Русские Святые ХХ столетия

Собор Новомученников и Исповедников Российских

Русские Святые ХХ столетия. Собор Новомученников и Исповедников Российских

[В ближайшее воскресенье после 7 февраля Церковь вспоминает всех тех, кто претерпел мучения и смерть за веру Христову в 1917-1918 годах. Поместный Собор Русской Православной Церкви принял решение выделить особый день для их поминовения. Только в день празднования Собора новомучеников и исповедников Российских совершается память святых, дата смерти которых неизвестна.

Поминовение это совершается по определению Священного Синода Русской Православной Церкви от 30 января 1991 года на основании решения Поместного Собора 1917-1918 годов.]


Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? ...и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число (Откр. 6, 9-10, 11).

Други наши, сегодня праздник молитвенной памяти святых, начало которому было положено тогда, когда они, эти люди, еще жили и только стояли на пороге предлежащего им подвига. И они сами, не ведая того о себе, но пророчески предвидя будущее России, на всероссийском Соборе Русской Православной Церкви в 1917-1918 годах объявили: “Установить по всей России ежегодное поминовение молитвенное в день 25-го января или в следующий за сим воскресный день (...) всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников”.

Они не знали о себе, но Дух Святый, в Церкви почивающий и Церковь ведущий, их устами изрек явно будущее народа Божия на Руси на длительный период ее истории и назвал его “годиной лютой”.

И на этом Всероссийском Соборе, восстановившем Богом данной властью на Руси Патриаршество, еще воочию была видна древняя церковная слава России. Но там же ей, этой славе, уже противопоставилось надвигающееся будущее – непримиримая, враждебная сила, ненавидевшая христианство и Крест и обещавшая русской Церкви подвиг мученичества и исповедничества, доселе редко являвшийся в ней.

Непрекращающиеся гонения, в которых рождалась Вселенская Церковь, казалось, обошли Россию. Русь приняла христианство готовым, выстраданным другими, из рук своего правителя – Великого равноапостольного князя Владимира – и вросла в него весьма малыми жертвами. Но могла ли Русская Церковь миновать общий всем христианам путь, начертанный Христом? “...возложат на вас руки и будут гнать вас, предавая... в темницы, и поведут пред... правителей за имя Мое...” (Лк. 21, 12). Это Божие определение о Церкви открылось со всей очевидностью еще с апостольских времен. А для России час испытания ее веры, час подвига за Христа пришел в ХХ веке, ибо не без России Вселенская Церковь должна была достигнуть полноты духовного возраста и совершенства. Почти через тысячелетие после принятия христианства с небывалой силой на Русскую Православную Церковь обрушилось гонение, движимое активным богоборчеством, целью которого было стереть Церковь с лица земли и изгладить само воспоминание о Боге в сердцах россиян. И цель оправдывала средства. В относительно короткий период – за семьдесят лет – земная Русская Церковь пополнила Небесное Отечество множеством русских святых мучеников и исповедников.

И сегодня мы прославляем всех тех, кто пронес подвиг веры до исповедничества и мученичества в этот новый период истории государства Российского и его Святой Церкви.

Только через семьдесят пять лет постановление, прозвучавшее на Соборе 1917 года, ожило и стало деянием. И в этот день мы совершаем молитвенное поминовение тех, кто пострадал за веру и правду: был расстрелян, замучен, убит, умер от болезней и холода в лагерях – принял мученическую кончину за веру Христову. Сегодня мы называем только восемь имен – восемь первых мучеников, канонизированных Русской Православной Церковью в 1992 году: это священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий; священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский; священномученик архимандрит Сергий; мученик Юрий; мученик Иоанн; преподобномученица Великая княгиня Елисавета; преподобномученица инокиня Варвара. И только Патриарх Тихон был прославлен ранее, в 1989 году.

Но за ними, поименованными, стоит бесчисленное множество клириков, мирян, имена коих знает один Бог, и кои свидетельством своим о вере Христовой “даже до смерти” стали молитвенниками и предстателями пред Престолом Божиим за нас, за землю Русскую.

Первый период кровопролитных массовых гонений на Церковь Христову начался после декрета об изъятии церковных ценностей и опубликования в печати списка “врагов народа”, первым в котором был Патриарх Тихон, а вслед за ним епископы, священники – вся лучшая часть российского духовенства. На конец 1922 года было расстреляно по суду 2691 человек из белого духовенства, 1962 монаха, 1447 монахинь и послушниц. Это перечень лишь тех, чьи “судебные” дела сохранились, а сколько их, безвестных, убиенных без суда и следствия, предстало пред Богом в убеленных страданием победных ризах.

Патриарх Тихон своим первосвятительским благословением указал чадам Церкви Российской единственно верный путь в “новой” жизни: “А если нужно будет и пострадать за дело Христово, зовем вас, возлюбленные чада Церкви, зовем вас на эти страдания вместе с собою... Если нужна искупительная жертва, нужна смерть невинных овец стада Христова,– благословляю верных рабов Господа Иисуса Христа на муки и смерть за Него”,– звучит голос отца. Таков путь Христа, таков путь Его Святой Церкви. Таков путь каждого, кто стал христианином. И Церковь Божия, и подвижник Христов свободно идут на крест и взойдут на него. В свободе – и сила подвига, и его ценность.
Принимая патриарший посох в 1918 году, митрополит Тихон знал предлежащий ему путь и не отрекся от крестного подвига. “Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: “Плач, и стон, и горе... ” Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах Российских и предстоит умирание за них, во вся дни”,– сказал Владыка Тихон в день своего избрания. И его умирание началось с первых дней.

Против христианства, вооруженного лишь крестом и молитвой, ополчились власть и вся сила зла в безумном порыве уничтожить, растоптать в нем Христа. И Россия во главе со своим Патриархом вступила на свою Голгофу.

Патриарх Тихон в сонме мучеников Российских, казалось, был лишен радости мученического венца, но по силе страданий он стал первым. Его бескровное мученичество было непрестанным в течение долгих семи лет. Ежедневно, ежечасно, до последнего дня жизни, до смерти. Для пользы Церкви он принял подвиг менее видный, более будничный, подвигом и не кажущийся. Он боролся с врагом, его насилием, издевательством и коварством за свободу Церкви. И Церковь, сохраненная его подвигом, взывает ныне: “Святителю отче Тихоне, моли Бога о нас”.

С Всероссийского Собора, не дождавшись его окончания, только получив благословение Богом дарованного Патриарха, уехал на страдание и смерть митрополит Киевский и Галицкий Владимир (Богоявленский). Священномученик митрополит Владимир шестьдесят лет шел по жизни за Богом.

Его жизнь была исполнена трудов и страданий. Ими учился он всегда и во всем исполнять волю Божию. В Церкви он прошел послушание от семинариста до митрополита. В трагической смерти своей жены и единственного ребенка тогда еще молодой священник, он усмотрел Промысел Божий.

И путь монашеского послушания стал единственным для него до конца дней. Владыка всегда был с народом Божиим как истинный пастырь во всех его бедах. Особенно это поразительно проявилось во время холерной эпидемии и неурожая в Самарской губернии. С крестом и молитвой он появлялся в холерных бараках, совершал молебствия на площадях – бесстрашный воин Христов и пастырь добрый. Он учил, вразумлял, лечил, кормил, согревал. И любовь народная была ему наградой.

Истинное смирение вознесло святителя Владимира на такую высоту, какая только была возможна на положении иерарха. Он с застенчивостью и удивлением говорил о себе, что стал как бы Всероссийским митрополитом, последовательно занимая все основные митрополичьи кафедры России – Москвы, Петербурга и Киева.

Нельзя умолчать об одной весьма важной детали. В 1915 году Владыку перевели на Киевскую кафедру, и он, словно предвидя предлежащее ему, был удручен. Но на вопрос близкого ему человека: “Не лучше ли теперь уйти ему на покой?” – митрополит Владимир ответил спокойно: “Да, судя по человеческим соображениям, я с вами согласен. А по-Божиему как? Угодно ли испытывать и предупреждать волю Божию? Вот она – общая черта в жизни всех святых людей — “А по-Божиему как?”

По-Божиему митрополиту Владимиру, митрополиту Вениамину, архимандриту Сергию, мирянам Юрию и Иоанну, Великой княгине Елисавете и инокине Варваре надлежало отвергнуться себя, отвергнуться человеческого и взять Божие — крест свой и следовать за Христом. И они, движимые духом любви ко Христу, пошли на подвиг. Они ощущали присутствие Святаго Духа, когда радость становится вечной.

Отстаивая единство Украинской Церкви со Всероссийской Православной Церковью, владыка Владимир незадолго до своей гибели сказал: “Я никого и ничего не боюсь. Я на всякое время готов отдать свою жизнь за Церковь Христову, за веру Православную, чтобы не дать врагам ее посмеяться над нею. Я до конца буду страдать, чтобы сохранилось Православие в России там, где оно начиналось”. Как перекликаются эти слова его со словами Патриарха Тихона: “Пусть погибнет имя мое в истории, только бы Церкви была польза”.

И там, где крестилась Русь во Христа, где руками апостола Андрея Первозванного было воздвигнуто знамение победы – Крест Христов – в Киеве над Днепром был вознесен на крест преемник апостольского служения священномученик митрополит Владимир, и с этого же места началось крещение Русской Церкви огнем и кровью.

Без суда, без объявления вины, как на разбойника, вышли взять митрополита неведомые, не знаемые никем, новые хозяева жизни со штыками и огнем. Издевались над ним, вывели за ворота Киево-Печерской Лавры. А он, воздев руки свои к небу, молился. Потом, благословляя крестообразно обеими руками своих убийц, сказал: “Господь вас благословляет и прощает”. Мученик сам благословил смерть свою и вымолил убийцам прощение. “Господь вас прощает!” А распоясавшийся мир зла, не вынося укоризн правды и света, смертельными пулевыми и штыковыми ранами завершил суд над правдой.

Это было первое кровавое злодеяние, и “судя по-человечески, ужасною кажется эта кончина, но нет ничего напрасного в путях Промысла Божия, и мы глубоко верим... что эта мученическая кончина владыки Владимира была не только очищением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого, плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов великой матушки России ”, — сказал святой Патриарх Тихон о священномученике митрополите Владимире и о всех будущих священномучениках и мучениках земли Российской, которым должно было явиться вослед за этой первой жертвой.

Через четыре года вслед за митрополитом Владимиром мученичеством завершил свой жизненный путь святитель Петербургской епархии – митрополит Вениамин (Казанский). Он помышлял о мученичестве еще в детстве. И это было так глубоко и сердечно, что Господь исполнил желание того, кто возлюбил Его и всей жизнью своей Господу отдал свое сердце. “В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых,– писал о себе владыка Вениамин,– восхищался их героизмом... жалея, что времена не те и не придется пережить то, что они переживали”.

Небывалая разруха и голод охватили страну в 1921 году. С ними начались и гонения на Церковь, которые проводились якобы с целью изъятия церковных ценностей. Владыка Вениамин, являя пример высокой христианской любви, благословил передачу ценностей, не имеющих богослужебного употребления, на нужды бедствующих. “Мы все отдадим сами”,– говорил он. Но изъятие было не основной целью власть предержащих. Им нужно было устроить показательный судебный процесс над духовенством, обвинив его в заговоре.

Взятый в заточение по этому сфабрикованному делу, владыка митрополит особенно страдал за тех, кто был судим вместе с ним. Страдал от клеветы беззаконных судей и от лукавства лжебратьев — новоявленных “иуд” — обновленцев, предающих истину — Церковь.

Напрасно любящая владыку паства ходатайствовала за него, напрасны были и его духовная мудрость, и разум, изобличавшие всякие клеветы на подсудимых. Приговор – “повинен смерти” — ничто не могло изменить. И, ожидая исполнения своей участи, митрополит Вениамин оставляет своим ученикам и сопастырям заповедь — бессмертные слова возвышенной силы. “Тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить эту границу, всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением, не чувствует самых тяжких страданий”. “Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение,— пишет он.— Я радостен и покоен... Христос — наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее надо иметь нам, пастырям. Забыть свою самонадеянность, ум, ученость и дать место благодати Божией”.

На суде в своем последнем слове владыка Вениамин сказал: “Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре — жизнь или смерть, но, что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение и скажу: “Слава Тебе, Господи Боже, за все”.

Незадолго до исполнения приговора близкие получили митрополичий клобук владыки Вениамина, и на донышке его с внутренней стороны было написано: “Я возвращаю мой белый клобук незапятнанным”. По достоверным сведениям владыка митрополит шел на смерть спокойно, тихо шепча молитву и крестясь.

Участь владыки разделили и миряне, активные участники в церковной жизни: мученики Юрий и Иоанн, а также священномученик архимандрит Сергий. Архимандрит Сергий, обращаясь к суду, в последнем слове сказал, что монах очень тонкой нитью связан с жизнью. Его удел — богомыслие и молитва, и разрыв этой нити для монаха не страшен. “Делайте свое дело. Я жалею вас и молюсь о вас... ” Последними словами его перед смертью были слова молитвы: “Прости им, Боже, не ведают бо, что творят”.

“Господи, прости им, не знают, что делают!” — была и последняя молитва Великой княгини Елисаветы перед тем, как черная бездна заброшенной шахты поглотила ее.

Она шла к этой зияющей бездне сознательно, категорически отказавшись выехать из России, когда начались беззакония. Она шла за Христом, и ее душевным очам оттуда, из бездны, бил свет Воскресения. Что привело ее, аристократку, чужестранку в далекий уральский город Алапаевск, ставший для нее Голгофой? Что отдало в руки неведомых, демонической злобой одержимых людей? Жизненные пути их никогда не могли ранее соприкоснуться. Она видела этих людей первый и последний раз в жизни. Она встретилась с ними только для того, чтобы они исполнили над ней приговор неведомо где состоявшегося суда. Но это по человеческому суждению. А как по-Божьи? А по-Божьи это был суд человеческий — “за Бога” или “против Бога”.

И Великая княгиня Елисавета, бывшая протестантка, принявшая Православие на своей новой Родине, в России, и возлюбившая Православную Церковь и Россию “даже до смерти”, ответила злу. Какой бы приговор не вынесло ей разнузданное, обезумевшее зло, она примет его как приговор свыше, как ниспосланную ей возможность делом подтвердить то, что составляло смысл и содержание ее жизни.

Любовь к Богу и любовь к людям была истинно смыслом ее жизни, и она привела Великую княгиню на крест. И ее крест вырос и преложился в Крест Христов и стал ее наслаждением.

Великая княгиня потеряла супруга, погибшего от злонамеренной руки террориста. Своими руками она собирает то, что осталось от любимого ею человека, и, неся в сердце боль страшной утраты, идет в темницу к преступнику с Евангелием, чтобы простить его и привести ко Христу с раскаянием.

Вся дальнейшая ее жизнь в России стала делом милосердия в служении Богу и людям. Великая княгиня собрала сестричество, устроив Марфо-Мариинскую обитель и служа по примеру двух евангельских сестер всем обездоленным и скорбящим. Она вложила в это дело все свои средства, отдала все без остатка, и сама отдалась вся до конца. Ее любовь к людям возвращалась к ней ответной любовью людей.

Инокиня Варвара, бывшая при Великой княгине-матушке во дни ее трудов, не пожелала оставить ее и в последнем подвиге — умирания. И она восхитила мученический венец своим самоотречением и самоотдачей.

В тяжелые мятежные дни 17-го года, когда рушились устои былой России, когда готовились в лице Государя убить русскую государственность, когда все святое подвергалось поруганию, а святыни Кремля — обстрелу, Великая княгиня Елисавета писала, что именно в этот трагический момент она почувствовала, до какой степени “Православная Церковь является настоящей Церковью Господней. Я испытала такую глубокую жалость к России и к ее детям, — пишет она, — которые в настоящее время не знают, что творят. Разве это не больной ребенок... Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему... Святая Россия не может погибнуть. Но Великой России, увы, больше нет”. “Полностью разрушена “Великая Россия, бесстрашная и безукоризненная”.

И из разрухи и пепелища России, из болей целого народа, из бесчисленных ее смертей звучит глас святой жертвы, утверждающий жизнь: “Святая Россия” и Православная Церковь, которую “врата ада не одолеют”,– существует, и существует более , чем когда бы то ни было”. Эти слова были написаны ею в преддверии могилы.

“Я... уверена,– продолжает Великая княгиня,– что Господь, Который наказывает, есть тот же Господь, Который и любит”. Вот мера ее духовного возраста, вот мера ее истощания. Она уже сама добровольно стала жертвой, и Господь принял ее жертву за Россию, которую она так любила. И ни единой бы власти не имели над ней эти, невесть откуда появившиеся на ее жизненном пути люди-палачи, если бы не было дано им свыше. Всех, кто был с Великой княгиней Елисаветой, побросали в шахту живыми, кроме одного, оказавшего сопротивление. Они умерли не сразу. Еще долго слышали местные жители Херувимскую песнь, пробивающуюся из-под земли. А Великая княгиня и там, в этой их братской могиле, продолжала делать дело Божие — голова одного из тех, кто был с ней, перевязана была ее апостольником.

Когда через три месяца после смерти мучеников нашли место их упокоения, то увидели, что Великая княгиня лежала на бревенчатом выступе на глубине пятнадцати метров, с образом Спасителя на груди, который был благословлен ей в день присоединения ее к Православию. Праведники во веки живут!

И русские новомученики — это те, ожидаемые Вселенской Церковью жертвы, кои дополнили число убиенных за Слово Божие. И кто знает, сколько еще продлится то “малое” апокалиптическое время, в кое дозревает земная Церковь до Суда Божия, который отмстит живущим на земле за кровь праведников?

“Новые страстотерпцы Российстии, исповеднически поприще земное претекшии, страданьми дерзновение приимшии, молитеся Христу, вас укрепившему, да и мы, егда найдет на ны испытания час, мужества дар Божий восприимем. Образ бо есте лобызающим подвиг ваш, яко ни скорбь, ни теснота, ни смерть от любве Божия разлучити вас не возмогоша”.

А мы, взирая на сияние славы сих Российских мучеников с надеждой на возрождение нашей Церкви, нашей Родины – многострадальной России,— из глубины своих верующих сердец взываем ныне: “Святии новомученики и исповедники Российстии, молите Бога о нас!” Аминь.

31 января (13 февраля) 1994 года

Иоанн Крестьянкин
из книги: [I]«Проповеди»


+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Жестокий и кровавый XX век стал особенно трагическим для России, потерявшей миллионы своих сынов и дочерей не только от руки внешних врагов, но и от собственных гонителей-богоборцев. Среди злодейски убиенных и замученных в годы гонений было неисчислимое множество православных: мирян, монахов, священников, архиереев, единственной виной которых оказалась твердая вера в Бога.

Среди пострадавших за веру в ХХ веке ― святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси, избрание которого произошло в Храме Христа Спасителя (1925); святые Царственные страстотерпцы; священномученик Петр, митрополит Крутицкий (1937); священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий (1918); священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский; священномученик митрополит Серафим Чичагов (1937); ключарь Храма Христа Спасителя священномученик протопресвитер Александр (1937); преподобномученицы великая княгиня Елисавета и инокиня Варвара (1918); и целый сонм святых явленных и неявленных.

Прямой отсчёт «антигосударственных» деяний духовенства атеистическая пропаганда вела с 11 ноября 1917 года, когда в послании Поместного Собора социалистическая революция была названа «нашествием антихриста и беснующимся безбожием».

Однако никто и никогда не писал о действительных причинах принятия такого обращения. Этому предшествовало закрытие всех учебных заведений Русской Церкви, согласно Декрету СНК.

На следующий день на улицах, площадях и храмах Москвы появляется «Объявление от Священного Собора Православной Российской Церкви:

«В воскресенье, 12 ноября, в храме Христа Спасителя, по окончании божественной Литургии, будет совершена от лиц Священного Собора панихида по всем павшим во дни междоусобного кровопролития на улицах Москвы. Жители Москвы – и богатые, и бедные, и знатные, и простые, и ВОЕННЫЕ. И НЕВОЕННЫЕ, – все приглашаются, забыв всякую партийную рознь и помня только заветы Великой Христовой Любви, объединиться в общецерковной молитве о блаженном упокоении почивших».

Панихида по убиенным, независимо от цвета их политической принадлежности – и «красным», и «белым» – состоялась. Не только члены Собора в Москве старались предотвратить братоубийственную брань, но и приходские священники всеми силами препятствовали этому. Таким был протоиерей Екатерининского Собора в г. Царское Село близ Петрограда Иоанн Кочуров.

12 ноября 1917 года он возглавил крестный ход прихожан с молениями о прекращении междоусобной брани. Его проповедь во время крестного хода призвала православных к спокойствию перед грядущими испытаниями. 13 ноября 1917 года Царское Село заняли большевики. Последовали аресты священников, среди которых был и о. Иоанн. Вечером революционные матросы пришли к нему на квартиру. …Разъяренные солдаты повели его на царскосельский аэродром. После избиений полуживого священника долго волокли по шпалам железнодорожного полотна, пока он не скончался,где он был расстрелян без суда и следствия на глазах своего сына-гимназиста.

Только вечером прихожане смогли перевезти тело убитого пастыря в часовню дворцового госпиталя, оттуда перенести в Екатерининский собор, где в субботу 17 ноября 1917 года было совершено отпевание; по просьбе прихожан, о. Иоанн был погребен под собором. Священномученик Иоанн Архиерейским Собором Русской Православной Церкви (29 ноября – 2 декабря 1994 г.) причислен к лику святых.Гонения начались вскоре после Октябрьского переворота 1917 г.


Священномученик протоиерей Иоанн Кочуров
Священномученик протоиерей Иоанн Кочуров

18 (31) декабря 1917 г. был опубликован Декрет ВЦИК и СНК о гражданском браке, о детях и о введении книг актов гражданского состояния, признавший отныне юридически недействительным церковный брак. В январе 1918 г. декретом СНК были ликвидированы духовники в армии отменены все государственные дотации и субсидии Церкви и духовенству.
20 января 1918 г. был принят и 23 января опубликован Декрет СНК о свободе совести, церковных и религиозных обществах, осуществивший отделение Церкви от государства, национализацию церковного имущества и поставивший Русскую Православную Церковь в жесткие рамки всяческих запретов и ограничений. Отныне она теряла юридическое лицо, лишалась собственности и права приобретать ее. Опубликованный ещё 31 декабря 1917 г. (13 января 1918 г.) проект этого декрета вызвал бурю негодования в среде духовенства и верующих.

В январе 1918 г. декретом СНК были ликвидированы духовники в армии отменены все государственные дотации и субсидии Церкви и духовенству.
25 января 1918 года Поместный Собор дал следующую оценку большевистского декрета: он «представляет собой под видом закона о свободе совести злостное покушение на весь строй жизни Православной церкви и акт открытого против неё гонения».

А вечером того же дня Россию потрясла страшная весть: в Киеве был убит старейший иерарх Русской Православной Церкви, митрополит Киевский Владимир. Его мученическая смерть была первой среди архиереев (4 апреля 1992 года митрополит Владимир был прославлен в лике святых Архиерейским Собором Русской Православной Церкви).
.
Митрополит Владимир Киевский
Митрополит Владимир Киевский

Поздним вечером 25 января 1918 года известие о Киевской трагедии достигло Москвы. Участники собора на закрытом заседании глубокой ночью принимают важнейшие решения для дальнейшего существования Церкви в условиях большевистского гонения: Патриарху было предложено избрать несколько местоблюстителей патриаршего престола на случай его болезни, смерти и других печальных возможностей. Кандидаты должны быть названы в порядке старшинства.(Местолюстителей было названа трое: митрополит Кирилл (Смирнов), митрополит Агафангел (Преображенский) и митрополит Петр (Полянский).

Тогда же было решено установить возношение за богослужением особого прошения о гонимых за православную веру и Церковь, скончавшихся и жизнь свою отдавших исповедниках и мучениках, и по всей России установить ежегодное поминовение в день 25 января или следующий за ним воскресный день вечером - День поминовения исповедников и новомучеников.

Первая волна репрессий (1918-20 гг.) унесла около 9000 жизней. Русская Церковь вступила на свой крестный путь. Вслед за святыми мучениками Иоанном и Владимиром последовали другие. Жестокости, с которой большевики предавали их смерти, могли позавидовать палачи Нерона и Домициана.В 1919 г. в Воронеже, в монастыре Святителя Митрофана, семь инокинь были сварены заживо в котлах с кипящей смолой.епрессии против духовенства не ослабли даже после того, как Патриарх в сентябре 1919 г. опубликовал послание «О прекращении духовенством борьбы с большевиками».

Проведение его в жизнь приобрело односторонний характер: священники исполняли свой духовный долг по местам христианской службы и отвергали все, что противоречило Патриаршему посланию, а советская власть продолжала политику террора.

Год великого голода в России (1921) памятен и ещё одной трагедией – государственной кампанией по изъятию церковных ценностей. Долгое время господствовала официальная версия, согласно которой Церковь противилась передаче своих ценностей, предназначавшихся властью для оказания содействия голодающим. В действительности все было иначе. Патриарх Тихон уже в августе 1921 года основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим.

19 февраля 1922 года в церковно-приходские общины и советы поступило патриаршее разрешение жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления. Набирающее силу православное движение помощи голодающим не входило в политические планы власти. Изъятие церковных ценностей должно было по плану Ленина создать фонд в «несколько сотен миллионов рублей». В этом заключался экономический аспект кампании. Но был еще и политический.

В ходе изъятия, по словам Ленина, решено было «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». В Москве, Петрограде, Шуе, Иваново-Вознесенске, Смоленске, Старой Руссе состоялись судебные процессы с последующими массовыми расстрелами духовенства и других участников сопротивления изъятию ценностей.

Суд над священномучеником Вениамином (Казанским), митрополитом Петроградским и Гдовским

В Петрограде – 80 обвиняемых и 4 смертных приговора, в том числе митрополиту Вениамину (Казанскоиму); В Москве – 154 обвиняемых, 11 смертных приговоров. Арестован был и сам Патриарх. В это сложное для Православной Церкви время государство всеми силами стимулирует деятельность обновленческого движения, сформировавшегося еще в дооктябрьские времена: субсидирует обновленческих изданий; ОГПУ высылает неугодных епископов; раскалывает мирян.

Целью этой политики являлось расчленение Православной Церкви на враждующие между собой группировки, в результате чего она перестала бы быть силой, духовно противостоящей большевистской диктатуре. Число мучеников увеличивалось. В период кампании по изъятию церковных ценностей было осуждено свыше 10000, из них 2000 расстрелянных.

Годом раньше 3 иерея в Херсоне были распяты на крестах.

В 1918 г. епископа Соликамского Феофана (Ильинского) на глазах у народа вывели на замерзшую реку Каму, раздели донага, заплели волосы в косички, связали их между собой, затем, продев в них палку, приподняли в воздух и начали медленно опускать в прорубь и поднимать, пока он, еще живой, не покрылся коркой льда, толщиной в два пальца.

Не менее зверским способом предали смерти епископа Исидора Михайловского (Колоколова). В 1918 г. в Самаре его посадили на кол.
Епископ Исидор (Колоколов)
Епископ Исидор (Колоколов)

Страшной была кончина других архиеерев: епископа Пермского Андроника закопали живым в землю; архиепископа Астраханского Митрофана (Краснопольского) сбросили со стены; архиепископа Нижегородского Иоакима (Левицкого) повесили вниз головой в севастопольском соборе; епископа Серапульского Амвросия (Гудко) привязали к хвосту лошади и пустили ее вскачь…
Епископа Пермский Андроник
Архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский)
Епископа Пермский Андроник Архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский)
Архиепископ Нижегородский Иоаким (Левицкий)

Архиепископ Нижегородский Иоаким (Левицкий)
Епископ Серапульский Амвросий (Гудко)

Епископ Серапульский Амвросий (Гудко)

Смерть простых священников была не менее страшной. Священника отца Котурова поливали на морозе водой, пока он не превратился в ледяную статую… 72-летнего священника Павла Калиновского забили плетьми… Заштатного священника отца Золотовского, которому шел уже девятый десяток, нарядили в женское платье и вывели на площадь. Красноармейцы требовали, чтобы он танцевал перед народом; когда же он отказался, его повесили… Священника Иоакима Фролова сожгли заживо за селом на стогу сена

Как в древнем Риме, казни часто были массовыми. С декабря 1918 г. по июнь 1919 г. в Харькове было убито 70 иереев. В Перми после занятия города белой армией были обнаружены тела 42 священнослужителей. Весной, когда снег стаял, их нашли закопанными в семинарском саду, многие были со следами пыток. В Воронеже в 1919 г. было одновременно убито 160 священников во главе с архиепископом Тихоном (Никаноровым), которого повесили на Царских вратах в церкви монастыря Святителя Митрофана Воронежского…
Архиепископ Тихон (Никаноров)
Архиепископ Тихон (Никаноров)

Массовые убийства происходили повсеместно: сведения о казнях в Харькове, Перми и Воронеже дошли до нас только потому, что эти города на короткий срок занимала белая армия. И стариков, и совсем юных убивали за одну принадлежность к духовному сословию. В 1918 г. в России было 150 тысяч священнослужителей. К 1941 г. из них было расстреляно 130 тысяч.
Новомученники и Исповедники хх столетия
Из книги Дмитрия Орехова «Русские святые ХХ столетия»

Как и христиане первых веков, новомученики шли на пытки без колебаний, а умирали, радуясь, что страдают за Христа. Перед казнью они часто молились за своих палачей. Митрополит Киевский Владимир крестообразно благословил руками убийц и произнес: «Господь вас да простит». Не успел он опустить рук, как был сражен тремя выстрелами. Епископ Никодим Белгородский перед расстрелом, помолившись, благословил солдат китайцев, и те отказались стрелять. Тогда их сменили новыми, а священномученика вывели к ним переодетого в солдатскую шинель. Епископ Балахнинский Лаврентий (Князев) перед казнью призвал солдат к покаянию и, стоя под направленными на него стволами, произнес проповедь о будущем спасении России. Солдаты отказались стрелять, и священномученик был расстрелян китайцами. Петроградский священник Философ Орнатский был доставлен на казнь вместе с двумя сыновьями. «Кого сначала расстреливать — тебя или сыновей?» — спросили его. «Сыновей», — ответил священник. Пока их расстре- ливали, он стоял на коленях и читал отходные молитвы. Солдаты отказались стрелять в старца, и тогда комиссар выстрелил в него из револьвера в упор. Архимандрит Сергий, расстрелянный в Петрограде, умер со словами: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят».

Часто сами исполнители приговоров понимали, что казнят святых. В 1918 г. в Вязьме расстреляли епископа Макария (Гневушева). Один из красноармейцев потом рассказывал, что когда он увидел, что этот тщедушный, седой «преступник» — лицо явно духовное, у него «захолонуло» сердце. И тут же Макарий, проходя мимо выстроившихся солдат, остановился напротив него и благословил со словами: «Сын мой, да не смущается сердце твое — твори волю пославшего тебя». Впоследствии этот красноармеец был уволен в запас по болезни. Незадолго до смерти он сказал своему врачу: «Я так понимаю, что убили мы святого человека. Иначе, как мог он узнать, что у меня захолонуло сердце, когда он проходил? А ведь он узнал и благословил из жалости…».

Когда читаешь жития новомучеников, невольно сомневаешься: может ли человек перенести такое? Человек, наверное, нет, но христианин — да. Силуан Афонский писал: «Когда бывает большая благодать, то душа желает страданий. Так, у мучеников была большая благодать, и тело их радовалось вместе с душой, когда их мучили за возлюбленного Господа. Кто испытал эту благодать, тот знает об этом…».

Прославление в лике святых сонма новомучеников и исповедников Российских на юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года, на рубеже тысячелетий, подвело черту под страшной эпохой воинствующего безбожия. Это прославление явило миру величие их подвига, озарило пути Промысла Божьего в судьбах нашего Отечества, стало свидетельством глубокого осознания трагических ошибок и болезненных заблуждений народа. В мировой истории еще не бывало такого, чтобы столько новых, небесных заступников, прославила Церковь (к лику святых причислены более тысячи новых мучеников).

В Соборе новомучеников и исповедников Российских ХХ века на 1 января 2011 года поименно канонизирован 1774 человек. Среди пострадавших за веру в ХХ веке: святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси, избрание которого произошло в Храме Христа Спасителя (1925); святые Царственные страстотерпцы; священномученик Петр, митрополит Крутицкий (1937); священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий (1918); священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский; священномученик митрополит Серафим Чичагов (1937); ключарь Храма Христа Спасителя священномученик протопресвитер Александр (1937); преподобномученицы великая княгиня Елисавета и инокиня Варвара (1918); и целый сонм святых явленных и неявленных.

Число людей, имевших духовное мужество отдать свои жизни ради веры во Христа Спасителя, чрезвычайно велико, оно исчисляется сотнями тысяч имен. На сегодняшний день известна лишь малая часть тех, кто достоин прославления в лике святых. Только в день празднования Собора Новомучеников и Исповедников Российских совершается память святых, дата смерти которых неизвестна.

В этот день Святая Церковь совершает поминовение и всех усопших, пострадавших в годину гонений за веру Христову. Празднование же памяти святых новомучеников и исповедников Российских напоминает нам о горьком уроке истории и судьбе нашей Церкви. Воспоминая их сегодня, мы исповедуем, что воистину врата адовы не одолеют Церкви Христовой, и мы молимся святым новомученикам, чтобы в час испытаний нам дано было такое же мужество, какое они явили.

Ссылки по теме:

Гонения на Русскую Православную Церковь в XX веке
В защиту Церкви и Поруганных святынь. 1918
Вавилонское пленение: РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В ХХ ВЕКЕ

Тропарь Новомученикам и Исповедникам Российским
Днесь радостно ликует Церковь Русская, / яко мати чада, прославляющи новомученики и исповедники своя: / святители и иереи, / царственныя страстотерпцы, благоверныя князи и княгини, / преподобныя мужи и жены / и вся православныя христианы, / во дни гонения безбожнаго жизнь свою за веру во Христа положившия / и кровьми Истину соблюдшия. / Тех предстательством, Долготерпеливе Господи, / страну нашу в Православии сохрани / до скончания века.

Комментарии (8)

Всего: 8 комментариев
#1 | Александра З. »» | 08.02.2015 10:29
  
3
Священномученик Александр Парусников
Протоиерей Александр ПарусниковПротоиерей
Александр Парусников


Священномученик Александр родился в 1879 году в селе Троицко-Раменском (Ныне город Раменское) Бронницкого уезда Московской губернии в семье священника Сергия Парусникова, служившего в церкви Живоначальной Троицы этого села. Церковь была выстроена в 1852 году на средства владельцев бумагопрядильной фабрики братьев Малютиных при поддержке местной помещицы княгини Анны Александровны Голицыной. В 1889 году были пристроены приделы и возведена колокольня. Церковь имела приделы: во имя Успения Божией Матери, Архистратига Михаила, первоверховных апостолов Петра и Павла и святителя Николая Чудотворца. В приход Троицкой церкви входило село Раменское, деревни Клешево, Дергаево, Игумново, Дементьево, Донино и Поповка.
Священник Сергей Алексеевич Парусников родился в 1831 году, окончил Вифанскую Духовную семинарию и был рукоположен в сан священника митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым), им же позднее был возведен в сан протоиерея и назначен настоятелем Троицкой церкви, в которой прослужил до самой кончины. С 1864 года он безвозмездно обучал грамоте детей, родители которых работали на раменской бумагопрядильной фабрике.

Прихожане любили протоиерея Сергия и к 25 летию его служения, 4 марта 1887 года, преподнесли ему образ святителя Николая Чудотворца со следующим адресом: «Его Высокоблагословению, отцу благочинному, священнику Троицкой, что при озере Борисоглебском, церкви.

Добрый наш Батюшка! 25 лет тому назад Всеблагому Богу угодно было призвать Вас на служение Своей Святой Церкви, избрав Вас нашим молитвенником и ходатаем пред Своим престолом и назначив Вас руководителем и учителем нашим в деле нашего спасения. И Вы с кротостью и ревностью в течение четверти века исполняли Ваши тяжелые обязанности, удовлетворяя наши религиозные потребности и наставляя нас и детей наших истинам христианской веры и нравственности, которым Вы учили нас не только словом, но и делом. Всегда благоговейно совершая богослужение, таинства исвященные обряды, Вы вызывали и в присутствующих молитвенное настроение, своим благоговением помогали им отрешиться от всего мирского и таким образом наглядно учили их, как следует молиться. Точно так же, поучая нас истинам христианской нравственности, Вы собственной жизнью подавали пример любви и смирения, этих краеугольных основ христианского нравоучения.

Движимые искренней любовью и признательностью к Вам, нашему любимому отцу, пастырю и учителю, мы сегодня, в память 25 летнего священнослужения Вашего, от всей души приносим Вам икону святителя и чудотворца Николая.

Усердно молим его, как великого угодника Божия, да исходатайствует он Вам пред престолом Всевышнего долгие, долгие годы, преисполненные всевозможного земного счастья и благополучия, и, как святитель, да наставит Вас и поможет Вам преуспевать в деле руководствования духовных чад Ваших к вечному спасению, дабы на Страшном Суде Вам с честью предстать пред Пастыреначальником Господом нашим Иисусом Христом и удостоиться от Него вечной награды на небесах».

У отца Сергия и его супруги Александры Герасимовны родилось тринадцать детей, Александр был двенадцатым ребенком. Александра Герасимовна скончалась от туберкулеза в возрасте сорока шести лет, и их старшая дочь Ольга помогала отцу растить младших детей. Ольга была человеком глубокой веры; не выходя замуж, она всю свою жизнь посвятила Богу и ближним, занимаясь воспитанием не только своих братьев и сестер, но впоследствии и племянников, детей отца Александра. Александр Сергеевич, не намереваясь становиться священником, поступил в Высшее техническое училище в Москве. До окончания училища оставался один год, когда отец сообщил ему, что предполагает выйти за штат, и призвал сына принять сан священника и занять его место. Александр Сергеевич согласился и, оставив техническое училище, сдал экстерном экзамены за весь семинарский курс.

В Раменском он познакомился со своей будущей женой, Александрой Ивановной Пушкаревой. Она родилась 9 апреля 1886 года. Отец Александры умер рано, и она жила с бабушкой Варварой и матерью Надеждой Алексеевной, которая работала на бумагопрядильной фабрике Малютиных. Сестра хозяина фабрики преподавала в школе в деревне Дергаево, в которой училась Александра. Она обратила внимание брата на способную девочку, сказав ему: «У меня в классе есть хорошенькая девочка и очень способная. Хотелось бы, чтобы она продолжила свое образование». Брат согласился, и при поддержке Малютиных Александра Ивановна окончила Филаретовское епархиальное училище в Москве, после чего получила место учительницы начальных классов в сельской школе неподалеку от Раменского.

Однажды она была приглашена директором фабрики на Рождественский бал, который проходил в одной из школ в Раменском. Там ее увидел Александр Сергеевич, ему она очень понравилась, и он поспешил к ее матери свататься. Та сначала не хотела отдавать за него свою дочь и говорила: «Она из простонародья, вы будете ее обижать». Но потом согласилась, и впоследствии зять стал для нее лучшим другом. У Александра Сергеевича и Александры Ивановны родилось десять детей.

В 1908 году Александр Сергеевич был рукоположен во священника к Троицкой церкви, в которой прослужил до своей мученической кончины. Кроме служения в церкви, он преподавал Закон Божий в частной гимназии Гроссет в Раменском. Прихожане полюбили отца Александра за его доброту и отзывчивость. Он никому не отказывал в исполнении треб, его нестяжательность вызывала всеобщее уважение. Бывало, уже в советское время, когда он уезжал на требу в деревню, Александра Ивановна говорила ему:

– Отец, ты уезжаешь в деревню. Если тебе что-нибудь подадут, ты же знаешь, что у нас в доме ничего нет.

– Ладно, – ответит отец Александр.

А приезжал пустой. Александра Ивановна взглянет на него и спросит:

– Ничего нет?

– Как я там возьму, когда там то же, что и у нас, – говорил он.

В церкви, когда служил отец Александр, всегда стояла тишина, с ним люди любили молиться. С детьми он был ласков, никогда их не наказывал, только говорил: «Не ссорьтесь, не ссорьтесь».

Священник был глубоко и широко образован, и к нему любила приходить молодежь, с которой он вел беседы на самые разные темы, чаще всего о вере и Боге.

Когда с пришествием советской власти начались гонения на Русскую Православную Церковь, семье священника стало жить особенно тяжело, и если бы не помощь прихожан, то было бы трудно и выжить. Все члены семьи в это время были лишенцами, им не полагались продуктовые карточки, значит, все государственные магазины были закрыты для них, а частные были редки, и в них все было дорого.

Один из эпизодов тех лет. Сочельник перед Рождеством Христовым, завтра великий праздник, а у них в доме нет ничего, даже хлеба. Александра Ивановна сидит за пустым столом грустная.

Отец Александр собирается идти в храм ко всенощной. Он открыл дверь на крыльцо и закричал: «Мать, мать, иди сюда!» Она вышла, и видит – на крыльце стоят два мешка, а в них хлеб, крупа и картофель. «Вот тебе и праздник», – сказал отец Александр жене. Это им благотворила Агашкина, которая, любя семью священника и будучи достаточно обеспеченной, по возможности им помогала.

В эти годы в Троицком храме кроме отца Александра служили священник Сергей Белокуров и иеромонах Даниил. Они жили дружно, помогали друг другу выплачивать налоги, которые зачастую бывали непосильными. Крошечные пожертвования, состоявшие в основном из медной мелочи, приносились в дом, пересчитывались и отдавались поочередно одному из священников для уплаты налогов.

В конце двадцатых годов у отца Александра отобрали полдома, поселив туда начальника местной милиции Михаленко. Сын его работал в НКВД – на Лубянке. Сам Михаленко болел туберкулезом в открытой форме, от чего и скончался. Обычным его занятием было ходить по дому, в особенности в той половине, где жила семья священника, и плевать. Александра Ивановна не раз становилась перед ним на колени и, умоляя его не делать этого, говорила:

– Мы виноваты, но пощадите детей.

– Поповская сволочь должна дохнуть, – отвечал тот.

Вскоре в семье священника заболел туберкулезом сын, затем другой, затем заболела дочь, потом другая дочь... Так не проходило и года, чтобы Александра Ивановна не хоронила кого-то из своих детей.

Поскольку дети, живущие с родителями-лишенцами, и сами считались лишенцами, теряя право на получение продуктовых карточек, Александра Ивановна попробовала распределить детей по знакомым и родственникам. Но трудно им было жить у чужих людей без родителей, которых дети горячо любили, и они ночами возвращались домой и спали на сеновале. Мать, бывало, глядя на них, обливалась слезами. Как-то раз одного из сыновей представители властей застали дома и за это выслали за пределы Московской области. Александра Ивановна при всевозможных проверках прятала его в сундуке, а сверху заваливала тряпьем. В этом сундуке он и был обнаружен.

В школе детей отца Александра преследовали, как детей священника, демонстрируя их неравноправие с другими в каждой мелочи. Если дома они что-нибудь и поедят, то в школе уже сидят весь день голодные. Других детей администрация школы накормит, им завтрак дадут, а этих на отдельную лавку в стороне посадят – как детей священника и лишенцев.

Один из обычных случаев тех лет. Отец Александр идет по улице с дочерью, держа ее за руку, а прохожие оборачиваются и плюют священнику вслед. Дочь сжимает его руку крепче и думает: «Господи, да он же самый хороший!» Отец, чувствуя, каковы в этот момент переживания дочери, спокойно говорит ей: «Ничего, Танюша, это всё в нашу копилку».

Семья священника держала корову, которая, как и во многих семьях тогда, была кормилицей. Однажды представители властей увели ее со двора. Отец Александр был в это время в храме. Вернувшись домой, он увидел пришедших в смятение близких и спросил, что случилось. Александра Ивановна сказала:

– Корову увели у нас со двора.

– Корову увели? Пойдемте быстренько, все детки, вставайте на коленочки. Давайте благодарственный молебен отслужим Николаю Чудотворцу.

Александра Ивановна с недоумением посмотрела на него и воскликнула:

– Отец?!

– Сашенька, Бог дал, Бог взял. Благодарственный молебен давайте отслужим.

С тех пор как у них не стало коровы, каждый день на крыльце появлялась корзинка с бутылью молока и двумя буханками хлеба.

Старшие дети долгое время дежурили у окна, выходящего на крыльцо, чтобы узнать, кто приносит им хлеб и молоко. Бывало, до глубокой ночи высматривали, но так им и не удалось увидеть благотворителя. Это чудо помощи Божией по молитвам святителя Николая Чудотворца продолжалось в течение довольно долгого времени.

По ночам отца Александра часто вызывали в НКВД и однажды сказали:

– Уходи из церкви, ведь у тебя десять детей, а ты их не жалеешь.

– Я всех жалею, но я Богу служу и останусь до конца в храме, – ответил священник.

Бывало, он ночь в НКВД проведет, а наутро идет служить в храм. Прихожане уже и не чаяли его видеть на службе. За долгое и безупречное служение отец Александр был возведен в сан протоиерея и награжден митрой.
Протоиерей Александр ПарусниковПротоиерей Александр Парусников.
Москва. Таганская тюрьма. 1938 год

Во время гонений на Русскую Православную Церковь в конце тридцатых годов были последовательно арестованы все священники Троицкого храма; последним, 24 марта 1938 года, арестовали отца Александра. Незадолго до его ареста лжесвидетелями были даны необходимые следователям показания. 26 марта начальник районного НКВД Элькснин допросил отца Александра.

– Как часто вы собирались в церковной сторожке, с кем и какие вели разговоры?

– В церковной сторожке мы собирались довольно часто, почти ежедневно, – начал обстоятельно отвечать отец Александр. – Собирались после службы я – Парусников, изредка присутствовал настоятель церкви священник Фетисов, который очень часто уезжал в Москву, теперь он арестован органами НКВД; иногда присутствовал священник Белокуров, тоже арестованный органами НКВД. Еще присутствовали псаломщики: Соловьев, Ларионов, Рождественский; бывал председатель церковного совет Замотаев и бывали верующие, которых фамилии я не помню, так как каждый день были новые лица. В первую очередь разговоры велись служебного характера, а иногда и обсуждали вопросы текущей политики. Я лично вел разговор о Пятакове и других, никак не мог понять, чего они хотели и что им было нужно. Однажды священник Белокуров в церковной сторожке сказал: «Вот папанинцы, как видно, погибнут ни за что, ничего не сделав».

Следователя такой ответ не удовлетворил, и он спросил:

– Какие во время сборищ в церковной сторожке велись контрреволюционные разговоры и кем?

– Конечно, разговоры контрреволюционного антисоветского характера были, но кто говорил, что говорил, я не помню.

Следователь тогда спросил прямо:

– Какие разговоры контрреволюционного антисоветского характера велись лично вами?

– Я лично контрреволюционных антисоветских высказываний не делал. Были с моей стороны разговоры, что в связи со вскрытием антисоветских групп трудно разобраться, где враги и где хорошие люди.

– С кем вы поддерживаете связь?

– Связь я имел со священниками Фетисовым и Белокуровым до их ареста органами НКВД, других связей я не имею.

– Признаете ли вы себя виновным в клевете на руководство партии и правительства?

– Виновным себя не признаю.

13 мая священник был снова допрошен.

– Скажите, признаете ли вы себя виновным в проведении вами контрреволюционной деятельности среди местного населения города Раменское?

– Я в предъявленном мне обвинении в проведении контрреволюционной деятельности виновным себя не признаю, а посему поясняю: контрреволюционную деятельность я нигде, никогда не проводил и ни с кем никогда не разговаривал и не беседовал на эти темы.

В тот же день отцу Александру были устроены очные ставки со лжесвидетелями. Все лжесвидетельства он категорически отверг, а одно счел нужным пояснить: «Показания на очной ставке Потакар я совершенно отрицаю, а посему поясняю: контрреволюционную деятельность в момент проведения политической кампании государственного займа обороны я не проводил. На заем подписалась моя жена; когда она подписывалась, меня в этот момент дома не было, и по вопросу о займе я ни с кем не разговаривал и не беседовал».

Во все время следствия протоиерей Александр содержался в камере предварительного заключения при Раменском отделении милиции. Среди милиционеров был один по фамилии Плотников. В его обязанности входило водить священника на допросы и в баню. Накануне того дня, когда он должен был вести отца Александра в баню, он глубокой ночью приходил к Александре Ивановне и говорил: «Завтра я вашего батюшку поведу. Приходите к мосту и спрячьтесь под мост. Я к вам его туда приведу».

Александра Ивановна собирала чистое белье, что-то из еды, с учетом того, что после пыток у отца Александра были выбиты зубы. Отец Александр и Александра Ивановна садились под мостом и разговаривали до тех пор, пока не подходил милиционер со словами: «Вы меня простите, батюшка, но пора уже идти». Они прощались, отца Александра уводили в баню, а матушка шла домой.

Из тюрьмы отец Александр передал несколько написанных им на папиросной бумаге записочек, которые пронес один из освободившихся заключенных в каблуке сапога. В них священник писал жене и детям:

«Дети мои, всех вас целую и крепко прижимаю к сердцу. Любите друг друга. Старших почитайте, о младших заботьтесь. Маму всеми силами охраняйте. Бог вас благословит».

«Дорогая Саша, спасибо тебе за то счастье, которое ты мне дала. Обо мне не плачь, это воля Божья».

«Мой дорогой Сережа, прощай. Ты теперь становишься на мое место. Прошу тебя не оставлять мать и братьев и сестер, и Бог благословит успехом во всех делах твоих. Тоскую по вас до смерти, еще раз прощайте».

В конце мая следствие было закончено, и отца Александра под конвоем повели на вокзал. Дочь Татьяна в это время на улице играла с детьми. Увидев, что ведут отца, она подбежала к нему, обняла и через рясу почувствовала, как он в тюрьме исхудал, а отец положил ей руку на голову и ласково сказал: «Танюша, какая ты стала большая». В это время конвоир ее отогнал, и девочка поспешила к матери рассказать, что видела отца. Александра Ивановна тут же выбежала из дома, догнала отца Александра с конвоиром и вместе с ними вошла в электричку. Милиционер, войдя в вагон, освободил от пассажиров одно купе, посадил туда священника и сел сам. Александра Ивановна села позади мужа. В середине пути конвоир разрешил ей сесть рядом с отцом Александром, и они смогли о многом поговорить. Это была их последняя встреча. 2 июня 1938 года тройка НКВД приговорила отца Александра к расстрелу. В это время он находился в Таганской тюрьме в Москве. Здесь 5 июня его, по установленному порядку, сфотографировали для палача, чтобы при множестве осужденных был казнен именно приговоренный к казни. Протоиерей Александр Парусников был расстрелян 27 июня 1938 и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

ИСТОЧНИКИ: ГАРФ. Ф. 10035, д. 23976.
Монастыри и храмы Московской епархии. М., 1999.

игумен Дамаскин Орловский
из книги: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века
#2 | Александра З. »» | 08.02.2015 10:35
  
2
Макарий, епископ Вяземский (Гневушев)
Макарий, епископ Вяземский (Гневушев)



В начале 1918 г., в пору нескончаемых расстрелов большевистского террора, в Вязьму Смоленской губернии из Москвы прибыл епископ Макарий (Гневушев), в прошлом вдовый священник, с высшим богословским образованием, ставший известным выдающимся духовным и национальным деятелем в бытность Киевским епархиальным миссионером. Местом своего жительства владыка избрал древний и благоустроенный мужской Свято-Духовский монастырь, находящийся в самом городе.

Храм стал наполняться молящимися, приходившими послушать святительские богодохновенные, насыщенные Божественной мудростью проповеди, о которых слушатели и после потом говорили, что ничего подобного им никогда не приходилось слышать.

Местные большевики, конечно, не могли не обратить внимания на такого своего врага. Началась слежка, и покончить с ним пытались при помощи подосланных убийц. Был случай, когда на паперти храма, в котором в это время владыка совершал богослужение, между подосланными, ожидавшими выхода епископа, чтобы напасть на него, произошла ссора и побоище, в результате чего один из бандитов тут же и был убит своим товарищем. Владыка, осведомленный о происшедшем, тогда же, с паперти, произнес одну из своих самых сильных по глубине мысли и чувств проповедей, которая произвела на всех молящихся потрясающее и неизгладимое впечатление.

Большевики, убедившись в силе влияния епископа Макария на настроение верующих города и его окрестностей, решили действовать непосредственно и стремительно. Однажды вечером летом 1918 г. большевистский отряд явился в монастырь и чекисты произвели у епископа и монашествующих обыск, длившийся до поздней ночи. Напрасно гудел набат всех 24 вяземских церквей: он не помешал чекистам сделать свое дело. Население было напугано террором. Владыка был арестован и под красногвардейским эскортом доставлен в местный революционный комитет, где подвергся издевательствам и побоям. Официально владыка обвинялся в организации белогвардейского восстания.

Иеромонах Д., келейник владыки, на следующий день вызванный к епископу для исповеди и причастия, передавал, что преосвященный мужественно переносил глумления и побои, следы которых были на его лице и теле. При этом владыка был в солдатском одеянии, острижен и без бороды.

Однако в Вязьме большевики не решались произвести окончательную расправу с арестованным епископом, имя которого было слишком популярно и благоговейно чтилось населением. Уже позже, осенью этого же года, с соблюдением строжайшей тайны его перевезли в Смоленск, где он и был расстрелян.

Имеются сведения, что дочь владыки, переодевшись нищенкой, подвергаясь смертельной опасности, издали проследила весь крестный путь своего отца. Этот путь и последние минуты жизни владыки в то время представлялись в таком виде.

Обреченные, в числе 14 человек, среди которых находился и владыка, в котором было трудно теперь признать среброволосого, саваофоподобного епископа Макария, были доставлены в пустынное место за Смоленском. Построили всех спиной к свежевырытой яме. Один из палачей, подходя к каждому обреченному, производил из револьвера выстрел в лоб, а не в затылок, как это было обычно принято, и жертва валилась на дно ямы.

Владыка, с четками в руках, находился в конце шеренги и горячо молился, не спуская взора с казнимых. А когда замечал упадок духа и слышал стенания у того, к кому приближался палач, он, никем не останавливаемый, выходил из линии и приблизясь к несчастному, благословлял его, проникновенно произнося: «С миром отыди»... И так он один, властный и сильный духом среди всех немощных, поступал до последнего упавшего в яму убитого.

Теперь у края ямы стоял только один он, самый последний. В предутреннем рассвете гасли последние звезды. Владыка быстро перебирал четки. Взор его, полный веры, устремлен в небо, и вероятно радость и свет Царства Божия открывались духовным очам мученика. Уста его шептали последние молитвы. К владыке, которого уже ничто земное не касается и не тревожит, медленным шагом подходит палач. Им на мгновение овладевает как бы нерешительность. Рука с револьвером была опущена вниз. Может быть в его темной душе еще совершалась какая-то внутренняя борьба. Но вот он рукой делает жест отрицания. Лицо его деревенеет, зубы сжимаются. Рука его поднимается на линию цели. Раздался выстрел, и святитель Божий упал в свою могилу.

Человек, бывший в это время в Вязьме и давший описание этого события, имеет рекомендацию от своего духовного пастыря, как свидетель верный. Однако к этому мы добавляем рассказ женщины-врача о ее встрече с одним больным, участником убийства епископа Макария. Пусть будет некоторое расхождение в этих рассказах, но могут быть потом дополнительные и неоспоримые данные, которые покажут нам, что именно в этих рассказах было неточного. Во всяком случае мы и теперь можем предположить, что врач недостаточно точно вспоминает рассказ своего пациента.

Рассказ женщины-врача. Осенью 192... г. ко мне в амбулаторию явился крестьянин Смоленской губернии, уволенный с военной службы по причине активного туберкулезного процесса в одном легком. Он отбывал военную повинность при царе и в гражданскую войну был мобилизован из запаса. Больному было 35 лет. Все время он жил в семье отца, имел двух детей. Семья, по его словам, была дружная и зажиточная. Заболел он недавно, и, принимая во внимание его возраст и хорошие условия для лечения, я надеялась, что он поправится. От наложения пневмоторакса он отказался. По моему совету ему отведена была отдельная комната (пристройка новая, солнечная), и он поселился там вдвоем с женой. Питание предоставлено было ему прекрасное (имелся даже свой пчельник) и пищу давали по моему расписанию по часам. Температура его была 38° С. Я его просила приехать через две недели.

Больной приехал в указанный срок, и, к моему удивлению, температура его повысилась. Я обратилась к жене его с вопросом: нет ли семейных трений? Ответ: никаких.

«Но затем, смущаясь, прибавляет: «Только вот сон ему все один снится, и тогда он просыпается в испарине и не может уже уснуть».

Попросила я больного рассказать этот сон. Узнала следующее. За несколько месяцев до этого, отбывая службу в Смоленске, он получил приказ явиться в указанное место, куда-то за город, вместе с несколькими товарищами для расстрела преступника – врага народа. Конечно, приказ выполнили. Вскоре привезли и «преступника»: из автомобиля вышел не то священник, не то монах, небольшого роста, седой, тщедушный. Когда больной увидел, что «преступник» духовное лицо, у него, по его словам, «захолонуло» сердце.

Преступник осенил себя крестным знамением и попросил не завязывать ему глаза, а только указать место, где ему следует стать. Ему указали. Он бодро направился туда и, проходя мимо красноармейцев, вдруг остановился около моего больного, благословил его и сказал: «Сын мой, да не смущается сердце твое – твори волю пославшего тебя».

Дойдя до указанного места, он остановился и громко сказал: «Отец мой! Прости им, не ведают бо, что творят. Прими дух мой с миром». Раздался приказ стрелять, и трагедия окончилась...

После больной узнал, что убили епископа Макария. Ночью больной увидел его во сне: епископ благословил его, но ничего не сказал. С тех пор больной нередко видит его во сне, и всегда епископ благословляет его, ничего не говоря.

Приведу слова больного: «Я так понимаю, что убили мы святого человека. Иначе, как мог он узнать, что у меня захолонуло сердце, когда он проходил? А ведь он узнал и благословил из жалости, и теперь из жалости является ко мне, благословляет, как бы этим говоря, что не сердится. Но я то знаю, что моему греху нет прощения, и Божий свет мне стал не мил. Я все исполнил, что вы приказали, но жить я не достоин и не хочу».

Я решила, что это душевная травма и надо применить психотерапию. Просила его приезжать ко мне на квартиру и несколько раз, насколько у меня хватило уменья, я старалась убедить его в необходимости жить. Иногда он соглашался с моими доводами, но чаще все перебивал словами: «Но как же жить, когда свет Божий не мил?»

Я понимала, что священник гораздо лучше меня поговорил бы с ним на эту тему, но кругом не было подходящего человека. Температура больного неуклонно повышалась, процесс расширялся и углублялся, и весной он умер. Я осталась в убеждении, что или у меня не хватило уменья для психотерапии, или же ему была нанесена не травма, а смертельная душевная рана.

Грустно становится, когда думаешь, что, вероятно, больной далеко не единственная жертва возмущенной совести, поруганной большевизмом.

Автор: М. Польский
Из книги: «Новые мученики российские»
#3 | Александра З. »» | 08.02.2015 10:39
  
2
Митрополит Агафангел
Митрополит Агафангел


В Ярославле, в октябре 1928 г., скончался высокопреосвященный Агафангел, митрополит Ярославский и Ростовский.

Владыка Агафангел, в миру Александр Лаврентьевич Преображенский, уроженец Тульской губернии, родился 24 сентября 1854 г. По окончании духовной семинарии поступил в Московскую духовную академию, каковую закончил с ученой степенью кандидата богословия и затем поступил на духовно-учебную службу.

Состоял преподавателем и помощником смотрителя духовного училища, а по принятии монашества, инспектором и ректором духовной семинарии. 10 сентября 1889 г. хиротонисан в сан епископа викарного, а через 4 года был назначен Тобольским епархиальным архиереем и последовательно занимал кафедры в сане архиепископа Рижскую, Литовскую и Ярославскую. В 1918 г. на Соборе возведен в сан митрополита.

Покойный митрополит отличался мягким характером, чутким сердцем, кротостью и мудростью в управлении. Во всех местах своего служения владыка был любим своей паствой.

Много труда вложил он в дело развития миссионерства и духовного просвещения.

Ревностное участие принимал в работах Священного Собора Всероссийской Церкви в 1917–1918 гг.

В 1922 г. патриарх Тихон, находясь в исключительно затруднительном положении в отношении дальнейшего непрерывного управления Церковью, передал возглавление ею митрополиту Агафангелу, при следующей грамоте: «Вследствие крайней затруднительности в церковном Управлении, возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить Ваше Высокопреосвященство во главе Церковного Управления до созыва Собора» (3/16 мая 1922 г.).

Он первый строго осудил в послании своем появившуюся «живую церковь», как самозванную, с претензией на бесчинный пересмотр священных догматов и канонов Церкви.

Он был вторым заместителем Святейшего патриарха Тихона, но в свое время большевики не допустили его к исполнению этих обязанностей.

Митрополиту Агафангелу не позволили выехать из Ярославля, а затем он был осужден на принудительные (фактически же нередко – каторжные) работы и выслан по этапу. По сообщениям заграничных газет, часть пути престарелого иерарха гнали пешком в лютую стужу.

Заместитель патриарха Тихона, митрополит Агафангел находился в ссылке в Нарымском крае, в глухом поселке, в 200 верстах от села Копышева. После ареста в Ярославле, с августа по 28 декабря, митрополит пробыл на Лубянке в тюрьме ГПУ в ожидании следствия и суда, но таковых не дождался, и, по распоряжению ГПУ, был выслан в Нарым под надзор местной ЧК. Небезынтересно, что в бытность митрополита Агафангела в Ярославле, незадолго до его ареста, к нему явилась депутация от «живой церкви», которая обещала ему свою поддержку и сохранение за ним митрополии в случае, если он признает догматы «живой церкви» и примет участие в ее работе. Митрополит отказался и вскоре был арестован.

Викарные епископы Ярославской епархии были арестованы тотчас же после ареста митрополита и без суда высланы по приказу из Москвы. Служить в ссылке митрополиту запрещено. Сосланному митрополиту в то время было около 70 лет, но он терпеливо переносил все лишения, питаясь голодным пайком, который не всегда аккуратно выдавался ему местным советом. Следует еще заметить, что, прежде чем достичь места ссылки, престарелому митрополиту пришлось вынести много мытарств в пути, так как большевики, очевидно, с целью глумления, заставили его отправиться в ссылку по этапу, пересылая его вместе с группой осужденных преступников из тюрьмы одного города в тюрьмы других городов. Через некоторое время митрополит Агафангел был освобожден и возвратился на свою кафедру.

В 1926 г., считая, что митрополит Сергий неправильно восприял права заместителя патриаршего местоблюстителя, почивший объявил себя, согласно письменному указанию Святейшего патриарха и резолюции патриаршего местоблюстителя высокопреосвященного митрополита Петра, заместителем его, но затем, ради церковного мира, отказался от своих прав. Когда же митрополит Сергий объявил свою ужасную декларацию, митрополит Агафангел категорически отклонил ее и отделился от него.

В январе 1928 г. последовало отделение Ярославской церковной области, и за это отделение архиепископ Серафим Углический был сослан в Могилев, в его окрестности, а митрополит Иосиф в Моденский монастырь Новгородской губернии. Митрополиту Агафангелу запрещен выезд из самого города Ярославля. Епископ Евгений Ростовский арестован, и на всю Ярославскую церковную область остался один епископ Варлаам, находящийся при больном митрополите Агафангеле.

Ярославцы не образовали нового церковного центра, и каждому епископу предоставили действовать за свой личный страх и совесть. Митрополит же Сергий, прикрывшись 15 правилом Двукратного Собора, встал в положение не обвиняемого, а судьи, в то время как митрополит Агафангел был лишен своих верных помощников, оставшись без всякой поддержки. Были посланы митрополитом Сергием к митрополиту Агафангелу депутации – митрополит Серафим Тверской и архиепископ Сильвестр Вологодский, каковые не имели успеха.

После послан был архиепископ Иувеналий, бывший Курский, а затем Рязанский, прибывший из Соловков и состоявший членом Синода митрополита Сергия. После ездил епископ Герман, прибывший из ссылки (епископ Вязниковский). Но все эти депутации не имели успеха. Старец Агафангел, хотя и лишенный поддержки, остался непреклонен, только согласился дать разъяснение, что «мы никакого раскола не учиняем, принципиально власть заместителя не отрицаем, никого от заместителя не отторгаем, но никаких его распоряжений, противных нам и народной совести, не исполняли и исполнять не будем». К сему разъяснению присоединились и его викарии, главным образом, чтобы сохранить единство со своим митрополитом – Ангелом Ярославской Церкви, и заградить уста своих врагов – сторонников митрополита Сергия – и уста своих братии, не понимающих их ревности о славе Божией и о свободе и благе Святой Церкви. Это разъяснение, от 10 мая 1928 г., отняло у митрополита Сергия причину наложить, хотя и неправильное, запрещение в священнослужении. Цена этому запрещению следующая: архиепископу Серафиму Углическому одновременно с запрещением в священнослужении был предложен митрополичий белый клобук и любая епархия, только прими назначение от митрополита Сергия и его Синода, но он ответил, что предпочитает страдать за Церковь.

Отпевали его действительно члены Сергиевского Синода, так как митрополиту Сергию надо было создать видимость примирения с ним митрополита Агафангела, а иерархи, не признающие митрополита Сергия, не были советской властью допущены в Ярославль для отпевания митрополита Агафангела.

Рижская газета «Сегодня» сообщает подробности погребения покойного Высокопреосвященного митрополита Агафангела: состоялось оно 21 октября, а не 20-го, как сначала решено было. Дело в том, что 20 октября приходилось на субботу. Рабочие ярославского промышленного района обратились к местным советским властям с ходатайством о том, чтобы разрешить погребение перенести на следующий день, т.е. 21 октября, когда все рабочие, по случаю воскресения, свободны и могли присутствовать на торжественном обряде.

Просьба рабочих была удовлетворена, и погребение было перенесено на 21 октября.

Отпевание тела митрополита Агафангела было совершено в Ярославской Никитской церкви, близ которой почивший святитель продолжал богослужения по возвращении из ссылки.

Под этой же Никитской церковью владыка Агафангел был погребен при стечении громадного количества местных рабочих, поддержавших во время погребения порядок во всем городе. К погребению митрополита стеклось все население города и окрестностей.

По церковным установлениям, митрополит Агафангел должен был быть погребен под стенами Ярославского собора. Но, ввиду того, что собор с некоторого времени занят обновленцами, не давшими покойному митрополиту возможности совершать богослужения, он был вынужден совершать требы в ярославских приходских храмах, и поэтому также и погребен он был не под стенами собора.

Утром, в день погребения, во всех ярославских церквах были совершены заупокойные богослужения. По окончании их крестные ходы, сопровождаемые громадными толпами народа, направились к Никитской Церкви.

В этом храме, как и над могилой почившего митрополита, в течение сорока дней ежедневно совершались архиепископские богослужения и панихиды, на которые неизменно стекались жители города и окраин.

Автор: Протопресвитер М. Польский
Из книги: «Новые мученики Российские»
#4 | Анна. »» | 08.02.2015 18:03
  
4
Храм Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове.

Тропарь Новомученикам и Исповедникам Российским

Днесь радостно ликует Церковь Русская, / яко мати чада, прославляющи новомученики и исповедники своя: / святители и иереи, / царственныя страстотерпцы, благоверныя князи и княгини, / преподобныя мужи и жены / и вся православныя христианы, / во дни гонения безбожнаго жизнь свою за веру во Христа положившия / и кровьми Истину соблюдшия. / Тех предстательством, Долготерпеливе Господи, / страну нашу в Православии сохрани / до скончания века.

Храм Новомучеников в Бутове и Соловецкий поклонный Крест.
#5 | Александра З. »» | 09.02.2015 04:43
  
2
Патриарх Тихон
Патриарх Тихон – самый великий страдалец из всех страдальцев Русской Церкви этой страшной эпохи гонений.

Он был только тринадцать месяцев в заключении (с 16 мая 1922 г. до 15 июня 1923 г.), но более тяжкой порой его жизни было все время пребывания его на свободе в течение всех недолгих лет его патриаршества (с 21 ноября 1917 г. по 25 марта 1925 г.), которое и было сплошным подвигом мученичества. Все эти годы он фактически жил в заключении и умер в борьбе и в скорби. Облекаемый в эту пору высшими полномочиями, он избранием Церкви и жребием Божиим был жертвой, обреченной на страдания за всю Русскую Церковь.

Патриарх Тихон, в миру Василий Иванович Беллавин, родился 19 января 1865 г. в Торопце, Псковской губернии, где отец его всю свою жизнь был священником. Город этот тем замечателен, что похож на Москву необычайным обилием церквей; в маленьком городке церкви на каждом шагу, все старинные и довольно красивые. Есть в нем и местная святыня – древняя Корсунская икона Божией Матери, известная в русских летописях с самых первых времен христианства на Руси. Жизнь там была крайне патриархальная, со многими чертами старинного русского быта: ведь ближайшая железная дорога была тогда верстах в 200 от Торопца.

Учился он в Псковской духовной семинарии в 1878–1883 гг., скромный семинарист, отличавшийся религиозностью, ласковым и привлекательным характером. Он был довольно высокого роста, белокурый. Товарищи любили его, но к этой любви всегда присоединялось и чувство уважения, объяснявшееся его неуклонной, хотя и вовсе не аффектированной, религиозностью, блестящими успехами в науках и всегдашнею готовностью помочь товарищам, неизменно обращавшимся к нему за разъяснениями уроков, особенно за помощью в составлении и исправлении многочисленных в семинарии «сочинений». В этом юный Беллавин находил для себя даже какое-то удовольствие, веселье, и с постоянной шуткой, хотя и с наружно серьезным видом, целыми часами возился с товарищами, по одиночке или группами, внимавшими его объяснениям. Замечательно, что товарищи в семинарии шутливо называли его «архиереем». В Петроградской духовной академии, куда поступил он 19 лет, на год раньше положенного, не принято было давать шутливые прозвища, но товарищи по курсу, очень любившие ласкового и спокойно религиозного псковича, называли его уже «патриархом». Впоследствии, когда он стал первым в России, после 217-летнего перерыва, патриархом, его товарищи по академии не раз вспоминали это пророческое прозвище.

Отец В. Беллавина предвидел, что сын его будет необычайным. Однажды, когда он с тремя сыновьями спал на сеновале, то вдруг ночью проснулся и разбудил их. «Знаете, заговорил он, я сейчас видел свою покойную мать, которая предсказала мне скорую кончину, а затем, указывая на вас, прибавила: этот будет горюном всю жизнь, этот умрет в молодости, а этот – Василий – будет великим». Пророчество явившейся покойницы со всею точностью исполнилось на всех трех братьях.

И в академии, как и в семинарии, студент Беллавин был всеобщим любимцем. В 1888 г. Беллавин 23 лет от роду оканчивает академию и в светском звании получает назначение в родную Псковскую духовную семинарию преподавателем. Жил он в патриархальном Пскове скромно, в мезонине деревянного домика, в тихом переулке близ церкви «Николы Соусохи» (там сохранилось много старинных названий), и не чуждался дружеского общества.

Но вот разнеслась неожиданная весть: молодой преподаватель подал архиепископу прошение о принятии монашества, и скоро будет его пострижение. Епископ Гермоген, добрый и умный старец, назначил пострижение в семинарской церкви, и на этот обряд, редкий в губернском городе, да еще над человеком, которого многие так хорошо знали, собрался чуть не весь город. Опасались, выдержат ли полы тяжесть собравшегося народа (церковь во втором этаже семинарского здания) и, кажется, специально к этому дню поставили подпорки к потолкам в нижнем этаже. Очевидцы помнят, с каким чувством, с каким убеждением отвечал молодой монах на вопросы архиерея о принимаемых им обетах: «Ей, Богу содействующу». Постригаемый вполне сознательно и обдуманно вступал в новую жизнь, желая посвятить себя исключительно служению Церкви. При постриге не случайно дается столь соответствующее ему имя Тихона, в честь святителя Тихона Задонского.

В 1891 г. на 26 г. своей жизни он принял монашеский постриг.

Из Псковской семинарии иеромонаха Тихона переводят инспектором в Холмскую духовную семинарию, где он вскоре затем был и ректором ее в сане архимандрита. На 34-ом году, в 1898 г. архимандрит Тихон возводится в сан епископа Люблинского с назначением викарием Холмской епархии. Очень недолго он был на положении викарного епископа. Через год он получает самостоятельную кафедру в стране далече – Алеутско-Аляскинскую, в Северной Америке, которую принял по монашескому послушанию.

С каким волнением уезжал в далекие края молодой епископ, вместе с младшим своим братом, болезненным юношей, покидая в Псковской губернии горячо любимую им мать-старушку; отца его тогда уже не было в живых. Брат его скончался на руках преосвященного Тихона, несмотря на все заботы о нем в далекой Америке, и лишь тело его было перевезено в родной Торопец, где жила еще старушка-мать. Вскоре, с ее кончиной, не осталось в живых никого из родственников будущего патриарха.

И в Америке, как и в предыдущих местах службы, епископ Тихон снискал себе всеобщую любовь и преданность. Он очень много потрудился на ниве Божией в Северной Америке и Североамериканская епархия очень многим ему обязана. За то его бывшая там паства неизменно помнит своего архипастыря и глубоко чтит его память.

За время службы в Америке (около 7 лет) преосвященный Тихон только один раз приезжал в Россию, когда был вызван в Св. Синод для участия в летней сессии. В 1905 г. он был возведен в сан архиепископа, а в 1907 г. призван к управлению одной из самых старейших и важнейших епархий в России, – Ярославской. Там, в Ярославле, он пришелся всем по душе. Все полюбили доступного, разумного, ласкового архипастыря, охотно откликавшегося на все приглашения служить в многочисленных храмах Ярославля, в его древних монастырях, даже приходских церквах обширной епархии. Часто посещал он церкви и без всякой помпы, даже ходил пешком, что в ту пору было необычным делом для русских архиереев.

Ярославцам казалось, что они получили идеального архипастыря, с которым никогда не хотелось бы расставаться. Но высшее церковное начальство преосвященного Тихона скоро перевело на Виленскую кафедру.

В Вильне от православного архиепископа требовалось много такта. Нужно было угодить и местным властям и православным жителям края, настроенным иногда крайне враждебно к полякам, нужно было и не раздражать поляков, составлявших большинство местной интеллигенции, нужно было всегда держать во внимании особенности духовной жизни края, отчасти ополяченного и окатоличенного.

Для любящего во всем простоту архиепископа Тихона труднее всего было поддерживать внешний престиж духовного главы господствующей церкви в крае, где не забыли еще польского гонора и высоко ценили пышность. В этом отношении простой и скромный владыка не оправдывал, кажется, требований ревнителей внешнего блеска, хотя в церковном служении он не уклонялся, конечно, от подобающего великолепия и пышности и никогда не ронял престижа русского имени в сношениях с католиками. И там все его уважали.

Здесь, в Вильне, преосвященного застало в 1914 г. объявление войны. Его епархия оказалась в сфере военных действий, а затем через нее прошел и военный фронт, отрезавший часть епархии от России. Пришлось преосвященному покинуть и Вильну, вывезши лишь св. мощи и часть церковной утвари. Сначала он поселился в Москве, куда перешли и многие виленские учреждения, а потом в Дисне, на окраине своей епархии. Во всех организациях, так или иначе помогавших пострадавшим на войне, обслуживавших духовные нужды воинов и т.п., преосвященный Тихон принимал деятельное участие, посещал и болящих и страждущих, побывал даже на передовых позициях, под неприятельским обстрелом, за что получил высокий орден с мечами. На это же время падает и присутствие архиепископа Тихона в Св. Синоде, куда он неоднократно вызывался правительством.

Всего тяжелее оказалось положение архиепископа Тихона в дни революции, когда он был в Синоде. Весь состав Синода был сменен: был освобожден от присутствия в нем и преосвященный Тихон. Вскоре москвичам пришлось избирать себе архипастыря, вместо удаленного на покой митрополита Макария, и вот на московскую кафедру был избран архиепископ Тихон.

Что повлияло на этот выбор, совершенно неожиданный и для самого преосвященного Тихона? Несомненно рука Божия вела его к тому служению, какое он понес для славы Церкви. В Москве его мало знали.

Москва торжественно и радостно встретила своего первого избранника-архипастыря. Он скоро пришелся по душе москвичам, и светским, и духовным. Для всех у него находится равный прием и ласковое слово, никому не отказывает он в совете, в помощи, в благословении. Скоро оказалось, что владыка охотно принимает приглашения служить в приходских церквах, – и вот церковные причты и старосты начинают наперебой приглашать его на служение в приходские праздники, и отказа никому нет. После службы архипастырь охотно заходит и в дома прихожан к их великой радости. В короткое время своего архиерея знает вся Москва, знает, уважает и любит, что ясно обнаружилось впоследствии.

15 августа 1917 г. в Москве открылся Священный Собор, и архиепископ Московский Тихон получил титул митрополита, а затем был избран председателем Собора.

В это время в Москве стояла несмолкаемая канонада, – большевики обстреливали Кремль, где дружно держалась еще кучка юнкеров. Когда Кремль пал, все на Соборе страшно тревожились и об участи молодежи, попавшей в руки большевиков, и о судьбе московских святынь, подвергавшихся обстрелу. И вот, первым спешит в Кремль, как только доступ туда оказался возможным, митрополит Тихон во главе небольшой группы членов Собора.

С каким волнением выслушивал Собор живой доклад митрополита, только что вернувшегося из Кремля, как перед этим члены Собора волновались из опасения за его судьбу. Некоторые из спутников митрополита вернулись с полпути и рассказали ужасы о том, что они видели, но все свидетельствовали, что митрополит шел совершенно спокойно, не обращая внимания на озверевших солдат, на их глазах расправлявшихся с «кадетами», и побывал везде, где было нужно. Высота его духа была тогда для всех очевидна.

Спешно приступили к выборам патриарха: опасались, как бы большевики не разогнали Собор. Решено было голосованием всех членов Собора избрать трех кандидатов, а затем предоставить воле Божией посредством жребия указать избранника. И вот, усердно помолившись, члены Собора начинают длинными вереницами проходить перед урнами с именами намеченных кандидатов. Первое и второе голосование дало требуемое большинство митрополитам Харьковскому и Новгородскому, и лишь на третьем выдвинулся митрополит Московский Тихон. Перед Владимирскою иконою Божией Матери, нарочно принесенною из Успенского собора в Храм Христа Спасителя, после торжественной литургии и молебна 28 октября, схимник, член Собора, благоговейно вынул из урны один из трех жребиев с именами кандидатов, и митрополит Киевский Владимир провозгласил имя избранника – митрополита Тихона. С каким смирением, с сознанием важности выпавшего жребия и с полным достоинством принял преосвященный Тихон известие о Божием избрании. Он не жаждал нетерпеливо этой вести, но и не тревожился страхом, – его спокойное преклонение перед волей Божией было ясно видно для всех.

Время перед торжественным возведением на патриарший престол митрополит Тихон проводил в Троице-Сергиевой лавре, готовясь к принятию высокого сана.

Великое церковное торжество происходило в Успенском соборе 21 ноября 1917 г. Мощно гудел Иван Великий, кругом шумели толпы народа, наполнявшие не только Кремль, но и Красную площадь, куда были собраны крестные ходы изо всех московских церквей. За литургией два первенствующих митрополита при пении «аксиос» (достоин) трижды возвели Божия избранника на патриарший трон, облачили его в подобающие его сану священные одежды.

После литургии новый патриарх в сопровождении крестного хода обошел вокруг Кремля, окропляя его святою водою. Замечательно отношение большевиков к этому торжеству. Тогда они не чувствовали еще себя полными хозяевами и не заняли определенной позиции в отношении Церкви, хотя враждебность к ней была ясна. Солдаты, стоявшие на гауптвахте у самого Успенского собора вели себя развязно, не снимали шапок, когда мимо проносили иконы и хоругви, курили, громко разговаривали и смялись. Но вот вышел из Собора патриарх, казавшийся сгорбенным старцем в своем круглобелом клобуке с крестом наверху, в синей бархатной мантии патриарха Никона, – и солдаты моментально скинули шапки и бросились к патриарху, протягивая руки для благословения через перила гауптвахты. Было ясно, что то развязное держание было лишь бахвальство, модное, напускное, а теперь прорвались настоящие чувства, воспитанные веками.

Патриарх Тихон не изменился, остался таким же доступным, простым, ласковым человеком, когда стал во главе русских иерархов. По-прежнему он охотно служил в московских церквах, не отказываясь от приглашений.

Близкие к нему лица советовали ему, по возможности, уклоняться от этих утомительных служений, указывая на престиж патриарха, но оказалось потом, что эта доступность патриарха сослужила ему большую службу: везде его узнали, как своего, везде полюбили и потом стояли за него горой, когда пришла нужда его защищать. Но мягкость в обращении патриарха Тихона не мешала ему быть непреклонно твердым в делах церковных, где было нужно, особенно в защите Церкви от ее врагов. Тогда уже вполне наметилась возможность того, что большевики помешают Собору работать, даже разгонят его. Патриарх не уклонился от прямых обличений, направленных против гонений на Церковь, против декретов большевиков, разрушавших устои православия, их террора и жестокости.

Неоднократно устраивались грандиозные крестные ходы для поддержания в народе религиозного чувства, и патриарх неизменно в них участвовал. А когда получили горькую весть об убийстве царской семьи (5/18 июля 1918 г.), то патриарх тотчас же на заседании Собора отслужил панихиду. Затем служил и заупокойную литургию, сказав грозную, обличительную речь, в которой говорил, что, как бы ни судить политику государя, его убийство после того, как он отрекся и не делал ни малейшей попытки вернуться к власти, является ничем не оправданным преступлением, а те, кто его совершили, должны быть заклеймены, как палачи. «Недостаточно только думать это, – добавил патриарх, – не надо бояться громко утверждать это, какие бы репрессии ни угрожали вам».

Каждую минуту опасались за жизнь патриарха. Большевики наложили уже руку на членов Собора, выселяли их то из одного помещения, то из другого, некоторых арестовали, ходили тревожные слухи о замыслах и против патриарха. Однажды поздно ночью явилась к патриарху целая депутация из членов Собора, во главе с видными архиереями, извещавшая его, со слов верных людей, о решении большевиков взять его под арест и настойчиво советовавшая немедленно уехать из Москвы, даже за границу, – все было готово для этого, патриарх, уже легший было спать, вышел к депутации, спокойный, улыбающийся, внимательно выслушал все, что ему сообщили, и решительно заявил, что никуда не поедет: «Бегство патриарха, – говорил он, – было бы слишком на руку врагам Церкви, они использовали бы это в своих целях; пусть делают все, что угодно». Депутаты остались даже ночевать на подворье и много дивились спокойствию патриарха. Слава Богу, тревога оказалась напрасною. Но за патриарха тревожилась вся Москва. Приходские общины Москвы организовали охрану патриарха; каждую ночь, бывало, на подворье ночевали по очереди члены церковных Советов, и патриарх непременно приходил к ним побеседовать.

Неизвестно, что могла бы сделать эта охрана, если бы большевики действительно вздумали арестовать патриарха: защищать его силой она, конечно, не могла, собрать народ на защиту – тоже, так как большевики предусмотрительно запретили звонить в набат под страхом немедленного расстрела и даже ставили своих часовых на колокольнях. Но в дежурстве близ патриарха церковные люди находили для себя нравственную отраду, и патриарх этому не препятствовал.

Безбоязненно выезжал патриарх и в московские церкви, и вне Москвы, куда его приглашали. Выезжал он либо в карете, пока было можно, либо в открытом экипаже, а перед ним обычно ехал иподиакон в стихаре, с высоким крестом в руках.

В многострадальной жизни Святейшего патриарха пребывание его в Петрограде, может быть, было самым радостным событием. Поездка эта состоялась в конце мая 1918 г.

Дни пребывания патриарха в Петрограде были днями настоящего всеобщего ликования; люди как-то забывали, что живут в коммунистическом государстве, и даже на улицах чувствовалось необычайное оживление. Святейший жил в Троице-Сергиевском подворье на Фонтанке. Самыми торжественными моментами были его службы в соборах Исаакиевском, Казанском и в Лаврском.

Много затруднений было с патриаршими облачениями, трудно было достать белой муки, чтобы спечь просфоры, изготовить белые трехплетенные свечи, по-старинному предносимые патриарху. В Исаакиевском соборе при встрече патриарха пел хор из 60 диаконов в облачениях, так как соборный хор пришлось распустить из-за отсутствия средств. Сослужили патриарху митрополит, три викария, 13 протоиереев и 10 протодиаконов. На праздник Вознесения в Казанском соборе после литургии был крестный ход вокруг собора. Вся Казанская площадь и Невский проспект и Екатерининский канал представляли из себя море голов, среди которого терялась тонкая золотая лента духовенства.

Святейший ездил в Иоанновский монастырь на Карповке и сам служил панихиду на могиле отца Иоанна Кронштадтского. Он посетил также и Кронштадт.

Жил патриарх в прежнем помещении московских архиереев, в Троицком подворье Сергиевой лавры, «у Троицы на Самотеке». Этот скромный, хотя и просторный дом имел Крестовую церковь, где монахи Сергиевой лавры ежедневно совершали положенное по уставу богослужение. Рядом с алтарем помещается небольшая молельная комната, уставленная иконами; в ней патриарх и молился во время Богослужения, когда не служил сам. Но служить он любил и часто служил в своей Крестовой церкви. Дом окружен небольшим садиком, где патриарх любил гулять, как только позволяли дела. Здесь часто к нему присоединялись и гости, и близко знакомые посетители, с которыми лилась приятная, задушевная беседа, иногда до позднего часа.

Конечно, и стол патриарха был очень скромный: черный хлеб подавался по порциям, часто с соломой, картофель без масла. Но и прежде преосвященный Тихон был совсем невзыскателен к столу, любил больше простую пищу, особенно русские щи да кашу.

Гонения на Церковь продолжались с возрастающей силой: отбиралось и разграблялось церковное имущество, истреблялось в огромном количестве духовенство. Количество убитых священников не поддается никакому подсчету.

По строго проверенным данным, в одной Харьковской губернии за 6 месяцев, с конца декабря 1918 г. по июнь 1919 г., было убито 70 священников. Со всех концов России приходили к патриарху известия об этих ужасах.

Самого патриарха большевики не трогали. Говорят, Ленин сказал: «Мы из него второго Гермогена делать не будем». С очень ранней поры большевики стали вести с ним переговоры. Они хотели морально терроризировать патриарха общим положением Церкви и этими убийствами. Но они обещали послабления, если патриарх сделает уступки в своих непримиримых позициях. Будучи заклятым врагом религии и Церкви и стремясь их уничтожить, большевики должны были естественно предположить и враждебность к себе Церкви, а потому повсеместно убивая духовенство, они обвиняли его в контрреволюции, независимо от того, были ли в каждом случае какие-либо улики для такого обвинения.

Понятно, что для спасения тысяч жизней и улучшения общего положения Церкви патриарх готов был со своей стороны принять меры к очищению хотя бы только одних служителей Церкви от чисто политических выступлений против большевиков. 25 сентября 1919 г. в разгар уже гражданской войны он издает Послание с требованием к духовенству прекратить политическую борьбу с большевиками. Но расчет на успокоение власти таким актом был совершенно бесполезным. Политические обвинения духовенства были только ширмой для истребления его именно как служителя религии.

В мае 1922 г., во время процесса над группой московских священников, желая предотвратить смертный приговор над ними, патриарх исполняет настойчивое требование властей закрыть Заграничное Церковное Управление за антибольшевистские политические выступления заграничного духовенства. Но вырвав в таких условиях этот акт, большевики через несколько дней приговаривают священников к расстрелу и самого патриарха арестовывают и затем заключают в тюрьму.

По делу этих священников патриарха неоднократно вызывали на суд в качестве главного свидетеля. Интересна характеристика его поведения на суде, которую дала в то время большевистская печать.

Спокойное величие патриарха в эти дни проявляется с изумительной силой. Пред своей последней службой на свободе в храме села Богородского (в Москве же) патриарх явился из ЧК (а не из суда) уже поздно ночью. Своим келейникам, измученным ожиданием, он сказал: «Уж очень строго допрашивали». – «Что же Вам будет?» – «Обещали голову срубить», – ответил патриарх с неизменным своим благодушием. Литургию он служил, как всегда: ни малейшей нервности или хотя бы напряжения в молитве.

Тотчас по заключении патриарха большевики организовали новую церковную власть, так называемых обновленцев. Хотя законный преемник патриарха митрополит Агафангел объявил о своих правах, большевики поддерживали обновленцев, по всей России развивая их успехи, и преследовали «тихоновцев». Обновленческая церковная власть и была тою властью, которую хотели иметь большевики для Церкви. При полном неуспехе у народа и у большей части клира обновленцы получили церковную власть и кафедральные соборы во всех епархиях.

Большевики готовили для патриарха процесс, но по соображениям внутренней и внешней политики принуждены были предложить ему выйти на свободу с условием подачи властям покаянного заявления с признанием справедливости возведенных на него обвинений. Патриарх принес эту жертву своим именем и славой мученичества. Патриарх рассказывал, что, читая в заключении газеты, он с каждым днем все больше приходил в ужас, что обновленцы захватывают Церковь в свои руки. Но если бы он знал, что их успехи так ничтожны и народ за ними не пошел, то он бы не вышел из тюрьмы. В тюрьме нельзя было знать правды, и газеты, занимавшиеся пропагандой в пользу обновленчества, нарочно подсовывались патриарху.

Народ же не усомнился в нем и верно понял его жертву, сделав освобождение его из заключения апофеозом его славы, усыпав дороги его цветами, ободрив малодушных и колеблющихся, как мирян, так епископов и клириков, которые охотно бросали обновленчество.

Ни один воскресный или праздничный день не проходил, чтобы Святейший не служил в московских храмах или окрестностях Москвы. По-прежнему храмы эти даже в будние дни во время служения бывают переполнены. В уездных городах Московской губернии стечение народа было огромное, встреча и проводы патриарха очень торжественные.

После заключения патриарх проживает не в Троицком подворье, а в Донском монастыре. К нему со всех концов России приезжают разные лица, и в часы приема в его приемной можно увидеть епископов, священников и мирян: одни по делам церковным, другие – за получением патриаршего благословения и за утешением в горе. Доступ к нему свободный, и келейник его лишь спрашивает посетителей о цели их прихода. Патриарх помещается в трех комнатах, первая из коих в указанные часы служит приемной. Обстановка патриарших покоев поражает своей простотой, а беседа с ним, по словам видевших его, производит сильное впечатление.

Но, несмотря на прекращение прямого преследования, положение патриарха Тихона продолжало быть очень тяжелым. Большевики окружили патриарха сетью сыска, и каждое движение, каждый шаг главы Православной Церкви подвергался с их стороны строгому наблюдению. Верующий народ боясь, чтобы большевики не увезли Святейшего патриарха тайно, чутко следил за своим верховным архипастырем, не спуская с него глаз.

Гонения на Церковь и духовенство вновь возобновились с особенной жестокостью. Тактика большевиков теперь несколько изменилась и заключалась в том, чтобы, оставляя в стороне патриарха, любимого в народе и известного и популярного не только в Европе, но и во всем мире, лишить его всех органов общения с верующими. Его помощники арестовываются, ссылаются, пастыри изгоняются.

Не решаясь открыто противодействовать действиям патриарха, направленным к укреплению Православной Церкви, советская власть чинит на местах тысячи препятствий к проведению указаний патриарха в жизнь и не останавливается перед арестами и другими репрессиями в тех случаях, когда в ее расчеты входит удушение нарождающейся церковной организации.

О своем положении патриарх говорил: «Лучше сидеть в тюрьме, я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу, я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток». Так ЧК не позволяла назначенным им архиереям даже доехать до своих епархий, направляя их в места заключения и ссылки.

Служение патриарха было самозащитой Церкви. Патриарх был внешне стеснен. Но он сохранил самоуправление и внутреннюю свободу Церкви.

Он не допустил врагов к управлению ею, они могли только насиловать или делать распоряжения церковной власти, они не были исполненными по насилию власти, распоряжения по Церкви не были распоряжениями большевиков. Он не сказал неправды на положение Церкви и клеветы на клире, предпочитая самому унижаться пред властями. Словесные выступления, вымученные и вынужденные, исторгнутые насилием безбожников, остались без последствий. Но не слова нужны были большевикам, а сдача всего внутреннего управления Церкви в их руки.

Святейший патриарх Тихон не опорочил мучеников российских, но сам стал в сонм их первым не по времени эпохи гонений, а по силе страданий. Это было мученичество ежедневное, среди непрестанной борьбы с врагом, с его насилием и издевательствами, в течение долгих семи лет, и ежечасное – за всю Церковь, до последнего часа смерти. Он исчерпал все возможности для Церкви и церковного человека меры примирения с властью гражданской и явился жертвой в самом внутреннем, глубоком и широком смысле этого слова. Это жертва собою, своим именем, своей славой исповедника и обличителя неправды. Он унизился, когда переменил свой тон с властью, но никогда не пал. Он унижал себя, но никого больше.

Не сохранялся и не возвышался унижением других. Он не щадил себя, чтобы снискать пощаду пастырям, народу и церковному достоянию. Его компромиссы – деяния любви и смирения.

И народ это понимал и жалел его искренне и глубоко, получив полное убеждение в его святости. Это мужественное и кротчайшее существо. Это исключительная, безукоризненно святая личность. На вопрос одного чекиста к епископу: «Как вы относитесь к патриарху?» – он ответил: «Я реально ощутил его святость». За это он тотчас получил ссылку. Каин ненавидел Авеля за то, что он был праведен.

Так приблизились дни кончины праведника.

Поздно вечером 12 января 1925 г. в больницу Е. Бакуниной на Остоженке пришел врач и спросил, могут ли принять больного с тяжелыми сердечными припадками, нуждающегося в серьезном лечении и внимательном уходе. Одна частная лечебница, где комната для него была уже заказана, в последний момент отказалась его принять, боясь репрессий со стороны ГПУ, ибо «больной все же патриарх Тихон». На следующий день патриарха привезли в больницу. Он был записан в больничную книгу как «гражданин Беллавин, здоровье которого требует покоя».

Почти три месяца он находился под моим непосредственным наблюдением, – пишет Е. Бакунина. Он был высокого роста, седой и очень худой и казался, хотя держал себя бодро, гораздо старше своего действительного возраста; в нашей больнице он праздновал шестидесятый год своего рождения. Невзирая на плохое состояние своего здоровья, он превосходно владел собой и ни на что не жаловался, хотя и видно было, что он был взволнован и очень нервничал. Он приехал на извозчике, которым обыкновенно пользовался в сопровождении двух прислужников: монаха и сына одного из своих друзей.

Постоянными врачами патриарха были профессор К. и его ассистент доктор П. Оба продолжали его посещать и в больнице. На основании консультации с врачами больницы патриарху предписали полнейший покой, ванны и укрепляющие организм средства. Он страдал застаревшим хроническим воспалением почек и общим склерозом... Бывали и припадки грудной жабы, участившиеся после происшедшего убийства его прислужника.

Патриарха поместили в небольшой светлой комнате. В ней находилось и удобное кожаное кресло и маленький письменный стол. На окнах были маленькие тюлевые занавески. Больной был особенно доволен тем, что окно выходило в сад Зачатьевского монастыря. Когда наступала весна, он любовался видом на монастырь и говорил: «Как хорошо! Сколько зелени и столько птичек!»

Но с собой привез свои собственные иконы, поставил их на маленький столик и теплил перед ними лампадку. На стене висела одна только картина: двое мальчиков смотрят с моста вдаль.

В течение первых двух недель патриарху стало значительно лучше – его нервность уменьшилась и анализ показал улучшение состояния его почек. Сам он часто говорил, что чувствует себя лучше и крепче. Врачей он всегда принимал очень любезно и любил иногда с ними пошутить. К служащим в клинике он всегда относился также любезно и к нему все относились с величайшим почтением и предупредительностью.

Конечно, патриарх не был рядовым пациентом. Ход его болезни беспокоил весь верующий народ, но приковывал к себе внимание и большевистских властей, которым скорая смерть патриарха была желательна. Патриарх Тихон ставил свой долг главы Церкви превыше своего здоровья, и часто приходилось мириться с тем, что нам не удавалось убедить его в необходимости беречь свои силы. Очень возможно, что полнейшее спокойствие могло бы продлить жизнь патриарха Тихона на два или на три года; сам же он говорил, что после смерти достаточно еще успеет полежать, что он не имеет права уклоняться от работы.

Спустя три недели он уже стал принимать митрополита Петра Крутицкого, своего ближайшего сотрудника; часто он также принимал вдову убитого своего прислужника, о которой заботился. Эти посещения всегда очень его утомляли. Но его посещали и многие другие: по служебным делам, за советом, ради испрошения благословения, или помощи, или просто, чтобы повидаться с ним. Приемная комната всегда была полна людьми, которым приходилось разъяснять, что больной нуждается в покое. Дважды посетили его депутации рабочих от бывшей Прохоровской фабрики и от какой-то другой. Рабочие принесли ему в подарок пару хороших сапог из сафьяновой кожи на заячьем меху; позже, выезжая на богослужение, он всегда их одевал. Вторая депутация привезла ему облачение.

Патриарха посещали и больные нашей больницы, но эти посещения его не волновали, напротив, он им радовался.

В больницу приходил и следователь ГПУ и долго расспрашивал патриарха. Перед посещением Тучкова и следователя патриарх обыкновенно волновался, однако же пытался отшучиваться и говорил: «Завтра придет ко мне некто в сером».

О допросах и разговорах с Тучковым он никогда никому ничего не говорил. Как только патриарх несколько поправился, он опять приступил к исполнению своих обязанностей в церквах. Когда он служил, церкви всегда были полны, и ему бывало очень трудно проложить себе дорогу сквозь толпу. Остается совсем необъяснимым, каким образом верующие узнавали, когда и где патриарх будет служить, ибо опубликовать такие объявления было немыслимо. Он служил в разных церквах, часто в Донском монастыре. В великий пост он целых пять дней провел в монастыре и служил каждый день.

Хотя он после своих выездов всегда возвращался крайне утомленным, врачам он отвечал только: «Это нужно», – хотя он сам сознавал, что этим подрывает свое здоровье. Врачам ничего другого не оставалось делать, как продолжать лечить и по мере возможности заботиться о покое. Состояние же его здоровья видимо ухудшалось: недостаточная работа почек, постоянная усталость и плохое общее самочувствие это ясно доказывали. Особенно плохо он себя почувствовал после открытия заседания Синода, с которого он вернулся только поздно вечером. Все его приближенные, лучшая его опора, были удалены из Москвы, и он чувствовал себя всеми покинутым.

Большая слабость патриарха объяснялась серьезностью его общего положения и слабостью нервов. В течение трех месяцев, которые он провел в больнице, не было ни одного припадка грудной жабы.

Так как патриарх продолжал жаловаться на горло мы созвали второй консилиум; все врачи повторили, что в этой области не видно ничего опасного и серьезного. Эта консультация состоялась 6 апреля, а именно вечером в день смерти патриарха. Митрополит Петр Крутицкий узнал о консультации и пришел к патриарху. Прислужник допустил его; но так как митрополит Петр очень долго оставался у патриарха и очень возбужденно о чем-то говорил с патриархом.

После консультации патриарх прошел в столовую, находившуюся рядом с его комнатой, и выразил желание прилечь. Он просил морфия, дабы лучше заснуть. Когда он предчувствовал сердечный припадок, он всегда обращался к этому средству и твердо верил в него.

С моего согласия, сестра впрыснула больному морфий. Он успокоился и надеялся заснуть. Около полуночи я пошла к себе, я жила в этом же самом здании. Но вскоре прислали за мной, ибо больному стало очень плохо, у патриарха был приступ грудной жабы. Он был очень бледен, говорить больше не мог и только рукой указывал на сердце. В его глазах чувствовалась близость смерти. Пульс еще можно было нащупать, но вскоре он прекратился. Через несколько минут патриарх скончался. Было 12 часов ночи.

Весть о смерти патриарха еще ночью распространилась по всей Москве с молниеносной быстротой. Телефон звонил беспрестанно. Отделение милиции, газетные редакции, частные и духовные лица немедленно прибыли в больницу. Некоторые предлагали теперь же ночью перенести умершего в соседнюю церковь, а утром торжественно перевезти в Донской монастырь. ГПУ резко это запретило и само распорядилось о перевозке покойного каретой скорой помощи в Донской монастырь.

Когда покойника увезли, его комната была запечатана. Через несколько дней пришел Тучков, и в присутствии правления больницы и митрополита Петра был составлен список оставшихся вещей. Среди них нашли четыре тысячи руб., которые Тучков присвоил со словами: «Это нам пригодится». Это были собранные прихожанами и подаренные патриарху деньги. Они лежали в корзиночке рядом с его постелью. Как-то раз патриарх мне сказал: «Приход хочет выстроить мне домик и собрал на это деньги. Квартира в монастыре очень низкая, узкая и неудобная. Когда собирается много народа, нечем дышать».

Тучков оказался прав, когда он нас спрашивал, не боимся ли мы принять тяжело больного патриарха в нашу больницу. Смерть патриарха возбудила в Москве всевозможные и самые невероятные толки.

Говорили, что врач, удаливший корни зубов, впрыснул ему яд вместо кокаина, путали имена врачей, которые лечили больного, и распространяли сведения, будто они все арестованы. Во всех этих толках даже трудно было разобрать, кого и в чем обвиняют.

* * *

Святейший Тихон, патриарх Московский и всей России, скончался в ночь со вторника на среду. Во вторник было Благовещение, но Святейший не служил, т.к. чувствовал себя плохо. Литургию в последний раз Святейший совершал в воскресенье.

25-го (ст. ст.) днем Святейший чувствовал себя лучше и даже занимался делами: читал письма и бумаги и писал резолюции. Вечером был у него митрополит Петр, который присутствовал на консилиуме врачей, а затем Вел деловой разговор. Часов около десяти вечера Святейший потребовал умыться и, с необычайной для него строгостью, серьезным тоном, к которому окружающие не привыкли, сказал: «Теперь я усну крепко и надолго... ночь будет длинная, длинная, темная... темная...»

Несколько времени он лежал спокойно. Потом сказал келейнику: «Подвяжи мне челюсть». И настойчиво повторил это несколько раз: «Челюсть подвяжи мне, она мне мешает». Келейник смутился и не знал, что делать.

«Святейший бредит, – сказал он сестре, – просит подвязать челюсть».

Та подошла к Святейшему и, слыша от него такую просьбу, сказала: «Вам будет тяжело дышать, Ваше Святейшество».

«Ах, так... Ну, хорошо, не надо», – ответил патриарх.

Затем немного уснул. Проснувшись, он подозвал келейника и сказал: «Пригласи доктора».

Тотчас же было послано за доктором Щелканом, а до его прихода явились врачи лечебницы. Пришедший Щелкан стал на колени у достели Святейшего, взял его за руку и спросил: «Ну, как здоровье, как Вы себя чувствуете?.. » Святейший не ответил. Щелкан держал руку Святейшего, замирающий пульс говорил ему, что здесь совершается таинство смерти. Он обвел глазами присутствующих врачей в знак того, что жизнь угасает и надежда на благополучный исход иссякла.

Минута проходила за минутой. Святейший лежал с закрытыми глазами. После короткого забытья Святейший спросил: «Который час?..»

– «Без четверти двенадцать».

– «Ну, слава Богу», – сказал Святейший, точно он только этого часа и ждал, и стал креститься: «Слава Тебе, Господи», – сказал он и перекрестился.

«Слава Тебе»... – сказал он, занес руку для третьего крестного знамения. Патриарх всей России, новый священномученик, великий печальник за веру православную и Русскую Церковь, тихо отошел ко Господу.

...В среду, 26 марта ст. ст., в 5 часов утра, когда вся Москва еще спала, после отирания тела елеем, в карете скорой помощи, тихо и незаметно патриарх всей России, обернутый в бархатную патриаршую мантию, из лечебницы был перевезен в Донской монастырь. Останки почившего сопровождали митрополит Петр Крутицкий и епископ Борис Можайский. По прибытии, с колокольни понеслись мерные удары большого колокола, прозвонившего 40 раз.

Ужасная весть быстро облетала столицу. В храмах начались богослужения. Верующие останавливались на улицах и передавали друг другу последние вести из Донского монастыря. На зданиях некоторых иностранных миссий были, в знак траура, приспущены флаги.

На следующий день, в изъятие из устава, были совершены во всех московских храмах литургии Иоанна Златоуста.

Перед положением во гроб, которое состоялось в 3 часа дня, тело Святейшего было внесено в алтарь и три раза обнесено вокруг престола, причем в этот момент через окна собора ярко заблистало солнце; но вот Святейший во гробе, и лучи мгновенно погасли.

Это произвело на толпу большое впечатление. Знаменательно, далее, что патриарх умер в день смерти праведного Лазаря и за его погребением началась Страстная седмица.

Поклонение почившему во гробе первосвятителю началось в среду и беспрерывно продолжается день и ночь, не прекращаясь во время всех богослужений. Кто может сосчитать, сколько прошло народа в эти дни... Говорили, что в одну минуту проходило по 100–120 чел., т.е. 160– 170 тысяч в сутки. То медленнее, то быстрее движется очередь: целуют крест, Евангелие и одежды и, как выражаются газеты, «вежливо, но быстро выпроваживаются дальше», чтобы освободить место новым желающим. Ведь очередь желающих поклониться праху патриарха растянулась вне ограды монастыря на полторы версты, стоят по четыре человека в ряд. Эта очередь тянется к воротам монастыря, идет через обширный монастырский двор до большого (летнего) собора. Здесь она разделяется на две половины: с двух сторон подходят ко гробу Святейшего по два человека с каждой стороны, прикладываются и выходят из северных дверей во двор. За порядком следят распорядители с черными повязками с белым крестом на рукаве.

Последующую литургию служило боле 30 архиереев и около 60 священников. Кроме того, духовенство, не участвовавшее в служении, стояло в храме в три ряда, занимая всю середину собора. Первая проповедь была произнесена профессором Громогласовым. Затем, по окончании литургии, проповедником выступил профессор протоиерей Страхов.

Благолепно и без торопливости совершался чин отпевания. После печального напева «Вечная память»... наступило молчание, точно никто не решался подойти, чтобы поднять гроб Святейшего и нести на место последнего упокоения.

И вдруг, среди мертвой тишины раздались слова, кажется, ничего в себе не заключавшие, но которые по своей непосредственности и искренности дали выход общему чувству. Полились слезы...

На амвон вышел один из епископов. Он не говорил надгробного слова, он сделал, так сказать, административное распоряжение:

«Сегодня мы погребаем одиннадцатого патриарха всероссийского Тихона. На похороны его собралась почти вся Москва. И я обращаюсь к вам с просьбой, которая, безусловно, должна быть выполнена. Дело в том, что весь монастырский двор переполнен народом. Ворота закрыты и в монастырь больше никого не пускают. Все прилегающие к монастырю площади и улицы запружены народом. Вся ответственность за соблюдение порядка лежит на мне.

При таком скоплении народа малейшее нарушение дисциплины может вызвать катастрофу. Прошу, не омрачайте великого исторического момента, который мы сейчас переживаем с вами. Первым выйдет отсюда духовенство, потом епископы вынесут Святейшего. Пойдут только священнослужители: в облачениях, все остальные останутся на местах... Никто не сойдет с места, пока вам не скажут. Вы должны это исполнить безусловно в память нашего Святейшего отца и патриарха.

И я знаю, что Вы это сделаете и не омрачите ничем этих исторических минут...»

Далее он подчеркнул единение, всегда царствовавшее между патриархом и паствой.

В заключение он предложил присутствующим пропеть «Осанна». Песнопение было подхвачено многотысячной толпой.

Лес хоругвей двинулся к выходу. За ним, по четыре человека в ряд, выходили священники. На открытой площадке перед собором стояли носилки, на которые будет поставлен гроб. Кругом толпился народ, а около самых ступеней множество фотографов, направивших свои аппараты на носилки.

Монастырские стены, башни, крыши домов, деревья и памятники – все было покрыто народом.

Сквозь арку громадных монастырских ворот видна была уходящая вдаль улица – там стояла такая же густая толпа, как и во дворе монастыря.

Принимая во внимание необыкновенную обширность монастырского двора, можно с уверенностью сказать, что в ограде монастыря было не менее 300 000 человек, а на площадях и прилегающих улицах, может быть, еще больше.

Отовсюду лился трезвон всех московских церквей.

Медленно двигались мы (т.е. участвующее духовенство) по направлению к воротам и остановились при повороте на левую дорожку.

Из собора показалось шествие. Архиереи в белых облачениях и золотых митрах несли гроб Святейшего патриарха. Пение хора сливалось с трезвоном колоколов: гроб был поставлен на носилки. При пении «Вечная память»... носилки были подняты, и весь народ, вся громада подхватила песнопение, как только процессия двинулась...

Сам народ устроил цепь. Ни толкотни, ни давки. Кому-то сделалось дурно. Но народ остался на месте, и только быстро по цепи передалось известие в санитарный пункт. Медицинский отряд тотчас прибыл для оказания помощи.

Согласно воле почившего, перед самым погребением гроб патриарха был внесен в его келию, где он столько пережил, столько выстрадал.

Затем процессия двинулась к так называемому «теплому храму», где была приготовлена могила. В темные двери вошли архиереи, и двери за гробом закрылись. Все утихло. В молчании стоял крестный ход перед закрытыми дверями храма. Там происходила лития. Но вот раздалось пение: «Вечная память»...

Это гроб Святейшего патриарха Тихона опускали в могилу. Печальный перезвон колоколов точно плакал над раскрытой могилой последнего патриарха. Вслед за духовенством народ устремился к большому собору и целовал место, где стоял гроб усопшего. С монастырской стены народ благословил Уральский митрополит Тихон.

В стене над могилой вделан большой дубовый крест с надписью:

«Тихон, Святейший патриарх Московский и всей России. 25 марта ст. ст. 1925 года».

М. Польский
из книги: «Новые мученики Российские»
#6 | Александра З. »» | 09.02.2015 04:58
  
2
Не ведают, что творят
Священномученик Константин Голубев
Священномученик Константин Голубев

Бесчислен сонм мучеников Церкви Российской XX века – многие из них были прославлены в последнее время в лике общероссийских или местночтимых святых. В многочисленном ряду таких свидетелей Истины одним из первых стоит известный миссионер Богородского края протоиерей Константин Голубев (1852 - 1918 гг.), прославивший Господа своим мученическим подвигом.

Отец Константин родился в 1852 г. в селе Барановке Вольского уезда Саратовской губернии в семье псаломщика. Во святом Крещении он был наречен именем благоверного князя Константина, Ярославского чудотворца. Отец его отошел ко Господу, когда мальчику исполнилось девять лет. Вскоре после смерти отца Константин поступил в Саратовскую духовную семинарию, которую окончил по первому разряду.

Когда ему исполнилось двадцать четыре года, он почувствовал в себе призвание к миссионерскому служению. По благословению Преосвященного Саратовского и Царицынского Тихона он назначается миссионером Братства Святого Креста в село Барановку. Через три года еп. Тихон, учитывая успех Константина Голубева на миссионерском поприще, согласно прошения назначает его противосектантским и противораскольническим миссионером Саратовской епархии. В "Клировой ведомости" за 1902 г. о прот. Константине говорится: "В течение миссионерской своей деятельности с 1876 г. по 4 марта 1895 г. своими миссионерскими трудами обратил к Православной Церкви из раскола старообрядства и из разных сект мистических и рационалистических свыше 500 человек обоего пола".

Деятельность Саратовского епархиального миссионера обратила на себя внимание митр. Сергия (Ляпидевского) Московского и Коломенского, обеспокоенного активностью старообрядцев и сектантов в Московской губернии, особенно в Богородском уезде. 4 марта 1895 г. Константин Голубев был определен Высокопреосвященнейшим Сергием "на протоиерейскую вакансию к Богоявленскому собору в г. Богородске с правом первостояния между всеми священниками Богородского уезда".

12 марта 1895 г. епископ Можайский Тихон (Никаноров) рукоположил его во священники. Через месяц о. Константин был назначен противораскольническим миссионером в г. Богородске и его уезде. Определен благочинным на два благочиния - градское Богородское и Павлопосадское. Отец Константин очень быстро завоевал расположение не только православных верующих, но и старообрядцев. Усилиями пастыря, проводившего публичные беседы, как в самом городе, так и в селах и деревнях Богородского уезда, возвратились в лоно Церкви многие старообрядцы и сектанты.

Отец Константин принимал активное участие в благотворительной деятельности на пользу заключенных, был включен в число обязательных Директоров уездного Отделения попечительного о тюрьмах Комитета и совершал богослужения в тюремном храме до определения к нему штатного священника. Высокопреосвященнейшим Сергием будущий мученик был назначен председателем Богородского Богоявленского Отделения Кирилло-Мефодиевского Братства, с 1897 г. он заведывал Истомкинской церковноприходской школой при фабрике Шибаевых и с 1901 г. состоял в ней законоучителем.

Большое внимание о. Константин уделял проблемам религиозного образования и просвещения женщин. Какими будут женщины в стране, говорил он, какова будет их вера и религиозная просвещенность, такими будут и граждане России. Также много внимания уделял он борьбе с пьянством, был членом Богородского комитета народной трезвости.

При всех своих обширных начинаниях о. Константин находил время и для своей большой, дружной семьи. Дети - а их было семеро - воспитывались строго в православном духе.

При наступивших после 1917 г. гонениях на Церковь Христову о. Константин был арестован. Его арест, возможно, вызвало событие, знаменательное для всего православного населения края и ненавистное для власти того времени. Вот что писали "Московские церковные ведомости" (№ 11, 1918 г.): "12-13 мая в Богородске происходило церковное торжество, устроенное по инициативе приходского совета Богоявленского собора православным населением города и 85 окрестных сел. Вечером, 12 числа из Москвы прибыли в Богородск: Святейший Патриарх Тихон, митрополит Владимирский Сергий, архиепископы Кишиневский Анастасий, Коломенский и Можайский Иоасаф, Американский Евдоким, епископы Уральский Тихон, Серпуховский Арсений и Верейский Сильвестр с многочисленным столичным духовенством.

В доме В. И. Елагина Святейшему Патриарху были поднесены хлеб-соль от горожан. В храмах городских и подгородних сел Успенского и Глухова всенощное бдение 12 числа и Литургия на следующий день совершались архиерейским служением, проповеди произносились архипастырями Москвы. Стечение молящихся, главным образом, рабочих местных фабрик, всюду было чрезвычайное. В Богоявленском соборе служили Святейший Патриарх, митрополит Сергий и архиепископ Анастасий. За Литургией было сказано слово Святейшим Патриархом. Разъяснялось спасительное значение веры Христовой, как в прошлом, так в особенности по отношению к настоящему бедственному времени.

К собору в конце Литургии 13 числа прибыли крестные ходы из окрестных сел. Потом грандиозный крестный ход во главе со Святейшим Патриархом, семью архипастырями, многочисленным столичным и местным духовенством двинулся вокруг города. Когда шествие достигло плаца, здесь на заранее сооруженном возвышении было совершен торжественный молебен в присутствии не менее 100000 богомольцев.

По обхождении города процессия возвратилась к собору, откуда отдельные крестные ходы направились обратно в окрестные села. Все торжество прошло в примерном порядке и сопровождалось религиозным подъемом, не оставлявшим сомнения в начавшемся духовном обновлении народа. После трапезы в обширном помещении местной женской гимназии Святейший Патриарх, архипастыри и представители столичного духовенства отбыли в Москву".

Отец Константин был арестован в ноябре 1918 г., после всенощной. Несколько дней батюшка содержался под арестом в Богородской тюрьме, а затем без суда и следствия был приговорен к смертной казни. По-видимому, о том, что он будет расстрелян, ему было в конце концов объявлено, так как он передал после этого из тюрьмы на волю свой наперсный крест и служебник. Священник не просил, чтобы его освободили, он знал, что осужден на смерть и был к ней готов. Не знал он только того, что злодеи, вполне испытав силу веры священника за время его пребывания в тюрьме, избрали для него казнь мучительную.

Дата кончины о. Константина неизвестна - мы только знаем, что была ненастная погода, дул сильный ветер. О подробностях казни мы узнаем из доклада члена Всероссийского Поместного Собора 1917 - 1918 гг. В.П.Шеина, впоследствии архимандрита Сергия, будущего новомученика Российского, расстрелянного в 1922 г. вместе с митрополитом Петроградским и Гдовским Вениамином: "При расстреле в Богородске прот. Константина Голубева убийцы нанесли ему только рану и еще живого бросили в яму и стали засыпать землею. Несчастный поднимал из ямы голову и молил прикончить его, находящаяся при этом дочь его на коленях с рыданиями умоляла также, чтобы отца не хоронили живым, но ничто не помогало, и злодейство было доведено до конца..."

О предстоящей казни священника было известно заранее. Протоиерей Константин прослужил в Богородске двадцать три года и за это время стал духовным отцом православных жителей города. Когда отряд красногвардейцев вывел священника из тюрьмы и повел к месту казни, за ним двинулась густая толпа людей. Те, кто шли близко, слышали, как о. Константин говорил, вспоминая слова Спасителя: "Не ведают, что творят".

Расстреляли его на опушке соснового бора и закопали в неглубоком овраге полуживым. По свидетельству очевидцев, земля над погребенным еще некоторое время "дышала". Впоследствии, пришедшие на место расстрела о. Константина закапывали торчавшие из-под земли ступни его ног и концы рясы.

Вместе с о. Константином были расстреляны женщина, бесстрашно его защищавшая, пытавшаяся заслонить его собой, и молодой красноармеец, отказавшийся привести в исполнение смертный приговор. Местные жители говорят, что он был крещен в детстве о. Константином. Тела убитых были сброшены в тот же ров.

По свидетельству старшей дочери убиенного протоиерея, Марии Константиновны, приговор привел в исполнение некий Бедов.

Больная совесть, очевидно, тревожила убийцу. Ему не раз являлся покойный отец Константин. И вот, однажды, увидев свою жену, вошедшую в дом с неубранными волосами, Бедов в припадке умопомешательства принял ее за расстрелянного протоиерея и, выстрелив в вошедшую, убил ее, а затем застрелился сам.

Многие десятилетия место кончины о. Константина почиталось благочестивыми жителями Богородска и, хотя безбожники не раз выравнивали маленький холм, пытаясь уничтожить все признаки погребения мученика, духовные дети и почитатели о. Константина вновь и вновь восстанавливали его, принося на могилу цветы, иконы и свечи, возжигали лампаду, служили панихиды по убиенному.

Так память о выдающемся миссионере и мученике дошла до нашего времени, когда Господь со всей силой явил славу Своего свидетеля: 20 ноября 1995 г. были обретены нетленные мощи протоиерея Константина, а также мощи двух других пострадавших с ним мучеников.

5-6 марта 1996 г. в Московском Епархиальном Управлении под председательством митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия состоялось заседание Комиссии Священного Синода Русской Православной Церкви по канонизации святых. По представлению Комиссии, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил причислить протоиерея Константина Голубева и иже с ним убиенных к лику местночтимых святых города Ногинска (Богородска) Московской Епархии. 18 апреля сего года в Тихвинском храме города Ногинска (настоятель - протоиерей Василий Извеков), где находится рака со святыми мощами, при большом стечении народа за Божественной Литургией был торжественно совершен акт канонизации. Память сщмч. Константина совершаеться 19 сентября (2 октября), в День его тезоименитства.

В. Кузнецов, "Священномученик протоиерей Константин Богородский (Голубев)",
1996, Ногинск-Богородск.
из книги: «Их страданиями очистится Русь»
#7 | Александра З. »» | 09.02.2015 07:46
  
1
Священномученик Сергий (Воскресенский)
]Священномученик Сергий (Воскресенский)
[/B]
Священномученик Сергий родился 29 июля 1890 года в селе Дьяковское (ныне это село Коломенское в черте города Москвы) Московского уезда Московской губернии в семье священника Сергия Воскресенского и его супруги Евдокии Сергеевны. Отец Сергий был настоятелем Иоанно-Предтеченской церкви в селе Дьяковском. При нем была сооружена церковная ограда, уложена мостовая от храма до моста через реку, построена церковно-приходская школа, но открыть ее уже не успели – произошла революция, и начались гонения на Русскую Православную Церковь.

Сергей был крещен в день своего появления на свет священником храма икон Казанской Божией Матери Симеоном Наумовым в присутствии диакона Василия Смирнова и псаломщика Иоанна Нарцисова. В 1907 году Сергей поступил в Перервинское Духовное училище, а затем в Московскую Духовную семинарию. В 1915 году по окончании семинарии он поступил учителем словесности в школу при женском Князе-Владимирском монастыре в Подольском уезде. Обитель была основана в 1890 году при селе Филимонках и располагалась на возвышенном месте среди густого елового леса. В 1916 году Сергей Сергеевич женился на девице Александре, дочери священника Николая Никольского, который служил в Подольске. В том же году Сергей Сергеевич был рукоположен в сан диакона и до 1920 года служил в монастыре. В 1920 году скончался его отец, и диакон Сергий был рукоположен в сан священника ко храму Иоанна Предтечи в селе Дьяковское. В 1918 году власти издали декрет «О регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений». Это послужил поводом для закрытия многих храмов, – в частности, расположенных в селах Коломенское и Дьяковское. 8 декабря 1923 года власти города Москвы постановили отнять храм Иоанна Предтечи у верующих: поскольку «здание церкви является исключительным памятником архитектуры ХVI века и реставрируется на государственные средства, предложить Московскому исполнительному уездному комитету договор с общиной верующих расторгнуть и передать церковное здание отделу музеев и охраны памятников искусства и старины Народного Комиссариата по Просвещению».

После закрытия храма отец Сергий перешел служить в храм Казанской иконы Божией Матери в селе Коломенском. Церковный народ любил священника, среди прихожан у него было много доброжелателей. Если надо было крестить или идти срочно причащать, он никому не отказывал. Крестьяне в Коломенском были достаточно обеспечены, они держали большие сады и зарабатывали тем, что продавали ягоды и фрукты на базаре, находившемся тогда на Болотной площади в Москве неподалеку от Кремля. Чтобы прокормить семью, и отец Сергий вместе с крестьянами возил на базар малину, яблоки, вишню.

Властям было ненавистно наличие благочестивого большого села вблизи Москвы, крестьяне которого, несмотря на притеснения властей, жили самостоятельно и в достатке, и при усилении гонений они решили арестовать тех, кто не шел на сделку с совестью и не соглашался на полное послушание ОГПУ. Некоторые из сочувствующих священнику предупреждали его о начале широкомасштабных гонений, в результате которых он может быть арестован, и предлагали ему уехать, но отец Сергий отказался.

В ночь с 15 на 16 марта 1932 года ОГПУ арестовало отца Сергия. Тогда же было арестовано семь крестьян. Первое время их содержали в концентрационном лагере в селе Царицыно рядом с Москвой вместе с сотнями других арестованных. Отца Сергия и крестьян обвиняли в распространении антисоветских слухов, источником которых явился тринадцатилетний мальчик. Он рассказал, что ему однажды пришлось ехать на телеге на базу. Близ Перервы, у местечка, которое называется Иоанн Богослов, ему повстречался неизвестный старик, который попросил подвезти его до Перервы. Сев на телегу, он дорогой предложил мальчику оглянуться назад в сторону Москвы. Обернувшись, он увидел: по дороге течет кровь, а над Москвой мчится конница. Старик предложил посмотреть в левую сторону. Там была группа работающих крестьян-единоличников. Он посмотрел направо. Здесь стояли колхозники, одетые в похожие на саваны желтые халаты, а впереди шла толпа с музыкой. Оглянулся кругом мальчик, а старика уже не было. Вызванный на допрос в ОГПУ, мальчик подтвердил все виденное. «Что это был за старик, я совершенно не знаю», – сказал он. «Кто тебя научил распускать подобные слухи?» – спросил следователь. «Никто меня не учил», – ответил подросток.

На следующий день после ареста уполномоченный ОГПУ по Московской области Шишкин написал: «Рассмотрев агентурное дело “Теплая компания” антисоветской группировки селения Дьяковское, по которому проходит кулацко-зажиточный элемент... который под руководством попа Воскресенского на протяжении 1931 года и последующего времени ведет антисоветскую работу, направленную к срыву мероприятий партии и советской власти в деревне, принимая во внимание, что для ареста и привлечения их к ответственности имеется достаточно материала, постановил: агентурное дело “Теплая компания” ликвидировать путем ареста проходящих по нему граждан».

Допрошенные лжесвидетели показали, что священник «часто ходит на дом... к гражданам, по селу делает поборы. Среди верующих говорил, что придет время, когда народ будут хоронить без отпевания, старые попы умирают, а новых не учат, и проповедовать слово Божие некому. Скоро и у нас под Москвой устроят голодную степь, всех лучших крестьян советская власть раскулачивает, арестовывает, ссылает, работать некому. А за что угоняют? Лишь за то, что они не хотят идти в колхоз. Весь этот гордиев узел, который завязали большевики, может разрубить лишь война. Взяли меня, спрашивали в ОГПУ о моем хозяйстве, могут сказать, что я вел агитацию против советской власти и колхозов. Мне, как священнику, часто приходится ходить с требами, как к колхозникам, так и к единоличникам. Конечно, они спрашивают меня: “Как, отец Сергий, ты мыслишь насчет колхозов – вступать или нет?” Что же мне остается отвечать? Конечно, я отвечал так, как представлял себе, и говорил: “Колхоз, как видите вы и я, ничего хорошего не принесет, сейчас мужика согнули в бараний рог, а когда пройдет сплошная коллективизация, то тогда совсем пропало дело”. Ну, разве это агитация? Я только высказывал свое мнение...

Поп Сергей Сергеевич Воскресенский родился и вырос в селении Дьяковском, где его отец также был попом. Среди верующих пользуется авторитетом. Воскресенский говорил: “Советская власть – это красные помещики, которые притесняют трудовое крестьянство, разоряют и закрывают храмы. Но мы должны со своей стороны не примиряться с этими гонениями, а действовать, как первые христиане”. Воскресенский часто говорил проповеди, в которых призывал крестьян крепиться, говоря: “Наступило тяжелое время для верующих, всюду на нас гонение, нам нужно крепко держаться за Церковь. Наступило последнее время, но Церковь останется непобедимой”. Будучи у меня в доме и увидев у меня разукрашенные портреты Ленина и членов реввоенсовета, выйдя из дома, смеялся надо мной, говоря: “Вместо икон портреты стала украшать”».

Среди других свидетелей был вызван священник Казанской церкви в селе Коломенском Николай Константинович Покровский. «Сергея Сергеевича Воскресенского, – показал он, – знаю с детского возраста. В своей работе мне часто приходилось с ним соприкасаться. Последний, будучи священнослужителем, использовал свое положение для антисоветской работы, обрабатывая в этом направлении и верующих, подбирая из их среды группу единомышленников и через них проводя дальнейшую работу. Воскресенский антисоветскую работу проводил также и при исполнении треб. Так, например, осенью прошлого года я и Воскресенский ехали на похороны, и крестьянин села Чертаново, который вез нас, сказал нам: “Смотрите, отец Сергий, было пустое место, а сейчас большое строительство”. На что Воскресенский ответил: “Нет ничего удивительного – работы в Советском Союзе производятся принудительным трудом из-под палки, полуголодным народом”. В момент изоляции кулачества Воскресенский в присутствии верующих, фамилии которых я забыл, говорил: “Получил я письмо от наших узников. Пишут они, что живут плохо, в землянках. Все их имущество пропало в дороге, получили лишь свои топоры и лопаты, а ценности правители взяли себе. Не удалось здесь обобрать – так в дороге обобрали до последней рубашки”. Осенью 1931 года при подведении итогов хозяйственного года была устроена выставка работы колхозов. Я, проходя по селу Коломенскому с Воскресенским, попросил у него посмотреть выставку, на что последний ответил: “Что там смотреть? Если бы это была собственность крестьян, тогда другое дело, а то все колхозное, а у крестьянина осталась одна голова собственная и скоро с плеч долой полетит”».

20 марта следователь Шишкин допросил отца Сергия. На вопросы следователя священник ответил: «Я и арестованные со мной колхозники вели разговор о высланных кулаках, об их семьях, оставленных в районе, об их материальном обеспечении, моральном состоянии. Я до своего ареста в селении Дьяковском служил в Казанской церкви. Сельсовет Дьяковского в 1929 году произвел изъятие у меня части имущества – стульев, столов, шкафов и так далее. Часть из них мне была возвращена, часть не возвратили. Я облагался в индивидуальном порядке налогом. По ягодам мне было дано твердое задание, часть моего дома сельсовет использовал под жительство рабочим овощного комбината, вынудив мою семью проживать в тесноте. При реализации займа мне было предложено подписаться на заем в 200 рублей, я предложил 50. В результате я на заем не подписался. Все это вызывало во мне недовольство советской властью и ее представителями на местах – сельсоветом. Сдавая ягоды советской власти по твердым ценам, я был лишен возможности получить за сданную продукцию хлеб и промтовары, так как продукты питания приходилось покупать на рынке, платя за них по рыночным ценам. Поселив в моем доме рабочих, принудили меня с семьей ютиться на площади, не удовлетворяющей мою семью. Но, несмотря на все это, я со своей стороны имеющееся у меня недовольство окружающим не передавал и агитацией не занимался. Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю».

26 марта 1932 года следствие было закончено. В обвинительном заключении следователь написал: «Село Дьяковское в прошлом, как до, так и после революции, являлось кулацким селом, имевшим прямые связи в торговой деятельности с московскими рынками. Это село в прошлом выбрасывало на московские рынки огромное количество овощной и ягодной продукции, и вместе с этим зажиточная часть этого села занималась скупкой товаров в окружающих селениях района, а также завозом из других районов для переработки и последующей реализации на московских рынках.

В период проведения мероприятий партии и советской власти в части колхозного строительства деревни село Дьяковское под влиянием кулацко-зажиточной прослойки села оказалось в стороне от колхозной жизни, за исключением некоторой бедняцко-батрацкой части села, которая к организации колхоза приступила в конце 1929 года, организовав колхоз из нескольких хозяйств. В последующее время колхоз разрастался за счет бедняцко-осередняцких масс и кулачества, и уже в 1930 году село Дьяковское было коллективизировано на 90%. Однако в него с целью разложения и скрытия своей кулацкой физиономии вошли в подавляющем большинстве элементы кулачества.

В результате полной засоренности дьяковского колхоза кулацко-зажиточным элементом, благодаря антиколхозной деятельности его, разложения, явного срыва колхозных мероприятий, колхоз распался и в нем оказалось только 17 бедняцко-середняцких хозяйств (из числа имевшихся 186 хозяйств).

В период перевыборов сельсоветов в 1931 году село Дьяковское подвергалось неоднократному переизбранию совета вследствие того, что кулацко-зажиточный элемент всячески старался ввести и поставить у руководства “своих людей”, внося дезорганизацию в систему перевыборов, наряду с этим усиленно выступая против кандидатур бедняков-колхозников и коммунистов.

В данное время село коллективизировано на 24 %. Планы заготовок селом не выполнены. По поступившим в Ленинское райотделение сведениям, группа из кулацко-зажиточного элемента под руководством местного попа Воскресенского вела антисоветскую агитацию, направленную к срыву мероприятий партии советской власти, с использованием религиозных предрассудков масс.

Руководитель антисоветской группировки, обвиняемый Воскресенский, являясь служителем культа и будучи авторитетным среди верующих, обходя их, внушал им, что организация колхозов убьет религию и религиозные чувства верующих.

В качестве одного из методов борьбы, с мероприятиями советской власти, в деревне обвиняемые по делу с целью дискредитации советской власти распространяли слухи о гибели советской власти. Нелепые провокационные слухи о том, что один из колхозников села Дьяковское якобы видел видение, заключающееся в том, что он при возвращении из Москвы в село на дороге встретил старца, который предложил ему посмотреть назад, в правую и левую стороны, и когда он посмотрел, то сзади увидел армию и кровь, слева – замученных и оборванных колхозников, а справа – единоличников в хороших костюмах, сытых и жизнерадостных».

6 апреля обвиняемых перевезли в Бутырскую тюрьму в Москве. 4 августа 1932 года Тройка ОГПУ приговорила отца Сергия к трем годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Он был заключен в лагерь на Беломорско-Балтийском канале на станции Медвежья Гора. В начале марта следующего года отца Сергия посадили в камеру с уголовниками. Они сняли с него полушубок, затем остальную одежду и выставили на мороз, который в то время был весьма жесток. Не перенеся издевательств, священник Сергий Воскресенский скончался 11 марта 1933 года и был погребен в безвестной могиле.

составитель игумен Дамаскин (Орловский)
из книги: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века»
издательство БУЛАТ, Тверь 2002
#8 | Александра З. »» | 01.03.2015 12:10
  
0
ВО ВРЕМЯ ЕГО ПОХОРОН ИУДЕИ ВЕСЕЛО ХЛОПАЛИ В ЛАДОШИ

Священномученик Михаил Новицкий

По благословению Высокопреосвященнейшего Филарета Митрополита Минского и Слуцкого празднование дня памяти Священномученика Михаила Новицкого совершается ежегодно во ВТОРНИК СВЕТЛОЙ СЕДМИЦЫ (на третий день Св. Пасхи).

Отец Михаил родился 26 июля (с.с.) в 1889 году в с. Симоничи Туровской волости Мозырского уезда Минской губернии. Его отец, священник Константин Новицкий, служил настоятелем местной церкви Св. Параскевы Пятницы. Верной помощницей о. Константина была его матушка Стефанида, занимавшаяся воспитанием тринадцати детей, среди которых один ребёнок получил имя в честь Святого Михаила Архангела. Отец Константин рано умер и все заботы о воспитании детей, легли на плечи матушки Стефаниды и её старшей дочери Веры, работавшей учительницей и бывшей замужем за священником. Семье приходилось жить на скудное пособие. Благодаря заботам матушки, все дети получили хорошее, по тем временам, образование. Михаил, имея блестящие способности, успешно окончил классическую гимназию, поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского императорского университета. Будучи студентом, Михаил испытывал большие материальные трудности. Как в последствии он рассказывал своим детям, первый семестр, до получения стипендии, питался бесплатным хлебом и горчицей, стоявшей на столе в столовой. Затем с товарищами, на пятерых, они сняли одну комнату, где хозяйка кормила их кашей с одной ложечкой масла, намазывая которое, приговаривали: « Каша масло любит». Несмотря на все трудности, Михаил блестяще закончил университет незадолго до начала Первой мировой войны. Это был достаточно редкий случай, когда сын простого сельского священника получил столь высокое образование.studd Приехав в Минск, он был принят на должность преподавателя латинского языка мужской гимназии, размещавшейся по улице Губернаторской, в центре города. В этой гимназии Михаил Новицкий прослужил около двух лет. Живя в Минске, молодой преподаватель вступил в брак с дочерью протоиерея Николая Корзуна, но имени Зиновия, человеком редкой душевной чистоты, скромной, богобоязненной девушкой. В 1914 году началась Первая мировая война. Братья Михаила, Константин и Николай, ушли на фронт и погибли, защищая родину. Михаила, из за близорукости, в армию не призвали. В 1915 году, ввиду приближения фронта и угрозы захвата Минска германскими войсками, семья отправилась в «беженство». Вскоре семья оказалась в Омске, где у них родился старший сын Георгий. Здесь их застала революция 1917 года. В это смутное время, в начале 1919 года, Михаил с женой решили возвращаться на родину. Претерпев мытарства дальнего пути, они смогли добраться до Смоленщины и вынуждены были остановиться в г. Велиже, так как Минск в это время оказался захвачен поляками. В Велиже, конце 1919года, у них родился второй сын Николай. Вскоре семья прибыла в Минск, где Михаил устроился на работу преподавателя в реальное училище. Однако преподавать ему было суждено не долго. Видя повсеместно начавшиеся гонения на веру и уничтожение церквей, Михаил посчитал своим нравственным долгом посвятить себя служению Церкви. Советско-коммунистическая власть с первых же дней своего существования повела открытую борьбу с религией, особенно с православной верой. Борьба велась всевозможными методами: закрытием монастырей и церквей, обращением их в склады, театры, клубы; высмеиванием и оскорблением веры в Бога и церковных богослужений; устройством антирелигиозных лекций и докладов; печатанием и распространением литературы против православного духовенства, христианской веры и религиозной жизни; поруганием святых мощей, икон и богослужебных предметов; уничтожением священных книг и богословской литературы; закрытием всех духовных школ и академий; запрещением религиозного воспитания детей и молодёжи; запрещением печатания и распространения всякой литературы религиозного содержания; арестом, расстрелом, ссылкой в концентрационные лагеря православных епископов, священников, монахов и верующих мирян.sem В феврале 1920 года епископ Слуцкий Мелхиседек Паевский (1919-1925гг.) рукополагает его в сан священника. В те страшные годы это означало добровольно и осознанно принять на себя неимоверно трудный подвиг. Церковь была объявлена вне закона, церковное имущество отбиралось, а самих священников расстреливали или ссылали на каторгу. Приняв сан священника, отец Михаил был направлен в Узду, где все силы своей глубоко верующей души отдал на служение Богу и людям. Узденский Свято-Петро-Павловской приход стал для него первым и последним местом служения, где предначертано было ему прослужить пятнадцать лет, вплоть до своей мученической кончины. Как человек глубокой веры в Бога, вышедший из духовного сословия, имевший за плечами университет, отец Михаил Новицкий вскоре был назначен благочинным приходов Узденского благочиния. По воспоминаниям родственников и знакомых, собранных и записанных Андреем Николаевичем Ермольчиком, отец Михаил был очень умным, эрудированным и добрым человеком, пользовался большим авторитетом не только среди священников своего благочиния и Минской епархии, своих прихожан, но и власть имущих. Нередко на беседы к батюшке приходили не только прихожане, но и неверующие, всех их он принимал и помогал советом. Гонения на церковь с каждым годом усиливались, но в приходе свято хранились благочестивые традиции предков. Несмотря на запреты властей, отца Михаила нередко приглашали на торжественные богослужения в честь престольных праздников в приписные церкви и часовни. Как пример можно привести описание празднования престольного праздника в честь святых муч. Бориса и Глеба в д. Низок, которое, высмеивая, невольно описывает К.Крапива в своем автобиографическом романе «Мядзведзiчы». «Чаму Мядзведзічам канечне прыспела святкаваць Барыса і Глеба, ніхто б гэтага на усім сяле не сказау…Усе цяперашнія Мядзведзіцкія людзі памятаюць толькі, што іх бацькі таксама святкавалі гэта свята і ніколі не казалі ім, одкуль яно узялося. І святкуюць гэта свята Мядзведзічы не абы-як-гэта іх гадавое свята. Царквы у Мядзведзічах няма, толькі на могілках ёсць невялікая, струхлелая ужо, каплічка, дзе поп і адпрауляе кожны год малебен па “убіенным”. Аднак пакуль дойдзе да каплічкі, ён абыдзе усе хаты с малітваю і абразом “Вялікамучанікау”, бяручы у кожнай хаце пэуную мзду”. Описанные в романе события происходили в двадцатые годы. Накануне праздника местные активисты «провели работу» с жителями на предмет недопущения молебна в с. Низок, однако большинство сохранило верность традициям. Каждый верующий поставил возле своей хаты соломенную веху, чтобы священник знал, к кому заходить. Икону несли четыре человека на специальных носилках по всей деревне. Посещая верующих, служили молебен и несли образ в следующий дом. По местному обычаю образ, сменяя друг друга, несли девушки, считая это за великую честь. Затем в конце села устанавливали своеобразные врата, на верху которых устанавливали чтимую икону, её поддерживали два уважаемых человека. Священник стоял возле врат и окроплял святой водой овец и коров, которых прогоняли сквозь врата под иконой. По сведениям, полученным от учительницы истории Низовской н.с.ш. Сутколенко О.М., известно, что кладбищенская Борисоглебская часовня в с. Низок была сожжена во время Великой Отечественной войны. Таким же образом совершался престольный праздник в д.Бервищи, где на кладбище была часовня в честь святой праведной Анны. Совершались крестные ходы на поля и даже после закрытия прихода, уже после войны, верующие сами тайно собирались и обходили поля с пением молитв на праздник св.Анны. Обветшавшую кладбищенскую часовню, по приказу местных властей, в конце семидесятых годов пустили на дрова для клуба. Во время служения отца Михаил Новицкого попечителем прихода от д. Бервищи был Степан Васильевич Шавель, остававшийся непоколебимо преданным церкви в страшные годы гонений. Служение было трудным: сплошные запреты, вызовы к уполномоченному, непомерные налоги. Постоянно тревожили мысли, где взять денег для их уплаты, чтобы не закрыли церковь. Плата за требы была мизерная, иногда крестили бесплатно или за буханку хлеба. Известен случай: когда за неуплату непомерного налога была угроза закрытия храма, на помощь пришла семья жителя д. Бервиши Петра Русака, который сам, имея четверых детей и терпя нужду, продал телёнка и вырученные деньги пожертвовал на спасение прихода. Петр Русак служил псаломщиком в Узденском Свято-Петро-Павловском храме и отличался глубокой верой и благочестием. Детей, несмотря на запреты, он воспитал верующими и преданными церкви людьми. Младшую дочь Софию он выучил церковному чтению и пению. Впоследствии она исполняла обязанности псаломщицы до самой своей смерти, продолжая дело отца. София Петровна вспоминала, как к её отцу приходили из школы и запрещали учить детей вере, на что он отвечал: « Ваш день, а моя ночь, учил и буду учить». Однажды она принесла из школы книжечку с золотыми буквами С.В.Б.- «союз воинствующих безбожников», которую вручили всем детям. Отец строго приказал отнести её обратно и никогда больше не брать в руки, что она и исполнила. По воспоминаниям Валентины Васильевны Павловской, жительницы д.Бервищи, ревностной прихожанки, в те годы в целях борьбы с религией в государстве отменили празднование воскресных дней и ввели семидневную рабочую неделю так, что многие не имели возможности посещать храм в воскресные дни. Имея горячее желание посетить храм, ей пришлось тайком уйти из школы. Подойдя к храму она увидела, что вся площадь заставлена телегами крестьян, приехавших к службе, и ей пришлось с трудом пробираться между возами, чтобы войти в храм. На следующий день в школу были вызваны родители и строго предупреждены о том, что при повторном посещении храма их дочь будет исключена из школы. Верностью и преданностью церкви отличалась семья Ильютика И. Л., работавшего на почте бухгалтером. В годы гонений всей семьёй они ходили в храм на все службы. В дальнейшем, в годы Великой Отечественной войны, все ушли на фронт и два старших сына погибли, защищая Родину. Несмотря на запреты, люди продолжали ходить в церковь, крестить детей. Часто тайно приходили и «руководящие товарищи» из исполкома и милиции. Будучи благочинным, отец Михаил принимал активное участие в церковной жизни. Он был участником съезда духовенства и прихожан Минской епархии в 1922 году, на котором было провозглашено создание Белорусской Митрополии во главе с Митрополитом Минским и Белорусским Мелхиседеком Паевским (1919-1925). Необходимость данного съезда была вызвана тем, что «…Весной 1922 года власти обрушили на Русскую Православную Церковь волну гонений, связанных с изъятием церковных ценностей, будто бы необходимых для голодающих Поволжья. После ареста Святейшего Патриарха Тихона, последовавшего в мае 1922 года, внутри Церкви стало распространяться так называемое обновленчество, представители которого выступали за отмену важнейших канонических основ церковной жизни. В Белоруссии это движение также имело место. Обновленцев всячески поддерживали власти, заинтересованные в расколе Церкви, её ослаблении и постепенной ликвидации. Перед епископом Мелхиседеком стояла сложная проблема: как уберечь местную Церковь от обновленческих новшеств и в то же время не испортить и без того крайне натянутые отношения с властями. Решение проблемы владыка Мелхиседек увидел в провозглашении автономной Белорусской Митрополии, основываясь на директивах Патриарха Тихона, которая декларативно подчинялась бы обновленческому Высшему Церковному Управлению, но при этом сохраняла определенную самостоятельность и канонический внутренний строй. По замыслу Преосвященного Мелхиседека, «права автономии в какой-то степени должны были предохранить местную Церковь от строгого, неукоснительного подчинения обновленческому ВЦУ, оставляли возможности для маневра в сложившейся ситуации и, в конечном итоге, позволяли выиграть время». Отец Михаил принимал участие в съезде духовенства и мирян Минской епархии, проходившем 9-10 августа 1927 года под председательством временно управляющего Белорусской митрополией епископа Филарета Раменского (1926-1927). Отец Михаил Новицкий был избран в президиум, как товарищ председателя зачитывал доклад об автокефалии Белорусской Православной Церкви, о выборе епархиального управления. Автокефалия была провозглашена. Съезд обратился к Митрополиту Мелхиседеку с просьбой возглавить Белорусскую Православную Церковь. Одновременно съезд направил прошение к гражданским властям о скорейшем возвращении Митрополита Мелхиседека из ссылки. Решением съезда создавалось епархиальное управление. Съезд поручил епархиальному управлению по каноническим и другим принципиально важным вопросам, в случае необходимости приглашать в состав епархиального управления, с правом решающего голоса, протопресвитера отца Василия Очаповского, протоиерея Стефана Кульчицкого и протоиерея Михаила Новицкого. По решению съезда, отец Михаил вошёл в миссионерский совет, в ревизионный комитет епархиального управления, принимал участие в слушании и принятии проекта устава Белорусской Автокефальной Церкви. Его подпись стоит и под воззванием к «Возлюбленным о Христе пастырям и верующим чадам Православной Церкви Белорусской» от августа 1927г. Отец Михаил Новицкий и епископ Филарет (Раменский) с группой священников и прихожан Бытовые условия семьи отца Михаила были невероятно трудными. Семья увеличивалась, в 1921 году родилась дочь Наталия, в 1923 еще один сын Василий, в 1931 году родилась дочь Зиновия. Таким образом, в семье отца Михаила стало пятеро детей. Своего дома семья не имела, приходилось снимать комнату, но и это было невероятно трудно, так как власти оказывали давление на жителей Узды, требуя не сдавать жилье семье священника. Старшие дети должны были посещать школу, но их не допускали на том основании, что их отец- «служитель культа». В этих условиях отец Михаил сам обучал своих детей на дому, благо образование Господь судил получит ему классическое. Николай и Наталия пошли в школу сразу во второй класс, но их старались игнорировать, не вызывали отвечать на уроках и т.д. Старшего сына Георгия, до пятого класса в школу не принимали, затем удалось устроить его в пятый класс школы м. Могильное, помог настоятель тамошнего храма Русецкий. Несмотря на бытовые трудности, семья была дружная, трудолюбивая. Дети помогали взрослым во всех хозяйственных делах. Мальчики с отцом пилили дрова, носили воду, топили печь. Дети играли в разные игры; дома из стульев устраивали сцену и ставили миниспектакли, много читали. Старший сын Георгий увлекался радиотехникой, в 13 лет он сам собрал приёмник. Отец установил мачты, и в семье появилось радио. Коля был очень добрым и трудолюбивым, во многом помощником матери. За время его служения в Узде, отцу Михаилу не раз предлагали, и даже требовали, отречься от Бога и публично заявить, что вера Православная- это обман, взамен обещая предоставить престижную и хорошо оплачиваемую работу и благоустроенное жильё. Священник остался тверд и непреклонен и все эти посулы мужественно отверг. Храм, стараниями отца Михаила и ревностных прихожан, удавалось уберечь от закрытия до 1933 года. В том году в Узду прибыл «Красный обоз»… Вечером к дому Степана Шавеля, попечителя прихода от д. Бервищи, подъехал конный милиционер и приказал хозяину немедленно следовать за ним в Узду. В ответ на плач и стенания жены и детей конвоир отвечал, что скоро их отец вернётся. Вечер и ночь прошли в тревожном ожидании, и только под утро вернулся отец и поведал о страшных событиях, произошедших в Узде: когда Степана под конвоем привели к церкви, на площади он увидел множество телег с изъятым у крестьян зерном. Над повозками развевались красные флаги и транспаранты с лозунгами. Перед храмом он увидел настоятеля отца Михаила и ранее приконвоированных членов попечительского совета из Свиталовки, Заболотья и других селений прихода. Представители власти требовали ключи от храма, угрожая, в случае отказа, ссыпать зерно на церковном дворе и расстрелять попечительский совет, обвинив его в умышленной порче «народного добра». Попечители были непреклонны и полны решимости отстаивать святыню. Чтобы предотвратить кровопролитие, отец Михаил убедил прихожан уступить требованиям властей, предварительно упросив безбожников оставить верующим хотя бы алтарь. Распахнулись настежь двери храма и под музыку и песни активистов зерно начали ссыпать в храме. Всю ночь длилась вакханалия, а верующие со слезами на глазах, собирали иконы и церковную утварь и сносили в алтарь, надеясь спасти святыни от поругания. Церковный архив и богослужебные книги верующим забрать не разрешили.* После закрытия храма богослужения совершались в маленькой сторожке, которая располагалась на церковном погосте. Сторожка служила и жильём для отца Михаила. Семья не могла жить вместе, так как, кроме пятерых детей и матушки, с ними жили мать и сестра отца Михаила, и места на съемной квартире для всех не хватало. В сторожке отец Михаил и принял мученическую кончину. Произошло это в Пасхальные дни 1935 года. Поздно вечером, в Великую пятницу, в сторожку к отцу Михаилу неожиданно явился незнакомый иудей и стал требовать от него, чтобы тот отдал ему церковные ценности. Отец Михаил ничего не дал ему и только сказал: «Уйди, мне надо готовиться к службе». Тогда этот тип очень сильно избил и без того очень больного отца Михаила; так избил, что он уже не мог самостоятельно передвигаться. Свою последнюю Божественную Литургию, в день Светлого Христова Воскресения, протоиерей Михаил Новицкий служил лёжа. Народу собралось очень много, сторожка не могла вместить всех, и люди заполнили весь церковный погост. Окна в сторожке были открыты, из них слышались Пасхальные песнопения. После праздничной литургии отец Михаил, поддерживаемый двумя прихожанами, освятил пасхальные куличи… На второй день Пасхи отцу Михаилу стало совсем плохо… Ночью сын Василий и Степан Шавель привезли из с. Теляково отца Георгия Шумановича, настоятеля церкви Покрова Пресвятой Богородицы, который совершил над умирающим чин Соборования. На третий день Светлой седмицы 30 апреля 1935 года в 14-00 отец Михаил Новицкий почил о Господе. Отпевали почившего: священник из Теляково и отец Александр Корзун из Копыльского района - брат матушки Зиновии и ещё два священника,- при большом стечении народа. Скорбящим прихожанам особенно запомнилась на всю жизнь горько плачущая над гробом отца четырехлетняя младшая дочь Зиновия. Когда отца Михаила хоронили, в стороне стояла толпа местных негодяев, которые во время похорон хлопали в ладоши и кричали: « Ура! Хорошо! Хорошо!» и ещё что-то в этом роде, выражая таким образом иудину радость по случаю преждевременной, мученической смерти Узденского настоятеля. После кончины отца Михаила алтарь был осквернён, иконы и другие церковные ценности были разграблены, литургическая жизнь прихода прервалась на долгих шесть лет. После смерти отца Михаила матушка Зиновия была лишена гражданских прав. Продавцам в магазине запретили отпускать осиротевшей семье даже хлеб. Жителям запрещали всякое общение с семьей «лишенцев». На протяжении двух- трех месяцев семья смогла жить только благодаря поддержке добрых людей, которые по ночам тайно приносили и, постучав в окно, оставляли на пороге дома еду. Вскоре «лишенцев» выслали из находящейся в приграничной зоне Узды. Попечитель церкви от деревни Заболотье Савелий Герман на своей подводе отвёз семью Новицких на станцию Негорелое. Старший сын Георгий жил и работал в это время в Могилёве, туда и решили они податься. По приезде в Могилев матушка без прав и паспорта, благодаря помощи хозяина квартиры, у которого снимали комнату, устроилась на чёрную работу. Затем хозяин квартиры, работавший завхозом в горсовете, выхлопотал для матушки паспорт, и она смогла окончить трёхгодичные курсы медсестёр, трудясь при этом на двух работах. Семья из восьми человек ютилась в девятиметровой кухоньке. Как жили и как питались, знали только они. Но Господь не оставлял, и добрые люди иногда помогали. Подрастали дети, Георгий работал, Николай с 16-ти лет пошёл монтером на станцию, затем его послали на курсы электромехаников, работал он до призыва в армию. Дети не ожесточились на власть и в годы Второй Мировой войны они честно и храбро защищали Родину. Георгий погиб в Финляндии в 1939году, Николай и Василий геройски погибли в Великую Отечественную. Николай положил душу за други своя 10 октября 1942 года возле станицы Куринской под Туапсе, закрыв своей грудью амбразуру немецкого дзота. Он был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза 31 марта 1943 года. Одна из улиц г. Узды носит его имя. Василий окончил в 1943 году летное училище, воевал. Однажды он вылетел на боевое задание и не вернулся: пропал без вести на Моршанском направлении. Наталия, по мужу Шуканова, ушла на фронт добровольцем. В звании сержанта она воевала на Ленинградском фронте. «Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме».(Мф.5,14.15) Господь не оставил подвиг праведника в безвестности. В 1995 году Наталья Михайловна Шуканова (Новицкая) прислала Галине Петровне Новицкой семейную фотографию, на которой были изображены отец Михаил, матушка Зиновия и их дети. Когда фотограф Владимир Калашников делал копии с неё, на одной из копий при проявлении над головой отца Михаила воссиял яркий светящийся нимб. Он сиял несколько мгновений, а затем потускнел, но и сегодня от него остался заметный след-знамение Божие, свидетельствующее о том, что протоиерей Михаил Новицкий принял мученическую смерть за веру в Господа и Спаса нашего Иисуса Христа.
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU