Ирина Рогалева. Рассказы о блокаде для детей.

- Кнопочка, иди быстрее! Кнопочка, опоздаем! – подгонял, идущую с недовольным видом по улице младшую сестру Николай.

Прохожие, услышав его, с улыбкой смотрели на девочку с необычным именем. На самом деле Кнопочку звали Маруся, было ей семь лет. Курносый носик, зажатый пухлыми щечками и, вправду, был похож на кнопочку, поэтому Марусю домашние так и звали. Николай, высокий худощавый паренек с добрым открытым лицом, был старше сестры почти на десять лет.

Одной рукой он крепко держал Кнопочку, другой - футляр с аккордеонном. Шли они по Большому проспекту Петроградской стороны в ДК Ленсовета, где Кнопочка была записана участницей городского детского музыкального конкурса.

Мученики ленинградской блокады

Был воскресный солнечный майский день. Нарядные ленинградцы, весело переговариваясь, направлялись кто в кино, кто в кафе, кто в парк на прогулку. Родители покупали детям мороженное и соки, которые продавщицы в накрахмаленных белых коронах наливали из опрокинутых стеклянных конусов. «Нет у меня детства, - вздыхала девочка, глядя на довольных ребятишек, - несчастная я. Могла бы с Колькой в ЦПКО поехать, так нет, надо идти на конкурс. Если бы не мамочка, я давно бы отказалась ходить в музыкальную школу. Терпеть не могу этот огромный аккордеон. За грустными мыслями Кнопочка не заметила, как они дошли до большого серого здания ДК.

- Смотри, твое имя, - брат задержался рядом с огромной афишей, размещенной под стеклом перед входом и нашел имя сестры в середине длинного списка. -

Маруся Смирнова. Обидно, что родители афишу не увидят, они бы порадовались за нашу фамилию.

- Да, мамочка сегодня дежурит и папа в рейсе, - вздохнула девочка. – А ты, хоть и взрослый, мне даже косички не смог ровно заплести. Одна толще другой получилась.

- Никто на твои волосы смотреть не будет, - фыркнул брат, ты, главное, играй хорошо.

Проводив сестру до сцены, он вошел в зал. В партере свободных мест почти не было. Пришлось устроиться на откидном стуле.

Конкурс открыл директор музыкальной школы, лохматой гривой напоминавший Бетховена. Сказав участникам напутственные слова, директор отправился за стол жюри. Малышей на сцену пригласили первыми. Каждого выступающего зал поддерживал громкими аплодисментами. Некоторые родители дарили педагогам цветы. «Эх, не сообразил, надо было купить Анне Николаевне, Марусиной учительнице, букет», - огорчился Николай. Он хотел сбегать за цветами, благо ларек был рядом, но тут на сцену вышла Кнопочка. «Черный сарафан, белая блузка, белые носочки, ботиночки, бантики на месте. И косички одинаковые, что она придумала?» - брат быстро окинул ее взглядом.

Помощник сцены вынес аккордеон и поставил девочке на колени. Над массивным инструментом осталось видно лишь круглое Кнопочкино лицо с серыми глазами.

- Русская народная песня «Белолица-круглолица» - объявил ведущий, - исполняет Маруся Смирнова.

В зале замелькали улыбки, название песни очень подходило исполнительнице. Детские пухлые пальчики уверенно забегали по кнопкам, правая ножка в белом носочке притоптывала в такт мелодии. Кнопочка играла чисто, с веселым задором. Слушатели разразились бурными аплодисментами. «Это победа», - подумал Николай, и не ошибся.

Он все-таки успел купить букет гвоздик и вручил их учительнице в конце концерта, когда она вместе, с победившей в своей возрастной группе, Кнопочкой вышла на сцену.

- Молодчина! – похвалил Николай сестру после концерта.

- Петь я все равно больше люблю! – заявила та.

– Проси, что хочешь! Все исполню, как старик Хоттабыч! – брат потрепал ее по макушке.

- Хочу мороженное!

- Трах тибедох – тибедох, - брат остановился у ларька, выдернул из воображаемой бороды волосок.

- Готово! – он протянул Кнопочке пломбир на палочке.

- А в ЦПКиО можно? Я на карусели хочу, - сестра с наслаждением откусила кусочек. Жизнь налаживалась.

- С инструментом на карусели? – растерялся Николай. – Пока его домой отвезем пол дня пройдет, а с такой бандурой гулять не хочется.

Кнопочка посмотрела на брата такими умоляющими глазами, что отказать ей Николай не смог.

На Елагин остров ехали на рогатом троллейбусе. Счастливая девочка здоровалась со всеми входящими пассажирами.

Они, с улыбкой, ей отвечали.

- Так хочется поделиться со всеми радостью, - сказала Кнопочка брату. – Во-первых, я выиграла конкурс, и мамочка очень этому обрадуется. Во-вторых, ты купил мне мороженное, а я его так люблю! В-третьих, я обожаю кататься с тобой на каруселях! Потому что с тобой не страшно!

- Это так, - кивнул Николай, только не знаю куда аккордеон девать? С собой на карусели тащить?

Немного прогулявшись по парковым аллеям, они встали в очередь за билетами на аттракционы и прямо там познакомились с Вадиком, невысоким крепким пареньком в клетчатой рубашке, на вид ровесником Николая. К огромной радости ребят, Вадик сам предложил посторожить инструмент, пока те катаются.

- Не бойтесь, сохраню в лучшем виде! Глаз с него не спущу. Катайтесь, сколько хотите. Я никуда не спешу, – Вадик крепко пожал Николаю руку и уселся на скамейку рядом с футляром. Кнопочка одарила его лучистой улыбкой и помчалась на карусели.

Катались брат с сестрой не больше десяти минут, но когда вернулись, Вадика не было. Исчез и аккордеон.

- Наверное, он за водой отошел, или в туалет? – предположила Кнопочка. – Сейчас вернется.

Ребята сели на скамейку. Через час стало понятно, что новый знакомый не вернется. Николай обежал весь парк, опросил множество людей, но паренька в клетчатой рубашке с футляром аккордеона в руке никто не запомнил.

- Это вор, он специально здесь терся, - Николай, вернувшись после поисков, с размаху опустился рядом с Кнопочкой. – Не плачь, - он вытер ей слезы, - сейчас пойдем в милицию и напишем заявление о пропаже.

- Этого Вадика обязательно поймают! – девочка вскочила. – Мама на инструмент два года деньги откладывала! Как мы ей скажем о пропаже? Она так много работает. Так устает! – Кнопочка разрыдалась.

Дежурный сержант в милицейском участке принял заявление, посочувствовал ребятам и пообещал зареванной Кнопочке вора обязательно поймать.

Николай, нарисовал карандашом портрет Вадика: короткие брови над глазами-угольками, искривленный нос, плотно сжатые губы, левое ухо немного оттопырено.

- Ты, наверное, после школы на художника пойдешь учиться? - спросил сержант, взглянув на рисунок.

- В университет буду поступать, хочу авиа конструктором стать, - ответил Николай, - хочу самолеты конструировать, чтобы у нашей страны самая лучшая в мире авиация была!

Уставшие, они вернулись домой вечером. Накормив сестру Николай ушел к другу готовиться к экзаменам, а Кнопочка решила прибрать в комнате.

Мама пришла с работы с коробкой конфет. Медсестрам выздоравливающие больные иногда дарили конфеты.

- Кнопочка, не расстраивайся, это всего лишь один из конкурсов, - увидев грустное лицо дочери, мама решила, что девочка не справилась с заданием.

Кнопочка обхватила маму руками, уткнулась в пропахшее лекарствами платье и, не поднимая глаз, рассказала о пропаже аккордеона.

- Давай-ка сядем, - мама опустилась в кресло и посадила дочку на колени. – Конечно, инструмент жалко, он очень дорогой и купить второй мы вряд ли сможем. Но ведь его могут найти, это же не колечко, не серьги, а целый аккордионище! Будем надеяться на лучшее. К тому же у тебя начались каникулы. Надо же тебе отдохнуть от музыки.

- Хоть в чем-то мне повезло больше, чем Кольке! – воскликнула Кнопочка. – У него экзамены, а у меня – каникулы!

Она расцеловала маму, подбоченилась и громко распевая калинку-малинку пустилась в пляс.

- Артистка, - рассмеялась мама, с любовью глядя на дочку. – Настоящая артистка!

Через год эти же слова Кнопочке в госпитале сказал раненный подполковник.

Проклятая война, начавшаяся спустя месяц после конкурса, длилась уже целый год.

Николай успешно сдал экзамены, прибавил себе год и ушел добровольцем на фронт. От него пришло несколько писем, которые мама перечитывала каждый день. Отец, моряк, ходивший в Балтийском море, был призван в ряды военных моряков. Он приехал в Ленинград на один день, чтобы попрощаться с семьей. Кнопочка на всю жизнь запомнила его загорелое обветренное лицо, сильные руки, подхватившие ее у входной двери, жесткий бушлат, пахнувший морем. Отец привез несколько морских звезд и множество мелких ракушек. Эти звезды, в самые голодные блокадные дни, они с мамой варили и ели. Варили долго, ели быстро.

Маруся вместе с другими детьми из своей музыкальной школы, навещала раненных солдат в госпитале, где работала мама. Ребята разного возраста выступали каждый со своей программой. Десятилетний Валерка играл на баяне. Носить баян, ослабевшему от голода, Валерке было трудно, поэтому ему разрешили держать инструмент в шкафу, в кабинете главврача. Валерка играл, а Кнопочка пела. Голос у нее был сильный, звонкий, раненные любили ее слушать, и иногда подпевали симпатичной девчушке.

Аккордеон так и не нашли. С приходом войны милиции стало не до поисков. В городе появилось множество воров, грабивших пустые квартиры людей, уехавших в эвакуацию, и шпионов. По ночам они пускали в небо ракеты: подавали сигналы немецким бомбардировщикам, указывая, куда бросать бомбы.

Вместе с Кнопочкой в госпиталь ходили два скрипача из старших классов: Боря и Миша, которому педагоги пророчили большое будущее, он был настоящим виртуозом.

Раненные с нетерпением ждали прихода детей, и как могли их подкармливали. Кнопочке часто перепадали то кусочек шоколадки, то печенье, то ломоть хлеба, хотя брать еду у раненых строго запрещалось. Однажды главврач заметил, как Кнопочка после выступления убрала в карман кофты хлеб. Он так рассердился, что на целый месяц запретил девочке петь. Хорошо, что один полковник уговорил врача простить Кнопочку. Ее звонкий голосок снова зазвучал под звуки баяна, поднимая настроение раненым бойцам.

В мае 1942-го в их дом пришла похоронка. «Ваш муж погиб смертью храбрых», - прочитала мама вслух и застыла, уткнувшись глазами в исписанный неровными буквами лист. Позже она достала из альбома портрет отца и, обрамив его черной лентой, повесила на стену. Через месяц рядом с ним появился портрет Николая: кто-то из друзей сфотографировал его перед экзаменом - лицо серьезное, а глаза смеются. Только тогда Кнопочка заметила, что брат очень похож на отца.

Летом время бежало быстрее, голод был не таким сильным, блокадников спасала зелень. Оказалось, что из мокрицы, крапивы и сныти можно готовить вкусные блюда. Клумбы и палисадники Ленинграда превратили в грядки. В меню госпиталя появились: суп из крапивы, салат из мокрицы, блинчики из сныти.

Подросшая Кнопочка не только пела перед солдатами, но и помогала на госпитальной кухне: мыла посуду, чистила и резала овощи. Глав врач разрешил детям вычищать гигантские кастрюли и, конечно, съедать все, что оставалось на стенках. Миша делал это не менее виртуозно, чем играл на скрипке. После его работы, кастрюли блестели, как новые, а перед друзьями были приличные горки еды.

Кнопочка совсем забыла о пропавшем аккордеоне, но однажды, в начале осени, распевая «Катюшу» в фойе госпиталя, она заметила знакомое лицо: короткие брови над глазами-угольками, немного искривленный нос, плотно сжатые губы. «Это же вор, тот самый Вадик, укравший аккордеон! Точно он! Только осунулся сильно.»

Кнопочка пела, гневно смотря вору в глаза, но тот ничего не замечал. Концерт закончился. Раненные начали расходиться, более здоровые уносили стулья, провожали в палаты слабых товарищей.

Заготовив гневную речь, девочка направилась к Вадику. Он поднялся с места, тяжело опираясь на костыли. Пустая пижамная штанина была свободна от самого бедра.

- Привет, - улыбнулся он Кнопочке. – Ты молодец, хорошо поешь и танцуешь здорово! Настоящая артистка. А я свое оттанцевал. – Он кивнул на единственную ногу. Это меня на Невском Пятачке гранатой зацепило. Там такое месиво! Страшно вспомнить. Ничего, и с одной ногой фашистов бить можно. Слушай, я тебя раньше не мог видеть?»

- Конечно, нет! Выздоравливайте!

Кнопочка развернулась и уже собралась уходить, как Вадик ее остановил:

- Вернись, девочка!

«Узнал!» - бухнуло в сердце. Кнопочка подошла к раненному.

- Вот, возьми! И пацану с баяном передай, - Вадик сунул ей в руку шоколадку и, громко стуча костылями, скрылся за дверью.

Спустя три года после войны Маруся встретила Вадика на Московском вокзале. В солдатской застиранной форме, он сидел на ступеньках у перрона и растягивая меха аккордеона играл «Катюшу». У пустой штанины лежала шапка. Маруся подошла ближе.

- А, я тебя узнал, - закончив играть, Вадик поднял лицо и в упор посмотрел ей в глаза. Девочка почувствовала запах перегара. – Ты Кнопочка, та самая, которая пела в госпитале. А я ведь потом вспомнил, где тебя видел. Брат-то жив?

Девочка покачала головой.

- Забирай! Это же твой! – Вадик кивнул на аккордеон и вдруг схватил ее за руку. - Слушай, ты это, ты прости меня!

- Я давно Вас простила. И аккордеон Вам нужнее, - девочка положила в шапку мелочь и ушла.

Автор: Ирина Рогалева

Комментарии (3)

Всего: 3 комментария
  
#1 | Андрей Бузик »» | 16.11.2019 11:02
  
5
Вражья морда
Обычно на летние каникулы Алешка Соколов на все лето уезжал в Сестрорецк к бабушке на дачу. Весь год он не мог дождаться поездки на финский залив, вспоминал, как здорово бегать по теплой песчаной отмели или строить крепости и замки из мокрого песка или рисовать берег, усыпанный валунами всех форм и размеров, играть с друзьями в прятки или в войну. Кто бы мог подумать, что игра однажды станет реальностью, ворвется в их жизнь проводами на фронт отцов, заплаканными лицами матерей, надрывными звуками сирены, предупреждающей о налетах немецких бомбардировщиков, счетом метронома, сжатыми сводками информбюро.

В конце мая 1941-го родители отвезли десятилетнего Алешку в Сестрорецк, но после объявления войны сразу забрали вместе с бабушкой домой на Охту. Их маленький деревянный дом с белыми ставнями располагался рядом с набережной, где когда-то стояла шведская крепость Ниеншанс, превращенная усилиями царя Петра Первого в самый красивый город на земле, в этом Алешка был уверен. Из окна комнаты мальчика были видны купола Смольного собора, Алешка часто его рисовал. Собор был красив в любую погоду, но юному художнику больше всего нравились купола в обрамлении летящего крупного снега. «Как будто невеста под фатой», - сказала однажды бабушка, любуясь на рисунок.

В конце августа Алешка с мамой выбрались из дома пораньше. Шли пешком через всю Охту, перешли сверкающую Неву и вышли к Пескам. Солнце било в глаза так, что приходилось жмуриться. Мама спешила в магазин отоварить продуктовые карточки, с едой в Ленинграде с каждым днем становилось все хуже. По дороге Алешка разглядывал прохожих: вот идет пожилой мужчина с бородкой клинышком, похожий на ученого в солдатской форме. Видно, что форму он надел недавно и ему неловко в новой одежде. Куда-то торопится молодая женщина со скорбными, не по

возрасту, складками вокруг губ. Может, спешит проводить мужа на фронт или сама собирается записаться в ополчение? Старушка в панамке катит коляску, смешно причмокивая губами младенцу в пышном чепчике. Стайка юных девушек пролетела мимо, громко переговариваясь. Туфельки на каблучках, белые носочки, ситцевые легкие платья - словно и нет войны. Старательно чеканя шаг, идет группа добровольцев. Самый маленький, рыжий, неуклюжий, идущий в конце, все время сбивается. Бредут, держась за руки как дети, старички с кошелками в руках. В одной лежит бутыль с молоком. «Молоко! В магазинах его давно нет, наверное, они купили его на рынке или выменяли на что-нибудь», - думает Алеша, вспоминая, что мама недавно тоже ездила на рынок менять любимую бабушкину скатерть на что-нибудь». Чем-нибудь оказался тощий петух, из которого сварили потрясающе вкусный бульон.

Вот и магазин. Очередь оказалась длинной. Алешка потихоньку пошел вдоль очереди, вглядываясь в лица, он любил рассматривать людей, а потом рисовать понравившиеся лица.

- Алеша! Здравствуй! – вдруг окликнул его знакомый голос в начале очереди.

Мамина подруга тетя Вера стояла вместе с дочкой Варей, Алешиной ровесницей.

– Ты, что один?

- Здравствуйте, тетя Вера, привет, Варя, - обрадовался мальчик, - я здесь с мамой, мы в самом конце стоим.

Варя, белобрысая девчонка с двумя косичками-баранками, улыбнулась, наморщив курносый нос.

- Переходите ко мне, - прошептала женщина, наклоняясь к Алешкиному уху. – Вам часа два стоять на жаре, не меньше. Если немцы прилетят, вообще, не успеете отовариться.

- Нет, спасибо, мы как все, - Алешка покраснел от волнения, отказывать взрослому человеку было неудобно, но лезть без очереди еще хуже.

- Ну, смотри, дело твое, - тетя Вера пожала плечами.

- Все-таки успели! – радовалась мама, покидая магазин с набитой пшеном авоськой. И тут завыла сирена. Пришлось бежать в ближайшее бомбоубежище.

В огромный пыльный подвал в соседнем с магазином доме набилось множество людей, оказались там и Варя с мамой.

- Я очень боюсь, когда бомбят, - пожаловалась девочка Алеше. – Уже столько домов разбомбили. Я некоторые видела: стены рухнули, целые комнаты в воздухе повисли. В одной, даже, детская кроватка была с погремушками. Ужас!

-Бояться нельзя, - ответил он. – Фашисты только и ждут, чтобы мы струсили. А мы не трусы!

- Хорошо тебе говорить, ты мальчик, - Варя вздохнула и посмотрела на Алешку с восхищением.

- Чего там, - чтобы скрыть смущение, он оглянулся.

Молодая мать озабоченно разворачивала кулек с младенцем, собиралась его кормить, кто-то сидел молча, кто-то разговаривал с соседом. Мама беседовала с тетей Верой. Несколько раз прозвучало слово «эвакуация». Алеша прислушался к разговору.

- Детей эвакуируют отдельно, я записала Варю на двадцать шестое августа. Поезд уходит с Московского вокзала на Ярославль рано утром, еще есть места, - говорила тетя Вера. Алешкина сосредоточенно ее слушала.

С улицы донесся глухой удар, стены убежища содрогнулись, раздался детский плач. Мальчик заметил в углу, жавшихся друг к дружке детей, судя по всему, брата и сестру лет пяти. Почему-то они были без взрослых. Алешка достал из кармана черный карандаш, с которым не расставался, нарисовал себе смешные загнутые колечками усы, и встал на четвереньки перед плачущими малышами.

- Мяу, я котик, который ничего не боится, - пропищал он.

Брат с сестрой, забыв про бомбежку, уставились на мальчика. Варя расхохоталась первой, вслед за ней засмеялись дети. Алешке

пришлось развлекать малышню всякими глупостями до окончания налета, но зато они больше не плакали.

Из бомбоубежища мама повезла Алешку записываться в эвакуацию. Ехали на троллейбусе. Над городом висели фантастические дирижабли – аэростаты, заграждающие город от вражеских налетов. На разрушенные бомбежкой дома было страшно смотреть. Алешка своими глазами увидел обнажившиеся после бомбежки комнаты, о которых говорила Варя. На одной из стен обрушившегося дома, открылась комната, обклеенная обоями в цветочек, там рядом со шкафом, набитым книгами, мальчик заметил большую фотографию. Острое зрение помогло разглядеть военного с пышными усами и молодую женщину с гладкой прической и красивым лицом. «Что случилось с людьми, жившими в этой комнате?» - Алешка тяжело вздохнул и отвернулся. Рассматривать разрушенные дома, было все равно, что подсматривать в замочную скважину.

Эвакуационный пункт находился в здании художественной школы на Петроградской стороне, куда папа, еще недавно, возил Алешу на занятия. Мальчик поднялся по знакомым ступенькам и пошел вслед за мамой по длинному, пахнувшему красками коридору, стены которого были увешаны детскими рисунками. Множество людей с озабоченными лицами сновали из кабинета в кабинет, не обращая внимания на радостные веселые картинки.

- Мама, можно я никуда не поеду, останусь с тобой и бабушкой? – попросил Алешка, когда они подошли к нужной двери.

- Нет, сынок. Ты должен уехать из города, – мама изо всех сил прижала его к себе.

- А ты? – от волнения Алешка чуть не задохнулся. – Как же ты? Как папа? Вдруг мы потеряемся?!

- Этого не случится, мы обязательно все встретимся после войны! – мама отпустила Алешку и решительно вошла в кабинет.

Спустя три дня мама повезла его на Московский вокзал. Чтобы не опоздать, решили выехать из дома в шесть утра. Бабушка напекла в дорогу драников из картошки, пока пекла плакала.

- Ты все подорожники слезами просолила, - грустно улыбалась мама.

На вокзале тысячи людей с узлами и чемоданами, толкаясь и ругаясь, заполонили узкие перроны. Запасные пути до самого горизонта забили грузовые составы.

Такой суматохи Алеша еще не видал. Крепко держась за руки, они с мамой протиснулись сквозь гомонящую толпу к дежурному военному, стоявшему около их состава, со списками детей в руках. Военный, смахивая пот со лба, стоял неподвижно, словно врос в землю, что было невероятно при такой толчее.

- Соколов Алексей, - дежурный поставил галочку напротив Алешиной фамилии и приказал: - быстро в вагон!

- Сынок, запомни, мы с отцом и бабушкой тебя любим больше жизни! Я тебя обязательно найду! – горячие мамины губы коснулись Алешкина уха. - Все, тебе пора! – мама подтолкнула его к поезду.

- Мама! – вдруг вырвался из Алешиной груди отчаянный крик, заставив обернуться десятки материнских голов.

- Ничего, сыночек, увидишь еще свою маму, - чьи-то сильные руки подхватили мальчика, перенесли над высокими ступенями в тамбур. Сопровождающая воспитательница, женщина средних лет, усадила его на свободное место в середине вагона.

Поезд тронулся, оставив позади, разрывающиеся от разлуки с детьми, материнские сердца.

Алешкин вагон был набит школьниками младших классов. Ребята сидели чуть ли не на головах друг у друга. С одной стороны – тесно, с другой – весело. Новые знакомства быстро вытеснили грустные прощальные мысли. Повсюду слышались имена:

- Андрейка, Мишка, Лена, Катя, Варя!

«Варя! Мы же вместе едем, как я мог забыть?» – спохватился Алешка.

Варя нашлась в самом конце вагона, она сидела на верхней полки и тихо плакала.

- Варька, спускайся вниз и прекрати реветь! – шутливым тоном приказал Алешка. – Все будет хорошо! Война, вообще, ненадолго. Мы скоро фрицев разобьем и вернемся домой.

- Мама тоже так сказала, - девочка втиснулась на нижнюю полку, вместе с Алешей там сидели четверо школьников, вытерла слезы и с надеждой посмотрела другу в лицо. – А я все равно боюсь, что маму больше не увижу.

- А ты не бойся! Помнишь, что я тебе говорил?

- Помню, только я забыла.

Все рассмеялись. Вместе с ними расхохоталась и Варя.

До Ярославля ехать было долго, наговорившись, ребята вповалку уснули, сказалось перевозбуждение и ранний подъем. Вслед за ними закрыли глаза и утомленные воспитатели.

Алешке снилась мама, она ласково гладила его по голове, приговаривая: - «Сынок, проснись, проснись…»

- Мама, я встаю, - мальчик с трудом открыл, отяжелевшие от сна глаза, в этот момент поезд, скрипя тормозами, резко остановился. За окном раздавались взрывы, грохот, крики, наполненные ужасом.

- Что это? – проснулась Варя.

- Фашисты! Фашисты! - толкая друг друга, ребята вместе с воспитателями бросились из вагона. Схватив Варю за руку, Алешка побежал за ними.

Состав встал около колхозного убранного поля. Дети, как горох, посыпались из вагонов, между ними метались воспитатели, пытаясь успокоить и собрать вокруг себя перепуганную ребятню, но у них ничего не получалось: мальчишки и девчонки цветными пятнышками неслись, кто по полю, кто вдоль дорожной насыпи. Над ними черным коршуном кружил немецкий бомбардировщик со свастикой на крыльях. Варя, подвывая от страха, изо всех сил тянула Алешку в сторону видневшихся вдалеке пожелтевших стогов.

- Подожди-ка! – мальчик остановился и поднял голову.

Немецкий летчик был прямо над ними. Толстые щеки, двойной подбородок, узкие, как щель губы. Мерзкий жирдяй что-то громко кричал на своем языке и, довольный собой, строил рожи.

- Ты мерзкая фашистская морда! Мы вас скоро всех перебьем! – закричал Алешка изо всех сил и, подняв к небу кулачок, погрозил летчику.

Варя смотрела на друга во все глаза. Вдруг, ее ручка сжалась и тоже поднялась к небу. Вслед за ними грозить фашисту начали все, кто был неподалеку.

- Мы тебя не боимся!

- Проклятый фашист!

- Чтоб ты сдох!

- Вражья морда! - наперебой кричали дети, размахивая кулаками и подпрыгивая.

Постепенно их голоса слились в один:

- Вражья морда! Вражья морда! – дружно скандировали они.

Немец снял летные очки, и свесился за борт кабины. Он был потрясен: только что бежавшие, перепуганные, русские щенята превратились в маленьких смельчаков. Ни капли страха не было на их лицах. Изобразив толстыми пальцами пистолет, немец направил его на зачинщика Алешку.

- Пиф-паф, - крикнул он, расхохотался, и улетел.

- Мы его прогнали! – закричала Варя, приплясывая.

- Фриц нас испугался! Мы победили! – завопили ребята.

Успокоившись, дети вернулись к поезду. К счастью, никто не пострадал, бомба попала в последний почтовый вагон, Почту перегрузили, вагон отцепили и состав двинулся дальше.

Алешка и Варя благополучно доехали до Ярославля, где провели все военные годы. После войны они вернулись в Ленинград.

Немецкий летчик, потрясенный смелостью русских детей, отказался вылетать на задания, был разжалован и отправлен в тыл. Всю жизнь он вспоминал поднятые к небу полные ненависти детские лица и сжатые, грозящие ему, кулач

Автор: Ирина Рогалева
  
#2 | Андрей Бузик »» | 24.11.2019 09:59
  
3
Факел над городом
рассказ о блокаде Ленинграда для школьников.

Жители блокадного Ленинграда
Уставшая, отработавшая на авторемонтном заводе две смены подряд, Нина Васильевна возвращалась домой, мечтая об одном – напиться горячего чая с хлебом и уснуть. «Вот бы завтра проснуться, а война закончилась», - мечтала она, переступая сквозь намерзшие на Тележной улице ледяные торосы. По темным, не освещенным, вечерним улицам идти приходилось медленно. Спасением для прохожих бывали луна и белый снег, дающий небольшой отсвет, но в этот вечер, небо с утра занесло тучами, спрятавшими яркий лунный диск от блокадного города.

Вот и дом. Нина Васильевна вошла под арку, привычно отсчитала шаги, потянула на себя обледеневшую дверь парадного. Десять ступенек, поворот, еще десять ступенек. Она нащупала пальцем отверстие в двери, вставила ключ. Дома! Пятнадцать шагов по скрипучим половицам коридора, поворот в закуток, ключ-замок. Все! Пришла. Нина Петровна наощупь зажгла свечу, скинула тяжелое ватное пальто, разожгла вечно голодную, как сама хозяйка, печку-буржуйку, налила в кастрюльку воды. Хотела умыться, но сил уже не осталось. Так и упала одетая на диван, натянула до головы одеяло, провалилась в сон до того, как голова коснулась подушки.

Проснулась она около полудня от стука в дверь.

- Нина Петровна, живы? – не дождавшись ответа в комнату влетела соседка по квартире Любаша. – Так и проспите все новости! Опять две смены отработали? Не жалеете себя совсем.

Всегда задорной и веселой Любаше было двадцать лет. Все знали, если где-то кто-то смеется, значит там Любаша. Работала она воспитательницей в детском саду, неподалеку от их дома в конце Невского проспекта. Дети и родители ее обожали. Никто не мог так
ловко одеть малыша на прогулку, успокоить ворчуна, накормить капризулю, Любаша обращалась с малышней мастерски. В их коммунальной квартире, до войны, жили девять семей. В 41-ом мужчины ушли на фронт, женщины и старики уехали в эвакуацию, кто-то умер от голода. Нина Петровна с Любашей остались вдвоем.

- Ниночка Петровна, вставайте, а я пока печку растоплю. Хорошо, что мы с девчонками дров запасли. А то в других-то домах народ всю мебель пожег, теперь к нам повадились дрова таскать. Да сил-то у людей нет, украсть и то, не могут, берут по три полена, - Любаша болтала, но дело делала. Через десять минут в печке потрескивали дрова, на керосинке грелась для чая вода.

- Так что за новости? – Нина Петровна медленно поднялась с дивана, прислушалась к ногам. Вроде, не болят, значит, отдохнули.

- У меня галеты есть! Вчера отец Витьки Карамелькина чудесным образом из госпиталя объявился и нам галеты принес. Сейчас принесу! – Любаша сбегала в свою комнату и вернулась с пачкой импортных галет.

«Как березка, - подумала Нина Петровна, бросив взгляд на девушку, - глаза большие зеленые, брови ровными дугами, чистая прозрачная кожа, лицо идеальной пропорции, уж в этом-то я, инженер-конструктор со стажем, понимаю. Только похудела уж очень сильно. Да как тут не похудеть, голод. Хорошо, что живы еще», - вздохнула она.

- Витька Карамелькин, ушастый такой, который у тебя месяц назад кнопку со стола стащил и съел? – Нина Петровна знала всех подопечных из Любашиной группы. Девушка любила рассказывать о своих малышах.

Всех детей из блокадного Ленинграда вывезти не удалось, многие родители и сами не хотели расставаться с детьми, надеялись на быстрый конец войны. Городу требовались рабочие руки, на заводы пришли женщины и подростки, каждый как мог вносил свою трудовую лепту в дело победы. Чтобы разгрузить родителей, детские сады работали круглосуточно. Для маленьких блокадников старались создать самые лучшие, насколько было возможно,

условия для жизни. В Любашином садике работала котельная, которая грела воду, чтобы малыши умывались теплой водой, огромная печка буржуйка топилась зимой день и ночь, согревая большую комнату, где находились ребятишки в течении дня. Раз в неделю воспитателей, по очереди, отпускали домой. В выходные Любаша тоже работала: чистила двор, носила из Невы воду вместе с соседями заготавливала дрова, дежурила на крыше во время налетов немецкой авиации, помогала соседке. «Вы на заводе у станка весь день стоите, а я с детьми вожусь. Разве можно наш труд сравнивать? Тем более, что у Вас ноги болят. А у меня ножки здоровые!» - заявила она однажды Нине Петровне, когда та в очередной раз отказалась от помощи.

- Так что за новость ты хотела рассказать? Про галеты что ли? – улыбнулась Нина Петровна, когда Любаша, наконец, присела за стол.

- Ой! Вот я балда! – девушка хлопнула себя ладонью по лбу, и снова вскочила. – Карамелькин старший сказал, что блокаду сегодня-завтра должны прорвать. Наши под Шлиссельбургом и под Волховом в наступление пошли.

- Дай-то Бог! – Нина Петровна перекрестилась на маленькую бумажную иконку, приколотую на стене рядом с фотографией мужа: улыбающийся, с россыпью морщинок вокруг глаз, бородатый мужчина в летном шлеме прикрывал ладонью глаза от слепящего солнца в кабине самолета.

- Как там Павел? – вздохнула она. – Писем от него давно не было.

Сердце совем изболелось. Еще вчера на заводе кто-то рассказал, что видел, как наш самолет подбили. Полк-то Пашин совсем рядом с городом стоит, они нас от немцев и защищают. Что-то у меня на сердце не спокойно.

- Нина Петровна, а Вы заметили, что канонада все дальше от Ленинграда грохочет, значит, фронт от города отодвигается.

- Да, где ж мне заметить, на заводе такой грохот стоит, почище любой канонады. Из-за этого я и слышать хуже стала, как бы совсем слух не потерять.

- Ничего, вот война закончится, мы Вас к офтальмологу отведем и уши Ваши починим! – Любаша вскочила, обняла соседку и подошла к окну.

- Внимание! Говорит Москва! – вдруг раздался из радио транслятора голос диктора. - В последний час успешное наступление наших войск в районе южнее Ладожского озера и прорыв блокады Ленинграда! На днях наши войска, расположенные южнее Ладожского озера, перешли в наступление против немецко-фашистских войск, блокировавших город Ленинград. Наши войска имели задачей разрушить оборону противника и этим прорвать блокаду города Ленинграда. Следует при этом иметь в виду то обстоятельство, что за многие месяцы блокады Ленинграда немцы превратили свои позиции на подступах к городу в мощный укрепленный район, с разветвленной системой долговременных бетонированных и других сооружений, с большим количеством противотанковых и противопехотных препятствий. Наступление наших войск проходило с двух сторон: с западного берега р. Нева, юго-западнее Шлиссельбурга и с востока из района южнее Ладожского озера. Прорвав долговременную укрепленную полосу противника глубиной до 14 километров и форсировав реку Нева, наши войска в течение семи дней напряженных боев, преодолевая исключительно упорное сопротивление противника, заняли: город Шлиссельбург, крупные укрепленные пункты Марьино, Московская, Дубровка, Липка, рабочие поселки №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, станцию Синявино и станцию Подгорная. Таким образом после семидневных боев войска Волховского и Ленинградского фронтов 18 января соединились и тем самым прорвали блокаду Ленинграда.

Женщины, замерев, прослушали сообщение.

- Блокада прорвана! – Любаша бросилась обнимать Нину Петровну. – Смотрите! – она увидела в окно, что на улицу начали выбегать люди. Все, незнакомые и знакомые, обнимали друг друга со слезами на глазах. – Пойдемте на улицу! Одевайтесь! Я сейчас!

Через несколько минут Нина Петровна, крепко держа Любашу за руку, шли в сторону площади Восстания, куда с улиц стекались ручейки ленинградцев. В такой момент людям, переполненным радостью, хотелось быть вместе.

- Смотрите! Смотрите на небо! Самолет! – закричал кто-то.

Нина Петровна подняла голову. Со стороны Смольного летел пылающий, как факел, подбитый немцами самолет. Сердце тревожно забилось. «Нет, это не Паша. С мужем все в порядке», - уговаривала она себя.

От факела отделилась темная точка.

- Смотрите, парашютист! Спасся! Молодчина! – кричали люди, глядя на небо.

- Один прыгнул, - Любаша напряженно следила за самолетом, - в экипаже двое должно быть: пилот и стрелок.

Люди не отрывали глаз от факела, в надежде увидеть второй парашют, но этого не произошло.

– Пойдемте быстрее, а то замерзнем, - Любаша взяла за руку Нину Петровну.

- Кто бы там не был, у него есть жена, мать, невеста, - тихо отозвалась она. – Ты иди дальше, кажется, там митинг начинается, а я домой вернусь, что-то мне не хорошо.

Десять ступенек, поворот, еще десять ступенек. Пятнадцать шагов по скрипучим половицам коридора, поворот в закуток, ключ-замок.

Нина Петровна вошла в комнату, опустилась на колени перед иконой и стала молиться за живых и за мертвых.

Лишь в конце войны, она узнала, что сердце не обмануло: в падающем горящем самолете был ее муж. Уводя самолет от жилых домов, Павел не успел покинуть кабину. Об этом ей рассказал однополчанин Павла, тот самый сержант-стрелок, успевший выброситься с парашютом.
  
#3 | Андрей Бузик »» | 24.11.2019 10:00
  
6
Документальный фильм о прорыве блокады Ленинграда в январе 1943 г.
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU