Зеркало Времени

С 27 марта по 26 апреля в Национальном музее украинского народного декоративного искусства проходит выставка живописи заслуженного деятеля искусств Украины Юрия Нагулко «Киев ― Афон ― Киев».

«Киев-Афон-Киев» - это не просто название выставки, это путешествие. Представленные картины разных лет дают возможность путешествовать не только в пространстве, но и во времени. Ведь кто-то из наших современников, изображенных на картинах, уже скончался - как Блаженнейший Митрополит Владимир, который стал главным героем картины «Ковчег».

На картинах Юрия Нагулко не только виды Афона, Украина. Здесь - воздух, погода, настроение, даже звуки и жара - афонского солнца, свежесть - прозрачной киевской осени. Неповторимая авторская техника исполнения картин дает почувствовать себя первооткрывателем: такого ты еще не видел.

Большая экспозиция размещается на первом и втором этажах уникального музея, рядом с удивительными экспонатами, представляющих украинскую народно-бытовую культуру - посуда, одежда, полотенца, ковры, картины. Также на втором этаже выставлены работы народной художницы Екатерины Билокур.

Поэтому посещение выставки Юрия Нагулко, а вместе с ней и осмотр всей экспозиции Национального музея украинского народного декоративного искусства может стать выдающимся событием ближайших выходных.

Находится музей на территории Киево-Печерского историко-культурного национального заповедника - Верхняя Лавра (ул. Лаврская, 9, корпус 2).

Произведения художника привлекают к себе внимание непохожестью и раскованностью в применении художественных приемов для создания образов.

Особое место в творчестве художника занимают монументальные картины с многофигурными композициями. Благодаря выверенному, глубоко осмысленному методу ретроспективы он изображает и сочетает на холсте разные эпохи, множество образов из прошлого, настоящего и будущего.

На выставке «Киев ― Афон ― Киев» представлены работы, выполненные в разные годы, из циклов «Затерянные во времени» и «Фрески», на которых изображены старцы Киево-Печерской лавры и монастыря Святой Горы Афон, сцены из их жизни.

http://orthodoxy.org.ua/data/16-aprelya-prezentaciya-knigi-o-tvorchestve-hudozhnika-pishushchego-v-stile-abstrakcii
http://orthodoxy.org.ua/data/10-vrazhayuchih-kartin-yuriya-nagulka.html

Юрий Нагулко. Путешествия. 2013


Юрий Нагулко. Возвращение домой. 2008


Юрий Нагулко. Утро древнего храма. 2012


Юрий Нагулко. Иное пространство. 2013

Идея личного служения Высшему, идея подвижничества и трудов, абсолютной нравственности, выступающеющей еще и как высшее художественное совершенство, – это идея святости. Они, святые, стоят перед его внутренним взором как некая сверкающая золотом стена, как благородно выступающие из этого литого иконостаса фигуры, эманирующие в «тьму внешнюю» высший покой, мудрость, благую волю. Это иконостас абсолютных образов. Алтарная преграда, разделяющая два мира, есть иконостас. Иконостас есть особенное видение. Иконостас есть явление святых и ангелов – свидетелей, возвещающих о том, что на самом деле есть по ту сторону этой земной жизни и этой земной плоти. Иконостас есть сами святые. И если бы молящиеся в храме были бы достаточно одухотворены, если бы зрение всех молящихся в храме было бы видящим, то никакого другого иконостаса, кроме свидетелей Его, своими ликами и своими словами возвещающих Его вездесущее присутствие, в храме и не было бы.
Но вещественный иконостас не заменяет собой иконостаса живых свидетелей истины. Уничтожить иконы – это значит замуровать огромные окна, вынуть и стекла, ослабляющие духовный свет для тех, кто способен вообще видеть его непосредственно, образно говоря, в прозрачнейшем безвоздушном пространстве. Созерцать и понимать иконы – это значит научиться дышать эфиром и жить в свете Славы Божией.
Икона – и тоже, что небесное видение, и не тоже: это – линия, обводящая видение.
Иконы – «видимые изображения тайных и сверхъестественных зрелищ» по определению св. Дионисия Ареопагита. Икона всегда больше себя самой. Картины Нагулко исполнены символики, они беспредельно метафоричны. Они также полны космологических реминисценций. Космологическое изъяснение этому было у Симеона Солунского – богослов за алтарем признает символ неба, а за самим Храмом – символ земли. Алтарь означает человеческую душу, а сам Храм – человеческое тело.

Юрий Нагулко. Мирная душа. 2013


Юрий Нагулко. Афон. 2014


Юрий Нагулко. Афонские видения. 2014

Этот мир обычной чувственности недоступен, он постигается умом, конечно употребляя это слово в его только древнем и церковном значении. В этом смысле можно говорить о живописи как о конструкции или реконструкции такой именно умной реальности. Вот почему имеет глубокую правоту неоднократно слышанное некоторыми художниками указание, что небо нельзя изображать никакой краской, но – только золотом. Это то золото, которое в богословском значении и есть небо. Чем больше всматриваешься в небо, особенно возле солнца, тем тверже западает в голову мысль, что не голубизна – самый характерный признак его, а только светоносность, напоенность пространства светом и что эта световая глубь может быть передана только золотом; краска же представляется плоской, внешне привнесенной, непроницаемой.
Догмат как золотая формула мира невидимого соединяется, но не смешиваясь, с такими крошечными формулами мира видимого, принадлежащими земным жизни, науке и философии.

Комментарии (9)

Всего: 9 комментариев
#1 | Анна. »» | 22.04.2015 04:43
  
2
Юрий Нагулко. Умиротворение (ковчег), 2013


Юрий Нагулко. Пустынник, 2013

Главное в деле Иисуса было то, что Он внушил двум десяткам людей вокруг такую любовь и доверие к Себе, или, точнее, к мысли, заключавшейся в Нем, что эта любовь восторжествовала над смертью.
То же самое надо сказать об апостолах, и о первых двух-трех поколениях христиан. Основатели всегда неведомы, но в глазах философа, историка их слава есть истинная слава. Ведь последователи продолжали строить на фундаменте, заложенном первыми.
Ведь богословы III–IV веков лишь наполовину христиане. Это гностики, эллинисты, спиритуалисты, не понимающие подлинного значения земного пришествия Христа и тайн Апокалипсиса, для которых сущность христианства заключается только в метафизическом умозрении, а не в приложении заслуг Христа; которые не уделяли никакой роли крови Иисуса Христа и библейскому Откровению.

Но время апостолов и было тем временем, когда Дух неустанно содавал свое творение, и люди, работавшие для человечества, действительно могли искренне сказать свое нерушимое: «Верую».
А между тем время в самом деле может быть мгновенным и обращенным из будущего к прошлому, от следствий к причинам, будучи временем телеологическим, и это бывает именно тогда, когда наша жизнь от видимого приходит в невидимое, от действительного – в мнимое.
Нагулко не только художник, который собственно пишет живопись, но эта самая его живопись, кажется, как это ни удивительно, при этом еще и занимается всеобщими универсальными вопросами догматического сознания. В сегодняшней догматике образовались зияющие провалы для многих истин современного сознания, в гулких безднах его одна за одной исчезали многие святыни и величайшие сокровища духа. Но этого мы по беспечности не замечаем, как не всегда помним и о своей собственной задаче.

Юрий Нагулко. Пустыня. Иоанн Дамаскин, 2011

Образ византийского богослова Иоанна Дамаскина.
Это очень цельная, духоносная, светозарная работа. Такая живопись не возникает случайно, вдруг, на пустом месте, а рождается как необходимое золотое звено в цепи подобных работ, завершая собой весь цикл и начиная собой начало нового, может быть, более высокого и качественного в онтологическом смысле.
Богослов Иоанн Дамаскин изображен в состоянии задумчивости и покоя на краю закатных барханов сирийской пустыни, у пещерных церквей скального монастыря… Он застыл на вершине скалы с котомкой на плече – котомкой странника, паломника, изгнанника, странствующего учителя, мудреца… И как прекрасно его лицо, оно почти подобно Богу, а все потому, что оно исполненно высокого знающего ума и истинного величия духа. Эти величие и значительность фигуры персонажа иногда встречаются в живописи великих художников-духовидцев масштаба Рембрандта или Микеланджело… Это даже не столько художники, сколько уже светочи христианства… Глядя на такое лицо, впечатляющее лицо интеллектуала и подвижника, несущее свет духа, воли и мудрости, хочется в ответ произнести: «Верую, Господи».
Вера для наглядности и воплощается, как осязаемая истина, в личностях таких духовно прекрасных и могучих как подвижники. Вера дается нам в назидание, а также в укрепление и в пример. Это, безусловно, по духу и форме, есть настоящая живопись, и потому это одна из самых знаковых и образцовых работ в творчестве Юрия Нагулко.

Юрий Нагулко. Вечерняя Молитва. Ефрем Сирин, 2011

Сирия. Казалось бы, почему? Об этом его спрашивали, Юрий отмалчивался, не в силах объяснить вдруг охвативший его внезапный порыв… Но ответ пришел чуть позже, из сводки политических новостей: в Сирии началась очередная гражданская война, которой, видимо, нет и не будет конца и края… Сирия очень долго была и в какой-то мере сейчас продолжает быть страной православной. А в некоторых ее глубинных районах даже сохранился местный диалект – старинный арамейский язык, родной язык не только евангельских времен, но и самого Иисуса Христа…

Все канонические Евангелия представляют собой перевод на греческий язык с этого именно арамейского языка (ведь был какой-то первоначальный семитский подлинник извода Евангелия от Матфея). Это был язык земной речи Иисуса; арамейский непереводим на греческий во многих тончайших смыслах. Вот и теперь под медлительным ритмом привычного греческого текста в Евангелиях проступает эта Его, Мессии, сжатая, упругая арамейская речь, более похожая на энергичные стихи, чем на прозу, играющая корнесловиями, ассонансами, аллитерациями и рифмами, сама собой ложащаяся на память, как народная присказка.

Притчи Иисуса были краткими и образнобогатыми по оттенкам смысла арамейскими стихами. Римская провинция Сирия, а с нею и уже полностью эллинизированная Антиохия, и сам Дамаск, на пути в который произошло обращение Савла, и глубинная малоазийская Эдесса были крупными центрами культуры всего древнего мира, а потом и родиной подвижников, Отцов церкви, ревностных распространителей христианского вероучения. Это был поистине всемирно-исторический масштаб их творческой и посреднической культурной деятельности в масштабах всего тогдашнего Римского мира.

Это был совсем другой тип культуры, созданный восточным народом, но за которым оказалось будущее. Чтобы понять ее и проникнуться ею, нам лучше на время забыть об аттической мере и правильности, о величавой осанке Ватиканской статуи Августа, о звоне латыни Вергилия.
Полезней помнить о фигурах с надгробий Пальмиры, которые бывают почти смешными с точки зрения классического вкуса, но зато резко и крупно вырезанные в камне глаза которых умеют пронзающе заглянуть – прямо в наши глаза. А ведь это уже новая эстетика, эстетика неявной еще, но будущей Византии… А разве не такова ли (по этой тревожной и даже в чем-то неудобной способности заглянуть прямиком в глаза) и сейчас является живопись Юрия Нагулко? Что в этом мире серьезно? И в чем истина? Немногие, очень немногие способны на абсолютную сосредоточенность на вопросах Духа… Но уж кто был серьезен до суровости и до жгучей напряженной сосредоточенности, так это великий Ефрем Сирин, самый большой сирийский поэт IV века, к поэзии которого от арамейских афоризмов Иисуса ведет очень прямая, просматрива- емая дорога.
Биографы Ефрема свидетельствуют, что видеть его смеющимся никому не удавалось. «Не умолкну ради Сиона, и ради Иерусалима не успокоюсь, доколе не взойдет, как свет, правда его и спасение его – как горящий светильник» – как сказано пророком Исайей.
Поистине, как сказал Ефрем Сирин, что «Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди». Сирия недолгое время, до арабского завоевания, была центром христианской цивилизации, а Иудея, с прилегающими Галилеей и даже с Нагорным Иерусалимом, была ее дальней административной провинцией. А главное – это то, что здесь, в Сирии, и появилось впервые это слово: «христианин». Здесь и возникла плеяда поэтов, богословов, учителей, развивших учение церкви и литургического действа… Христианское вероучение явилось в Сирии уже таким сплоченным целым, что к нему уже ничего существенного не прибавится и никакое значительное сокращение не будет возможно.
«Яркая молния, вспыхнувшая в Сирии, почти одновременно озарила светом три больших полуострова: Малую Азию, Грецию и Италию. Следующая вспышка осветила уже почти все берега Средиземного моря – вот чем было первое появление христианства. Корабли апостолов плыли всегда по одному и тому же пути…» ( Э.Ренан).
Размышления художника о Сирии, а значит, о христианстве первых веков, выражаются как стиль в его суховатом и четком письме, необычайном обилии камня в окружающих ландшафтах, всем духом пустыни как пространства духовного подвига апологетов веры, этих аскетичных внешне и мощных внутренне персонажей.
Также его пейзажи Святой Земли с суровым каменистым ландшафтом усиливают впечатление прочности и мощи полотна. У художника Священная история необратимо преображает землю, он словно напоминает, что после пришествия Христа все лицо этого мира изменилось коренным образом и человек не может жить как прежде: он теперь должен стать сильнее.
Прекрасен образ Ефрема Сирина, созданный Нагулко. Подвижник выглядит как великий поэт: вот он стоит под сводом храма, будто охваченный высшими радостями Слова. История Христа, несомненно, для поэта есть в той же мере стихотворение, в какой и историческая повесть, и повесть об истории, и сказка… Он, Ефрем, здесь будто сияет ликом в своей возвышенной и радостной экзальтации.

Сирин находится в Слове, которое было и есть вначале, и только там он – как дома. Высокое духовное восхождение неизбежно делает лицо светоносным ликом, изгоняя всякую тьму, все недовыраженное, недочека- ненное в лице, и тогда оно делается художественным портретом, проработанным из живого материала высочайшим из искусств, аскетическим «художеством из художеств». Лик ваяет только дух. Подвижничество есть такое искусство; и подвижник не словами, а самим собою, вместе со словами своими, как и поступками своими, не отвлеченно, не отвлеченной аргументацией, свидетельствует и доказывает истину – высшую истину реальности, подлинной реальности. Это свидетельство написано на лице подвижника.

Юрий Нагулко. Димитрий Солунский, 2009

Тут Юрий Нагулко средствами классической живописи воссоздал известный канонический образ этого святого. Возможно, что это древний византийский образец канонического изображения Дмитрия Солунского в торжественном образе военачальника-стратега. Или был использован древнерусский образец, а это известная икона из Государственной Третьяковской галереи. Параллель такой живописи – совершенная по красоте и присутствию божественного начала икона ХІІ века – так называемый древнейший «Корсунский канон»

Юрий Нагулко. Тени Иерусалима, 2010

1. При реках Вавилона, там сидели мы
и плакали, когда вспоминали о Сионе;
2. на вербах, посреди его, повесили мы
наши арфы.
3. Там пленившие нас требовали от
нас слов песней, и притеснители
наши – веселья: “пропойте нам из
песней Сионских “.
4. Как нам петь песнь Господню на
земле чужой?
5. Если я забуду тебя, Иерусалим, –
забудь меня десница моя;
6. прилипни язык мой к гортани моей,
если не буду помнить тебя, если не
поставлю Иерусалима во главе веселия моего.
Псалтирь. Псалом 136: 1-6


«Тени Иерусалима» Замысел этой работы возник у Юрия после просмотра американского фильма «Царство Небесное» режисера Ридли Скотта (2005). Он был задуман сначала как исторический эпос о ближневосточном средневековье, о королевстве крестоносцев на Святой земле на фоне широкой панорамы исторических обстоятельств того времени – поражении тамплиеров в битве при Хаттине в Галилее 4 июля 1187 года и об окончательной сдаче христианского Иерусалима мусульманской армии Саладина 2 октября 1187 года.
Тогда течение истории роковым образом переиначило свое русло… Композиция картины рассказывает об ощущениях, которые невольно возникают у каждого, кто побывал на улицах великого «Города Мира».

Столько событий, верований, войн, разрушений, смешений народов здесь произошло… На картине изображен рыцарь-франк, закованный в металлические латы, он сидит верхом, держа в руках музыкальный инструмент – боевую сигнальную трубу. Его вороной конь с громким цоканьем подков (прямо так и слышится!) проходит под низкой аркой городских ворот. Рядом с всадником – благородный султан Саладин, положивший ладонь руки на рукоять меча, иудейский первосвященник времен царя Соломона, а также скорбная женщина – «Дщерь Иерусалимская», как назвал ее по дороге на Голгофу Иисус Христос. А вот и Он – страдающий измученный Мессия в дальнем проеме арки, залитой светом, несет свой крест к месту казни… Его конвоирует римский легионер Лонгин с копьем в руке, которым и пронзит Его вскоре.
#2 | Анна. »» | 22.04.2015 04:52
  
1
Юрий Нагулко. София I 2011.

Русская (имеется в виду Киевское княжение) государственность только после крещения Руси получает возможность сполна осознать себя самое и укоренить себя в системе идей космического размаха. Впереди своего века тогда стали те люди, о которых можно было сказать то, что Нестор Летописец говорит о молодом князе Борисе, сыне Владимира: князь «Взымаше книги и чтяше, и грамоте научен…» Премудрость христианской веры и есть та самая мировая Премудрость Божия, что правит звездами, городами и народами. С Софией русская священная держава теперь оказывается ничем не ниже греческой священной державы с ее накопленными на протяжении тысячелетий премудростями; это как в притче Христовой о равном денежном вознаграждении работников хозяином виноградника – также самым поздним, после всех остальных приступивших к работе «работников одиннадцатого часа». Потому недаром же летописец Нестор приравнивает киевского князя Владимира, недавнего ярого язычника, а теперь прозревшего христианина, к самому заслуженному в распространении веры равноапостольному – римскому императору Константину Великому.

Юрий Нагулко. Святой Кирилл, 2010


Юрий Нагулко. Борис и Глеб, 2008


Юрий Нагулко. Чаша, 2008


Юрий Нагулко. Откровение. Илья (из Мурома), 2012


Юрий Нагулко. Свет во Тьме, 2009
#3 | Анна. »» | 22.04.2015 06:33
  
2
Юрий Нагулко. Лавра, 2010


Юрий Нагулко. Гроза, 2014


Юрий Нагулко. Перекресток, 2014 - рисунок


Юрий Нагулко. Осенние Путешествия во Времени, 2009


Юрий Нагулко. Вне Рая, 2012 Фрагмент

Картина представляет собой традиционное изображение известных по Библии прародителей человечества. Уже в средние века была разработана художественная схема для воплощения сюжета об искушении, которая предоставляла цеховым мастерам, как и последующим художникам Возрождения, возможность легально, не опасаясь осуждения со стороны церкви, изобразить обнаженными мужскую и женскую фигуры.

«И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги…» – такая вот известная всем история… В чем был грех Адама и Евы? В непослушании. Но почему Бог так одержим послушанием? Потому, что таков каждый отец. А наш Бог – не что иное, как космический Отец. Зачем Богу быть одержимым послушанием? А потому, что такова Его природа, которая для нас всегда будет непостижимой и с которой только приходится соглашаться…
Юрий Нагулко пытается интерпретировать историю Адама и Евы в своем духе. Он представляет согрешивших прародителей человечества, оказавшимися в каменистой пустыне. Это не Эдем. Это сокрушительное изгнание из Эдема. Эта пустыня поднимается на дальнем горизонте высокой каменистой грядой, крутой, бесплодной, иссушенной, кажущейся такой сине-лиловой на дальнем расстоянии.
Что делать им, Адаму и Еве, неразумным, в таком новом неприютном мире? На лицах их еще держится гримаса некоей досады и растерянности. Они все еще наги, а Ева стыдливо и немножко смешно прикрывает свое лоно одними лишь сжатыми кулачками. Адаму тоже немного не по себе… Если брать только эту пару вечных персонажей, то и вопросов не возникает никаких. Ведь это еще понятная, канонически привычная и традиционная трактовка сюжета.
Но Нагулко привносит свои дополнительные, неожиданные вводные в незыблемую иконографию образа. В пустыне, кроме нагих Адама и Евы, находятся еще двое – современный тяжело экипированный солдат НАТО, вооруженный автоматом, и молодая местная женщина, по азиатской традиции укутанная по самые глаза в бедуинские покрывала. Это и есть представители будущего человечества. Земля, которую заселили дети Адама и Евы, все не может никак успокоиться, расцвести, найти взаимное примирение и покой в этой юдоли взаимной агрессии и греха. Этот мир выглядит, как проявление царящего здесь страха, как проявление трансполитического зеркала Зла. Единственный настоящий вопрос, встающий перед нами, – куда проникло сейчас это зло?
А оно проникло повсюду; анаморфоз всех современных форм зла бесконечен. В таком нашем современном обществе Зло трансформируется в различные вирусные и террористические формы, преследующие нас.
Это то, что философ постмодернизма Ж. Бодрийяр сейчас называет вездесущей «Прозрачностью Зла».
Рай, божественный Эдем потерян, очевидно, уже навсегда, а его заменяет эта безводная пустыня, какая-то зябкая нагота, беспокойство, смертельная тревога и взаимная вражда.
И потому, в подтверждение этому за спиной Евы невдалеке крадется желтоглазый тигр, над головой Адама распростер свои крылья хищный орел.
Это не те смиренные, безобидные животные (даже львы и волки) в потерянном людьми Раю. Такова была и есть, и будет судьба всяких изгнанников. Это не благостный рай.
Да, именно таков сейчас наш земной мир…

Юрий Нагулко. Гошев. Видение, 2012


Юрий Нагулко. Потерянные во Времени. Последняя Переправа, 2012


Юрий Нагулко. Печать, 2008
#4 | Анна. »» | 22.04.2015 07:43
  
1
Юрий Нагулко. Парк Боргезе, 2005

«Парк Боргезе», написанный художником в Риме, – один из наилучших его пейзажей. Эта работа столь совершенна по живописи; и так хочется сравнить деревья Сезанна в «Пейзаже с акведуком» и эти высокие деревья «Парка Боргезе» у Нагулко. А также емкие, наполненные воздухом пространственные планы долины Сен-Виктуар с таким же емким пространством, поделенным на планы у нашего художника…
Как особенно выразительны и красивы там деревья… С какой силой показана стройная взлетная сила стволов, их ритмы, и как пятно зеленой кроны деликатно и привольно вписано в небеса. Свободная, но при этом четко и структурно воспринятая пространственность. Именно она – самый животворный эстетический фактор в этом пейзаже, его причина, более того – даже его предназначение и конечная художественная цель.

Юрий Нагулко. Сумерки, 2013


Юрий Нагулко. Предрассветные Огни, 2012


Юрий Нагулко. Морской берег у Тилигульского лимана - на краю Ойкумены, 2012


Юрий Нагулко. Полет, 2012


Юрий Нагулко. Большая Вода, 2006
#5 | Анна. »» | 22.04.2015 09:01
  
2
Юрий Нагулко. Зимний Сон Забытого Хутора, 2009


Юрий Нагулко. Покой, 2007


В одном из залов Третьяковской галереи висит одна из самых известных и прославленных в мире икон — «Троица», написанная Андреем Рублевым.

Есть несколько самых поразительных икон, в которых, казалось, сконцентрирован весь высокий дух христианского народа. Среди них, столь прекрасных даже по чисто художественным качествам, есть «Троица» кисти Андрея Рублева.

«Троица» – нас умиляет, поражает и почти просвещает. В произведении Рублева не только икона, не число «три», не чаша за столом и не ангелы, а внезапно сдернутая перед нами завеса ноуменального мира, и нам в порядке эстетическом важно не то, как достиг иконописец этой обнаженности ноуменального и были ли в чьих-либо руках те же краски и те же приемы,– а то, что он воистину передал узренное им откровение.

Прекраснейшее из изображений русской иконописи – рублевская «Троица», как и прекраснейшая из музыкальных воплощений, несущая великие возможности музыки будущего, служба вообще, и Троициного дня в особенности, значительны вовсе не только как красивое творчество, но своей глубочайшей художественной правдивостью, то есть полным тождеством, покрывающих друг друга, первообразца духа и творческого его воплощения»

о. Павел Флоренский

Андрей Рублев. Спас Вседержитель, 1410-1420
#6 | Анна. »» | 22.04.2015 09:09
  
1
Юрий Нагулко. Земля, 2010

Это грандиозное семиметровое полотно посвящено тем страницам Библии, где речь идет о долгожданном выходе блуждавшего сорок лет в пустыне еврейского народа в Землю Обетованную.
Найденная новая земля простирается во весь горизонт, синея горами вдалеке, разлившись полноводными реками, раскинувшись от края до края плодородными равнинами…

Над нею реют какие-то особенные, огромные сказочно-красивые птицы небесные... Но главным действием и событием в картине становится многочисленный народ, который в радостном вдохновении рассматривает раскинувшуюся внизу землю.
Это торжественный хаос входа в новое жизненное пространство и одновременно порядок освоения новой земли.
В образах этих людей представлен небывало большой спектр физиогномических типов, характеров, возрастов, темпераментов…

Сейчас только закончен долгий путь, во время которого вырабатывался новый характер и боговдохновенные верования избранного народа. И потому на самом краю картины изображена величественная фигура самого Моисея, который такими трудами привел в конце концов народ свой к истинному спасению.

У пророка, как у патриарха, большая седая борода, массивный посох пастыря, он потупил взгляд в своих непрекращающихся раздумиях о народном благе.
Кажется, что он находится в постоянном богомыслии и в молитвах. Моисей только сейчас выполнил свое высокое предназначение. Все величие и богатство земли Обетованной теперь по праву принадлежит его, теперь уверовашему истинной верой народу…

Это особенное ветхозаветное пространство Юрия Нагулко. Таково пространство почти всех его картин. Будоражащее, экстатичное, профетическое. Которому всегда мало места на формате, каким бы большим он ни был.
Можно вжиться в трудные и неласковые пространства картин Веласкеса. Можно освоить меланхолические и смертельно опасные земные просторы в картинах Брейгеля. Гораздо легче представить себе, как мы входим во фрески Пьеро делла Франческа или Рафаэля. Легкие, цветные, «коробчатые», свободные. Или в хоральные великолепные пространства барокко…Где можно восхитительно левитировать вместе с героями-святыми Тинторетто…

Но пространства Нагулко, цепкие, плотные, грубые, объемные, выжженные пламенем страстей – их никак не перепутаешь больше ни с какими иными... Это граница мыслимого.

Нас озадачивает, а то и огорчает эта манера художника – подступиться к чему-то грандиозному, чего и делать было не обязательно. Это выход за пределы культурных норм и прикосновение к невообразимым и невозможным вещам. Это такие диковинные пространства и вихри, прорывы в небо, что здесь хорошо бы задуматься о том, где мы находимся и что же с нами происходит…

То, что может подумать о таком искусстве теоретический ум, не должно быть слишком одномерно. Конечно, это все странности и чудеса. Конечно, нам предлагают зрелища, которые здравым умом осилить невозможно.
Тут обрушиваются, валятся наземь императивы вроде бы правильно устроенной культуры. Потому что его искусство еще обладает верой в то, что человеку дано прикоснуться к иному, исследовать вещи тревожные и сомнительные, создавать модель трансцедентального мироустроения.
Находиться в пространстве иного с его «космическим» внутренним напряжением, но все же не сойти с ума, не отчаиваться, а держать свой курс в неведомое и не быть поглощенным мировым хаосом.
И наконец осваивать обещанную землю, которую так долго искали, блуждая в пустыне.


Юрий Нагулко. Утро. Афонские рыбаки, 2013


Юрий Нагулко. Сын Людской, 2003

«Сын человеческий»

Это особенная работа, о которой и размышлять следует с подобающей уважительной интонацией. Она возникла в нелегкое время для Юрия Нагулко, когда художник выздоравливал после автокатастрофы. Смерть на короткое время появилась рядом, дышала в лицо, но не смогла взять его. Художник остался на Земле, чтобы жить. Опыт пребывания между жизнью и смертью незабываем. Он обязывает пересмотреть свою жизнь, окончательно определиться на самом главном, сосредоточиться на заветном. Жизнь коротка, и она может оборваться в любой момент. Всем нам предстоит этот час смерти, и час, когда мы будем предстоять и давать «добрый ответ» перед Отцом. Это ведь настолько неизбежно... Потому следует жить только ради истинных ценностей, жить, упорно осуществляя свое высшее призвание во что бы то ни стало. Вот к какому неизбежному выводу пришел художник.

Эта обновленная по духу и тематике живопись призвана стать новым периодом в его жизни и творчестве, открывая новые горизонты и возможности. На всю двухметровую высоту холста изображен Сын Человеческий. Его могучая, стройная, гибкая фигура предельно совершенна, выразительна; ногами Он попирает землю, видимую с высоты, как будто из космоса; в руках – длинная горящая свеча. А над головой Иисуса – легкое сияние, совсем полупрозрачное, сквозь которое просвечивает небесная синева.
Он находится в некоем безвременьи, в надпланетном пространстве, в целокупности своей новой, Божественной природы. Сын человеческий лишен здесь своих смертельных ран, полученных на Голгофе, и это уже согласно Своей идеальной природе ипостаси Троицы. Он – Сущий. Но Он дает представления о мере Божьего, и дает проповедь о царстве, в котором первые становятся последними и последние – первыми.

Он ведет также к Нагорной проповеди и к Голгофе, где праведник должен умереть как преступник. Сократ истолковал интеллектуализм личности как трагедию, а Иисус истолковал как трагедию ее мораль.
И оба были казнены. Что это – случайность?
В Новом Завете смерть Иисуса включается в Его мессианство, однако для самого Иисуса прозрение смерти едва ли имеет что-нибудь общее с идеей Сына Человеческого. Он, который повелел не противиться злу, пошел навстречу своему концу без всякого сопротивления. Понял ли Он в конце жизни, что Его казнь – это венец переоценки всех ценностей? Потому что как раз она в действительности ставит высшее ниже и низшее – выше всего: «… потому что и Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведных и неправедных» (І Петр.3: 18).

Земля под Божьим присутствием удивительна. Она видится как планета, живущая могучей и загадочной органической жизнью. Земля живая! Земля здесь – часть космоса, часть Божьего замысла, часть Обетования. Она клубится новыми геологическими образованиями, разливается потоками водными, голубеет морями, зеленеет равнинами. Это напоминаеттакже мыслящий океан Солярис, который стал главным героем в одноименном фильме Андрея Тарковского. Этот образ стал событием в жизни нашего поколения, в сокровенной глубине и этической доминанте определив в самом главном наше сознание. Эта земля – образ вечности, не в меньшей мере, чем образ неба.

Как в живописи барокко, Юрий Нагулко решительно раздвигает фона, будто вторгается магеллановским кораблем в неизвестные просторы, открывает загадочные дали или же затемненные, тревожно-таинственные глубины – бесконечность, хаос, подступившие вплотную к человеческому миру.
Одним словом, бесконечность становится фоном картины, часто человеческий мир не просто предстает на этом фоне, но и в значительной мере им интегрируется, как бы являясь частью бесконечности, звеном в круговороте целого. Во всем порыв, на всем знак величия, все в беспрерывном движении. «Род приходит и род уходит, земля же пребывает вовек…» – не об этом ли сказал Экклезиаст?

Небо объемлет эту землю, укрывая, лелея ее, подобно священному покрывалу. Синева неба сияет образом вечности, она то сгущается подобно твердым кристаллам, то мягко растекается вглубь горизонта.
Небо живет, чувствует, утешает, благовествует… Бог един во всем. Эта работа Юрия Нагулко определила главную тематику его творчества на десятилетие вперед.
Закончился период сюрреалистических картин, с их сложнейшей метафизичностью, которая на проверку оказывалась поверхностной, натужной; они все же не утоляли духовную жажду, не осушали слезы, не успокаивали, не удовлетворяли исчерпывающими ответами самые глубинные и сущностные вопросы духа. Но зато сюрреализм передал Юрию свой инструментарий, набор художественных приемов и обобщений. Бог сохраняет всё. Сюрреализм, и те прежние картины не были случайностью в его творческой судьбе. Как, впрочем, ничего не бывает случайного… Сюрреализм научил художника видеть, научил искусству воплощения своих потаенных интуиций, приобщил к великим эпохам в истории культуры, зажег там маяки, допустил к общности с великими предшественниками и к великой непреходящей духовно-философской тематике, тематике, которая составляет собой вечные идеалы на протяжении всей истории мировой живописи.
Этот стиль надлежало с достоинством и честью пройти, чтобы потом, с приобретением зрелого опыта, идти еще дальше, без устали наращивая потенциал, совершенствовать мастерство, утончаясь всеми чувствами, слухом и зрением, и подниматься ввысь, однажды услышав за горизонтом зовущий голос божественного призвания, живой голос Сына человеческого.

Юрий Нагулко. Святой Апостол Андрей, 2011

Снова и снова Юрий Нагулко возвращается к своей теме, теме сакрального в живописи. Возможно, таким образом сказывается его прирожденная потребность в этих размышлениях о мире божественних сущностей. Как будто его осеняет своим духом рублевская «Троица», как образец достигнутой сверхзадачи в искусстве священного. Хочется привести слова не столько об Андрее Рублеве и о труднейшем подвиге иконописания, а о том высшем мире, что стоит за всем этим, сказанные отцом Павлом Флоренским:

«Среди мятущихся обстоятельств времени, среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечности, невозмутимый, нерушимый мир Горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дальнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер. Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу у созерцающего от Троицы Рублева, эту лазурь – более небесную, чем само земное небо, да эту воистину пренебесную лазурь – несказанную мечту протосковавшего по ней Лермонтова, эту невыразимую грацию взаимных склонений, эту премирную тишину безглагольности, эту бесконечную друг перед другом покорность – мы считаем творческим содержанием Троицы.
Человеческая культура, представленная палатами, мир жизни – деревом и земля – скалою. Все мало и ничтожно пред этим общением неиссякаемой бесконечной любви. Лишь около нее и для нее, ибо она – своей голубизною, музыкой своей красоты, своим пребыванием выше пола, выше возраста, выше всех земных определений и разделений – есть само небо, есть сама безусловная реальность, есть то истинно лучшее, что выше всего сущего.
Андрей Рублев воплотил столь же непостижимое, сколь и кристально-твердое и непоколебимо-верное видение мира. Но чтобы увидеть этот мир, чтобы вобрать в свою душу и в свою кисть это прохладное, живительное веяние Духа, нужно было иметь художнику пред собой небесный первообраз, быть в среде духовной, в среде умиренной».
Вот в чем состоит сверхзадача живописи как искусства высокого и главного, и труда художника.
#7 | Анна. »» | 22.04.2015 09:40
  
2
Юрий Нагулко. Серебрянная Весна, 2008


Художник Юрий Нагулко. Величие замысла. Дерзость быть. http://nagulko.com/


16 апреля состоялась презентация книги Дмитрия Корсуня «Зеркало времени. Юрий Нагулко». Скачать http://nagulko.com/ob-avtore/kniga-zerkalo-vremeni


Дмитрий Корсунь "Зеркало Времени. Юрий Нагулко"


Книга первая

Творчество Юрия Нагулко и мировое художественное наследие

Картина как центр истории. «Тайная вечеря»
Нагулко о библейской истории
«Фрески» – это диалог с историей, культурой, истинными ценностями
Икона и освещение
«Фрески»
«Святые старцы»
Монастырские циклы: «Афон», «Старцы»
Художник Нагулко – соавтор священных сюжетов
«Избранник»
Церковно-исторический контекст.
Одежда персонажей у Нагулко
Исторические картины
Нагулко и каноническая живопись
Церковный цикл
Нагулко и канон
Великие старцы
Картины цикла «Владыки»
Нагулко и историзм цикла «Фрески».
Его взаимоотношения с историей и миром
Образ святой Ольги в живописи Юрия Нагулко
Нагулко: иконостас образов святых и апостолов
Нагулко – автор ликов святых
Нагулко: библейный историзм
Параллели. Внутренний классицизм Нагулко
Рембрандт ван Рейн
Эль Греко
Тициан
Иероним Босх
Ян Вермеер
Анри Руссо
Бартоломе Эстебан Мурильо
Диего Веласкес
Никола Пуссен: классицизм, как размышления об античности
Россо Фьорентино
Пространство Ренессанса и пространство Нагулко



Книга вторая

Cентенции и параллели в живописи Нагулко

Подвижники, богословы и поэты византийской Сирии.
Иоанн Дамаскин, Ефрем Сирин
Cентенции и параллели в живописи Нагулко
«Танец Саломеи»
«Ковчег строят»
«Гефсиманский сад»
«Старая мельница»
«Дыхание ночи»
«Дед Иван»
«Молитва»
«Образ»
«Добрый Пастырь»
«Фотина»
«Динарий Кесаря»
«Утро. Пилат и Христос»
«Борис и Глеб»
«Воздвижение креста»
«Прикосновение»
«Фреска»
«Вначале было Слово»
«Святитель Николай»
«Святой Георгий»
«Святой Антоний»
«Антиохия»
«Сон»
«Путь»
«Волхвы»
«Танец Саломеи»
«Нагорная проповедь»
«Беседа»
«День»
«Автопортрет» 1993 года
«Добрый пастырь»
Нагулко «Возвращение домой» – Ван-Гог
«Кипарисы в Арле»
«Живи любовью»
Нагулко «Нестор-летописец» – Сальвадор Дали
«Атомное распятие»

«Ожидание»
Женщины в картинах Нагулко и Поля Дельво
«Скифия»
«Портрет»
«Luxor»
«Время петуха»
О глазах
«Парк Боргезе»
«Самаритянка»
«Хлеб», «Виноградная лоза»
«Бегство»
«Последняя глава»
Цикл «Времена года»
«Весна»
«Ваше здоровье»
«Стена»
«Тени Иерусалима»
«Пятница (снятие с креста)»
«Учительница»
«Новая эра»
«Хлеба Предложения»
Триптих «Византия»:
«Нуммия», «Вино», «Книга»
«Первый храм»
«Разделение. Агарь ушла»
«Вавилонская башня»
«Мелодия прошедшего времени»
«Мой Ангел»
«Дмитрий Солунский»
«Момент истины»
«Земля Ноя»
«Уйти, чтобы вернуться»
«Пектораль»
«Экклезиаст»
«Профиль»
«Аллея Ангелов»



Книга третья

Зеркало времени

О сюрреализме Нагулко – «Атомная серия»
«Автопортрет» 1993
«Три креста»
«Рабы»
«Путешествие в себя»
«Побег»
«Барабанщик»
«Вечер в Париже»
«Бездна»
«Осколки»
«Окно»
«Апостолы»
«Ловцы»
«Осень»
«Иосиф и Мария»
«Ночь»
«Вселенная»
«Автопортрет» 2001
«Сын человеческий»
«На берегу озера»
Цикл картин Юрия Нагулко «Мирное время»
«Мирное время III»
«Охота»
«Суфлер»
«Мама»
«Формула бессмертия»
Цикл «Потерянные во времени»
«Городок»
«Потерянные во времени. 1951»
Картины вселенского цикла
«Земля»
«Вне Рая»
«Ковчег»
«Ворота»
«Последняя переправа»
«Грани вечности»


Дмитрий Корсунь "Зеркало Времени. Юрий Нагулко"


#8 | Анна. »» | 25.04.2015 10:15
  
1
Юрий Нагулко. Старинный городок, 2006

...Упавши в небуття,
пожовклий лист торкнув моє волосся,

немов шепнув: “Забудь, забудь про все,
як я забув про те, що звем життям ми.
Мене холодний вітер понесе
і замете печальними снігами,

як і тебе — байдужий вихор літ,
і знать ніхто, і знать ніхто не буде,
що ти колись любив, співав цей світ
і що тебе за це любили люди”.

Як тихо скрізь. Поволі гасне день.
Але, як те, що знову він приходить,
листком пожовклим з дерева пісень..

Володимир Сосюра
#9 | Анна. »» | 10.10.2015 17:02
  
1
Слабым беспомощным ребенком родился я в мир, но Твой Ангел простер свои светлые крылья, охраняя мою колыбель. С тех пор любовь Твоя сияет на всех путях моих, чудно руководя меня к свету вечности. Славлю щедрые дары Твоего Промысла, явленные мне с первого дня и доныне. Благодарю и взываю со всеми, познавшими Тебя:

Слава Тебе, призвавшему меня к жизни.

Слава Тебе, явившему мне красоту вселенной.

Слава Тебе, раскрывшему предо мной небо и землю как великую книгу мудрости.

Слава Твоей вечности среди мира временного.

Слава Тебе за тайные и явные милости Твои.

Слава Тебе за каждый вздох грусти моей.

Слава Тебе за каждый шаг жизни, за каждое мгновение радости.

Слава Тебе, Боже, во веки.

Господи, хорошо гостить у Тебя: благоухающий воздух, горы, простертые в небо, воды, как беспредельные зеркала, отражающие золото лучей и легкость облаков. Вся природа таинственно шепчется, вся полна ласки, и птицы и звери носят печать Твоей любви.
Благословенна мать земля с ее скоротекущей красотою, пробуждающая тоску по вечной отчизне, где в нетленной красоте звучит: Аллилуиа!
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU