Много раз убеждалась, что самый «надежный» способ впасть в какой-либо грех – осудить за этот грех своего ближнего. Вот никогда после рождения собственных детей не думала, что меня будут раздражать чужие малыши, весело бегающие по храму, но… Видно, я слишком часто осуждала тех, кого дети в храме раздражают и от кого изрядно достается и детям, и их родителям. Собственно, временами и мне «доставалось» как мамаше, до сих пор не нашедшей на ребенке кнопочку «Выкл.».
И что же? Буквально на днях в храме я поймала себя на раздраженной мысли: «Ну почему эту бешеную девочку до сих пор никто не успокоит?» Конечно: я, видите ли, помолиться «по-нормальному» пришла на раннюю службу, пока собственные бутузы сладко спят, – и вот он, тут как тут, чужой топот и вскрики. К счастью, я быстро представила, каково сейчас ее маме, сгорающей от стыда и ловящей на себе колючие взгляды. Ей, бедной, уж точно не помолиться – только стой да следи, чтобы подсвечник не был повержен да чтобы чадо не слишком сокращало дистанцию до царских врат, пытаясь пробраться в алтарь.
То есть молиться-то можно: с иными детьми приходится взывать: «Господи, помилуй! Господи, помоги!» – не менее горячо, чем капитану какого-нибудь утлого суденышка в разгар бури. Но так ты и дома помолишься, а хочется ведь услышать и последование литургии, и хотя бы пару строчек из Евангелия… Господи, думаю, помоги Ты ей, неизвестной мне молодой маме. Ну, и вроде бы вскоре не до девочки стало – где-то она там бегает, но мне уже как будто не мешает.
Строго говоря, чужой ребенок вообще не может «мешать» молиться. Ты за него не в ответе, следить за каждым чихом не обязана, мало ли что звуки издает. А сколько раз со мной бывало так, что, увлекшись разговором по телефону, я не сразу реагировала на дочь, настойчиво пытавшуюся что-то у меня спросить. Ребенок уже за юбку тебя тянет – а ты всё никак не оторвешься от какого-то горячего обсуждения. Зато как с Богом пришел поговорить – так сразу любой шорох «мешает».
«
Надо набраться храбрости и признаться: «отвлекаешься» потому, что еще и не увлеклась как следует.
»
Значит, дело не в «мешающем», а в отвлекающемся. Надо набраться храбрости и признаться себе, что «отвлекаешься» в основном потому, что еще и не увлеклась как следует. Ну не влечется сердце ко Господу так, как должно оно делать в те минуты, когда вдруг осознает, Кто перед ним: «Господь мой и Бог мой!» В остальное же время сердечные «гады, ихже несть числа» делают твою молитву делом трудным, а порой и тягостным.
Может быть, и раздражение на детей отсюда – из зависти? Скачет ребенок – хорошо ему в храме, легко. А мы трудимся, нудимся, считаем в уме, сколько минут осталось до «Отче наш»… Ну и обидно, в конце концов: ишь, распрыгался! При этом я часто замечала у священников из числа опытных монахов совершенно другое – светлое и радостное – выражение на лице даже в те моменты, когда они смотрят на зашаливших в храме малышей…
Но откуда бы ни приходило чувство дискомфорта из-за вскриков и топота чужого ребенка, я теперь точно знаю, что с ним (дискомфортом и раздражением) лучше всего сделать. Опытным путем узнала всё на той же службе.
Мама маленькой скачущей девочки ближе к Херувимской попыталась дочку «скрутить». Поднялся рев, в сравнении с которым предыдущий легкий топоток показался бы полной тишиной. И тут я вспомнила, что утром в спешке схватила свою сумку не разбирая, то есть вместе со всеми памперсами, машинками, платочками и мишками, которые живут в ней месяцами.
«
С видом фокусника извлекаю мишку. Есть еще машинка, чехол от телефона и ручка с блокнотом – до конца службы, пожалуй, хватит.
»
Вуаля! С видом фокусника я извлекаю мишку, стараясь не испугать ребенка слишком пристальным «добрым взглядом». Улыбаюсь маме: всё хорошо, мол, мои дети не лучше. Наступает тишина. В запасе еще машинка, чехол от телефона и ручка с блокнотом – до конца службы, пожалуй, хватит.
И вот я подумала: чем не рецепт? Как было бы здорово, если бы каждый, кто знает за собой раздражительность на шалящих детей, приносил в храм «сумку Мэри Поппинс». Вот «это был бы сон, волшебный сон»!.. Представьте: мчится по храму пятилетняя «дылда», мама «дылды» держит еще двухлетнего бутуза на собственном семимесячном пузе – ей немного не до «укрощения» старшенькой. А вы, не успев и пораздражаться, ловите «дылду» и вручаете ей блокнот с парой цветных ручек. Так мол и так, дорогое чадо, нарисуй-ка ты цветы в подарок Господу, это будет твоя молитва. О, здорово получилось, теперь рисуй для Богородицы…
Сразу получится и тишина для спокойной молитвы, и победа над раздражением, и сотворенное дело христианской любви. Вы даже не представляете, какими сестрами великого милосердия кажутся мне порой те женщины, которые хотя бы на пять минут во время службы отводят в сторонку кого-нибудь из моих детей «почистить подсвечник», «поцеловать иконки» или «цветочки посмотреть»… Могли бы сказать: твои дети – иди и воспитывай. Но не говорят. Спаси их Бог!
Спаси нас Господи от вечного греха осуждения всего и вся! Возлюби ближнего своего, как самого себя, а мы даже в храме - доме Господа нашего не можем вспомнить об этом... От гордости сами себя погубим.1