«Пока есть на земле вятские…»


— Вы были свидетелем чудес Святителя Николая во время Великорецкого крестного хода?

— Один батюшка писал, как одна из женщин искупалась в Горохове, в святом источнике, и забыла очки на берегу. Когда спохватилась спустя какое-то время, то поняла, что без очков видит, как в очках.

Я с такого рода чудесами не сталкивался. Ну, разве что с одним: шёл с нами нищий, опираясь на костыль, всё хромал, вызывая сочувствие. Но подустал, забылся и, когда пришло время расположиться на привале, поскакал так, как не всякий здоровый сможет. В общем, обманул нас.

Но есть чудеса иного рода. Вышел человек из Вятки бандитом, а вернулся честным человеком. Вышел пьяницей — вернулся примерным семьянином. Наглые приходят назад смиренными, ленивые или нудные становятся совсем другими людьми. Мы молимся, редко на что-то отвлекаясь, но иногда бывает, что подходят на исповедь и наркоманы, и убийцы. Было такое: подошёл человек, который собрался покончить с собой, но перед смертью решил сходить на Великую — проверить, может, есть что-то такое на земле, ради чего стоит жить. Обнаружилось, что действительно есть.

Большая часть чудес Господних совершается именно таким образом — человек преображается. Не устаю удивляться тому, как идут детишки четырёх-пяти лет, а иным бабушкам под восемьдесят, и бредёт такая с кошёлочкой, словно в магазин вышла. И так тихонько-тихонько двести километров без малого по жаре, под дождём, по грязи, ночуя где придётся, — не всякий мужик осилит.

Помню рассказ про одну женщину, работавшую ещё в советское время на хлебозаводе. Сверху там было душно, внизу холодно, ноги у неё почернели так, что дело шло к операции, которая неизвестно чем могла закончиться — врачи не исключали ампутации. Но в больницу она не спешила ложиться, продолжала работать — вы же знаете наших людей, особенно старого закала, они так жили, словно война никак не закончится, — всё для фронта, всё для победы. Но женщина эта явно подошла к последней черте, когда вдруг попросила отпустить её на крестный ход. Ей отказали, сказав: «В больницу тебе надо, а не на ход», — и тогда она впервые в жизни ушла с работы самовольно. Доковыляла до Великорецкого, искупалась в источнике, а в хлебопекарне её ждал товарищеский суд. Судили, судили, потом вызвали для ответного слова. «Ну, что рассказывать, бабоньки, — говорит женщина, — вы ноги мои чёрные видели? А сейчас посмотрите…» Народ охнул, и произошло второе чудо: женщину не только не осудили, но дали ей несколько дней выходных и двойной паёк.

— Мы идём среди такой красоты… Вам как поэту это что-то даёт? У вас есть стихи о Великорецком ходе?

— Когда красота столь очевидна, она не нуждается в словесном оформлении. Это как букет цветов: если мы не собираемся совершить какой-то социальный акт — подарить его на свадьбу, например, — а просто близкому человеку, то обходимся без упаковки.

Пропагандировать ход поэтическими средствами мне тоже не хочется. Всё естественно, всё понятно: идёшь, молишься. Я читал о Великорецком ходе стихи разных поэтов, среди них есть и слабые, и крепкие, как кадушки с огурцами, но все они оставляют равнодушным. Так же сложно писать о Рождестве, столько уже написано, что ничего нового в голову не идёт. Батюшек до революции в семинарии обучали поэтическому мастерству с известной целью — для воспитания прекрасного слога, и в журналах той эпохи можно найти великое множество ровно написанных и со­вершенно не трогающих душу стихов о восшествии императора на трон, обо всех двунадесятых праздниках, о том же Рождестве: «Богомладенец в ясли возлёг, сноп полотенец вырос у ног» — что-то в этом духе. Я не только о ходе, — о недавнем недельном паломничестве в Иерусалим не смог написать ни единой строчки и, вероятно, не напишу. Хотя Святая Земля меня потрясла до основания… И знаете, не храмами или святынями, даже не Гробом Господним… А сама она по себе явилась чудом из чудес… Неожи­данным, благодатным, странным. Она вся есть Божья поэма.
А вот когда горе преодолевается, великое смятение в душе или вдруг что-то радостное, щемящее пронзит душу, — только тогда что-то рождается. Собственно, так устроена вся литература, если не считать, конечно, мыльных опер и соцреалистических романов. Невозможно описать, как бежит красивая лошадь, это лучше на видео снять, а как маленький жеребёнок пытается обогнать поезд, об этой безнадёжной, счастливой попытке мне, как поэту, рассказать не в пример важнее. И вовсе необязательно, что тут же сядешь — и готово, у меня есть стихотворение, которое я начал в 18 лет, а закончил в 30. И если я напишу когда-нибудь о ходе, то не о том, как мы идём счастливые, а вокруг красота неописанная.

— На привале вы вдруг поднялись и прочитали грустное стихотворение об умершей девушке. Я был несколько удивлён. Что вас подтолкнуло к этому?

— У нас была прихожанка Марина, в возрасте 30 лет она угорела в бане. Это случилось вскоре после того, как она в который раз вернулась из Великорецкого хода. Вот так же с нами улыбалась на привалах, мужественно переносила все тяготы, наверняка молилась о том, чтобы Господь послал ей жениха. И вдруг такая трагедия. Отпевали её в нашем храме, и так как Марина была девушкой, хоронили в белом свадебном платье, покрытом какой-то плёнкой. И я написал тогда тяжёлое, горестное стихотворение.

— Прочитайте, пожалуйста, ещё раз, мне хотелось бы его записать.
— Хорошо, но я ограничусь только началом и концом:

В прозрачной клеёнке, в пакете
Лежала невеста в гробу.
По-взрослому плакали дети
И морщили кожу на лбу.
Родители как на премьере
Немого сидели кино.
В открытые Царские двери
Открытое плыло окно.
Безстыжие чайки кричали:
«Маина, Маина, Маин!»
Мужчины культурно скучали
И слали гонца в магазин.
Отец, опершись на лопату,
Всей грудью привычно курил.
«Как будто набитое ватой
Я сердце своё хоронил» —
Так он мне сказал на поминках,
Главу над стаканом склоня.
«Маринка! Маринка! Маринка!» —
Тянула, как песню, родня.
Жила. Горевала. Мечтала.
По имени счастье звала.
Невестой Христовою стала,
А может, и раньше была?..

Понимаете, какая судьба. Весь этот абсурд смерти, фата и прочее вдруг стали символами подлинной Христовой невесты. И всё становится на свои места, никакого уныния. Наверное, это моё единственное стихотворение про Великорецкий ход, хотя он здесь не упомянут. Просто шествие наше не заканчивается здесь, на земле, лучшие идут дальше…

Из беседы с вятским поэтом, прот. Андреем КОНОНОВЫМ

Комментарии

Комментарии не найдены ...
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU