Духовное становление народов Севера.

Уходили мы от его промысловой избушки в жёсткий шторм на маленькой моторной лодке, не расчитанной на штормовой океан. Хранитель последней древней языческой святыни острова – Семиликого идола, молча стоял на уступе скалы и наблюдал, как нашу лодку стало захлёстывать кипенью бешеной морской волны. В один из таких моментов, когда мы едва выскочили из под очередного пенистого вала, я отчётливо увидел, как пожилой ненец, отшельник и язычник, вдруг поднял десницу и осенил нас широким крестным знамением.

I. БЛАГОСЛОВЕНИЕ ВЛАДЫКИ.
«Благословите, Владыко!» - перекрестившись на иконы, висящие на стене приёмной архиепископа, я шагнул навстречу архиерею. «Бог благословит» - вставая из-за стола, осенил меня крестным знамением наш архипастырь, которого я знаю вот уже без малого 20 лет. Его святые молитвы сопутствовали мне в суровых дальних экспедициях и в житейских радостях и невзгодах порой так ощутимо, что даже моему окамененному нечувствию это было видно и понятно.
- «В ближайшее время я должен попасть на один из арктических островов и обойти его на байдарке в поисках моржовых лежбищ, поэтому хочу просить вашего благословения и святых молитв на эту экспедицию». Владыка внимательно посмотрел на меня и через небольшой промежуток времени произнёс: «А если я попрошу вас туда не ездить?»
К такому обороту событий я не был готов абсолютно. Отказаться в последний момент от экспедиции, которую сам же и предложил руководству международной природоохранной организации? Это был самый минимальный по расходам вариант проведения учётов морзверя, хотя и не самый безопасный. И вот когда под эту программу были задействованы люди, собраны средства, утверждены планы – мне вдруг надо дать отбой?!? С тем, что я потеряю свою любимую работу, можно ещё как то примириться – благословение Владыки – дело серьёзное, но я ведь людей подведу! Нет, я не могу себе этого позволить. Несколько мгновений буря противоречивых чувств клокотала, стонала и плакала в моей душе, но видно пришло время «наступать на горло собственной песне». - «Как благословите, Владыко». – «Благодарю вас, за то, что вы меня правильно поняли» - спокойно произнёс Владыка и разговор перешёл на другие темы. В конце аудиенции, видя моё подавленное настроение, (хотя я старался не подавать виду), он спросил: «А зачем вам нужна эта экспедиция?» - «Это моя основная работа, мой кусок хлеба». – «А она опасная?» - «Ну… все мы под Богом ходим…» - «Супруга ваша так же скажет в случае чего?» И не дожидаясь моего ответа, добавил: «Ладно, поезжайте, но обязательно перед выходом закажите молебен о путешествующих».
С этого дня вся морская часть экспедиции приняла совсем другой оборот. Буквально в последние дни руководство организации «внезапно» получило необходимую сумму денег и зафрахтовало в Архангельске подходящую для наших работ яхту. На её борту смогло разместиться сразу несколько научных сотрудников и необходимость в одиночном байдарочном круизе отпала. Правда, и на этом этапе без искушения не обошлось: занимаясь дома хозяйственными делами, поймал клеща. Как обычно, выдернул его и забыл, но через пару недель он о себе напомнил – врачи диагностировали барралиоз (болезнь Лайма) и предложили срочно ложиться в стационар на курс лечения антибиотиками. Пришлось звонить в Киров, знакомому доктору и выяснять, есть ли варианты без стационара. «Ну, если по-другому нельзя, и сможешь на судне сам себе делать уколы, так и поезжай» - был ответ. Ну что же, аппендицит, как Сенкевич на борту тростникового плота посреди океана, я сам себе не вырежу, а уж шприц как-нибудь всажу…

Самое удобное место для наблюдения за океаном – на носу яхты. Здесь не мешают ни паруса, ни палубные надстройки, перед тобой только покатая спина Северного Ледовитого океана, изборождённая свинцового цвета, нескончаемыми валами, среди которых надо увидеть и определить морзверя. Трёхчасовая вахта проходит достаточно быстро, в хорошей экипировке не успеваешь даже как следует замёрзнуть. Ну а для молитвы здесь раздолье – присутствие Бога в этих высоких широтах Арктики, ощущаешь чуть ли не физически. И связь поколений чувствуешь здесь особо остро. Сколько наших предков – поморов, исследователей, служилого и торгового люда, ходило до нас этим же маршрутом, и ходило, надо полагать, с горячей молитвой. Не зря же от них осталась в русском языке поговорка: «Кто в море не хаживал, тот Богу не маливался».
Сроки морской части экспедиции заканчивались без особых искушений, но глубоко сокрытое чувство безпокойства не оставляло меня и придавало особое усердие в молитве. Предупреждение Владыки на чём-то ведь основывалось, и ожидание сокрытой опасности становилось всё острее.

Последний день мы провели в маленьком ненецком посёлке на острове Колгуев, сходили в баню, привели в порядок записи полевых дневников. Яхта стояла на рейде, отдав носовой якорь. Капитан и два его матроса на берег не сошли, отдыхая на борту своего судна. На следующее утро, собрав рюкзаки, мы с утра стали ждать лодку, чтобы попасть на яхту, но она подошла лишь к обеду. Моторист – сын капитана, сказал, что сегодня в море мы не выходим, так как экипаж яхты желает принять баню. Подавив в себе подступившее возмущение, в связи с пустой потерей целых рабочих суток, мы вынуждены были согласиться – на судне распоряжается капитан. И если он изволит именно сегодня принять баньку, тут уж ничего не поделаешь. Выход назначили на следующее утро. Рано утром два матроса под руки привели к нам своего капитана – микроинсульт. Он едва говорил и с трудом передвигался. Хорошо, что в посёлке есть свой медработник, больному обеспечили постельный режим и назначили необходимое лечение. А к вечеру врезал жестокий шторм и продолжался без остановки несколько суток. Вот тут мы и поняли, что если бы пошли на поводу у своего вполне законного возмущения и настояли бы на вчерашнем выходе – инсульт разбил бы капитана в море, при полном отсутствии необходимой медицинской помощи, а последующий шторм усугубил бы ситуацию до неведомого предела. Неизвестно, сумели бы матросы самостоятельно бороться за живучесть судна без капитана и чем бы всё это кончилось – большой вопрос. Впрочем, это для нас был вопрос, а не для местных жителей. В один из штормовых дней, когда капитану стало уже полегче, я зашёл по каким то делам в контору оленеводческого колхоза и наткнулся там на одного из ненцев-оленеводов, абсолютно пьяненького, и как мне показалось – почти невменяемого. Узнав меня, он произнёс слова, которые я совершенно не ожидал от него услышать: «Однако, вам надо было свечку для Бога поставить перед выходом!» - «Я поставил, и заказал молебен о путешествующих» - отвечаю ему. На мгновение задумавшись, он произнёс: «Ну это вас и спасло, иначе вам бы пришлось хоронить своего капитана в море».


II. РОБИНЗОН С ОСТРОВА ВАЙГАЧ.

Следующий полевой сезон мне довелось работать на острове Вайгач, с которым знаком был ещё с юных лет по песне А. Городницкого: «Мы встретимся с тобой на острове Вайгач, меж старою и Новою Землёй…» и по отчётам Совета по Морским Млекопитающим о динамике численности моржовой залёжки. Рейсовый вертолёт из Нарьян-Мара, перемахнув неширокий пролив Югорский Шар, вышел в тумане на посадочную площадку ненецкого посёлка Варнек. Совсем ещё недавно, в период активного освоения Северного Морского Пути, в бухте Варнека одновременно собиралось более десятка судов и ледоколов, развозящих грузы по метеостанциям и стройкам народного хозяйства по всему советскому побережью Северного Ледовитого океана. Но эти времена, увы, ушли в прошлое – в Советской Арктике прочно поселилась мерзость запустения и безысходности. Некогда мощные и процветающие госпромхозы прекратили своё существование, оставив без работы тысячи местных жителей – охотников и рыболовов. Многие оленеводческие хозяйства тоже умерли вместе с великой державой – СССР, а оставшиеся на плаву, ведут жалкое существование в новых условиях так называемого «рынка».
Молодой парнишка - Тимофей Вылко (правнук известного ненецкого художника Тыко Вылки), лихо выведя тяжело гружёную лодку на глиссирование, взял курс на моржовое лежбище, которое находится в 50 км. от посёлка. Нам предстоит взять биопсию – пробы на ДНК и попытаться пометить отдыхающих моржей спутниковыми метками. Остров Вайгач является фактически продолжением Уральского хребта Пай-Хой, и в отличие от Колгуева, представляет собой не многовековые напластования заболоченных торфяников, а скальное основание с массой прорезающих его своими глубокими каньонами рек и огромным количеством более мелких островков и едва скрытых водой скальных отмелей – банок.
Чтобы ходить здесь вдоль берега на моторной лодке, надо знать наизусть все эти банки, иначе на полном ходу можно, в лучшем случае, сломать о них гребной винт, а в худшем – распороть днище дюралевой лодки. Со всеми втекающими в неё затем, холодными и мокрыми, последствиями. Вся жизнь местного населения – охотников и рыболовов, связана с постоянными перемещениями по острову и вдоль него, а цепкая природная память, запоминает такие мельчайшие детали этих маршрутов, что городскому жителю и во сне не снилось.
«Вон тот остров – показывает рукой Тима – называется Поморский, это мои родовые охотничьи угодья. Мы там с детства ходим по весне, собираем гагачьи яйца». Чалимся в небольшой подветренной бухте острова и поднимаемся по скальному отвесу наверх. Разновозрастные гаги, от пуховичков до готовых скоро встать на крыло сеголетков, врассыпную улепётывают по сплошному ковру отцветающего золотого корня, от нежданных гостей. Взрослые утки, тревожно гагакая, прикрывают собой беззащитных пуховичков, на которых нацеливаются парящие над ними хищные поморники. Едва оторвав взгляд от столь разнообразной живности островка, вдруг вижу в некотором отдалении огромный православный крест, несколько покосившийся со временем, потерявший большую поперечную перекладину, но буквально потрясающий воображение своей былинной мощью. Спешу приложиться к его святой, суровой северной безмолвности, реально прикоснуться к корням своего великого народа, многие сотни лет назад освоившего эти арктические просторы. Вот она – живая история моего народа, к которой можно буквально прикоснуться руками! Вот она – Святая Русь – не как какое то отвлечённое понятие, а вполне реальная, но прикровенная до определённых сроков, в необъятных просторах безкрайнего Русского Севера!
Наш путь лежит к дяде Тимофея – Андрею Рудольфовичу Вылко. Уже не один десяток лет, как оставив бушующий страстями и перегаром посёлок – маленький слепок большой «цивилизации», он поселился в небольшой промысловой избушке в десяти метрах от холодного, но богатого рыбой и морзверем Баренцева моря. Здесь, на родовом охотничьем участке, прошло его детство, здесь похоронены его родители, и вот пришло время вернуться.
Ещё вчера основным транспортом Крайнего Севера являлась наряду с оленьей упряжкой, упряжка собачья. Сейчас она ушла в прошлое – буквально по пальцам можно пересчитать места, где охотники ещё работают с собачьей упряжкой (содержание снегохода оказалось гораздо проще и дешевле), но Андрей Вылко держит до сих пор полную упряжку из 12 собак, и передвигается на них по острову не только зимой на нартах, но и летом, смастерив колёсную тележку.
А ещё, по рассказам Тимофея, он является хранителем последнего главного идола острова – Семиликого, сохранившегося с тех незапамятных времён, когда самоеды (ненцы) и другие народности Севера, были язычниками. Нельзя сказать, что они перестали ими быть и до сего дня, но современная цивилизационная действительность совершенно размыла древние верования народа как систему. Остались лишь кое-какие отрывочные воспоминания и спонтанные действия, но ощущение присутствия Творца, никогда их не оставляет, особенно тех, которые пытаются сохранить свою независимость от оков цивилизации. И вообще, рассказывал Тима, Андрей – не простой охотник, о нём говорят, что он может читать мысли людей, предвидеть грядущие события…
Андрей Рудольфович встретил нас стоя в окружении своих собак, рядом с покосившимся от прошлогоднего урагана домиком. Этот ураган, налетев внезапно, чуть не утопил его вместе с собаками мощной нагонной волной, расхлестал нехитрый домашний скарб, разломал и смыл все деревянные пристройки, разрушил даже печь в доме. Хорошо хоть, что всё это произошло летом, когда круглые сутки солнце не заходит за горизонт и дневная температура не опускается ниже нуля. Если бы была поздняя осень, с её минусовыми температурами и тёмной ночью, раскладка для человека и собак могла бы быть совершенно другая.
Гостеприимный хозяин после «вручения верительных грамот», пригласил в своё жилище и угостил скромным обедом из вяленой оленины, душистой ухи из жирного озёрного гольца и жаркого из недавно добытого гуся-гуменника. Несколько дней прожил я у отшельника, помогая ему в хозяйственных делах, рыбалке и обследуя близлежащую территорию. И, наконец, в один из дней Андрей согласился сходить со мной к Семиликому идолу.
Переправившись через неширокий пролив к острову Большой Цинковый и пройдя по нему около километра, мы подошли к небольшой скальной возвышенности, и увидели этого древнего хранителя острова Вайгач. Обычные идолы самоедов представляют собой невысокие, заострённые к верху столбики, изредка имеющие на себе следы грубой обработки режущим инструментом. Этот же был выполнен в виде креста, на поперечной перекладине которого, крепились шесть мелких идолов с хорошо обозначенными ликами. Седьмой же, самый выразительный лик, был вырезан в верхней части несущего столбика. Положив к нему свои немудрёные дары, пожилой самоед, собрал в кучу другие дары, оставленные здесь нечастыми гостями и размётанные мощными океанскими ветрами, и предложил мне сходить к древнему поморскому кресту. Мы нашли его лежащим на скальном грунте, заросшем местами оленьим ягелем, и почти совершенно истлевшим. Если принять во внимание, что в местном климате морёное, пропитанное морской солью, дерево почти не гниёт, то можно себе представить, насколько давно он был здесь установлен. Так и стояли столетиями недалеко друг от друга, на суровых арктических просторах, эти безмолвные представители двух цивилизаций – языческой и христианской, и не чувствовалось в них особого противоборства, а скорее глубокое проникновение друг в друга, без особого антагонизма, с постепенным замещением твари на Творца.
Желая определить его духовное состояние, задаю Андрею провокационный вопрос: «Недалеко от твоего жилища я видел какие то кресты…» «Да, это мои родственники там похоронены». «А почему под крестами, вы же не крещёные?» «Как это не крещёные? Крещёные!» «Когда же и кем?» «Когда мы жили на Новой Земле, у нас был свой батюшка, вот он нас всех и крестил. Он плохо видел, и моя тётка была его глазами – везде водила его за руку и помогала в службе».
Я неоднократно слышал до этого и читал, что у людей, живущих в природе, особенно у северных народностей, великолепная историческая память, и о событиях даже вековой давности и более древних, они говорят как будто это было вчера или на прошлой неделе. Последний священник на островах Новой Земли, откуда идёт род Вылко, служил, надо полагать, в конце XIX – начале XX века, и «тётка» Андрея приходится ему, как минимум, прабабкой. Вот оно – «Будьте как дети…» - потомки самоедов, крещёных более века тому назад, считают и себя крещёными, ощущая крепкое духовное родство с давно ушедшими предками. Этих же потомков православных самоедов никто не крестил, они и священника в глаза то не видели, но вот поди ж ты – крещёные!
С глубокой скорбью сравниваю с ними свой народ – в большинстве своём даже не желающих задуматься о духовных категориях, а порой разбредающимся по разным экзотическим верованиям и сектам. Одним своим рождением среди русского православного народа, мы до конца своей жизни обязаны Господу, что с младенчества стоим на истинном пути, в истинной вере. Но нам до этого и дела нет – полученное даром не ценим. Насколько же чище и ближе нас к Богу, эти малые народности Севера, рождённые в язычестве, но сохранившие при этом генетическую память о общении с Творцом нашего общего прародителя Адама. И Господь хранит их в экстремальных условиях ледяных арктических пустынь, где, казалось бы, для любой формы жизни нет никаких условий.

На обратном пути, хранитель Семиликого идола поведал мне одну из своих многочисленных историй участия Бога в его жизни.
Лет двадцать назад, в середине осени, когда температура воздуха всё чаще переваливала ниже нулевой отметки, а ночи становились всё длиннее, собирался он на своей моторной лодке сходить в посёлок за продуктами на предстоящую долгую зиму. Три ходовых часа, под берегом, закрывающим от отжимного ветра, пролетели быстро, вот уже и мыс Гребень перед посёлком, который надо обходить аккуратно из-за подводных рифов и резкого течения, выбивающего из-за мыса. Место хорошо знакомое, и поэтому Андрей не сбавляя скорости впритирку миновав рифы, выскочил на течение за мыс. Попав в крутую волну и встречный поток ветра, старенький лодочный мотор от внезапной перегрузки вдруг заглох. До берега оставалось всего несколько метров, и можно было бы выгрести к нему на вёслах, но молодой охотник, уверенный в своих силах и в своей технике, решил вновь запустить мотор, и без забот идти к посёлку, который уже виднелся на другой стороне бухты. Однако мотор не запускался. Быстро оценив серьёзность ситуации, Андрей вставил вёсла в уключины и стал выгребать против течения и сильного отжимного ветра к берегу, но скоро понял, что силы явно не равны. Его лодку всё дальше и дальше сносило в открытое море.
Любой профессиональный охотник-промысловик, это крепкий сплав из мужества, опыта и смекалки, а морской арктический охотник – тем более, поэтому без паники и особых отрицательных эмоций, он достал из рюкзака оленьи шкуры и, расстелив их на дне лодки, и укрывшись ими, лёг спать.
Вся моя трудовая деятельность фактически прошла в экспедиционной деятельности на Севере и Дальнем Востоке нашей необъятной Родины. Приходилось бывать и в нештатных ситуациях, и общаться с такими яркими личностями, что мои любимые герои Джека Лондона и Фенимора Купера, не шли с ними ни в какое сравнение. И вот я с удивлением спрашиваю Андрея: «Что, так и лёг спать, и тебе не было страшно уходить на дохлой дюральке в штормующее осеннее море?!». «Ну, в общем, да – спокойно ответил он – я понимал, что всё в руках Божиих и рано или поздно, всё равно придётся умирать и отвечать пред Богом за всё, что натворил в этой жизни. Но ещё у меня была внутренняя уверенность, что всё будет хорошо, и рано или поздно, но меня вынесет на какую либо землю».
К ночи ветер усилился, разогнал волну, и всё дальше и дальше уносил парусящую лодку в неизвестность. Через какое-то время охотника разбудил крик гагары, пролетавшей над его лодкой. «Ага, - сразу пришла мысль – гагара далеко в море не залетает, значит, где то поблизости должна быть земля». Выбравшись из-под шкур, и достав бинокль, принялся рассматривать линию горизонта, пока не увидел дальнюю чёрточку автоматического навигационного маяка на неведомом берегу. Вот теперь пришла пора действовать! Достав со дна лодки пайёлы – обрешётку, размещаемую вместо пола, укрепил её в стоячем положении в лодке, накинул сверху кусок брезента, создав таким образом примитивный парус. А сам, сев на корму, взял в руки весло, и стал править им вместо румпеля. Через несколько часов такого управляемого плавания, его лодка мягко ткнулась в берег небольшой бухты. Быстро сориентировавшись на местности, охотник понял, что это остров Долгий, находящийся в 70 км. от Вайгача. Он в это время года уже необитаем – научники, летний домик которых находится тут же, давно уже убыли на материк и появятся тут лишь на следующий год. Трасса СМП находится в достаточном удалении от острова, поэтому помощи ждать неоткуда, тем более, что в Варнеке его искать не будут, так как не знали, что он собирался приехать. Лишь зимой, побывав у него, обнаружат, что избушка давно пустая и хозяина нигде нет. Да и где ж его теперь искать? Вот такая раскладка: вчера охотник-промысловик, а сегодня – робинзон. Вот только бананы здесь не растут – тундра есть тундра.

Для сохранения работоспособности, тем более в условиях Крайнего Севера, человеку изначально необходимо позаботиться о двух вещах: хорошем отдыхе (а значит, о тёплом убежище) и о питании. О первом пункте можно было особо не безпокоиться – в домике есть печка, плавника на острове хватает, оленьи шкуры имеются в лодке. Нужен огонь. Однако спичек с собой не оказалось – водный маршрут до посёлка был рассчитан на три часа, поэтому о спичках и не подумал. В домике научников, их тоже не было. Ну, думай, голова… Есть ружьё с патронами, надо попробовать добыть огонь выстрелом. Собрал небольшую кучку легко воспламеняющихся материалов, посыпал её порохом из разряженного патрона, и другим патроном, предварительно убрав из него дробовой заряд, выстрелил в приготовленную кучу. Её тут же разнесло во все стороны, но огня при этом не появилось. Собрал всю конструкцию во второй раз и выстрелил не в кучу, а вдоль неё. Пламя холостого выстрела зацепило рассыпанный порох, ветошь и через некоторое время проблема костра и, соответственно, тёплой ночёвки была решена. Теперь можно было подумать о питании. Запаса харчей с собой в лодку он не положил, но в избушке нашёл пару пачек старого прогоркшего маргарина. Пока переносил вещи из лодки в домик, обратил внимание, что кое-где на острове встречаются старые грибы. Оленей здесь нет, так что и съесть их было некому. Ну, что ж, уже хорошо. Ружьё есть и можно будет подстрелить чайку или даже утку. Но это потом, а пока надо сделать запас дров, чтобы не безпокоиться о поддержании огня, и заняться ремонтом мотора – вдруг пригодится?
В избушке нашлась канистра моторного масла – очевидно научники на лето привозят сюда бензогенератор, для запитывания необходимых приборов. Несколько дней прошло в хозяйственных и охотничьих хлопотах, надо было максимально приготовиться к предстоящей борьбе за выживание. И вот в одну из ветренных и дождливых ночей, Андрей во сне услышал голос: «То, что тебе нужно, находится на крайнем мысу острова». Едва рассвело, он тут же отправился в путь. Отшагав пару десятков километров, он наконец-то достиг северной оконечности острова, и ещё издалека в небольшой бухте увидел выброшенную последним штормом металлическую бочку. Тронув её понял, что она полна, и когда поставив вертикально, открыл пробку – в нос ударил спасительный запах бензина. На следующее утро подогнал сюда лодку, предварительно прихватив оказавшуюся так кстати, канистру с маслом, и загрузил в неё всю бочку с горючим. Быстро сделал рабочую смесь для работы двигателя и заправив расходный бак, взял курс на северо-восток в открытое море. До Вайгача надо было пройти около 70 км. – это достаточно серьёзная задача для маленькой моторной лодки в штормящем Баренцевом море, но Андрей был спокоен - уж если Бог не оставил его погибать на пустынном острове, то и в море поможет. К вечеру он добрался до пролива Югорский Шар и когда проходил мимо материковой метеостанции Белый Нос, двигатель внезапно заглох. История повторялась – то же течение и отжимной ветер, но берег был уже близко, и сразу сев за вёсла, вчерашний робинзон с большим трудом, но выгреб к спасительному берегу.

Время моей экспедиции подходило к концу и отработав необходимую программу на моржовом лежбище, я зашёл попрощаться к Андрею. У меня с собой была книга П. Калиновского «Переход. Последняя болезнь, смерть и после…», которую я постоянно вожу с собой. Пожалуй, это лучшее, что написано в последнее время о жизни души и посмертной её участи. Много этих книг я роздал, бывая в экспедициях по необъятным просторам нашей Родины, и вот пришла очередь от всей души подарить её одинокому хранителю Семиликого идола. Покидая подобные места, прощаешься с ними навсегда – не ближний свет – доведётся ли ещё когда-то побывать здесь? Но мы предполагаем, а Господь располагает, и ровно через полтора месяца, управившись дома с сенокосом и выкопав картошку, я вновь сошёл с борта вертолёта Ми-8 на продуваемую всеми ветрами посадочную площадку посёлка Варнек, этого стольного града острова Вайгач, ставшим мне уже таким дорогим и близким. Под вечер, выйдя в посёлок, прогуляться по единственной его улице – деревянному тротуару, услышал вдруг, что меня кто-то зовёт: «Дядя Вова, дядя Вова!» Оборачиваюсь, ко мне подходит совсем пьяненький молодой ненец: «Здравствуй, дядя Вова! Меня зовут Борис. Недавно я был у Андрея Рудольфовича и он дал мне почитать книжку, которую ты ему оставил. Спасибо тебе!» «Что, понравилась?» «Очень понравилась, я всё понял – надо каяться перед Богом! А то мы все во грехах живём, да так и помираем! Буду в Нарьян-Маре, схожу в церковь, покаюсь» «А ты крещёный?» «Нет ещё, но жена у меня крещёная, и она тоже эту книгу читала. В посёлке её уже многие прочитали. Ты в следующий раз приедешь, привези ещё что -нибудь похожее, нам это очень надо!»
Я был очень тронут – вот на какую благодатную почву упало зерно! Но вражина – зелёный змий, делает своё чёрное дело стремительно и всеобъемлюще. В Варнеке «вертолёткин день…» а, следовательно, броуновское движение и неистребимый запах перегара. Не хочет отпускать лукавый из своих погибельных объятий.
Во второй половине следующего дня мы с Мишей Вылко – старшим братом Тимофея, были уже у Андрея. Гостинцы из города, праздничная трапеза, и буквально сразу речь зашла о книге Петра Калиновского. «Хорошую книгу ты мне оставил, спасибо! Правда, я и без неё знал, что всё именно так и происходит, но книга подтвердила все мои предположения, и я понял, что не ошибался. Если приедешь ещё раз, привези что-нибудь похожее». Погода стала резко меняться, поэтому мы решили остаться здесь на ночёвку. Пока мы неспешно беседовали с Андреем о собаках, охоте и рыбалке, Миша углубился в чтение этой книги и не вылезал из неё до тех пор, пока фитиль в лампе не стал сильно чадить из-за заканчивающегося керосина.

Уходили мы от его промысловой избушки в жёсткий шторм на маленькой моторной лодке, не расчитанной на штормовой океан. Хранитель последней древней языческой святыни острова – Семиликого идола, молча стоял на уступе скалы и наблюдал, как нашу лодку стало захлёстывать кипенью бешеной морской волны. В один из таких моментов, когда мы едва выскочили из-под очередного пенистого вала, я отчётливо увидел, как пожилой ненец, отшельник и язычник, вдруг поднял десницу и осенил нас широким крестным знамением.





III. ОСТРОВА АРКТИЧЕСКИХ БОГОВ.
Когда мне говорят, что все низости и жестокости древних веков были обусловлены тем, что и время было другое, и сам человек был другим, я как-то не могу с этим согласиться. Мне не хватает духовного разумения читать историю Ветхого Завета и понимать её в иносказательном смысле, а не буквально. А потом объяснять себе, что вот де тогда люди были совершенно другие, но с тех пор они изменились. А так ли это? Бог сотворил человека по образу Своему, а достичь подобия человек должен был уже сам, напряжённым духовным деланием. По крайней мере, сохранить, не растерять то, что получил от своего Отца. Каким-то народам это удалось в большей степени, каким-то в меньшей, а какие-то погрузились в такую сатанинскую мерзость, что и подумать страшно. Тогда начали с человеческих жертвоприношений, но ведь продолжают и до сих пор, спустя столько тысячелетий от Сотворения Мира. Другие невзирая на суровые внешние условия, в полной мере прошли сквозь дикие традиции и обряды, но сохранили в душе Неведомого Бога, и сохранили свои души незапятнанными и открытыми ко Благой Вести.

В экстремальных природных условиях Крайнего Севера могла выжить лишь цивилизация, не противопоставляющая себя Природе, а гармонично с ней слившаяся, и ставшая почти неотъемлемой её частью. То есть, чтобы жить человеку там, где климатическими условиями он поставлен на грань выживания, ему необходимо вести образ жизни, близкий к образу жизни животного мира, но при этом оставаясь человеком.
В любые времена, что тогда, что сейчас, если человек напрямую зависит от природной среды, и при этом не знает Творца, то он всегда язычник. Язычество – это плотской уровень, забота о ежедневных материальных потребностях организма. Тут один закон: «Ты - мне, я – тебе». Духу приносится какая-то жертва: мясо, шкурка, тряпочка, а взамен просится удача на охоте, рыбалке, безопасность в путешествии. О духовных потребностях, тем более о спасении души, здесь нет и речи. Об этом просто не знают, это совершенно другой духовный пласт, более высокая ступень развития. Идол – злой дух и его надо задобрить и умилостивить, чтобы не мешал жить. Здесь только страх, о Любви даже и речи нет. Но душа – она по природе христианка, и генетическая память даже в самом ортодоксальном язычнике, очень туманно, но напоминает о Божественной Любви Отца и Создателя вселенной. И голос Его – совесть – имеется в душе каждого человека от рождения до тех пор, пока она не вступает в смертельное противоречие с его плотскими устремлениями. Так вот, у каких-то народов совесть преобладает над плотскими устремлениями, а у каких-то наоборот. И вот когда перед язычником, живущим по совести, вдруг открывается духовное видение Бога, понятие о вечной душе и о Царствии Небесном – его детская вера буквально творит чудеса.
Попробуем, опираясь на исторические свидетельства современников, хотя бы краешком, вскользь прикоснуться к жизни малых народностей Севера, и рассмотреть за дикостью и неказистой внешностью их поразительную чистоту, духовную глубину и детскую непосредственность. «Будьте как дети…» - сказал Христос и Его слова в полной мере относятся к этим неуклюжим, порой отвратительным и несчастным, но высоким и светлым душам.




Кольский полуостров. Лопари.
Игумен Митрофан (Баданин)

«Всю Поморскую страну лопская тьма омрачала, все поморские люди в темноте воздуха густого лопской прелести пребывали».
«Каждый, кто изучал лопарские предания и хоть немного знаком с духовной ситуацией на Крайнем Севере, в Лапландии, знает, сколь остро стоял у коренного населения края вопрос с упокоением усопших. Несть числа бесчисленным рассказам о ночных визитах умерших односельчан. И тем страшнее была угроза, серьезнее опасность, исходящая от такого ≪покойника≫ (а точнее – ≪неупокоенника≫), чем большим колдовским искусством владел при жизни усопший.
Ситуация в Лапландии крайне усложнялась тем, что в отличие от иных малых языческих народностей, имеющих лишь родовое, потомственное жречество в лице деревенского шамана, лопари все являлись колдунами (нойдами). Можно сказать, что лопарь – это колдун по определению, и это хорошо знали не только на Руси, но и во всей средневековой Европе. Лопарь не состоялся как житель Лапландии, если он не стал нойдой. Нойды непременно
получали ≪духов помощников≫ в наследство от предков своей семьи, и повседневно и буднично общались с духами нечистыми, или бесами. Подчас наиболее умелыми (≪знающими≫) нойдами были лопарские женщины. ≪На Севере везде боятся лапландских женщин, как ведьм, в распоряжении которых состоит сам злой дух, обязанный повиноваться их воле≫
≪Колдуна в гроб кладут ничком: если этого не соблюсти, он будет вставать из могилы и пугать людей: ≪придет, станет таскать и своих и чужих≫ В лопарских преданиях сохранилось немало рассказов, повествующих о нойдах–
покойниках, восстающих из могил, нападающих на живых людей и могущих даже убить человека.
У лопарей, а в еще большей степени у их предков, – народа, населявшего Крайний Север многие тысячелетия назад, была разработана целая система магических приемов противодействия ночным приходам покойников – этим жутким последствиям поголовной приверженности служению силам тьмы. Издревле наиболее действенной мерой по недопущению этих явлений, кроме создания лабиринтов (≪вавилонов≫), было захоронение таких покойников ≪за водой≫. Водная преграда, в отличие от сухопутной пустыни, считалась непреодолимым препятствием на пути восставшего усопшего колдуна, равно как и иных духов нечистых. Ведь не случайно Господь указывал, что ≪когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя≫(Лк. 11, 25).
Так, например, для пранаселения Кольского полуострова, остатком которого ныне признаются сколт-саамы (восточные, ≪русские≫ лопари), таким древним величайшим некрополем ≪за водой≫ служил Соловецкий архипелаг. ≪Археологи не нашли на Соловецких островах ни одного поселения, несмотря на обилие культовых памятников. Из 45 лабиринтов, известных на Севере Европы, 29 находятся на Соловецких островах≫.
Что касается этих каменных ≪ловушек≫ – лабиринтов, то они служили для ≪запутывания≫ неупокоенных душ служителей ≪князя тьмы≫. Общеизвестная близость
воды, водной преграды хотя бы с одной стороны таких ≪вавилонов≫, способствует лучшему выполнению задачи этих каменных ≪ловушек≫.
У поморов еще в конце XIX века можно было услышать древнюю молитву-заклятие против сил зла, которую произносили лицом на Север, крестя воздушное пространство: ≪Во имя Отца и Сына и Святого Духа, чудь некрещеная, схоронись в камень, размечись по низовью, не от меня грешного, а от Креста Христова: не я крещу – Господь крестит; не я гоню - Господь гонит. Молитвенники Соловецкие Зосима и Савватий – наши заступники, и
Трифон Печенгский – предстатель и заступник, и Варлаам Керетский – наша надежда: во веки веков. Аминь≫.»

И вот даже среди такого народа в этом царстве тьмы, наши святые подвижники делали своё дело:
«Здесь, ≪на устье предреченной Колы реки созидает он (прп. Феодорит) монастырь≫, ставит ≪церковь во имя Пребезначальной Троицы и, собрав братию, дает им устав≫. Устав этот, ≪правило священное≫, с одной стороны, предусматривает принципы общежительного монастыря (киновии), а с другой – полное ≪нестяжательное жительство≫ и добывание пищи только своими руками. Как учит апостол Павел: ≪Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь≫ (2 Фес. 3, 10) и чтобы ≪нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии≫ (Деян. 20, 34).
За несколько лет монастырь стал центром христианского просвещения в этом районе Лапландии, и ≪распространилась во всем том народе проповедь Евангельская≫.
Надо полагать, что Феодорит в своем монастыре на реке Коле ввел служение на лопарском языке, поскольку основная масса братии состояла из лопарей, ибо ≪множество от них монашеское житие возлюбили, за благодатию Христа нашего и за Того Священное учение≫


.
Гавайские острова.

Здесь можно привести свидетельство русского священника-миссионера, побывавшего в 1893 году на Гавайях. Позже на страницах журнала «Православный благовестник» он опубликовал безымянные записки о пребывании среди гавайских туземцев. Один из разделов этих записок называется «Православная Литургия на Гавайских островах.»
«Во время освящения Даров, — пишет автор записок, — сноп света прорвался сквозь щели навеса (Литургия совершалась в деревенском дворике под полотняным навесом в виде беседки, где был установлен временный престол — обыкновенный стол) и упал на алтарь. Полудикие гавайцы, до сих пор чинно стоявшие вокруг беседки, где совершалось богослужение, вдруг проявили необычайное ликование, стали бить в ладоши и издавать радостные крики. Впоследствии я к этому привык, но в первый раз, должен признаться, мне сделалось жутко: каким образом они узнали, что наступил важнейший момент богослужения?
Опытный миссионер впоследствии так объяснил русскому священнику поведение туземцев: «Они приветствуют евхаристического Христа, сошедшего на алтарь. Наши чувства уже настолько огрубели, что мы не все и не всегда ощущаем присутствие Христа на алтаре. Вот эти первобытные дети природы, не зная сладости христианского учения и благодатной силы Таинств, чувствуют присутствие евхаристического Христа, как мы иногда чувствуем приближение близкого и любимого человека.»
Аляска. Алеутские острова. Камчатка. Якутия.
Святитель Иннокентий (Вениаминов)

«Проживши на Уналашке почти четыре года, я в Великий пост отправился в первый раз на остров Акун к алеутам, чтобы приготовить их к говению. Подъезжая к острову, я увидел, что они все стояли на берегу наряженными, как в торжественный праздник, и когда я вышел на берег, то они все радостно бросились ко мне и были чрезвычайно со мною ласковы и предупредительны. Я спросил их: почему они такие наряженные? Они отвечали: “Потому, что мы знали, что ты выехал и сегодня должен быть у нас. На радостях мы и вышли на берег, чтобы встретить тебя”. — “Кто же вам сказал, что я буду у вас сегодня, и почему вы узнали меня, что я именно отец Иоанн?” — “Наш шаман, старик Иван Смиренников, сказал нам: ждите, к вам сегодня приедет священник, он уже выехал и будет учить вас молиться Богу; и описал нам твою наружность так, как теперь видим тебя”. — “Могу ли я видеть этого вашего старика-шамана? — Отчего же, можешь; но теперь его здесь нет, и когда он приедет, то мы скажем ему, да он и сам без нас придет к тебе”.

Это обстоятельство хотя чрезвычайно меня и удивило, но я все это оставил без внимания и стал готовить их к говению, предварительно объяснив им, значение поста и прочее, как явился ко мне этот старик-шаман и изъявил желание говеть, и ходил очень аккуратно. Я все-таки не обращал на него особенного внимания и во время исповеди упустил даже спросить его, почему алеуты называют его шаманом. Приобщив его Святых Таин, я отпустил его... И что же? К моему удивлению, он после причастия отправился к своему тоену (старшине) и высказал свое неудовольствие на меня, а именно за то, что я не спросил на исповеди, почему алеуты называют его шаманом, так как ему крайне неприятно носить такое название от своих собратий, и что он вовсе не шаман.
Тоён, конечно, передал мне неудовольствие старика Смиренникова, и я тотчас же послал за ним для объяснения. Когда посланные отправились, то Смиренников попался им навстречу со словами: “Я знаю, что меня зовет священник отец Иоанн, и я иду к нему”. Я стал подробно расспрашивать его о неудовольствии ко мне, о его жизни. На вопрос, грамотен ли он, он ответил, что хотя и неграмотен, но Евангелие и молитвы знает. Затем я попросил его объяснить, откуда он знает меня, что даже описал мою наружность своим собратьям, и откуда узнал, что в известный день должен явиться к вам и что буду учить вас молиться. Старик отвечал, что ему все это сказали двое его товарищей. “Кто же эти двое твоих товарищей?” — спросил я его. “Белые люди”, — отвечал старик. “Где же эти твои белые люди, что они за люди и какой наружности?” — спросил я его. “Они живут недалеко здесь в горах и приходят ко мне каждый день”, — и старик представил мне их так, как изображают святого архангела Гавриила, т. е. в белых одеждах и перепоясанного розовою лентою через плечо. “Когда же явились к тебе эти люди в первый раз?” — “Они явились вскоре после того, как окрестил нас иеромонах Макарий”. После сего разговора я спросил Смиренникова, могу ли я их видеть. — “Я спрошу их”, — ответил старик и ушел от меня. Я же отправился на некоторое время на ближайшие острова для проповедания Слова Божия и по возвращении своем увидел Смиренникова и спросил его: “Что же, ты спрашивал этих белых людей, могу ли я их видеть, и желают ли они принять меня?” — “Спрашивал, — ответил старик — они, хотя и изъявили желание видеть и принять тебя, но при этом сказали: “Зачем ему видеть нас, когда он сам учит вас тому, чему мы учим?” — Так пойдем, я приведу к ним”. Тогда что-то необъяснимое произошло во мне, какой-то страх напал на меня и полное смирение. Что, ежели в самом деле, подумал я, увижу их, этих ангелов, и они подтвердят сказанное стариком? и как я пойду к ним? ведь я же человек грешный, следовательно, и недостойный говорить с ними, и это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью, если бы я решился идти к ним; наконец, свиданием моим с ангелами я, может быть, превознесся бы своею верою или возмечтал бы много о себе... И я, как недостойный, решился не ходить к ним, сделав предварительно по этому случаю приличное наставление как старику Смиренникову, так и его собратьям-алеутам, чтобы они более не называли Смиренникова шаманом”.

Отец Иоанн Вениаминов весьма утешался усердием алеутов к слушанию Слова Божия и исполнению заповедей. Редкие из них при его посещении уклонялись по лени или нерадению от говения и очищения совести, и так как их пища всегда одинакова, то они, чтобы отметить пост, в дни говения совсем ничего не ели. Во время богослужения они стояли внимательно и настолько неподвижно, что можно было по следам их ног узнать, сколько народу было в храме. Многие были большими молитвенниками, что часто обнаруживалось лишь случайно или при их кончине. К священникам питали преданность и любовь и готовы были услужить им, чем могли. С распространением христианства стало прекращаться многоженство и внебрачное сожитие, а также убийство рабов при погребении знатных лиц. Даже ссоры и драки стали происходить редко, а междоусобия, сильно распространенные до того, совсем прекратились.

Новая паства отца Иоанна сильно отличалась от алеутов, как по внешнему виду, так и характером. В отличие от некрасивых неуклюжих, но добрых алеутов, колоши были довольно красивы: у них большие черные глаза, правильные черты лица, черные волосы, средний рост. По нраву были они горды и самолюбивы. Идя в гости к русским, они надевали самые лучшие свои наряды и держали себя с большим достоинством. Они очень мстительны: если колош почему-либо не мог отомстить за обиду при жизни, он завещал свою месть потомкам. О проповеди христианства среди колошей не могло быть и речи, так как к русским они относились с большим подозрением. Прибыв на Ситху, отец Иоанн занялся сначала изучением языка и обычаев колошей. Вскоре особенный случай изменил отношение колошей к русским. На острове началась эпидемия оспы, от которой колоши, отказывавшиеся принимать прививки от русских, гибли в большом количестве. Между тем русские и алеуты, которым оспа была привита, остались невредимыми. Это заставило и колошей просить русских о помощи, и после своего спасения они перестали смотреть на них как на своих врагов. Тем самым открылась возможность проповеди христианства. И хотя обращение колошей шло медленно, однако они относились к проповедникам с уважением и не препятствовали желающим креститься.

Теперь, с принятием нового звания, круг просветительской деятельности епископа Иннокентия сильно расширился. Он начал с открытия новых приходов, в которых до сих пор чувствовался сильный недостаток. Поставляя священников во вновь открытые приходы, преосвященный давал им самые подробные наставления и убеждал их действовать силой проповеднического слова, а не принуждением или заманчивыми обещаниями. Обращения туземцев шли также успешно и почти без всяких настояний миссионеров; напротив, искавшие крещения подвергались самому строгому испытанию. Особенно утешительными для миссионеров были обращения тех язычников, которые сначала сопротивлялись обращению, а затем сами являлись с мольбой о крещении.

В местах, регулярно посещаемых миссионерами, население особенно ревностно исполняло их наставления. Случаев отпадения или возвращения к шаманству почти не бывало, если же они происходили, то скоро оканчивались раскаянием и исправлением. Бывали случаи и чудесного исцеления после крещения. Так, одна старуха, будучи при смерти, пожелала принять крещение, но так как сама она ходить уже не могла, то была принесена для таинства на носилках. После крещения она вернулась домой самостоятельно, лишь опираясь на палку. Точно также молодой мужчина, с детства страдавший припадками безумия, после крещения совершенно исцелился. Нечего и говорить, что подобные случаи, свидетельствуя о Божественной силе христианства, особенно способствовали обращению туземцев. Помимо проповеди и наставлений в Законе Божием, епископ Иннокентий предписывал миссионерам учить детей и всех желающих грамоте, как на местном, так и на русском языке, что население делало очень охотно, и вскоре грамотность туземного населения стала даже выше, чем грамотность населения коренной России.

И вот – место нового назначения – Якутия. Новые миссионерские труды предстояли здесь архиепископу Иннокентию. Якуты, принимая крещение, главным образом, из-за подарков и некоторых льгот, оставались почти в полном неведении христианства и, вследствие редкого посещения их священниками, часто сохраняли прежние языческие верования и обычаи. Верный своим принципам, архиепископ Иннокентий немедленно принялся за просвещение страны, открывая храмы и часовни, переводя на якутский язык священные и богослужебные книги, для чего им была организована специальная комиссия. Несмотря на трудности этого перевода, комиссия успешно справилась со своей задачей, и 19 июля 1859 г. в Якутском Троицком соборе впервые было совершено богослужение на якутском языке. Преосвященный сам служил молебен и читал Евангелие. Якутов до того тронуло это событие, что старшины их от лица всех своих собратьев представили владыке Иннокентию просьбу, чтобы день этот навсегда стал праздничным. Кроме этого велась работа по переводу священных и богослужебных книг и на тунгусский язык.
http://mission-center.com/ru/mission-school/322-19/6430-biogr-svmitrinnokentiy


Великий Пост еп. Иннокентий провел на о. Кадьяк. На первой неделе Поста в Павловскую гавань острова приехали говеть алеуты из Трехсвятительской артели. Среди них был один тоен, который выразил желание пред всеми рассказать о своих грехах, никого не постыдиться и ничего не утаить. Святитель воспротивился такому намерению, на что тоен сказал:
- Если я не стыдился грешить, то зачем буду исповедывать грехи свои, хотя бы то было и пред всеми?
Такая вера алеута, который прилежнее всех постился и слушал поучения, умилила Святителя, и он спросил его наедине:
- Отчего ты усерднее и откровеннее прочих твоих братий?
- От того, что я всех их хуже, — ответил тот.
Как часто мы слышим эти слова в молитве перед Причастной Чашей, и как трудно нам бывает даже подумать то, что так откровенно и просто сказал этот алеут!

На четвертой неделе Поста вместе с прибывшими говеть алеутами приехал их тоен-шаман и рассказал Святителю о своей душевной боли:
- Лет пять назад здешний священник посмотрел на меня и сказал: «Тебя сожгут.» Вот уже сколько времени я не могу забыть слов его: чувствую, что я чего-то боюсь, и хотя я тоен, но думаю, что последний из моих подчиненных лучше меня. Скажи, точно ли меня сожгут?
Преосвященный Иннокентий объяснил шаману, что священник говорил не о физическом огне, а о пламени ада, на который обрекают себя все общающиеся со злыми духами. А мучающая его совесть, этот глас Божий в душе человека, не даст ему покоя, если он будет продолжать заниматься своим ремеслом. Услышав такое объяснение и по своему опыту зная, что значит потерять душевный покой, шаман искренне раскаялся и за Литургией был приобщен Святых Христовых Таин. Перед отъездом он пришел проститься со Святителем:
- Сильно, сильно благодарю тебя и никогда не забуду тебя до смерти моей.

Ты имеешь медаль, почему же ты не надел ее? — начал Преосвященный, обращаясь к Этеку. Действительно, несколько лет тому назад камчадалы, жившие на побережье, бедствовали от голода. Этек, чтобы помочь им, держал в этой местности табун оленей, которыми снабжал голодающих до тех пор, пока они не дождались хорошего улова рыбы. За это он был награжден золотой, на аннинской ленте медалью. Но носить ее Этек долго не соглашался, не понимая, за что его наградили. Так мало честолюбивы эти народы и так естественно было для них помогать друг другу в трудную минуту.
Здесь преосвященному Иннокентию случилось видеться с одним тунгусом, который утешил его своей верой и преданностью Богу. Слушая рассказ о нелегкой жизни гижигинского охотника, Владыка с сочувствием сказал:
- За то вам там, в вечной жизни, будет хорошо, если вы будете веровать Богу и молиться Ему.
На эти слова рассказчик с сильным чувством ответил:
- Тунгус всегда молиться Богу. Убью ли я хоть куропатку: я знаю, что это Бог мне дал, и я молюсь и благодарю Его. Не убью: значит Бог мне не дал; значит я худой… Я молюсь Ему.

К концу августа 1847 года Святитель прибыл на Ситху. Вскоре начали собираться суда из различных наших колоний. С ними приходили известия от миссионеров. Удивительными, а порой и чудесными были эти сообщения: силой благодати Божьей преображались и исцелялись человеческие души. Из Николаевского редута на берегу Кенайского залива иеромонах Николай писал, что кенайцы охотно принимают крещение. Замечательным было то, что крестились все их шаманы и в большинстве своем усердно выполняли христианские обязанности, были внимательны к поучениям миссионера. Про кенайцев было известно, что они народ упрямый: если что-то не захотят делать, то никто не сможет их уговорить. Многих удивляли перемены, происходившие в них после крещения.
. В одну из своих поездок в Икогмют тамошние жители рассказали о беде местного тоёна: его сын страдал от припадков безумия. Начались они в малолетнем возрасте и поначалу были непродолжительными. Мальчик рос и, когда был здоров, исправно трудился наравне со всеми. Но в последние два года, а ему было уже 28 лет, состояние его сильно ухудшилось. Безумие стало постоянным, он набрасывался на людей, убегал из дома и своим образом жизни больше походил на животное. По рассказам знавших больного отец Иаков догадался, что сын тоёна страдал беснованием. Священник посоветовал отцу, который был уже крещен, крестить и сына. Если несчастный хоть когда-нибудь придет в здравый рассудок, то следовало говорить ему о Боге и постараться склонить к вере. Через некоторое время бесноватый вернулся, и близкие заметили, что он отчасти пришел в себя. Отец заговорил с ним о вере во Христа и о крещении. Выслушав, больной твердо сказал, что готов креститься. С этого момента до приезда отца Иакова, которого пришлось ждать более месяца, сын тоёна был в самом спокойном расположении духа. Священник крестил больного, и с тех пор, вот уже в течение двух лет, от признаков страшного недуга не осталось и следа.
С острова Атха священник сообщил не менее удивительную и назидательную историю. «Когда священники говорили поучения о Боге, — рассказывал алеут Никита Хорошев, — тогда или, можно сказать, всегда я не верил словам их и думал, что они это сами от себя выдумывают, потому и оставался всегда с сомнением. Однажды я отправился на байдарке на восточную оконечность острова для запасания пищи. Это было осенью. Здесь нас держали ветры долгое время. Я ужасно сделался нездоров внутренностью и ушибами и лежал долго. Напоследок сделался так плох, что живший со мной в шалашике товарищ совсем отчаялся в моем выздоровлении, и я также сам отчаялся: потому что не мог шевелить ни рукой, ни ногой. Таким образом лежащему недвижимо в шалашике, раз вечером пришло мне на мысль: если есть точно Бог, про Которого нам говорят священники и учат, что Он премудр и все может, то исцелил бы Он меня от несчастного моего положения; тогда бы я точно уверовал в Него, и перестал бы иметь о Нем сомнения. С этими мыслями я заснул вечером и спал без пробуду всю ночь до утра. Утром я проснулся и чувствую: что-то мне стало легко. Я встал с постели на ноги и без помощи других начал ходить. Сперва я не верил самому себе… Когда же я понял, что это не мечта и что это — я, тогда как будто раскрылись мне глаза, и я стал крепко верить учению. И с тех пор боюсь иметь какое-либо сомнение о Боге.»
Когда он кончил свой рассказ, я спросил его: «Точно ли это случилось с тобой, не обманываешь ли ты?» «Нет, я не лгу,» — отвечал Никита и даже поклялся именем Божиим. Тогда, — писал священник в своем донесении, — я вместе с ним припал к образу Спасителя и крепко благодарил Бога, что он не карает нас за неверие, а долго терпит и приводит грешника в чувство, и дает ему время на покаяние…»

Камчатка. Коряки. Чукчи. Ительмены.
Митрополит Нестор (Анисимов)
Все они поголовно неграмотны, за исключением кам¬чатских казаков, с примитивной разговорной речью. Периодические эпидемии и заразные болезни уносили много жизней и без того немногочисленного местного населения. Отрадным явлением среди убогого, дикого бытия этих забытых всеми людей было отсутствие всякой ругани и сквернословия. Камчатские народности не знали никакой брани, воровства и обмана. Это были доверчивые, как дети, чистые сердцем, но нищие духом люди. Среди них я чувствовал себя без малейшего напряжения, спокойно и радостно, словно жил там постоянно. На всем протяжении пастырской деятельности в этих отдаленных краях не было ни одного случая, чтобы туземцы чуждались меня, или в чем-либо не доверяли мне, или сомневались. Только шаманы - заклинатели злого духа - избегали общения, сторонились, скрывались от меня в юртах. Правда, в приокеанском острожке коряки настороженно относились ко мне, когда я строил там церковь, школу и приют для детей кочующих туземцев. Но через месяц с небольшим, когда дети и их родители уяснили пользу обучения, мы уже были добрыми друзьями. И мои встречи, и приезд к ним в юрты всякий раз носили самый радушный, приветливый, простой, безыскусственный характер. И никогда ни с их, ни с моей стороны не было какого-либо непонимания или сомнения. Наши сердца бились созвучно, доверительно и дружески.
В жалком, закоптелом от дыма обиталище, невзирая на всю невзрачность обстановки, я убеждался в сердечной чистоте людей, живущих в этих полузвериных логовах. Каждый раз, всматриваясь в их добрые, приветливые лица, я видел, что глаза их выражают не только ласку и доверчивость к пришельцу, но и какую-то надежду на помощь и сочувствие.
Спокоен и осмотрителен был мой путь к сердцам камчадалов, находившихся в те далекие годы под влия¬нием шаманов. Коряки, чукчи и другие народности поклонялись злым духам и считали их повелителями таинственных сил природы, а землетрясения, извержения вулканов, северные сияния, морские бури, снежные бу¬раны, эпидемии, эпизоотии, голод и прочие беды приписывали наветам злой силы, властвующей над человеком. Жрецы, или шаманы, являлись заклинателями духов, посредниками между духами и людьми, истолкователя¬ми воли духов.
Шаманами были как мужчины, так и женщины. Во время языческого ритуала шаман мазал идолов кровью принесенного в жертву оленя, а также убивал дорогих ездовых собак и развешивал их на кольях возле жилых юрт или внушал то же самое проделывать главе семейства, нанося огромный ущерб в хозяйстве, так как ездовые собаки в тех краях так же ценны, как для русского крестьянина рабочая лошадь. С этим разорительным для мирного, бедного населения обычаем мне трудно было бороться, но все же силой разумного убеждения иногда удавалось добиваться его искоренения.
Мне случалось присутствовать на шаманских радениях, грубых и крайне неприятных. Шаманы, прежде чем начать шаманить, съедают порцию сухих ядовитых грибов - мухоморов. Это, помимо несомненного отравления всего организма, вызывало одурманивание на продолжительное время, напоминающее дикое опьянение. Придя в такое состояние, шаман бьет в бубен, скачет, кривляется, и на губах его появляется пена, после чего возникают галлюцинации. Шаман тогда начинает "прорицать" всякий вздор доверчиво воспринимающим его людям.
Началом шаманизма является страх, а невежествен¬ность - главная его поддержка. Ни храмов, ни сколько-нибудь правильной организации жрецов у этих язычников нет. Коряк-язычник, хотя и имеет своего деревянного идола, но как высшему существу ему не поклоняется, а только время от времени как бы оказывает ему внимание, смазывая идола жиром, мясом, манялой, а затем опять бросает его в свой домашний скарб. Об идоле вспоминают в случае большого домашнего торжества.
Коряк-язычник точно так же верует в Великого Свет¬лого Бога, обитающего на Небесах, почитая Его единым Богом всех народов. Но язычник считает себя бессильным молитвенно или жертвенно повлиять на Светлого Бога, определяющего в загробной жизни бытие каждой души человеческой. В оправдание приносимых темным духам жертв туземец говорил, что у каждого народа, в каждой отдельной стране есть свой всесильный дух-покровитель, невидимый властелин над телом и душой человека, покровитель животного мира и повелитель над грозными стихиями природы. А потому он умилостив¬ляет и как бы подкупает этого духа кровавыми жертвами в надежде таким путем получить богатство, здоровье и благополучие в земной жизни. Шаманизм, таким об¬разом, ведает только материальной стороной жизни, а нравственного начала в себе не несет. Зато как пышно, как прекрасно расцветала душа язычника, когда она познавала благодать Христову. Вот, например, случай обращения в Православие одной корячки.
Я совершал богослужение в Иоасафовской церкви на берегу Тихого океана. Царила молитвенная благоговейная тишина, когда вдруг раздался дикий голос корячки-языч-ницы. Она стояла перед распятием Христа с предстоящими Божией Матерью и Иоанном Богословом, рассматривая его, и вдруг принялась кричать и топать ногами на изобра-жение Богородицы, приняв Ее за виновницу страданий Христа.
- Зачем Ты повесила Его на дереве? Зачем Ты делаешь Ему больно? Сними Его с дерева! Ты видишь, у Него кровь?
Все это происходило в присутствии многолюдной толпы русских матросов, пришедших в церковь с рус¬ского военного корабля, стоявшего в то время в бухте Корфа. Они были поражены увиденным.
Я в это время совершал каждение по храму и, подой¬дя к женщине, спокойно стал объяснять ей на коряк¬ском языке значение страданий Христа. Пораженная услышанным, полудикая корячка, которая никогда в жизни не видела ничего, кроме своей тундры и юрты, которая никогда не слышала таких необыкновенных, таких чудесных слов христианского учения, вдруг оза¬рилась его светом. Она здесь же, в храме, у распятия стала просить, молить и настойчиво требовать, чтобы я тотчас же дал ей мою веру, чтобы я окрестил ее тут же, сейчас же. Успокоив ее и объяснив, что сейчас невозможно ее окрестить, но что она уже эту веру имеет, надо лишь дать ей хотя бы начатки знаний о Христе, я продолжал богослужение. Вскоре я стал учить ее молиться, приез¬жая к ней в кочевье. В доступной форме я рассказывал ей о Боге, о Спасителе мира. На Пасху, когда обычно ко мне съезжались туземцы, она вместе со своей семьей была окрещена и получила имя Варвара, а сын ее - имя Иоасаф.
Можно было заметить, что туземцы глубоко верили в силу "доброго духа", представляя его милостивым стариком, но неохотно о нем рассказывали.
Однажды в Гижигинск, где были церковь и школа, приехала группа эвенов. Они просили меня показать им православный храм. Я выполнил их просьбу и объяснил, какие святые изображены на иконах. Среди многих образов их внимание привлекло изображение Святителя Николая Чудотворца. Эвены подошли к нему и почти¬тельно поклонились. Старший из них, указывая на изображение, сказал: - Это - наш добрый дух. Мы его знаем. Мы его иногда видим... И с этими словами еще раз поклонились ему и положили на пол возле образа связку беличьих шкурок. - Это ему от нас, - сказал один из эвенов, - он добрый дух, мы его почитаем. Мой отказ принять приношение обижал простодушных эвенов, поэтому пришлось взять меха как пожертвование на церковь.
Помню я и трогательную жертвенность, и искреннюю любовь обращенных язычников к своему храму, к чтимым образам. Еще полуязычески, по-детски, но горя святой немудрящей любовью, коряки и тунгусы, обращенные в христианство, приносили приклады к иконам и храмам. Это своего рода жертва: меха, олени, которых пригоняют к ограде церкви, рыба, различные продукты. Кладя их, они говорят: - Вот это тебе, святой Николай или святой Иоасаф.

Остров Вайгач. Самоеды.
(Боярский П.В. Экспедиция МАКЭ)

Более тысячелетия Вайгач является главным сакральным островом нескольких, последовательно сменявших друг друга народов Севера. Исчезнувшее в веках племя морских охотников – сихиртя, оставившее после себя древние стоянки с осколками кремнёвых орудий, сменилось постепенно самоедами (ненцами) – племенами оленеводов и рыбаков.
В 1556 году английская экспедиция Стивена Барроу встретила у Вайгача русскую лодью «прошитую лыком», прибывшую сюда из Холмогор. Они рассказали, «что здесь на главном острове, живёт народ, называемый самоедами и они враждебно относятся к пришельцам». Сообщения англичан того периода свидетельствуют о том, что на Вайгаче и на материковом побережье пролива Югорский Шар ненцы к середине XVI века вытеснили аборигенов («диких самоедов») – морских охотников и рыболовов, которые строили жилища и укрытия-землянки или жили в пещерах. Печору, югру и легендарных морских охотников – сихиртя, сменили самоеды (ненцы) – оленеводы и охотники. Из сообщения Барроу следует, что только на Вайгач «дикие самоеды» не пускают чужеземцев. Ослушникам же грозит смертная казнь. Видимо, это было связано с тем, что на острове находилась загадочная Хебидя-Я – «Священная Земля», где располагались главные святилища загадочного аборигенного народа Севера – сихиртя. И грозными её стражами становились легендарные «дикие самоеды», не отличавшиеся особой свирепостью на материковом побережье. Пришедшие в этот регион ненцы вытесняли и ассимилировали арктических аборигенов-гиперборейцев. От своих предшественников ненцы переняли их пантеон и объединили его со своим, но при этом уже подобной «ортодоксальности» и нетерпимости не проявляли.
Их и застали наши поморы освоившие Северный Морской Путь задолго до того, как это принято считать нашей официальной наукой.
За многие сотни километров, даже из Тобольской губернии, оленеводы приходили сюда со своими табунами, чтобы принести жертву идолам, которых на острове было очень много. Летом 1827г. архимандрит Сийского монастыря Вениамин побывал на Вайгаче, вот что он там увидел.


«В большеземельской тундре на острове Вайгач, было самое древнее и более других чтимое Самоедами место их языческих мольбищ. Здесь издревле почитались главными два идола: один на южном конце острова, мужеского пола, а другой на северном, женского. Южный мыс по множеству стоящим на нём идолов, называется русскими Болванским. Здесь и стоит главный идол, которого самоеды называют Весако (старик). Идол этот был троегранный, деревянный, тонкий, весьма ветхий, вышиною в два аршина; верхняя часть его имела семь лиц. Все лица вырезаны были на двух лицевых отлогих гранках, одно над другим. Нижняя часть идола состояла из трёх граней, он воткнут был в землю и представлял лице сатаны, что видно из вышеозначенного к нему обращения: Авъ Весаковъ (сатана-старик). Этому идолу сверх особого местоположения, придавали некоторую важность стоящие вокруг него более мелкие 420 других идолов. На северной стороне от идола Весака возвышалась груда голов от принесённых в жертву оленей. Эти головы складены были весьма плотно, около них на земле лежало 30 черепов белых медведей. Вокруг груды на оленьих рогах находились следующие привесы: 22 маленьких топора, которые так изоржавели, что у многих обухи совсем отпали от лезвий; несколько ушей от медных котлов, пуговицы, железные гвозди и разноцветные суконные лоскутки»
И вот таких Апапелей* на острове было не менее семи. Это был центр языческой культуры самоедов.
И хотя Вайгач был очень часто ими посещаем, но никто из людей никогда не селился здесь постоянно, несмотря на обилие морского зверя, пушнины, рыбы. Остров принадлежал арктическим богам.
«После крещения самоедов в Югорском Шаре, близ Вайгача, идол Весака, со всеми прочими истуканами и с многочисленными привесками, был сожжён самими самоедами, при управляющем миссиею, и на самом том месте, по освящении его святою водою, водружен Животворящий Крест Христов.»
Миссия архимандрита Вениамина производила «обращение и крещение самоедов в разных местах, а особливо на берегах ледовитого моря, при острове Варандее, при реке Коротаихе, и при Югорском Шаре. В этой тундре в 1826-28 годах обращено и крещено 1871 человек».

* Апапель - это открытое, по их понятию и верованиям, капище, холм, где пребывает злой дух, держащий в тисках своего влияния язычников. На этом холме могут лежать жертвы в виде оленьих рогов, мяса, табака, убитых ездовых собак, умилостивляя злого духа.

VI РУССКИЕ МИССИОНЕРЫ

Как могло так случиться, что северные народности в относительно короткий промежуток времени, всем сердцем приняли Христа и постепенно отказались от своих тысячелетних традиций?
Общаясь с русскими людьми: поморами, казаками, священниками-миссионерами, они чётко увидели, что их Бог – это любящий своих детей Отец, которого не надо умилостивлять жертвоприношениями, как родовых языческих идолов. Страх никогда не может быть сильнее Любви, так же как и плотское не может быть выше духовного. А истинный христианин (именно такими и были в большинстве своём наши первооткрыватели), своим личным примером являл им такой яркий образец Божественной Любви, что устоять перед ней было просто невозможно. Огнём и мечом, как утверждают недоброжелатели, этого не достичь.
Вот для примера наставление святителя Иннокентия митрополита Московского:

Наставленіе Нушагакскому миссіонеру іеромонаху Ѳеофилу
Христіанство есть потребность, удовлетвореніе и утѣшеніе преимущественно сердца, а не одного ума, и поэтому въ преподаваніи ученія вѣры надобно стараться дѣйствовать болѣе на сердце, нежели на умъ. Любопытство ума ненасытимо. Но кто сердцемъ восчувствуетъ потребность вѣры, вкуситъ и утѣшеній ея, — тотъ приметъ ее скоро и удобно, и она въ немъ будетъ не безплодна. Но чтобы дѣйствовать на сердце, надобно говорить отъ сердца. Отъ избытка бо сердца уста глаголютъ. И потому только тотъ, кто исполненъ и избыточествуетъ вѣрою и любовію, можетъ имѣть уста и премудрость, ей-же не возмогутъ противиться сердца слушающихъ, и которыя вѣрно указуютъ какъ, гдѣ и что говорить. Итакъ, примѣчай и лови минуты сердечнаго расположенія слушающихъ тебя. Сіе время всегда благопріятно для сѣянія слова Божія
Первыми русскими людьми, проникшими далеко на Север, были поморы. Именно они привнесли свет Христовой Истины малым народностям Арктики. Своим жизненным примером, словами, не отделяющимися от дел, несли они Христову Любовь аборигенам, знавшим только страх перед тёмными силами, которым они и поклонялись. Какими же они были – наши поморы?
«Воспитание, которое получали они «на море окияне», – это обретение особого состояния духа, что с молоком матери усваивает каждый житель этих суровых мест. Здесь, среди скал Северного Ледовитого океана, формировалось то удивительное братство мореплавателей-поморов, для которых ежедневная смертельная опасность воспринималась, как норма жизни. Здесь на северных берегах Святой Руси воспиталась особая генерация православных христиан, которые не знали многих духовных проблем своих сухопутных собратьев по вере. Этим людям не ведомы были такие вопросы аскетики, как, например, преодолеть холодность сердца и равнодушие, стяжать чистую и искреннюю молитву и как научиться в полной мере полагаться на волю Божию. ≪Начало мудрости –страх Господень≫ – поучает нас Божественный псалмопевец, и северное море в полной мере давало человеку этого ≪начала мудрости≫. ≪Ходящему по морю без страха и без взаимной помощи пробыть невозможно≫, - вторит поморский ≪Морской устав≫, не скрывая в своих наставлениях ясного понимания того, что ≪человеку на море –страшно, ибо он пред морем, как пред Самим Господом≫.
Суровая стихия Белого и Баренцева морей была естественной средой обитания каждого помора с раннего детства. Именно здесь, день за днем, доверчиво и буднично вручали они жизни свои в руки Божии. Именно здесь всем сердцем постигалась ими мудрость поморской поговорки: ≪Кто в море не хаживал, тот Богу не маливался≫. ≪Описания морского пути (лоции поморов) неизменно начинались молитвой ко Всевышнему: ≪≪Грядем во ИмяТвое, Спаситель наш, Иисус Христос, в путь. Благослови творение Твое и помилуй...≫. Так же и само приготовление к плаванию помора начиналось с укладывания в карбас под транец чистой белой рубахи –≪на смерть≫.
Современному мореплавателю уже довольно трудно проникнуться тем спасительным духом чистой веры и в полной мере постичь глубочайший смысл и саму духовную суть ≪хождения в море≫, сокрытую в поморской пословице: ≪Без моря Бога не узнаешь≫. Несравнимо реже выпадает нынешнему моряку эта очистительная возможность столкнуться с Вечностью, открыто взглянуть в пустые глаза смерти, осознав внезапно, что наступает время попрощаться с этим миром, где ты, наивный, думал так прочно обосноваться. Это тот единственный момент истины, когда, заглянув в свою душу, каждый ужаснется, что вовсе не готов предстать пред своим Отцом Небесным, дабы дать Ему ответ за каждый день иссякающей ныне жизни, которую Он тебе некогда дал, позволив ее пожить.»
Экспедиция Стивена Барроу в 1556г. отмечала, что «…большая часть самоедов говорят по-русски достаточно хорошо, чтобы их понять» то есть русские к этому времени давно уже нашли общий язык с аборигенами и те не считали зазорным учиться их языку.
Голландская экспедиция 1595г. в которой принимал участие Виллем Баренц, оставила следующее описание встречи с поморами: «23 августа мы увидели судно из Печоры, называемое у них лодьёй, сшитое при помощи лыка. Направившись к их кораблю, мы повели с ними дружескую беседу; то же дружеское отношение встретили мы с их стороны. Прежде всего они подарили нам восемь прежирных гусей, которых у них на корабле было великое множество. Мы сделали опыт, не пожелает ли кто-либо из русских, отправиться на наш корабль. Семь из них поехали к нам на корабль с большой радостью. Вступив на корабль, они очень дивились его величине и замечательному убранству. После того, как они осмотрели нос и корму, мы предложили им мясо, масло и сыр, но они отказались, сказав, что им надо поститься в этот день, однако увидав солёную селёдку, все ели её, пожирая даже хвост и голову. Когда они поели, мы подарили им сосудец, полный селёдок, за что они были очень признательны, не зная, чем отблагодарить за подарок».

Попробуем проанализировать это небольшое сообщение.
Русские промысловики, числом более семи человек (экипаж лодьи обычно состоял из 10 человек), на «лодье шитой лыком», вели промысел в районе Вайгача. Проведя недавно отлов дикого линного гуся, они обеспечили себя питанием на какое-то время. Сразу в большом количестве гуся они не заготавливали, не имея возможности на борту судна его сохранить от порчи. То есть, соли с собой они, судя по всему, не имели. Поэтому так жадно поедали солёную селёдку даже с головами и хвостами. Голодными они не были – мясо у них присутствовало, но вот солёной селёдке были весьма рады. Жители Севера обходились в то время без соли – взять её оленеводам было негде, поэтому пополнение запасов соли у поморов, находящихся на промысле, было весьма проблематично. (Так, русские поселения XVI века в низовьях рек Лены, Индигирки, Колымы, более трёхсот лет обходились без соли и хлеба.) Посмотреть на диковинку – большой иностранный корабль, они не отправились все сразу, а оставили в своей лодье на вахте такое количество людей (2-3 человека), способное справиться с её управлением при внезапном шквале. То есть, они жёстко придерживались определённых морских правил. Но главное – они отказались есть скоромные продукты, сославшись на постный день. Успенский пост закончился 15 августа, значит день – 23 августа выпал на среду или пятницу, и получается, что они тщательно вели календарь, и придерживались не только длительных постов, но и постных дней. Даже несмотря на то, что путешествующим Церковь разрешает послабления в посту. Омуль у берегов Вайгача в это время ещё не ловится (он подойдёт несколько позже), поэтому, даже имея на борту лодьи мясо, поморы вполне могли быть в тот день голодны, и тем не менее отказались от скоромной пищи! Этот момент косвенно свидетельствует о глубокой вере, являющейся основой их нелёгкой, полной опасностей, жизни.
И вот именно такие люди несли Православное Христианство так восприимчивым к духовной стороне жизни, аборигенным народам Севера. Под стать им были и наши священники-миссионеры, в противном случае они не смогли бы достичь таких успехов в своей просветительской деятельности.
Безусловно, нельзя идеализировать тяжёлый и длительный процесс христианизации Севера и Дальнего Востока. Здесь всё зависит от человека, несущего с собой Христианство. Если основная его цель – сбор ясака и попутное обогащение, то тут уж хорошего ждать не приходится. Вот что об этом пишет митрополит Нестор:
«К сожалению, миссия просуществовала только восемнадцать лет, и за этот срок новообращенные камчадалы не были должным образом утверждены в христианской вере. Сменившие же работников миссии отдельные миссионеры-священники далеко не всегда оказывались на высоте положения, не обращали должного внимания на христианское воспитание паствы и потому камчадалы-христиане часто ничем не отличались от язычников. По-прежнему они оставались суеверными, прибегали к шаманству. Туземцы, проживавшие на материке, долгое время не поддавались влиянию миссионеров, да и вообще относились к русскому человеку с недоверием, или, точнее, со страхом, потому что пришлый народ обращался с ними жестоко и бесчеловечно. Жестокое насилие - грабежи, батога, цепные оковы, пытки, застенки - вот тяжелый удел несчастных аборигенов, у которых отбирали не только добытую пушнину, но и с самих людей снимали последнюю меховую одежду.»
«Затем Преосвященный спросил, что их удерживает от принятия крещения? Коряки отвечали: - «Зачем креститься? Разве для того, чтобы сделаться такими же плутами, как крещеные тигильскне казаки, которые нас обманывают, обмеривают и обвешивают?» Горько было слышать проповеднику Евангелия слова о том, как отвращают язычников от веры те, кто, хотя и носят имя христиан, но нарушают заповеди Божии, и вместо света Евангелия несут тьму греха.
- «По крайней мере, не препятствуйте, если кто пожелал бы из ваших принять крещение», — сказал расстроенный Владыка. – «Мы никому не запрещаем», — отвечали они. Тем свидание и кончилось»
Все эти печальные примеры только подтверждают слова Христа: «Не можете служить Богу и маммоне». Служители маммоны сильно вредили делу Христовых со-трудников, и было их, безусловно, больше. Но слово Христово, которое нёс с собой верующий русский люд, ложилось в благодатную почву и давало дивные всходы… Это именно та закваска, которая сквашивает всё тесто, и на Святой Руси этой закваски хватало во все времена.
V. ПРИРОДА НЕ ТЕРПИТ ПУСТОТЫ…
Судя по количеству поморских крестов на Вайгаче, и по тому, что несмотря на богатейшие промысловые запасы острова, первое осёдлое жильё человека появилось тут в XX веке, стараниями правительства СССР, арктические боги сакрального острова долго удерживали свои позиции. Здесь фактически наблюдалась та же ситуация, что и на Кольском полуострове и островах Белого моря, особенно на Соловецком архипелаге. Но русские подвижники своим самоотверженным духовным деланием во Имя Христа, в конце концов вытеснили языческое начало в этих краях. Аборигенные народности вкусили свет Христовой Истины и постепенно поклонение силам тьмы сошло на нет. Однако, духовная битва на этом не закончилась – государственный переворот 1917 года в России привёл к власти если не откровенных сатанистов, то служителей воинствующего атеизма. Началась смертельная борьба за искоренение русского Православия. И хотя по словам Христа силы адовы не одолеют Церкви, но во многом они преуспели. ( Стоит отметить, что во времена ГУЛАГа, бесы всё же взяли здесь реванш и крепко потрудились как в Соловецком Лагере Особого Назначения, так и по необъятным просторам Заполярья).

И вот уже в наше время на земле Святой Руси появились инициируемые из-за рубежа неоязыческие течения, сатанинские культы, и масса различных сект, вплоть до экзотических и тоталитарных. Весь этот мутный поток активно насаждается СМИ по всему пространству нашей Родины. Не избежали его влияния и северные окраины России. Какие только «просветители», обильно финансируемые западными хозяевами, не лезут сюда, им же несть числа. Так, на Вайгаче уже побывала миссия баптистов, но надо отдать должное жителям посёлка Варнек, которые духовно не приняли назойливых проповедников, почувствовав здесь какой-то подвох. А на о. Большой Цинковый прилетал вертолёт, скорее всего оплаченный администрацией Ямало-Ненецкого округа средствами налогоплательщиков, и под флагом «культурного возрождения» края, привозил сюда в числе высокопоставленной «культурной» делегации и нео-шамана, который под камлание всех присутствующих невежд, установил тут недалеко от Семиликого идола, своего, свеженького… Возможно, что от кровавых жертвоприношений они на этот раз отказались. На этот раз… Природа не терпит пустоты.
Вновь на Святой Руси предстоит острая духовная битва (собственно, она никогда и не кончалась), с силами злобы поднебесной, замахнувшейся на русское Православие и на Россию, как его носительницу. Итак, слово за Русской Православной Церковью в лице её подвижников – добрых пастырей. Поле деятельности для наших миссионеров, просто немеряно, но «Жатвы много, - делателей мало…» а почва то благодатная и очень ждёт доброго делателя…

Комментарии (1)

Всего: 1 комментарий
  
#1 | Андрей Рыбак »» | 02.03.2014 15:33
  
1
Спаси Бог, интересный материал
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU