однажды ровно в 23:30 одна пожилая черная женщина стояла на обочине трассы в Алабаме под проливным дождем. Ее машина сломалась, но ей было очень нужно добраться до пункта назначения – во что бы то ни стало. Она решила попытаться остановить машину – хотя выйдя под дождь, сразу же промокла насквозь.

Вскоре остановилась машина, из которой вышел молодой белый мужчина, сразу же согласившийся ей помочь – вещь, неслыханная в полных конфликта 60-х. Мужчина не только довез ее до места, но и помог ей высушиться, и даже вызвал такси.

Хотя женщина куда-то очень торопилась, она все же нашла время поблагодарить его, а также спросить его имя и адрес. И спустя семь дней в дверь мужчины раздался стук. Как же он удивился, когда увидел, что там стояла коробка с огромным плоским телевизором.

В письме, приложенном к коробке, было написано: «Спасибо, что помогли мне тогда на трассе. Тот дождь промочил насквозь не только мою одежду, но и надежду. А потом появились вы. И благодаря вам я все-таки успела повидаться с умирающем мужем перед самой его смертью. Спасибо, что помогли мне, не ожидая ничего взамен. С уважением, миссис Нэт Кинг Коул.».

3. Не забывайте о тех, кто вам прислуживает
В те далекие деньки, когда мороженое с шоколадом стоило куда меньше, чем сейчас, один десятилетний мальчик зашел в кафе при ресторане, и присел за столик. Официантка поставила перед ним стакан воды. «Сколько стоит мороженое с шоколадом»? — спросил он. «50 центов», — ответила официантка.

Мальчик порылся в кармане, достал оттуда монеты и перебрал их.

«А сколько стоит обычное мороженое?» – спросил он. К этому времени за другие столики село еще несколько человек, и официантка начала утрачивать терпение. «35 центов!» – резко ответила она.

Мальчик еще раз пересчитал монетки. «Тогда мне обычное, пожалуйста», — сказал он. Официантка принесла ему мороженое, счет, и ушла. Мальчик съел мороженое, расплатился с кассиром, и вышел из кафе.

Когда же официантка вернулась за тот столик и начала его вытирать, она едва не расплакалась. Под пустой тарелкой лежали две монетки – по десять и пять центов. Мальчик отказался от мороженого с шоколадом, чтобы оставить ей чаевые.

4. Убирайте препятствия на вашем пути
Давным-давно в одной далекой стране ее король приказал положить посреди оживленной дороги огромный булыжник. После он спрятался на обочине, чтобы посмотреть, сможет ли кто-нибудь убрать его с дороги. Сперва по дороге проехало несколько придворных и богатых купцов в каретах – все они просто объехали камень, многие еще и громко осуждали короля за то, что на дорогах возле столицы творится подобное непотребство, но никто не сделал ничего, чтобы убрать камень с дороги.

После всех них на дороге появился крестьянин, несущих за спиною мешок с овощами. Подойдя к булыжнику, он положил мешок на землю, и попытался столкнуть камень на обочину. Ему пришлось для этого попотеть, но все-таки в итоге ему это удалось. И после того, как он вновь взвалил мешок на плечи, он увидел, что под убранным булыжником лежит кошелек, полный золотых монет, и письмо от короля, в котором он дарил кошелек вместе с его содержимым тому, кто уберет камень с дороги. Крестьянин понял то, что многим из нас не удается понять никогда – «Каждое препятствие – возможность улучшить наше положение».

5. Отдавайте, когда это нужно
Много лет назад, когда я работал волонтером в больнице, я познакомился с маленькой девочкой по имени Лиза, страдавшей от редкой и серьезной болезни. Ее единственным шансом на спасение было переливание крови от ее 5-летнего брата, который уже переболел этой болезнью, и выработал антитела, способные с ней справиться. Доктор объяснил ее брату, что от него нужно, и спросил, готов ли он отдать сестре свою кровь. Он колебался не более секунды, а после сказал: «Если это спасет ее жизнь, я согласен».

Когда шло переливание, он смотрел, как и все мы, на то, как на бледные щеки его сестры возвращался румянец, и улыбался… Но после он внезапно помрачнел и спросил у доктора дрожащим голосом: «А я скоро умру»?

После мы узнали, что мальчик неправильно понял доктора, и решил, что для того, чтобы спасти сестру, он должен отдать всю свою кровь.
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU