Младостарчество - характерный соблазн времени

МЛАДОСТАРЧЕСТВО - ХАРАКТЕРНЫЙ СОБЛАЗН НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам;
но горе тому человеку, через которого соблазн приходит.
(Мф. 18, 7)
Не должен быть из новооб­ращенных,
чтобы не возгор­дился и не подпал осуждению с диаволом.
(1 Тим. 3. 6)

Предыстория и суть проблемы
Еще не так давно Церковь была гонима. Ее обещали уничтожить: закрывали храмы, расстре­ливали и ссылали духовенство, всячески притес­няли верующих, даже устраивали «безбожные пятилетки» для окончательного уничтожения ре­лигии... Сталин торжественно обещал, что к 1 мая 1937 года имя Бога навсегда будет забыто на территории СССР. Эти времена закончились совсем недавно — многие еще помнят широкомасштаб­ное хрущевское гонение и его обещание показать но телевизору последнего попа.
Но, несмотря на гонение, в некотором отно­шении в те времена было проще. Враг был не скрытым, а видимым — он не рядился в «овечью шкуру», а тел на Церковь открыто и нагло. Здесь ясно был виден враг, четко пролегала линия фрон­та—и понятно было, что отступать некуда: тыла фактически не было — надо было стоять насмерть. Насмерть и стояли. Тех, кто стоял насмерть, мы недавно прославили в чине святых, отпраздновав эту победу духа над смертью.
Но сегодня все переменилось: линия фронта исчезла, и непонятно стало, где тыл, а где враг, по­тому что нападения начались со всех сторон. Все смешалось. Наступило время соблазнов. Враг из­менил тактику — он стал приходить иод видом доб­рого пастыря. Судите сами. Раньше у нас старцев было — по пальцам одной руки можно было пере­честь, и те говорили про себя: «Старцев не знаем, стариков у нас много, а вот старцев чего-то не за­мечали». Сегодня же старцы, духовидцы и тайноз-рители стали расти как грибы в лесу после дождя. Среди них встречаются и самозванцы, выдающие себя за православных монахов, священников.
Иеромонах Анатолий (Берестов) в своей кни­ге «"Православные колдуны" — кто они?» приводит рассказ одного молодого прихожанина, кото­рый попал на прием к «прозорливому старцу» «схимонаху Феодосию», для того чтобы исцелить­ся от страсти к винопитию.
«Взялся он меня лечить, — рассказывает мо­лодой человек, — смотрит на икону Божией Ма­тери и "общается" с ней. А потом мне в глаза смот­рит, да так, что никак не могу оторваться от его взгляда. Чувствую: хребет мой начинает трещать, потом ощутил вытягивающую боль из таза, будто у меня изнутри вытаскивают что-то, а ведь Фео­досии ко мне и не прикоснулся.
За общей трапезой пили много вина, и вод­ки, и спирта. Феодосии над водкой молитвы чи­тал... Но после его молитв и питья "освященной водки" — не знаю, как и назвать, — такие страсти начались! Не то что не избавился от иривычки к винопитию — она чуть не погубила меня. До за­поя дошло. В отчаянии примчался я к "отцу Фе­одосию":
— Что мне делать?! Я весь бесами облеплен!
— Л как ты думал, — отвечает "старец", — ведь я их растревожил!
И снова — молитвы, "исповедь" (только по­том подумал я: а какое право имеет он исповедо­вать, ведь даже если монах, как говорит, но ведь не иеромонах, а в то время я был загипнотизиро­ван и принимал все, что делает Феодосии, на веру). Достал "старец" святого масла, всего меня помазал, в том числе и интимные места (лишь йотом я опомнился — ведь это кощунство!). А по­том начал наставлять:
— Блудного греха не бойся. Все блудят, и епис­копы тоже. Это естественный грех! И если ты бу­дешь — ничего! И грех содомский — это ерунда! Потом добавил: "Только смотри, не испове­дуй никому, а то я лечить не буду!"
А потом "старец" стал меня уговаривать лечь с ним в постель, как я понял, на содомский грех хотел соблазнить...»1. (1 (Берестов) Анатолии, иером. Алевтина Печерская. «Православные колдуны» — кто они? М, 1998. С. 126— 127.)
Понятно, что во всех нас живет неистребимая жажда подлинного духовного руководства. Но только непонимание того, в чем заключено под­линное старчество, делает нас доверчивыми к лю­бому, кто назовет себя старцем, духовидцем или врачевателем от Бога. Увы, юношу не смутило, что этот «монах» находится не в монастыре, а ведет «прием» на частной квартире, куда его под стро­гим секретом привели «знающие люди». 11е спро­сил он «старца», в каком монастыре он подвиза­ется (обман выявился бы сразу!), кто дал ему бла­гословение лечить? (проверка показала бы, что такое благословение невозможно получить от на­стоятеля монастыря), — нет, он безоглядно вручил себя во власть «чудотворца». Опыт «чудот-ворсния» оказался печальным.
Этот рассказ — яркий пример нашей безответственности в деле спасения. Он напомнил мне один случай, свидетелем которого пришлось быть. Заведующий хирургическим отделением, совер­шая обход и узнав о том, что больному завтра предстоит операция, спросил его: «А кто вам бу­дет делать операцию?» — «Не знаю», — ответил больной. «Как же так, — закричал на него заведу­ющий, — ведь вы под нож ложитесь, доверяете свою жизнь — и не знаете кому?» На следующий день больного повезли на операцию, — с опера­ции он уже в палату не вернулся.
Если таким ответственным должен быть наш выбор даже в деле телесного врачевания, то сколь более ответственным он должен быть в деле духов­ном, ведь здесь речь идет не о временной жизни тела, а о вечной жизни души. Но мы тем не менее легко отдаем нашу душу во врачевание различным проходимцам, самозванцам и прельщенным -только потому, что кто-то назвал их старцами.
И эта наша безответственность и доверчивость породили еще один феномен нашего времени, не­известный ранее рынок услуг — спрос и предло­жение на то, что раньше давалось только очень немногим, особо просвещенным благодатью людям, а нынче сделалось «ходовым товаром». Кому же не хотелось бы исцелиться чудесным образом или узнать волю Божию о нем? Сегодня такие услуги предлагают очень многие колдуны и экстрасенсы, маскируясь православными иконами, свечами и молитвами. А эта маскировка действует неотра­зимо — иконы и свечи лишают нас критического сознания. Пользуясь нашим доверием к внешним атрибутам, колдуны и экстрасенсы стали надевать на себя не только кресты, но и священнические и даже епископские одежды1. (1 Иеромонах Анатолий (Берестов) в своей книге «"Православные колдуны" кто они?» описывает дея­тельность ТОО «Проис» - центра народного целительства на улице Радио, который предлагает следующие ок­культные услуги: «освобождение от сглаза и порчи, про­буждение экстрасенсорных способностей, развитие чувствительности к восприятию особых видов энергии, повышение энергетического уровня и защитных функ­ций организма, обучение приемам набора энергии и уп­равления ею». Центр этот обосновался под покровом якобы православного храма. Его возглавляет неизвест­но откуда взявшийся митрополит Рафаил. Он возглав­ляет богослужения, сам ведет прием больных и прово­дит сеансы экстрасенсорного лечения.)
Однако подобного рода внешние соблазны не так страшны, как кажутся на первый взгляд, — они легко могут быть обнаружены: как бы ни маски­ровался какой-нибудь колдун под православного старца или даже под митрополита, рано или по­здно он все равно будет разоблачен. Другое дело, когда явного подлога нет, когда священник имеет правильное рукоположение, соблюдает уставы и церковные предписания, ведет внешне благочес­тивую жизнь, но пользуется данной ему властью неправедно: в целях самовозвеличения, а не спа­сения паствы. В этом случае распознать соблазн гораздо тру/шее: он может не осознаваться и са­мим пастырем, — и потому приходит он изнутри и тайно разрушает Церковь. Таких священников принято сегодня именовать младостарцами; так можно называть и всех тех, кто незаконно присво­ил себе звание учителя.
Архимандрит Лазарь в своей книге «Ангелу Лаодикийской Церкви» дает очень точную харак­теристику прельщенного пастыря. «От незнания, от непонимания своего собственного духовного уровня, — пишет он, — человек впадает в состоя­ние прелестное, мечтательное. Он мнит в себе несуществующие добродетели, считает положи­тельными, духовными, богоугодными душевные, нервные порывы своей души. Вся душевная дея­тельность такого человека сосредоточивается в уме и на кончиках нервов, отсюда порывистый, взбу­дораженный, сумбурный образ всей жизни. От такой наружной горячности происходит разгорячение чувств и помыслов, мечтаний и пережива­ний. Все это делает человека "взвинченным", под­вижным, активным, суетливым. В его голове рож­даются тысячи планов и идей, в сердце — море желаний и чувств, но все они направлены вовне, в земной мир, на устройство и преобразование зем­ной, мирской обстановки. И хотя, при поверхност­ном взгляде, вся эта деятельность как будто ори­ентирована на Бога, на Евангелие, но па самом деле она вполне самодеятельна и самонадеянна. Бог, евангельские заповеди', уставы и правила цер­ковной жизни, обряды и богослужения — здесь только оболочка, только фон и покрытие, в цент­ре же всей своей деятельности такой "труженик" ставит себя и свою волю. Такой человек, не видя­щий и не понимающий на самом деле, кто он и каков пред Богом, мнит себя незаменимым слу­гой Божьим, апостолом и "другом" Господним. Он становится "перед" Богом, спиной к Нему, пово­рачиваясь лицом к народу, и изо всех сил начина­ет приглашать прийти и поклониться Богу, про­поведуемому им, но вскоре уже забывает справ­ляться у Самого Господа, что и как делать, и в уверенности, что его труд богоугоден, так увлека­ется, что забывает о Боге и начинает привлекать народ к себе самому. "Если же руководитель нач­нет искать послушание себе, а не Богу, не досто­ин он быть руководителем ближнего! Он не слуга Божий! Слуга диавола, его орудие, его сеть!"» — цитируя епископа Игнатия Брянчанинова, дела­ет вывод архимандрит1.( 1 Лазарь, архимандрит. Ангелу Лаодикийской Церк­ви. М., 1998. С. 35-36.) И этот страшный вывод заставляет о многом задуматься. Хочется понять, каким образом пастырь, призванный служить Богу, может стать слугой диавола? Как это явле­ние проникло в Церковь, как оно зарождается, вызревает — и что способствует его развитию?

Причины появления лжестарчества
Соблазн младостарчества существовал во все времена. Еще апостол Павел, наставляя Тимофея, предупреждал, что кандидат в епископы1 (1 В то время епископ возглавлял приход и был, по су­ществу, пресвитером. Только когда число приходов ум­ножилось, функции епископа стали иными. Поэтому все, что говорит апостол о епископе, без всякой натяжки мож­но отнести к пресвитеру.) не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом (1 Тим. 3, 6). Но сам же апостол в прощальной беседе с ефесскими пресвитерам и пророчески предвещает: я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою (Деян. 20, 29-30).
Итак, соблазн лжепастырства действовал даже тогда, когда Церковь жила единым Духом и у ве­рующих было одно сердце и одна душа (Деян. 4, 32). Эпоха апостольской Церкви — это время осо­бых благодатных даров, явленных и в пастырях, и в пастве. В дальнейшем, с притоком огромного количества новообращенных и естественного по­нижения духовно-нравственных требований к ним, произошло уже и заметное оскудение этих первоначальных даров. Поэтому самые ревност­ные христиане, жаждущие подлинной духовной жизни, стали убегать в пустыню, где они могли полностью посвятить себя Богу. Некоторые из подвижников добивались такого совершенства, что полностью избавлялись от страстей, получа­ли, прежде всего, дар любви, а вместе с ним и дар духовного разумения и прозорливости. В бесстра­стности им открывалась воля Божия. Естествен­но, такие сосуды благодати привлекали к себе вни­мание тех, кто искал пути к спасению. Зная, что этим духоносным подвижникам открыта воля Божия, многие просили у них руководства своей духовной жизнью, сознательно отказываясь от собственной воли. Но такое послушание имело одну важную для понимания исследуемого явле­ния особенность: это было послушание не священ­нику, а простому монаху, имеющему особый дар духовничества. Древние монахи отказывались от принятия сана по той причине, что сан дает власть, а ее получение несовместимо с монашес­кой жизнью в покаянии и послушании. Поэтому монашеское руководство было руководством, в котором всячески избегали проявления власти. И полное и всецелое послушание такому старцу было застраховано от злоупотребления духовной властью.
Так и родилась эта практика полного послу­шания духовному старцу. О духовном насилии, о несвободе здесь не могло быть и речи, потому что старец своими советами и опекой только помогал своему послушнику взращивать в себе «нового человека». Такая работа была подобна работе са­довника в уходе за садом. Она была органична -и рождала замечательные духовные плоды, кото­рые и были свидетельством того, что такое послу­шание есть действительно исполнение воли Божией, а не воли человеческой.
Однако со временем таких бесстрастных на­ставников становилось все меньше, а опыт пол­ного послушания, широко распространившись, постепенно обессмысливался, потому что из него исчезало главное: открытая духовному старцу воля Божия.
Святитель Игнатий Брянчанинов, проделав­ший огромную работу по изучению и осмыслению опыта пастырства и духовничества, считал, что подобное послушание возможно было только в древности. Но и в древности таковых старцев, писал он, «всегда было ничтожное число», «в наше же время» [середина XIX века] «богодухновенных наставников нет»1. (1 Сочинения епископа Игнатия: В 5 т. СПб., 1905. Т. 1. С. 274.)
Поэтому, остерегая всех тех, кто искал духов­ного руководства по образцу древнего старчества, он предлагал устроить современное ему духовничество следующим образом: «По учению отцов, жительство... единственно приличествующее наше­му времени, есть жительство под руководством Отеческих писаний с советом преуспевших братии; этот совет опять должно проверять по писанию отцов... Отцы, близкие к нашему времени, называ­ют богодухновенных руководителей достоянием древности... Они предостерегают от учителей не­искусных, чтобы не заразиться их лжеучением... Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спа­сает, вера в ложь и в бесовскую прелесть губит, по учению Апостола (см.: 2 Фес. 2, 10-12)»1. (1 Цит. по: Осипов Л. И. Ищущему спасения. Свято-Успенская Почаевская Лавра; Житомир, 1997. С. 34-35. «Преподобный Симеон, — пишет святитель Игнатий, -жил в десятом столетии по Рождеству Христову, за де­вять веков до нашего времени: вот уже когда раздается голос Праведника в Святой Христовой Церкви о недо­статке истинных, Духоносных руководителей, о множе­стве лжеучителей. С течением времени более и более ос­кудевали удовлетворительные наставники монашества: тогда Святые Отцы начали более и более предлагать ру­ководство Священным Писанием и Писаниями Отечес­кими» (Игнатии Брянчяниновв, свят. Творения. М., 1998. Т. 5. С. 78-79).) И это написано в XIX веке, который дал Церкви целый сонм прозорливых старцев. Что же можно сказать о духовничестве в наше апостасийное время?
Но мы, начитавшись литературы об оптинских старцах, и сейчас ищем для себя духовников, кото­рым можно было бы довериться в слепое послуша­ние. Однако даже опыт послушания у оптинских старцев сильно отличается от древнего опыта. Древ­нее духовничество распространено было в среде монашествующих и было возможно только при совместном проживании старца и послушника. Оптинские старцы давали советы приходившим к ним мирянам; сама форма такого общения уже исключала жесткое, безоговорочное послушание. К тому же оптинские старцы были чрезвычайно осторожны в решении чьих-либо судеб: они часто оставляли выбор за духовным чадом. Так что у русских старцев мы наблюдаем не слепое копи­рование опыта древних отцов, а творческое его применение в соответствии с духовными потреб­ностями новой эпохи. Древние старцы все без ис­ключения обладали личной, а не священнической благодатью (они почти все были простыми мона­хами), они имели личный нравственно-духовный авторитет, — их духовничество носило харизма­тический характер, именно поэтому и послуша­ние им было таким всецелым и беспрекословным. Причем такое всецелое послушничество никогда не навязывалось ими самими — его предлагали те, кто просил их руководства. Поэтому духовничество древних отцов коренным образом отличалось от современного. Когда же опыт древних отцов бел творческого осмысления переносят в другие ус­ловия, распространяя его чуть ли не на любого приходского священника, это приводит к резуль­татам плачевным.
Иван Михайлович Концевич, автор популяр­ной книги об оптинских старцах, писал о причи­не возникновения лжестарчества: «Когда истин­ные старцы, можно сказать, отсутствуют, люди, жаждущие найти себе духовную опору, выбира­ют какое-либо духовное лицо, им почему-либо симпатичное, и говорят: "Я отношусь к нему как к старцу"1. (1 Это как раз то самое возражение, о котором пишет святитель Игнатий: «Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца» (см. выше).) Если духовник окажется трезвым, ду­ховно честным, он резко отстранит такое отноше­ние. Но сколько таких, которые охотно попадают­ся в сети, им расставляемые. Ибо это "лицедей­ство", по выражению си. Игнатия Брянчанинова, ведет самозваного старца к духовной смерти. Он сам теряет почву под ногами и идет уже кривыми путями, растеряв все то, что собирал и приобре­тал за всю прошлую жизнь»2. (2 Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. Репринт. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995. С. 12-13.)
Итак, первая причина возникновения такого духовничества — психология паствы. Не желая меняться, мы хотим переложить ответственность за все, что с нами происходит, на пастыря. Такое бегство от свободы и ответственности выражается иногда в готовности выполнить все, что угодно. Один инок уверял, что если старец благословит его соблудить с кем-либо или убить кого-то, то он без всякого сомнения сделает это, потому что да­вал обет послушания. Но такое «послушание» - форма идолопоклонничества, когда через наруше­ние заповедей происходит измена Богу: старец по­читается больше, чем Бог. И не важно, найдется ли старец, способный благословить на преступле­ние, — беда в том, что мы внутренне на это готовы. Предпосылкой такой готовности является склон­ность русского человека к максимализму. Но эта максималистская открытость сочетается с порази­тельной наивностью и доверчивостью. Поэтому такой открытый, наивный и готовый жертвовать собой человек и сам может стать жертвой бессове­стного насилия.
Вторая причина объективная, на нее тоже ука­зывает Иван Михайлович Концевич. «Современ­ное духовничество, — пишет он, — родилось из древнего монастырского старчества и является его вторичной формой. Благодаря родственности этих явлений, духовничества и старчества, у малоопыт­ных священников, знакомых с аскетической лите­ратурой только теоретически, всегда может возник­нуть соблазн "превышения власти" — перехода грани духовничества, чтобы старчествовать, — в то время как они даже понятия не имеют, в чем сущ­ность истинного старчества. Это "младостарчество" (по одному меткому выражению) вносит разлад в окружающую жизнь. Оно таит опасность причи­нить и непоправимый вред душе опекаемого»1. (1 Концевич И. М. Оптина пустынь и ее время. СП.)
Третья причина — это неготовность кандида­та. В 3-м правиле Лаодикийского Собора говорит­ся: «Недавно крещенных не подобает производить в чин священнический». Они должны были пройти соответствующую подготовку. К сожале­нию, в наше время, в силу опять-таки объективных обстоятельств, кандидаты не смогли соответству­ющим образом подготовиться к принятию сана, — сразу потребовалось очень много священников.
Четвертая причина — недостойность канди­дата. Кандидат, нарушивший определенные цер­ковные каноны, не может быть рукоположен во священника. Но сегодня каноны постоянно нару­шаются под предлогом того, что нет людей, кото­рые соответствовали бы этим канонам. Не берем­ся судить, так ли это. Опыт Церкви, зафиксиро­ванный в канонах, говорит о том, что кандидат, не соответствующий этим канонам, по рукоположе­нии сталкивается с сильнейшими искушениями от злых духов. Он не может выстоять против них, потому что они получили над ним власть. О том, что такая власть имеется, и говорят нам каноны.
Пятая причина — отсутствие настоящего, а часто и всякого духовного руководства у самого священника. Чаще всего руководство сводится лишь к формальной исповеди у епархиального духовника или к крайне редкому посещению ка­кого-нибудь старца.
Но самая главная причина — это поврежденность человеческой природы в грехопадении. По­этому младостарчество — это, конечно, не сумма влияний и сопутствующих обстоятельств, а явление вполне самобытное. Смысл христианского духовно­го делания заключается в восстановлении падшей природы человека, но младостарческое руководство не способствует осознанию болезни — наоборот, все страсти в этом случае получают статус добродете­лей. Поэтому они попадают как бы в «удобренную» влияниями и обстоятельствами почву, в которой развиваются с особенной силой.
Необходимо учесть еще и особенности наше­го времени. Коммунистический период истории оставил нам в наследство привычку к всеохваты­вающему лицемерию: ведь каждый, принося жер­твы идеологическому идолу, обязан был говорить совсем не то, что он думает. Следствием этого яви­лось глубокое повреждение некоторых способно­стей нашей души. Для такой души атмосфера ли­цемерия и лжи стала привычной и даже необхо­димой, подобно тому, как вредная привычка становится второй натурой. Все это время активно подавлялось личностное начало: людей отучи­ли принимать самостоятельные решения, нести от­ветственность. А эта глубоко укорененная привыч­ка заставляет людей и в наше время искать тех, кто принимал бы за них решения, брал бы на себя от­ветственность за их поступки, даже за безнрав­ственные (грехи). Во священнике такие люди как раз и видят того, на кого можно переложить нрав­ственную ответственность.
Длительное влияние атеизма привело к разру­шению христианской культуры и христианского мироощущения. Поэтому современный человек, открывая для себя значение религии, склонен к восприятию ее самых архаичных форм. Общая ре­лигиозная атмосфера сегодня, увы, не христианс­кая, а языческая. Именно ее привносят в Церковь новообращенные. Социологические опросы свиде­тельствуют, что среди тех, кто часто посещает храм, верящих в предсказания астрологов вдвое больше, чем среди тех, кто посещает его редко или вообще в него не ходит. Это говорит о том, что у многих церковных людей сохраняются языческие взгля­ды, в том числе и по отношению к старцам. «Ке­лейники да и сами старцы свидетельствуют: совре­менные паломники почти не задают духовных вопросов. К старцу относятся, грубо говоря, как к гадалке: где сейчас мой сын, он давно пропал из дому; менять ли мне эту квартиру на другую, на какую именно и какого числа; поступать ли в торговый колледж или в педагогический институт? И т. д. и т. и.»1. (1 Хоружий С. С. Феномен русского старчества // Цер­ковь и время. 2002. № 4 (21). С. 217.) Современные прихожане хотят ви­деть в пастыре некоего пророка-ведуна и экстра­сенса — ведь в средствах массовой информации постоянно пропагандируются идеи оккультизма. Священник Даниил Сысоев2 (2 Заведующий Миссионерским отделом Душепопечительского I Центра во имя св. прав. Иоанна Кронштадт­ского.) отмечает, что к по­иску старцев очень склонны те, кто до прихода в Церковь побывал в оккультных сектах. Поэтому проблема младостарчества — это еще и проблема влияния современного мира на Церковь. Новая религиозная эпоха, как ее называют оккультис­ты, «New Age», создает и новую волну оккультно­го интереса к религии.
Когда же потребовалось поставить большое количество священнослужителей, младостарчество стало явлением массовым. В декабре 1998 года Священный Синод был вынужден принять специ­альное определение по этому вопросу. «Некото­рые священнослужители, — говорится в нем, — по­лучившие от Бога в Таинстве Священства право на духовное руководство паствой, считают, что таковое право означает безраздельную власть над душами людей. Не памятуя о том, что отношения между духовником и духовными чадами должны строиться на основе взаимного уважения и дове­рия, таковые пастыри переносят сугубо монашес­кое понятие беспрекословного подчинения по­слушника старцу на взаимоотношения между ми­рянином и его духовным отцом, вторгаются во внутренние вопросы личной и семейной жизни прихожан, подчиняют себе пасомых, забывая о бо­годанной свободе, к которой призваны все христи­ане (см.: Гал. 5, 13). Подобные недопустимые ме­тоды духовного руководства в некоторых случа­ях оборачиваются трагедией для пасомого, который свое несогласие с духовником переносит на Церковь. Такие люди покидают Православную Церковь и нередко становятся легкой добычей сектантов»1. (1 Пришлось как-то беседовать с одной женщиной, ко­торая рассказала о духовнике, назначившем ее мужу, впер­вые пришедшему на исповедь, неподъемную епитимью в тысячу поклонов в день. Муж, конечно, не смог понести такую епитимью — с горя запил, перестал посещать храм.)
В своем докладе на Юбилейном Архиерейском Соборе Святейший Патриарх Алексий сказал: «Продолжаются случаи самочинного наложения неоправданных прещений, давления на волю па­сомых в тех областях жизни, где Церковь предпо­лагает внутреннюю свободу. Считаю важным пре­кращение такой практики и строгий контроль правящих архиереев за детальным исполнением упомянутого Синодального определения».
Решения Архиерейского Собора 2000 года: сде­лать богословие приоритетной областью церков­ной науки, создать базу для получения серьезного богословского образования, вменить пастырям в обязанность получение духовного образования, — несомненно, связаны с той же проблемой младостарчества. Характерно, что именно к богословию было обращено внимание Собора, потому что лю­бое отступление от святоотеческой традиции на­чинается с неправильной идеи, а младостарчество возникает там, где есть заблуждение — вера в ложь1.
(1 Но вера в ложь берет начало в порочной воле, т. е. в неверно ориентированной свободе.) Поэтому здесь хотелось бы разобраться, каким образом отсутствие богословских знаний может привести к столь значительному искаже­нию традиции.
Нужно ли богословие в деле спасения?
Богословие, по мнению святых отцов, имеет большое значение в деле спасения. «Ведение Бо­жественной истины, — наставлял святитель Фео­фан Затворник, — служит основанием спаситель­ного жития»2. (2 Георгий (Тертышников), архым. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. М., 1999. С. 393.) Но почему-то у нас все равно оста­ется, мягко говоря, настороженное отношение к богословию. Сегодня от многих священнослужителей можно услышать, что богословие не нужно и даже опасно, что надо не богословием занимать­ся, а веровать в Бога в простоте: молиться и каять­ся в своих грехах, смиряться и делать добрые дела.
Но можно ли правильно молиться и каяться, можно ли богоугодно смиряться и совершать доб­рые дела, не имея верного представления о том, что является существом этих добродетелей? А такое представление и есть богословское знание.
Все молитвословия православной Церкви на­полнены догматическими истинами, поэтому мо­литься, не богословствуя, невозможно1. (1 Молитвы церковные подчинены основополагающе­му принципу: lex orandi lex credenti est (правило молит­вы есть правило веры), т. е. все молитвы и богослужение выражают догматическое учение Церкви.) Прото­иерей Георгий Флоровский по этому поводу пи­шет: «Христианское богослужение от начала имеет характер скорее догматический, нежели лиричес­кий... С человеческой стороны богослужение есть, прежде всего, исповедание — свидетельство веры, не только излияние чувств». Невозможно молить­ся Богу, ничего не зная о Нем2, (2 Если мы представляем себе Бога суровым полицей­ским надзирателем, который только и следит за тем, что­бы не были нарушены Им установленные правила, и без­жалостно наказывает за малейшую провинность, то наша молитва уже не будет православной молитвой — это бу­дет, скорее, языческая молитва. Таким образом, наше «бо­гословие» может изменить весь духовный строй нашей жизни. Немецкий философ Вальтер Шубарт в своей кни­ге «Европа и душа Востока» так характеризует представ­ление западного человека о Боге: «Бог как начальник по­лиции во Вселенной — вот мудрость Запада» (Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2000. С. 98).) а такого рода знание есть знание богословское. «Богомыслие1, (1 Архимандрит Георгий (Тертышников), всю свою жизнь посвятивший изучению трудов святителя Фео­фана, разъясняет, что понимал святитель под богомыслием: «Богомыслие есть благоговейное размышление о Божественных свойствах, о домостроительстве нашего спасения, о благости, правосудии, всемогуществе, везде­сущии, всеведении Божием, о Его творении и промышлении, об устроении спасения в Господе Иисусе Христе, о святых Таинствах, о Царствии Небесном» (Георгии (Тертышников), архим. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. С. 486). Богомыслие, таким обра­зом, есть то же богословие.) или созерцание свойств и действий Господа» святые отцы, как говорит святитель Феофан Затворник, почитали «ключом молитвы, и молитвы непрестан­ной»2. (2 Цит. по указанному выше соч. архимандрита Геор­гия (Тсртышникова). С. 489.) Конечно, главное в молитве — это встреча с Живым Богом. Но она может состояться только тогда, когда у нас имеется богословский «ключ молитвы», о котором говорит святитель Феофан. Точно так же и каяться невозможно без зна­ния о Том, Кому каешься. Иначе, как это неред­ко бывало, можно додуматься до того, чтобы приносить покаяние «матери сырой земле». Та­инство Покаяния всегда связано с исповеданием веры, оно есть, прежде всего, испытание веры1. (1 Священник на исповеди обязан, согласно требнику, задать кающемуся прежде всего вопрос о вере: « Рпы ми, чадо: яко Церковь Кафолическая, Апостольская, на востоце насажденная и возращенная, и от востока по всей вселенней разсеянная, и на востоце и доселе недвижимо, и непременно пребывающая, предаде и научи; и аще не сумнишися в коем предании». Кающийся же в подтверж­дение своей веры должен прочитать православный сим­вол веры. Но и на этом испытание веры не заканчивается, потому что кающемуся предлагается следующий вопрос: «Рцы ми, чадо: Не был ли еси еретик, или отступник; Не держался ли еси с ними, их капища посещая, поучения слушая, или книги их прочитовая».) В славе, воздаваемой Богу через это исповедание, и в нравственном изменении человека заключен созидательный смысл таинства покаяния. Само по­каяние, если следовать греческому тексту Еван­гелия, есть изменение ума (metanoia), но произ­вести изменение ума возможно только тогда, когда знаешь, что надо поменять и по какому образцу. А образец этот формируется благодаря богослов­ским знаниям.
Святые отцы покаяние понимали более рас­ширенно, не только как исповедь священнику, но и как постоянное предстояние перед Богом с со­крушенным сердцем. Оно должно сопровождать человека до самой смерти. «Покаяние, — поучает преподобный Исаак Сирин, — есть корабль, а страх — его кормчий, любовь же божественная — пристань»1. (1 Исаак Сирин преп. Слова подвижнические. Слово 83. М., 1858.) В покаянии мы встречаемся с инобы­тием — со своим будущим; и расстаемся с налич­ным бытием — со своим прошлым. Покаяние — это жажда иного бытия, желание измениться. У нас же покаяние чаще всего превращается в отчет о про­деланной работе по сбору своих грехов. Мы ищем грехов, а не инобытия, — мы собираем свое про­шлое, ничего не предпринимая для своего буду­щего. Но наше будущее — это Христос. Покаяние, как и всякое Таинство, есть встреча со Христом. И чтобы эта встреча состоялась, надо уже хотя бы кое-что знать о Том, с Кем мы собираемся встре­титься. А это знание дает нам богословие.
Смирение тоже невозможно приобрести без богословских знаний. Многие пастыри наивно полагают, что смиренным любой прихожанин может стать легко и быстро сразу же после их про­поведи о смирении (а смиренному — зачем бого­словие?). Но подлинное смирение, по учению свя­тых отцов, есть добродетель, приобретаемая на высших ступенях аскетического подвига2. (2 Архимандрит Георгий (Тертышников), излагая уче­ние святителя Феофана как бы от его имени, пишет: «Смирение настоящее - венец духовного совершенства, и является оно, когда другие добродетели уже расцвели в сердце и приходят в зрелость» (Георгий (Тертышни-ков), архим. Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении. С. 528).) Восхождение же на лествицу добродетелей начина­ется с приобретения рассудительности. Почему именно рассудительности, на этот вопрос отвеча­ет нам святитель Игнатий Брянчанинов. «Заме­чено, — поучает он, — что миряне и самые мона­хи, не имеющие духовного рассуждения, почти всегда увлекаются обманщиками, лицемерами и находящимися в бесовской прелести, признают их за святых и благодатных»1. (1 Игнатий Брянчанинов, свят. Сочинения. М., 1993. Т. 5. С. G1 62.)
«Истинное смиренномудрие, — замечает свя­титель Игнатий, — характер евангельский, нрав евангельский, образ мыслей евангельский»2. (2 Игнатий Брянчанинов, свят. О прелести. СПб., 2002. С. 99.) Но богословие как раз и является той наукой, кото­рая ведает правильным образом мыслей и науча­ет правильно рассуждать о предметах Божествен­ных. Поэтому без богословия невозможно приоб­рести смиренномудрие.
Святитель Григорий Богослов говорит, что в грехопадении ум был поражен первым. Следова­тельно, первым он должен быть и восстановлен. Приобретение рассудительности и есть восстанов­ление ума. Она, по мнению Иоанна Лествичника, дает возможность познавать волю Божию. Сми­рение же есть покорность воле Божией. Поэтому без рассудительности невозможно приобрести смирение.
Без приобретения рассудительности невоз­можно и личностное становление человека. Нрав­ственность — основа личности. Она зиждется на выборе человека, на умении различать добро и зло. Без этого умения нельзя достигнуть и высшей нравственной ступени — любви, потому что без рассудительности трудно пробудить совесть, а она есть источник нравственности в человеке, ибо она, по утверждению святых отцов, голос Бога в чело­веке. "Совесть" и "сознание", — разъясняет свя­щенник Андрей Лоргус, — близки по этимологии терминов: "совесть" значит "советоваться с самим собой", или "соведать", т. е. "сознавать" — "со­знание". И в греческом языке эти два понятия про­исходят от одного термина συνεδησις, что одно­временно может означать и совесть, и сознание»1. (1 Лоргус Андрей, свящ. Православная антропология. С. 163.) Но это лишь языковое свидетельство того, что в совестливое состояние души мы приходим созна­тельно, через разумение.
Смиренным человек может быть только тог­да, когда свободен, ибо смирение не рабство, а сво­бодный нравственный выбор. Подлинная свобода есть исполнение воли Божией, то же, что, по существу, есть и подлинное смирение. К нему че­ловек может прийти только через осознание сво­его достоинства, которое заключается в его бого-подобии1. (1 Святитель Григорий Богослов говорит об этом: «Если будешь низко думать о себе, то напомню тебе, что ты — Христова тварь, Христово дыхание, Христова чест­ная часть, а потому вместе небесный и земной, присно­памятное творение. Ты — созданный Бог (выделено мною. — свящ. В. С), через Христовы страдания идущий в нетленную славу» (цит. по: Лоргус Андрей, свящ. Пра­вославная антропология. С. 48). Священномученик Ириней Лионский говорил: «Бог стал человеком, чтобы че­ловек стал Богом».) Знание о своем высоком призвании и в то же время о глубокой поврежденности челове­ка, и рождает в человеке подлинное смирение. Но такое знание человек может приобрести только в результате богословского осмысления.
Также и добрые дела невозможно делать, не зная, что такое добро. Представления о добре у людей весьма неопределенны и расплывчаты, — под такие представления подходят дела совсем не добрые. Так, например, под лозунгом любви, тер­пимости, ненасилия можно культивировать гомо­сексуализм, педофилию и вообще любую безнрав­ственность. Под видом ложно понятого послуша­ния можно дойти и до отвержения заповеди Божией. Зло всегда рядится в одежду добродетели, пытаясь смешать все понятия даже у людей, верующих в Бога. Евангелие повествует нам о та­ком смешении — Иисус, обращаясь к ученикам, говорит: наступает время, когда всякий, убиваю­щий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Ин. 16,2). Поэтому и для того, чтобы делать доб­ро, необходимо богословие, ибо без него можно творить настоящее зло, не сомневаясь в том, что делаешь добро.
Простота веры может быть тогда, когда у ве­рующего есть верный внутренний образ Христа, который позволяет ему обрести целомудрие и не уклониться на путь безнравственности. Но это возможно только для тех людей, которые на про­тяжении многих поколений воспитывались на принципах христианской нравственности. Верить целостно, в простоте, можно лишь при необыкно­венной чистоте сердца (нравственной неиспор­ченности) и при целомудренном (не засоренном ложными идеями) уме. В наше время это практи­чески невозможно, потому что была прервана связь поколений, а в той нравственной грязи, в которой ныне пребывает мир, нельзя сохранить сердце в чистоте. Его нужно долго и усердно очи­щать — для этого надо знать, от чего его необхо­димо очистить, а это уже является сферой бого­словия. Встретить сегодня незасоренный ум так­же маловероятно, как и чистое сердце, потому что и мне простые люди в Церкви — это бывшие комсомольцы и комсомолки, т. е. те, кто так или иначе был приобщен к идеологии марксизма. По­этому сейчас и простому человеку необходимо по­казать несостоятельность материализма, а это тоже сфера богословия.
Те, кто пережил опыт богоотступничества, ве­руют гораздо глубже - их вера выстрадана (здесь уместно вспомнить притчу о блудном сыне). У рус­ского человека, который такой опыт имеет, невоз­можна наивная вера - ему нельзя сохранить свою веру без ответов на «последние вопросы»1. (1 «Последние вопросы» — это термин, введенный в ду­ховный обиход Ф. М. Достоевским. Это вопросы о смыс­ле жизни и смерти, о Боге и человеке, о свободе и про­исхождении из этой свободы добра и зла. Но все эти вопросы являются чисто богословскими.) Сегод­ня он должен строить свою веру сознательно, а для этого необходимо богословие.
Да и просто веры в Бога недостаточно, ибо и бесы веруют и трепещут (Иак. 2,19). Вера долж­на быть или зрячей, или умной, а для этого надо знать, как веровать, — без знания слепая вера не может отличить ересь от истины, она может при­вести к предательству Христа. Ведь Христа рас­пяли не атеисты, а глубоко верующие люди. По­этому богословие — это отнюдь не экзотический, не раритетный предмет, изучение которого совсем не обязательно, а предмет, необходимый в духовной жизни. Никто не станет спорить, что кораб­лю, вышедшему в открытое море, необходим ком­пас, иначе он собьется с курса и постепенно раз­вернется в другую сторону. Точно так же и богословие необходимо всем, кто хочет удерживать правильный курс корабля спасения в море гре­ха и соблазна. Но диавол хочет сбить с правиль­ного курса корабль, поэтому он всегда против богословия1. (1 Впрочем, диавол выступает не против богословия вообще. Он против богословия, которое открывает ис­тину. Но он за богословие, которое есть лишь утончен­ное мудрование от плотского ума, однако прикрытое одеждою богословской терминологии.)
Многие младостарцы не устают повторять: «Богословие не нужно, оно вредно». Но подобные высказывания вовсе не означают того, что они действительно от него отказались, так как у всех младостарцев есть богословские взгляды — они все равно богословствуют, только богословствуют от себя, поэтому их богословие «доморощен­ное», нетрадиционное. Но «кафолическое бого­словие, — пишет протоиерей Георгий Флоровский, — следует за учительным авторитетом Церкви, за ее живой традицией»2. (2 Флоровский Георгий, прот. Догмат и история. М, 1988. С. 179.)
Аскетическое делание тоже невозможно без богословия. Основа аскетики — это умное делание: умная молитва, духовное размышление, слежение за помыслами1 (' Слово «помысел» в святоотеческом языке не адек­ватно слову «мысль» — там это, скорее, направление воли — сердечная привязанность, страсть. Помыслы гнездятся в сердце, но зависят от ума, от мысли. «При­чина страсти чувство», однако «неправильное употреб­ление чувств от ума», учил преподобный Иоанн Лествичник. Но, несомненно, в понятии «помысел» заключен и привычный для нас смысл, поэтому здесь этот термин употребляется в более узком и известном нам смысле.)— изменение своих мыс­лей и через это преображение страстей, ибо стра­сти, по учению отцов, это искаженные добродетели. Умное делание не умерщвляет страсти, а преобра­жает их. Святитель Григорий Палама, возражая Варлааму, который считал бесстрастие умерщв­лением страстной части души, писал: «Но мы на­учены, философ, что бесстрастие — это не умерщ­вление страстной части души, а ее преложение от худшего к лучшему и свойственное ей действие в отношении божественного при полном отвраще­нии от зла и обращении к добру»2. (2 Слово подвижническое 17. Цит. по: Мандзаридис Георгий. Обожение человека по учению святителя Григо­рия Паламы. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2003. С. 75.)
Борьба с по­мыслами понималась святыми отцами не как от­каз от мышления и не как постоянное сосредото­чение на недобрых помыслах (потому что, даже если мы думаем о чем-то, отрицая это в мысли, мы бываем на этом сосредоточены), а как сози­дание в себе новых Божественных смыслов, как богомыслие.
Богомыслие является неотъемлемым челове­ческим свойством. Как невозможно представить человека без свободы, ибо это уже будет не чело­век, точно так же невозможно представить его и не размышляющим о Боге. Потеря интереса к бо­гословию у современного человека свидетельству­ет о серьезной духовной болезни, при которой душа его попала в плен внешних вещных отноше­ний, и это сделало ее нечувствительной к вечно­му. Это говорит о том, что человек возвращается, как выражались святые отцы, в «состояние нера­зумных животных». Сосредоточенность на внеш­нем — характерная особенность животной жизни. Человек, в отличие от животного, обладает спо­собностью к самоуглублению и сосредоточению. Можно сказать, что чем более человек способен к этому, тем более он становится поистине челове­ком. Аскет подвигом молитвы и сосредоточения на внутреннем преодолевает именно вот эту рас­сеянность человека, отвлеченность его на внеш­нее, которые свойственны животной природе. Он становится человеком изменяющимся, ищущим Царствия Небесного. И богословие помогает со­вершить это самоуглубление и изменение, — по­могает искать Царствие Небесное.
http://alexey-moscow.narod.ru/knigi/sokolov.htm

Комментарии (2)

Всего: 2 комментария
#1 | Николай »» | 18.01.2013 14:05
  
5
Очень хорошая статья,спасибо.
#2 | Эдвард »» | 26.08.2014 23:51
  
1
Здравствуйте!На самом деле тема очень серьезная ,ведь людские судьбы ломаются,я сам пострадал от такого младостарца,не буду описывать все как было,скажу лишь одно он пообещал,а я поверил и через болезнь он мною панипулировал,6 лет я делал все как он мне говорил,в итоге мне он напророчествовал ,что в моей жизни ничего хорошего не будет.И к тому же у него удавились 2 человека.Вопрос такой!Куда смотрит РПЦ МП,ведь люди приезжают с серьезными проблемами,а те начинают обещать и пользоваться положением безвыходности,например мой пример,дак он в итоге начал меня шантажировать,запугивать,разве это нормально?и хочется предупредить людей у кого беда или серьезные проблемы,братие и сестры ездите к проверенным людям ,старцам они есть и имена ихние известны и запомните истиный старец никогда не будет вам навязывать свою идею и свои взгляды,а ваш выбор будет уважать и помолится за вас и за ваш выбор.А младостарцев и прочий элемент ихнего рода нужно вообще запрещать в служении и подальше отстранять от людей.Помоги все Бог!
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU