Готовимся к Рождеству


Одна из традиций подготовки к празднику это чтение душеполезной литературы, например рождественских рассказов.

Иван Ильин. Рождественское письмо

Это было несколько лет тому назад. Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили елку и подарки. А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. Вокруг была пустота и не было любви: дальний город, чужие люди, черствые сердца. И вот в тоске и унынии я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших черных дней. Я достал ее из чемодана и нашел это письмо.

Это было письмо моей покойной матери, написанное двадцать семь лет тому назад. Какое счастье, что я вспомнил о нем! Пересказать его невозможно, его надо привести целиком.

«Дорогое дитя мое, Николенька. Ты жалуешься мне на свое одиночество, и если бы ты только знал, как грустно и больно мне от твоих слов. С какой радостью я бы приехала к тебе и убедила бы тебя, что ты не одинок и не можешь быть одиноким. Но ты знаешь, я не могу покинуть папу, он очень страдает, и мой уход может понадобиться ему каждую минуту. А тебе надо готовиться к экзаменам и кончать университет. Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество.

Видишь ли ты, человек одинок тогда, когда он никого не любит. Потому что любовь вроде нити, привязывающей нас к любимому человеку. Так ведь мы и букет делаем. Люди это цветы, а цветы в букете не могут быть одинокими. И если только цветок распустится как следует и начнет благоухать, садовник и возьмет его в букет.

Так и с нами, людьми. Кто любит, у того сердце цветет и благоухает; и он дарит свою любовь совсем так, как цветок свой запах. Но тогда он и не одинок, потому что сердце его у того, кого он любит: он думает о нем, заботится о нем, радуется его радостью и страдает его страданиями. У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. В любви человек забывает себя; он живет с другими, он живет в других. А это и есть счастье.

Я уж вижу твои спрашивающие голубые глаза и слышу твое тихое возражение, что ведь это только пол-счастья, что целое счастье не в том только, чтобы любить, но и в том, чтобы тебя любили. Но тут есть маленькая тайна, которую я тебе на ушко скажу: кто действительно любит, тот не запрашивает и не скупится. Нельзя постоянно рассчитывать и выспрашивать: а что мне принесет моя любовь? а ждет ли меня взаимность? а может быть, я люблю больше, а меня любят меньше? да и стоит ли мне отдаваться этой любви?.. Все это неверно и ненужно; все это означает, что любви еще нету (не родилась) или уже нету (умерла). Это осторожное примеривание и взвешивание прерывает живую струю любви, текущую из сердца, и задерживает ее. Человек, который меряет и вешает, не любит. Тогда вокруг него образуется пустота, не проникнутая и не согретая лучами его сердца, и другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный...

Нет, мой милый, надо, чтобы любовь свободно струилась из сердца, и не надо тревожиться о взаимности. Надо будить людей своей любовью, надо любить их и этим звать их к любви. Любить — это не пол-счастья, а целое счастье. Только признай это, и начнутся вокруг тебя чудеса. Отдайся потоку своего сердца, отпусти свою любовь на свободу, пусть лучи ее светят и греют во все стороны. Тогда ты скоро почувствуешь, что к тебе отовсюду текут струи ответной любви. Почему? Потому что твоя непосредственная, непреднамеренная доброта, твоя непрерывная и бескорыстная любовь будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь.

И тогда ты испытаешь этот ответный, обратный поток не как «полное счастье», которого ты требовал и добивался, а как незаслуженное земное блаженство, в котором твое сердце будет цвести и радоваться.

Николенька, дитя мое. Подумай об этом и вспомни мои слова, как только ты почувствуешь себя опять одиноким. Особенно тогда, когда меня не будет на земле. И будь спокоен и благонадежен: потому что Господь — наш садовник, а наши сердца — цветы в Его саду.

Мы оба нежно обнимаем тебя, папа и я.

Твоя мама».

Спасибо тебе, мама! Спасибо тебе за любовь и за утешение. Знаешь, я всегда дочитываю твое письмо со слезами на глазах. И тогда, только я дочитал его, как ударили к рождественской всенощной. О, незаслуженное земное блаженство!


Источник: И.Ильин. Поющее сердце. Книга тихих созерцаний. М.: Даръ, 2006.



Осталось совсем недолго. Все ждут праздника Рождество Христово.

Как лучше создать настроение праздника? Как сделать вертеп Спасителя осязаемым?

Решили мы сделать вертеп своими руками — силами учеников воскресной школы.

Сначала даже не верилось, что по силам задача – в храме есть уже один вертеп, профессиональным художником сделанный, красоты дивной. Не верится – неужели мы что–то подобное сможем сделать? Но главное – не бояться, главное – делать все вместе, тогда и самая непосильная задачка, с Божией помощью, будет легкой.

Попробуете с нами?

Тогда готовьте

Картонную коробку
Гуашь
Цветную бумагу
Маленькую икону Рождества
Клей
Двусторонний скотч

Чтобы дело спорилось, мы поделились на две группы. Если делать вертеп вдвоем с ребенком, то времени понадобится немного больше.

вертеп делаем сами


Одна группа вырезает и раскрашивает звезды. Звезд нам понадобится много.

Побольше – для внешней части вертепа, поменьше – для внутренней. Форма звезды может быть любая, главное – чтоб красивая была и на звезду похожа.

А с другой группой стали делать сам вертеп: вырезали из картонной коробки прямоугольник размером 30х60 см, согнули так, чтобы одна часть была чуть больше другой. Это основание нашего вертепа. Верхнюю часть обрезали так, чтобы полукруг получился – это задняя стенка.

Ее все вместе раскрасили темно синей краской с обеих сторон. На второй части изобразили пол – кирпично–земляной.


вертеп делаем сами

Дальше берем двусторонний скотч и прикрепляем уже готовые маленькие звезды на вертикальную стенку вертепа. Затем вырезаем из ватмана или картона неширокую полосу – ширина должны быть не больше 1:3 по отношению к основанию вертепа.


вертеп своими руками
Длина должна быть такая, чтобы хватило полностью покрыть вертикальную стенку вертепа: возможно, эту полосу нужно будет склеить из нескольких листов ватмана или картона. Выкрашиваем ее в синий цвет с обеих сторон и прикрепляем к вертепу – снизу и сбоку – скотчем. Теперь в самый центр помещаем икону Рождества Христова.

Рождественский вертеп
И начинаем все вместе украшать вертеп. Тут уже рекомендаций и ограничений нет – можно снег из ваты сделать, можно шишками еловыми, можно цветами искусственными.

А со всех сторон крыши вертепа прикрепляем звезды, которые уже давно готовы у первой группы детей.


http://www.pravmir.ru


Вот такие вертепы получились в некоторых семьях. А какой получится у вас?

Комментарии (3)

Всего: 3 комментария
#1 | Вера В. »» | 01.01.2013 09:54
  
3
Специальный репортаж о традициях празднования Рождества в дореволюционной Вятке. В доме - музее А.Грина современные дети наряжают рождественскую елку старинными игрушками.
#2 | Вера В. »» | 01.01.2013 20:36
  
3
Монах и Молотов


Поезд уже отходил, когда в купе 3-го класса, где сидел Молотов, вошел молодой монах — в острой шапочке на голове и в черной ряске, перетянутой кожаным поясом.

— Простите, не обеспокою? — застенчиво, по-девичьи улыбнулся он.

— Пожалуйста. Здесь свободно!

— Благодарю.

Монах встал на нижнюю лавку и положил на сетку — под самый потолок — маленький кожаный мешочек, спустился, осмотрелся и сел.

— Позвольте познакомиться. Послушник, отец Всеволод!

— Очень приятно, — ответил Молотов, немного удивленный такой простотой, и пожал монаху руку.

— Издалека едете? — спросил отец Всеволод.

— Издалека. Из Москвы!

— Хороший город! — шумно вздохнул монах. Голос его был густ, но мягок, и иногда в нем пробивались такие кроткие лучистые нотки, что Молотов с удивлением вглядывался в него; откуда у монаха такая душа?

— Хороший город! — повторил монах, задумавшись. — Лет пять назад был в нем. В Спасском монастыре у меня землячок там — отец Паисий… Монастырь за городом, кругом поляны зеленые и березки… Хорошо! Вечерами сидишь на лавочке у святых ворот — кругом тихо-тихо, а вдали шумит город…

— Чего хорошего! — перебил Молотов. — Если ты родился, живи! Борись, страдай, работай, а не уходи вдаль от жизни… Монахи испугались жизни — слишком уж она велика, мощна для них — и ушли в монастырьки, окружились оградами, разостлали кругом зеленые равнины и оттуда, издалека смотрят на жизнь. И никогда не понять им, что жизнь красива, сильна, велика… «Жизнь — грех!» — вот у них вся философия.

Он взглянул на монаха и увидел испуганные, по-детски робкие глаза. Они смотрели прямо, не мигая, и, видимо, страдали и ждали следующего удара. Молотов почувствовал жалость и, желая сгладить свою жестокость, сказал:

— Грешник, не люблю я монахов… Может быть, не понимаю— не знаю…

Монах глубоко вздохнул, подумал и вымолвил:

— Я в монастыре с малолетства. Десяти годков поступил туда… А теперь вот ухожу… На миру буду жить. Домой еду теперь. Скину подрясничек, надену кафтан и буду работать, как миряне… Да! ..

— Отчего же вы оставили монастырь? — спросил Молотов.

— В селе у нас беда стряслась. Папаша померли, осталась одна мамашечка. Домик хотя свой, да что в нем! Дырявый весь, сырой. Одной ей все же можно было бы жить — благочинный ей знакомый, просфорней ее определил…

Только была у нее еще дочка, моя, выходит, сестрица. Старше она меня лет на десять. В молодых летах полюбила она парня, соседа по избам. Парень молодой, красивый, только беспокойный. Не любил сидеть на одном месте: все куда-нибудь стремился. Торговлю было открыл, как женился на сестрице, потом бросил, в писаря пошел.

Писарство не понравилось, купил быков, пахать начал, огороды развел. И все это у него короткое: только достиг своего, уже на другое его тянет… Под конец продал все и уехал в Ростов. Чем. там занимается он, нам не было известно.

Сестрица домой ничего не писала… Только вот недавно, уже по смерти папаши, получает мамашечка от нее письмо. Пишет, что муж помер от простуды, осталась она одна с пятерыми ребятишками, средств никаких…

А нужно вам сказать, что шла она замуж без родительского согласия. Папаша и слышать ничего не хотел, чтобы Наташенька пошла за Николу-потаскуна, как звал он ее жениха. А она не послушалась. Сбежала в другое село, там и обвенчалась. Потом приехала домой — бух в ноги родителям: простите! Папаша было упорствовали, да мамашечка уговорила — доброе у нее сердце, жалостливое! Папаша простили, да только заметили: не бывать тебе, Наталья, счастливой! А она ему: что ж, говорит, сейчас я счастлива, а там — что Бог даст!.. Вот оно и вышло: была она счастлива, да недолго…

Отписала она мамашечке письмо — тоскливое такое, пишет: дети голодны, в нетопленной избе сидят, а работы нет… Прочитала мамашечка, да сама ко мне пешочком и пришла: на проезд по железной дороге денег нет! Пришла бледная, усталая, с котомочкой за спиной, точно странница,— пала мне в ноги да плачет.

Плачет, а ничего не говорит. Поднимаю я ее, сам весь в слезах, прошу ее сказать, в чем дело. А она все плачет — убогонькая, руки у ней от старости трясутся. Наконец, успокоилась и говорит: «Всеволод, иди же ты из монастыря к нам! Помираем мы от голода да неприюта!» И рассказала мне про сестрицу Наталью.

Всплакнули тут мы вместе, что одни мы на свете и некому нас обласкать… А потом порешили: бросать мне монастырь, идти в свое село и пахать на пашенке… Мамашенька на другой день уехала, — собрали мы ей в монастыре в складчину на проезд, а я задержался в монастыре… По монашеству своему плакал!.. А теперь вот еду. Сниму шапочку монашескую, ряску и стану мужичком. Что же, видно, так Бог хотел! ..

Молотов посмотрел на рассказчика — на его детские, чистые, как летняя роса, глаза, тихо мерцавшие, словно за ними стояла глубокая нежная жизнь, и подумал: плохой выйдет из тебя мужик!

— Да, жизнь не шутит! — сказал он вслух. — И от нее никуда не спрячешься: если она захочет, выкопает со дна моря… Здоровая махина эта штука — жизнь!

Монах о чем-то задумался. Молотов вышел на площадку покурить. Когда он вернулся в купе, отец Всеволод стоял у открытого окна и что-то протяжно, почти нараспев, читал. Молотов тихо остановился и прислушался:

— Вдова же… некая… именем Марфа… прият Его… в дом свой… — отчетливо, с любовью выводил монах. Голос его был нежен, ласков и точно весь проникнут золотыми блестками. Молотов почему-то вспомнил, как когда-то, в одну из своих поездок, он слушал в старом сосновом бору звон к заутрене. Звон был тогда такой же нежный, золотистый, как голос монаха. Молотов кашлянул. Монах обернулся и сконфузился:

— Это я вспомнил, как у нас, в монастыре, читают Евангелие.

— У вас чудесный голос! — заметил Молотов.

— Нет, у меня что! Вот у отца Саввы голос! Он у нас всегда под великие праздники читает паремии…

— Вы откуда?
— Курский. Есть село — Малые Низы. Это моя родина. Не слышали? Красота невообразимая: село на горе — высокой-превысокой, а со всех сторон поля — и глазом не обоймешь, какой простор!

Церковь у нас на самой верхушке горы, и летом, под ветер, когда зазвонит она ко всенощной, гул-то пойдет по степи датеко-далеко! Колокол древний, тяжелый, наполовину серебряный: ударит язык о край, край задрожит, вздрогнет около воздух я потечет Бог знает куда над полями… А солнце уже у земли, полыхает пожаром, и рожь зарделась румянцем и тихо шепчется…

Молотов хотел спросить у своего собеседника — как он попал в монастырь, но в это время поезд подошел к большой станции.

— Нужно чайку попить! — сказал он отцу Всеволоду. — Будьте добры, присмотрите за вещами!

Выпив чаю и закусив, он подобрел, и, когда вернулся в вагон, ему захотелось сказать монаху что-нибудь приятное. Но, вспомнив, что он не узнал, как он попал в монастырь, спросил у отца Всеволода:

— А скажите, как вы поступили в монастырь?

— У нас в роду это: монашество! Дед мой родной был монахом, брат отца был монахом, вот и я заохотился в монастырь. Десяти лет поступил туда, а теперь мне уж под тридцать…

— И ни разу не являлось у вас желания уйти из монастыря?

— Уйти из монастыря? Ни разу! И если б не мамашечка, я там помер бы.

— Скажите, что же там хорошего? — Молотов почувствовал сладкую истому и прилег на лавку — хорошо теперь вздремнуть! Он закрыл глаза и не заметил, как заблестели у монаха глаза, точно у него захватило дух, и какие-то странные слезы стали в них, расширили их, и на собеседника смотрела теперь — обнаженная от тихих воздушных покровов — сама жизнь — прекрасная, чистая, кроткая, как таинственная летняя ночь в полях, над тихими хлебами. И слова, точно напоенные жгучим оловом, падали в душу горячо, как угли, и странно волновали.

— Что там хорошего? О, много, много! .. Знаете, ночью, у себя в келейке, когда все спит кругом, а пред иконой горит красная лампадка… откроешь окна, все окна настежь, стоишь на коленях и слушаешь: как тихо!

Городок заснул, степь неподвижна, и чуткая струна растет в душе, такая чуткая, что крикни кто за окном, она сейчас порвется. О, это томительное состояние!.. И вот чувствуешь, что вся душа твоя, самые маленькие отросточки ее – все напряжено тонко-тонко. И тогда… тогда говорит лампада, иконы, ночь в окне. Что говорит — не перескажешь, таких слов нет, чтоб описать…

Лампадка у икон колышется, хрусталики переливают красным цветом и кажется — завтра праздник… нет, не завтра, а уж сегодня, сейчас… все время — праздник! Какая-то тихая радость — кроткая, как красненькая лампадка, спускается в душу, и сделается все радостно: иконы, келейка, ночь в окне…

Стоишь на коленях и без слов поешь, и тихо куришься, как цветок в поле, полуночью… Глаза раскроются широко-широко, как звезды на небе, сам побледнеешь, а легкий восторг, как кружево, окутывает тебя сверху до низу. И стоишь, как зачарованный…


Молотов привстал с постели и с удивлением смотрел на монаха. И, когда он остановился, сказал:

— Вы — поэт! Большой поэт!

— Что? Нет, как это можно: чего хорошего в монашестве!.. Однако сейчас мой полустанок. Надо собираться! ..

Он снял с верхней полки кожаный саквояж и, опять застенчиво, по-девичьи улыбнувшись, попрощался с Молотовым и вышел из купе. Когда поезд остановился, Молотов увидел, как отец Всеволод прошел по платформе в маленький станционный домик. Через минуту поезд бежал дальше.

Молотов расстелил одеяло, положил подушки и лег спать. И, глядя на то место, где недавно сидел отец Всеволод, он вспомнил странного молодого монаха — с большими детскими глазами, и почему-то вдруг захотелось, чтобы он опять сидел около и говорил про свой монастырь, про молитву без слов — пред иконой с красной лампадкой…

Потом представилось ему, как монах приедет в село, скинет ряску, наденет зипун и начнет пахать землю… Что-то будет с ним через год, через два? Конечно, жизнь раздавит его, в этом нет никакого сомнения.

Такие, как он, с детскими большими глазами, тихо вдохновенные, — не ее дети. Жизнь любит здоровых, с сильными мускулами, с трезвым практическим умом. Такие, как монах, — словно прекрасные грустные цветы, — подошла жизнь и надломила стебли. Они поникли, и так, поникшие, с надломленными стеблями, промерцают в жизни и умрут. Сила и здоровье — счастье жизни!

Но отчего они — эти надломленные цветы — так прекрасны, так трогательны? Они побиты, искалечены, — отчего же они светлы и живы, словно бессмертники? Отчего они, раздавленные жизнью, мерцают в ней кроткими, ясными огоньками, скрашивают скучную действительность, манят куда-то?

И кажется, что они, эти цветы с надломленными стеблями, нарочно посажены у дороги жизни, чтобы куда-то манить и о чем-то заставлять тосковать… И кажется, они переживут даже самую жизнь, любящую мускулы, силу, практический трезвый ум, и когда-то создадут свое царство — кроткое, чистое, светлое.

Молотов подумал, что хорошо было бы иметь около себя всегда такой надломленный цветок: в дни скорби, пред ним, как пред иконой, можно открыть сердце, и помолиться, и потосковать, а когда придет смерть, умереть вместе с ним — со светлою верою в воскресенье и в иную милую жизнь. Ведь они, эти цветы с надломленными стеблями, бессмертны! ..

Он засыпал и видел наяву огромные нежные цветы, похожие на звезды. Их было так много — словно песчинок на берегу моря. Они лежали бугром — огромным, бледно-серебряным, и от них шел густой великолепный запах, как от кадильницы. И с земли казалось, что бледно-серебряные, они уже слились с небом, и по ним поблескивают вечные счастливые звезды. И почему-то, глядя на них, хотелось молиться…


Цветы жизни. Художественный рассказ. Роман Кумов
#3 | Вера В. »» | 02.01.2013 08:23
  
2
Господь наш Иисус Христос, Спаситель мира, родился от Пресвятой Девы Марии в царствование императора Августа в городе Вифлееме. Август повелел сделать всенародную перепись во всей своей империи, к которой относилась тогда и Палестина.

У евреев был обычай вести народные переписи по коленам, племенам и родам, всякое колено и род имели свои определенные города и праотеческие места, потому Преблагословенная Дева и праведный Иосиф, как происходившие от рода Давидова, должны были идти в Вифлеем (город Давида), чтобы внести и свои имена в список подданных кесаря. В Вифлееме они не нашли уже ни одного свободного места в городских гостиницах. В известняковой пещере, предназначенной для стойла, среди сена и соломы, разбросанных для корма и подстилки скоту, далеко от постоянного местожительства, среди чужих людей, в холодную зимнюю ночь, в обстановке, лишенной не только земного величия, но даже обыкновенного удобства - родился Богочеловек, Спаситель мира.

Но среди полночной тишины, когда всё человечество объято было глубочайшим греховным сном, весть о Рождестве Спасителя мира услышали пастухи, бывшие на ночной страже у своего стада. Им предстал Ангел Господень и сказал: "Не бойтеся: се бо благовествую вам радость велию, яже будет всем людем, яко родися вам днесь Спаситель, Иже есть Христос Господь, во граде Давидове", и смиренные пастыри первые удостоились поклониться ради спасения людей Снисшедшему до "рабия зрака". Кроме ангельского благовестия вифлеемским пастырям, Рождество Христово чудесною звездою возвещено было волхвам "звездословцам", и в лице восточных мудрецов весь языческий мир, незримо для него самого - преклонил свои колена пред истинным Спасителем мира, Богочеловеком. Войдя в храмину, где был Младенец, волхвы - "падше поклонишася Ему, и отверзше сокровища своя, принссоша Ему дары: злато и ливан и смирну" ( Мф. 2, 11).

День Рождества Христова издревле причислен Церковью к великим двунадесятым праздникам, согласно с Божественным свидетельством Евангелия, изображающего празднуемое событие величайшим, всерадостнеишим и чудесным. "Се благовествую вам, - сказал Ангел вифлеемским пастырям, - радость велию, яже будет всем людем. Яко родися вам Спас, Иже есть Христос Господь, во граде Давидове. И се вам знамение: обрящете Младенца повита, лежаща в яслех. Тогда же внезапу бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога и глаголющих: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение. Вси слышавший дивишася о глаголанных от пастырей о рождшемся Спасителе, и сами пастыри возвратишася, славяще и хваляще Бога о всех, яже слышаша и видеша" ( Лк. 2, 10 - 20). Так Рождество Христово, как событие высочайшее и чрезвычайное, сопровождалось дивной вестью пастырям и волхвам о всемирной радости для всех людей, "яко родися Спас", Ангельским славословием родившемуся Спасу, поклонением Ему пастырей и волхвов, благоговейным удивлением многих, слышавших слова пастырей о родившемся Отрочати, славою и хвалою Его от пастырей.

Согласно с Божественным свидетельством Евангелия, отцы Церкви в своих Богомудрых писаниях изображают праздник Рождества Христова величайшим, всемирным и радостнейшим, который служит началом и основанием для прочих праздников.

Праздником Рождества Христова заканчивается Рождественский пост, поэтому после праздничной Божественной литургии верующие разговляются - вкушают скоромную (непостную) пищу.

День, предшествующий празднику (6 января нового стиля), именуется Рождественским сочельником. Это - день особо строгого поста, время приготовления к великой радости праздника. Само название "сочельник" происходит от слова "сочиво"; это особенное постное блюдо, которое готовят в этот день (пшеничный или рисовый взвар с медом и фруктами). По давней русской традиции, в сочельник не вкушают пищу весь день до появления в небе первой звезды (в память о Вифлеемской звезде).

Источник: "Закон Божий" прот. Серафима Слободского
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU