Иоанн Семенович Григорьев, юродивый, подвижник Козловского Троицкого мужского монастыря
Родился 25 марта 1791 г., в семье государственных крестьян Пушкарской слободы г. Козлова, Отец Ивана Семен Лаврентьевич Григорьев был каменщиком, а мать Параскева Сергеевна домохозяйка.
Родители его были люди богобоязненные и терепеливые в особенности мать.
Молча переносила она все невзгоды жизни.
А их было немало. Бедность была постоянным спутником жизни родителей Ивна Семеновича, и настолько она была велика, что они под старость вынуждены были жить благотворительсностью других.
Семен Лаврентевич, иногда в борьбе с обстоятельствами малодушествовал и предавался унынию.
Тяжесть семейной жизни падала тогда всецело на его жену и она все переносила терпеливо, с молитвой.
С первых лет жизни Ивана Григорьева была заметна на нем особая сила Божия. Он был уже четвертым ребенком в своей семье. При рождении его мать почти совсем не испытывала болезней, какие суждено испытывать каждой матери.
Над новорожденным было тотчас совершено таинство Крещения и назвали его Иоанном в честь прп. Иоанна Лествичника, память которго 30 марта.
Младенец Иоанн в среду и пяток никогда не брал материнского сосца, в остальные дни он принимал пищу только два раза в день после ранней обедни и после вечерни.
Справедливость этого подтверждают родные сестры Ивана Семеновича – Анна и Феофания, а также соседка семейства Григорьевых, Мария Федоровна Мягких.
Будучи младенцем Иван Семенович любил вкушать кусочки антидора. Благочестивая мать очень часто носила сына для приобщения св. Таин. Впоследствии ежедневное посещение храма Божия оставляло живую потребность для благочестивого настроения Ивана Семеновича.
Не один раз в детстве жизнь Ивана подвергалась опасности. Так, когда ему было всего год с небольшим, его мать однажды отправилась поливать огород. Захватив с собой Иванушку (так звали семейные Ивана Семеновича), она посадила его на траву недалеко от колодца, не имевшего никакой ограды.
Каким образом Иванушка попал в колодец никто не видел. На крик матери сбежались с соседних огородов женщины. Пока они охали, советовались, да отыскивали по соседним дворам лестницу, прошло немало времени.
Младенец Иван свободно плавал в колодце и без всякого вреда был оттуда изъят. В другой раз Иван Семенович попал в колодец будучи пяти лет и опять был вынут без всякого вреда.
Уже с трех лет едва научившись ходить Иван один без провожатых начал посещать церковь. В церкви, в отличии от других детей его возраста, отсавляемых без надзора со стороны старших, становился он обыкновенно впереди народа, ни с кем не разговаривая и не оглядываясь.
Дома Иван Семенович был самым тихим и кротким мальчиком.
В играх своих товарищей он никогда не участвовал и вообще не сближался с ними. Был постоянно молчалив и, как большинство молчаливых детей, очень любил уединятся; однако без дел никогда не сидел, но всегда работал или что-нибудь в огороде, или же собирал щепочки около дома и. т. д.
Постепенно возрастая, Иван Семенович начал предаваться и душеспасительным подвигам. Все эти подвиги до 15 лет он совершал в кругу родных и соседей. Подвиги его в детстве были разнообразны.
В своей курной избе по временам он ложился на горячую печь и оставался на ней до тех пор, пока дым не выходил из избы совершенно.
Купался в реке до самого замерзания. По нескольку часов стаивал босой и совсем почти раздетый на снегу.
Ходил босой оп замерзшей реке; льдины резали в кровь ему ноги, а он, не оращая внимания, шел этим необычным путем в свои любимые места. Более же всего Иван Семенович любил в летнее время делать следующее.
Недалеко от родительского дома, не более версты, находилась местность, называемая Криушей, где были болота и берег реки, поросшей камышами и другими речными растениями. Место это было безлюдно.
Здесь, для умерщвления своей плоти, Иван Семенович почти раздетый, садился в камыши и отдавал себя на растерзание комарам; все его тело покрывалось ранами, солнце пекло, а юный подвижник сидел неуклонно целыми днями, а иногда оставался здесь на всю ночь.
Параскева Сергеевна разыскивала его в камышах и, по своей материнской любви, не понимала значения его подвига, уводила домой. А Иван опять уходил в свою любимую Криушу.
Иногда ходил он по берегу и пел своим тихим голосом, но без слов.
Случайный очевидец его подвигов, бывало скажет: «хорошо ты поешь». Он ответит ему: «Там лучше поют» и, на вопрос «где», указывая на небо рукой говорил: «Там- то хорошо поют, туда бы взойти послушать ангельское пение».
Не в одну, впрочем, Криушу ходил Иван Семенович для своих подвигов. Он бывал во многих окрестностях, но чаще всего любил ходить на кладбище. Впоследствии он бывал там почти каждый день.
Наиболее ранний подвиг Ивана Семеновича в детстве состоял в том, что когда домашние садились за свой скудный стол, он уходил из-за него раздетый, не обращая внимания ни на какую погоду.
В зимнее время его мать, боясь за здоровье сына, приводила его домой и одевала в теплое платье.
Выходя на улицу, он тотчас снимал его и выбрасывал. Платье пропадало. При бедности родителей это была, конечно, большая потеря. Мать наказывала его за это, а Иван Семенович оставался непреклонен и дела по-прежнему.
Готовясь к тяжкому подвигу юродства, он заранее испытывал свою волю и приучал ее к послушанию. Нечего и говорить о том, что Иван Семенович свои подвиги сопровождал молитвой.
Желая избежать людской славы, он еще в детстве старался скрывать от посторонних глаз свою добродетельную жизнь.
Прикрывался он и малоумием и разными странными поступками. То ездил верхом на палочке, как и многие дети, что совершенно не шло к его тихому и сосредоточенному настроению; то иногда допускал такие поступки, которые в людях легкомысленных и поверхностных возбуждали толки и осуждения.
Но как он не скрывался, народ понимал и видел в нем юного подвижника. Многие считали за особое счастье видеть и принимать маленького подвижника в своем доме.
Да и сам Иван Семенович давал знать, что он есть не простой богомольный мальчик. Если в каком-либо из посещаемых им семейств были раздоры и несогласия, то он не принимал там никакой пищи, сидел молча, часто вздыхал и посидев немного уходил. И это делалось им во многих семействах.
С 15 летнего возраста Иван Семеновия уходит из дома и начинается новый период в его жизни. С этого времени Иван Семенович не принадлежит больше семье и близким знакомым.
Его жизнь становится достоянием всего города. Его начинают знать и во многих окрестных селах, так как теперь он получил полную возможность удаляться куда хотел.
Часто он посещал село Громушку (в 3 верстах от города), уходил и в более дальние места. Знали его многие и в других местах русской земли, в особенности постоянные извощики, своим промыслом повременно привлекаемые в Козлов.
Город Козлов бойкий проездной пункт на пересечении двух трактов Астраханского и Донского.
Во времена Иван Григорьева ежедневно через Козлов проходили огромные обозы товаров. Иван Семенович в зимнее время любил встречать и провожать обозы на постоялых дворах.
Об уходе Ивана Семеновича из родительского дома рассказывают следующее. В первый день Рождества Христова Козловский купец Василий Силуанович Гритчин, впоследствии иеромонах Козловского Троицкого монастыря, прислал ему в подарок длинную белую рубаху.
Рубашка Ивану очень понравилась.
Надев ее, Иван Семенович прошелся в ней несколько раз по комнате, затем ушел и никогда для ночлега в родительский дом не возвращался.
Это событие падает на 1805 г., когда ему было 15 лет. Но уйдя из дома он однако, не совсем прервал сношение со своими родителями. При встрече с родителями Иван Семенович низко им кланялся, отца нередко по- своему уговаривал не малодушествовать в жизненных обстоятельствах.
В первые годы после ухода из дома, когда мать и бабка сильно жалели о нем, Иван Семенович приходил иногда в дом; пройдется по горнице, спросит о здоровье и уйдет. Обедать или посидеть в доме, никогда не оставался.
Иногда в окно спрашивал о здоровье и тотчас уходил. Со своим братом Иван Семенович имел самое внешнее и небольшое общение. При встречах кланялся, немного разговаривал и только.
Теперь, с уходом из родительского дома Иван Семенович получил полную возможность вполне предаваться своему избранному тяжелому подвигу юродства.
Раньше ему препятствовали родители, а теперь они не могли ему противодействовать. Окреп к этому времени и физически, вследствие чего постоянно предавался телесным подвигам.
Теперь вся его жизнь представляла один сплошной подвиг. Телесные подвиги его были все теже, но выдерживались им гораздо усиленнее: он нисколько в них не жалел себя. Раз Иван Семенович наступил на гвоздь, который проколол насквозь ему ногу.
С этим гвоздем он долго ходил и никак не хотел его вынуть, согласившись на это только после усиленной просьбы. Ходил он босой лето и зиму. Иногда в большие морозы надевал вяленые сапоги, но без чулок. В холодную зиму 1819 г. от постоянного хождения босиком ноги его сильно разболелись.
С трудом он мог переходить с места на место. Семейство его почитателей, Козловской купчихи Феодосии Андреевны Кожевниковой, оставило его у себя.
Но, пробыв у них в доме не более 2-3 дней, едва немного оправившись, Иван Семенович опять взялся за свои любимые подвиги. Одежда у него была самая легкая: длинная рубашка летом, а зимой в сильный мороз он накидывал себе на плечи армяк. Голова была ничем не покрыта, зимой снег покрывал его голову белой шапкой.
Пища Ивана Семеновича была самой умеренной при строгом соблюдении постов. В среду и пятницу, чтобы вкушать пищу один раз, он приходил в известные ему дома поздно вечером, отказываясь от всего.
Спал Иван Семенович на полу, постлав рогожку или что-нибудь подобное. Под голову ничего не клал. Сон его был непродолжительный часа 2-3, после чего он уходил на свои ночные подвиги.
Он любил посещать церковные службы, как привык с детства, и теперь становился впереди народа, ставил свечи, следил за подсвечниками и усердно молился. В будничные дни он посещал градские церкви и часто бывал в Ильинской церкви. Избегая городского шума и многолюдства, в дни праздников Иван Семенович отправлялся к службе в мужской монастырь.
Молитва сопровождала все его дела и поступки. Идет он по улице и тянет свою монотонную, однообразную песнь.
Главным образом для молитвенных подвигов у него назначалось ночное время, как наиболее удобное. Ночью он обходил городские церкви и свои любимые места: Криушу, кладбище и другие и везде проводил время в молитве.
В зимнее время, около церкви коленопреклоненный, с белой снеговой шапкой на голове, он производил на случайного очевидца глубокое неотразимое впечатление.
Сердце Ивана Семеновича было растворено любовью. Он горел деланием сделать добро своим ближним, и постоянно его делал. Почитатели снабжали его в большом количестве деньгами, одеждой и съестными припасами.
От одних Семен Иванович принимал, у других сам выпрашивал, а от многих отказывался принять, хотя бы они были и богатые люди.
Для Ивана Семеновича, крайне ограниченного в своих потребностях, все это было лишнее: он все раздавал бедным, при чем подавал и при всех и тайно. Деньги он подавал заключенным в городской тюрьме, частью приносил в церковь. Хлеб и прочие съестные припасы раздавались им ребятишкам, которые толпами окружали его и часто бегали за ним.
Мелкие вещички – поясочки, крестики и проч. он раздавал на память своим почитателям. Подавал он очень осторожно, с разбором, чтобы при этом никого не оскорбить.
Богатая Козловская купчиха Мария Ивановна Воронова пришла в большую бедность. Таким обедневшим людям бывает особенно тяжело ходить и выпрашивать себе милостыню.
Иван Семенович, сочувствуя ее горькому положению, в ночное время подбрасывал ей на двор одежду и проч. В других случаях блаженный помогал своим личным трудом, являясь на помощь там, где его совершенно не ожидали.
Козловский мещанин Андрей Иванович Кочергин, ехавший из Лебедяни, загряз со своей телегой в так называемом «Красном логу» в пяти верстах от города.
Так как уже наступил вечер, то оставить лошадь, и бежать за помощью было нельзя, а место это пользовалось нехорошей славой. Иван Семенович неожиданно явился к нему на помощь и своими усилиями помог выбраться из опасного места.
В зимнее время в метель Иван Семенович не раз спасал некоторых от гибели. Несколько таких случаев знал игумен Иоасаф, проживавший на покое в Козловском Троицком монастыре.
В других случаях Иван Семенович, известный многими своей добродетельной жизнью, спасал от ограбления и оскорбления. И таких случаев было немало.
Козловский купец Иван Иванович Бубнов, после своей торговой поездки, в ночное время возвращался домой к себе в Козлов.
Иван Семенович подошел и сел к нему на воз. После стало известно, что грабители, засев на дороге, хотели ограбить его, но, увидав известного им Ивана Семеновича, удержались от своего намерения.
На пивоваренном заводе Седеловых пьяные рабочие разливая мед, лили его без надобности на землю. Увидев это, хозяйка Дарья Петровна в негодовании ударила одного рабочего рукой. Пьяные рабочие бросились поколотить неосторожную женщину. Явившись на дворе, Иван Семенович прекратил буйство рабочих.
Подавая пример добродетельной жизни, Иван Семенович приглашал и других к такой же жизни. К тем, которые невнимательно стояли в церкви, он подходил и около них плевал или дергал за плечи.
Бывая в келиях Анны Демидовны Кожевниковой, с которой жило несколько девиц, во время полночи будил всех на молитву; заставлял читать какой-либо акафист и сам молился Богу.
В день своей кончины он был у некоей Анны Ивановны принадлежащей к Пятницкому приходу г. Козлова. Прощаясь с ней перед своей смертью, он напомнил ей о молитве, советуя по своему обычаю ходить ночью в церковь на молитву.
Многие истинные юродивые принимали на себя обязанность обличать пороки других. Горя любовью к своим ближним, Иван Семенович брался и за этот нелегкий подвиг. Если бы он имел какую собственность или какие привязанности, то он мог бы чего-нибудь и боятся и опасаться.
Но он был чужд решительно всего земного; делал обличение равно всем, и богатым и бедным, не обращая никакого внимания на положение лиц.
Обличал кого тайно, кого при всех; иных обличал и очень резко. Делалось все, конечно, смотря по людям и обстоятельствам.
Рассказывают, что одна очень богатая женщина своим богатым и щегольским нарядом производила в церкви большой соблазн и отвлекала от молитвы. Иван Семенович не стерпел такого явного соблазна.
Едва эта женщина вышла из церкви, он столкнул ее в первую попавшуюся лужу воды.
Строго он осуждал тех, которые имели привычку разбирать дела и поступки других и заниматься сплетнями. Сидела раз Козловская купчиха Мария Александровна Баранникова с мещанкой Анной Николаевной Придорогиной по местному обычаю на лавочке на улице и занимались пересулдами проходящих.
Случилось в это время мимо идти Ивану Семеновичу. Заметил он это и, поравнявшись, с ними, сказал: «Поздравляю вас, матушки, с пустой мельницей».
Не всегда Иван Семенович обличал строго: если требовалось, он старался убедить своей кротостью; тем более, что от природы он вообще был очень кроток и молчалив. Одно время Иван Семенович проживал среди крестьян в имении князя Волконского, по обычаю своему, предаваясь подвигу юродства.
Князь думал, что юродивый обманывает народ из каких-либо корыстных расчетов. Поэтому он приказал разжечь огнем сковороду до красна и поставить на нее разутого юродивого. Иван Семенович беспрекословно исполнил требование князя.
Долго стоял Иван Семенович на разженной сковороде, и без всякого для себя вреда, признаков ожога. Удовлетворив свое любопытство, князь отпустил Ивана Семеновича.
В эту же ночь князь опасно заболел и получил облегчение только тогда, когда попросил у Ивана Семеновича прощения. Этот факт хорошо известен и рассказывается в имении Волконского в г. Козлове, без всякого в нем сомнения.
Молитвами своими многим помогал Иван Семенович. Раз он был у некоей больной Акулины Пиликиной. Дал он ей съесть немного антидора, а сам встал на молитву. В скором времени она выздоровела. Таких случаев было много, но еще поразительный случай, когда он являлся как прозорливец.
Был Иван Семенович в доме купца Якова Федоровича Сиделова. Взял он на руки маленького сына Сиделова, Ивана и стал говорить: «Расти большой, мы с тобой поедем в Воронеж, Киев, Москву и другие города». Так и случилось.
Когда Иван Яковлевич Сиделов вырос, то поступил сначала в Воронежский монастырь, потом перебрался в Киевскую лавру, затем в один из Московских монастырей. Побывал и во многих других городах, но нигде не принял монашеского пострижения и не был причислен ни к одному из монастырей.
На поминовении усопших в дому купца Димитнрия Васильевича Придоргина был архимандрит Анастасий с братией, а также Иван Семенович.
Подойдя к архимандриту, он погладил его по бороде приговаривая: «Женишек, женишек, пора тебе жениться». Эти слова на языке Ивана Семеновича означали предсказание смерти. Сам архимандрит прослезился. Года через два он умер, успев, между прочим, похоронить самого Ивана Семеновича.
Предсказал о смерти Иван Семенович еще чернице Акилине Петровой. Придя к ней в келию, он дал ей три аршина полотна и три копейки денег, а жившую с ней девицу Евдокию Михайловну благословил снятым со стены образом со словами: «На, тебе, хозяйка!» В самом скором времени келейница умерла, а ее послушница сделалась в келии хозяйкой.
Предсказывал Иван Семенович и о своей смерти. В самый день смерти пришел он к своей знакомой Анне Ивановне, жившей в Пятницком приходе, и ей говорил: «Я пойду в село, там умереть весело; кто меня увидит, то испугается и отвезут меня в лес, там меня съедят звери; надо скверное тело очистить.
Кости мои отвезут в чистое поле, тут меня все увидят». Многим перед своей смертью Иван Семенович рассказывал, что у него скоро будет свадьба, что гости толпами будут сходиться к нему. Перед смертью ходил он по знакомым и со всеми прощался. В день своей смерти Иван Семенович обнаруживал чрезвычайное беспокойство, очевидно для всех готовясь к чему-то особенному, чем и явилась его неожиданная и не совсем обычная смерть.
О том месте, где находились до дня погребения кости Ивана Семеновича, сохранилось в Козловском Троицком мужском монастыре следующее предание: «Где мои кости будут, там будет церковь», говорил юродивый. На этом месте был поставлен каменный столп (не сохранился).
Иван Семенович читал и видел мысли других. Сколько раз, бывало, придет к каким-либо знакомым и начинает с жадностью есть, но едва только у хозяев появится в голове нехорошая мысль относительно него, он тот час вставал и уходил, не соглашаясь ни на какие просьбы. Так было в доме мещанина Трофима Денисова.
Стал юродивый есть с великой поспешностью. Плохо подумал про него хозяин и тотчас подавился. Иван Семенович встал, ударил его кулаком по спине, чем избавил его от опасности, и добавил «ешь много, а думаешь мало» и ушел.
В другой раз Иван Семенович был в церкви, а купчиха Козловская Анна Михайловна Бубнова стояла и думала, не пора ли ей идти из церкви домой готовить блины.
Юродивый подошел к ней и при всех неожиданно сказал: «Анютка блины то все перепекла, пора и помолиться». Этими словами Иван Семенович крайне удивил Бубнову, рассказавшую впоследствии это другим.
Все свои молитвенные подвиги и дела милосердия Иван Семенович прикрывал юродством. Известно, что когда он жил зимой в имении князя Волконского, то в своей обычной одежде ходил вместе со стадом скота на прорубь и пил воду прямо из проруби рукой, мочил голову и вместе со скотом возвращался домой.
Он имел постоянную, живую связь с церковью, а главное имел искренних друзей-собеседников в Козловском мужском монастыре. Ближайшим его собеседником был иеромонах Иннокентий.
Духовником его и молитвенником был иеромонах Мефодий. Много и подолгу беседовал он с ними. В день своей смерти, несмотря на первый день праздника Рождества Христова, когда все монашествующие утомлены службой и готовятся к следующему дню, он пробыл у них до 11 часов ночи.
Скончался Иван Семенович в 1820 г. в ночь на праздник Рождества Христова. В самый праздник он был у обедни в Ильинской церкви.
Потом посетил некоторых своих знакомых. К вечеру он отправился в мужской монастырь, причем увидел дорогой монахов, ехавших из города, где они по заведенному обычаю поздравляют с праздником своих благотворителей, доехал с ними до монастыря. Здесь в монастыре прошел прямо в келию своего любимого собеседника о. Иннокентия.
По тревожному беспокойному состоянию его духа, было заметно, что он готовится к чему-то особенно важному. В 11 часу ночи он собирался уходить из монастыря. Напрасно его удерживали, указывая на позднее время, на праздник и на разыгравшуюся погоду.
Иван Семенович оставался непреклонен. Казначей монастыря о. Мисаил вместе с о. Иннокентием проводили его за ограду. Перед монастырскими воротами он положил три земных поклона.
Принявши благословение о. Мисаила, он сказал: «Прощай, прощай отец Мисаил, прощайте и все святые отцы! Я теперь с вами долго не увижусь».
Отец Иннокентий проводил своего друга дальше до монастырской часовни, отстоящей от нее саженей на 100. «Прощай о. Иннокентий, мыс тобой долго не увидимся».
Вот какие были его последние слова здесь – на земле. Такое трогательное прощание и притом не совсем обычное грустно отозвалось на сердцах монашествующей братии. Еще более встревожились его друзья, когда несколько месяцев не было никаких известий о нем.
Простившись со своим другом Иван Семенович пошел по направлению к селу Громушки. Был ли он еще где или прямо пошел к Громушкам ничего не известно.
Только в конце февраля, на 1-й недели Великого поста крестьянка Домна Павловна Каркальцева вышла на свой огород, снег от тепла в то время осел.
Обратив внимание на лай собак, она увидела у плетня занесенного снегом человека по самые плечи: правая рука была занесена на левое плечо для крестного знамения. Это был Иван Семенович.
Боясь судебного допроса Каргальцева, по совету своих родных, вывезла тело его в ближайший от села лес, верстах в двух. Конец зимы был очень бурным с постоянными метелями до самой 6-й недели Великого поста.
Поэтому тело Ивана Семеновича опять занесло снегом. Но с наступлением весны тело его опять вышло из-под снега. На праздник Входа Господня в Иерусалим (в 1821 г. 3 апреля) крестьяне села Громушки видели еще его тело целым нетронутым.
Вскоре тело его было съедено птицами и зверями, а кости растасканы. Голова была принесена ко двору пономаря с. Громушки Ивана Васильевича Крылова и потом была отнесена на прежнее место.
К крестьянину Петру Иванову собака принесла правую руку; ее закапали в землю. Боясь судебного следствия, однако, все знавшие пока молчали. В полночь под Великую собботу два неизвестных лица вынесли кости Ивана Семеновича на городской выгон.
Несмотря на ночь, оказался очевидцы этого дела – штатные служители Козловского мужского монастыря – Андрей Быков, Феодосий Кириллов и Хомин.
К утру следующего дня, великого дня Пасхи, всем жителям Козлова стало известно, что кости почитаемого ими Ивана Семеновича нашлись.
Едва только кончилась ранняя пасхальная обедня, толпы народа отправились христосоваться и прощаться с костями Ивана Семеновича. Для этого собрался сюда почти весь город. Целыми возами приходилось отвозить в монастырь яйца и прочее, так как почитатели его приносили всего этого очень много.
Около костей лежало и убогое платье Ивана Семеновича. Стараниями его друга о. Иннокентия была отыскана и его рука. На основании показаний отца юродивого Семена Лаврентьевича и других судебные следователи удостоверились в личности усопшего.
Во вторник пасхальной недели кости его были положены в гроб, а в пятый день Светлой недели 15 апреля были совершены похороны. Возник большой спор: где же похоронить Ивана Семеновича?
Городское духовенство настаивало похоронить его на кладбище как городского жителя, монастырь со многими жителями клонил к себе.
Желание монастыря взяло перевес, и на самом почетном месте у алтаря соборного монастырского храма с южной стороны была приготовлена, могила для костей Ивана Семеновича. Для удобства прощаться народу, гроб из храма был вынесен и поставлен около могилы.
До самого вечера народ приходил прощаться, и только к вечеру кости Ивана Семеновича были преданы земле.
По смерти Ивана Семеновича часто служились панихиды, были случаи исцелений в том числе и бесноватых.
По просьбе ректора Тамбовской духовной семинарии (и одновременно настоятеля Козловского Троицкого монастыря) архимандрита Феоктиста почитатель памяти Ивана Семеновича иеромонах Козловского монастыря Филарет начал собирать о нем воспоминания и рассказы козловцев, которые и легли в основу первого жизнеописания подвижника.
Георгий Шмаровский, блаженный
Есть в Мордовском районе небольшое село Шмаровка. Ничем не примечательно, обычное русское село, каких тысячи в нашей России. Но именно здесь в 1886 г. в простой крестьянской семье родился подвижник благочестия Иван Егорович Шумский. Мы почти ничего не знаем о его детстве и юности.
В памяти односельчан сохранился только один факт рассказывающей о его младенчестве: когда Егорушка родился, его на печку положили, а Матерь Божия в черненьком платочке пришла и перекрестила его.
Это видела его мать и потом говорила: пришла какая-то бабушка перекрестила и ушла.
Но, в остальном ничем особенным Егор Шумский не выделялся среди других крестьянских ребятишек, разве только уж очень тих был и как-то сосредоточен в себе.
Даже когда он стал молодым человеком ни в ком не вызвало удивление его решение уйти на Афон, чтобы постричься там в монахи: тогда это было обычным делом для русского крестьянина – посвятить жизнь свою Богу.
Забыли бы в Шмаровке об Егор Ивановиче все кроме его родственников, если бы он не вернулся с Афона накануне Первой мировой войны в 1913 г.
Был ли он монахом или остался послушником мы не знаем, но жизнь повел такую же подвижническую, как и на Святой горе. Недалеко от дома вырыл глубокую землянку, куда перешел жить на зиму.
Здесь всю зиму жил как в затворе не выходя на поверхность. Односельчане приносили ему немного хлеба, помогал и родной брат. Чуткие к проявлениям духовной жизни крестьяне понимали, что Егор Иванович решил идти очень сложным путем, взяв на себя подвиг юродства Христа ради.
Юродивый отказывается не только от каких-то внешних удобств жизни, но и от собственного разума, как бы становится добровольным «дурачком», смиренно терпя поношения и издевательства от своих ближних.
Для верующих он Божий человек, для неверующих сумасшедший.
С наступлением весны с помощью родного брата Егорушка построил высокий сарай с плоской крышей. На крыше этого сарая он жил почти все лето, здесь ел, здесь спал и не сходил с крыши даже в самый зной, подражая в этом подвиге древним святым отцам, жившим в высоких башня – столпах.
В селе по разному относились к Егору Ивановичу: кто-то считал его и в правду сумасшедшим, кто-то проходимцем, но многие понимали, что Егорушка человек необычный и через него, как через древних пророков, проявляется воля Божия.
Стали замечать, что в поведении в словах Егорушки, сказанных как бы и не к месту и не в значай особый смысл, а иногда и предвидение каких-то событий.
Как-то Егорушка взял ведро, налил воды и стал поливать здание новой школы. У него спрашивают: «Да ты что, Егорушка», а он отвечает: «Загорелась, загорелась». Никто ему не поверил, а и вправду ночью школа сгорела. Другой случай рассказывали: идет мимо Егорушкина жилища молодуха.
Егор Ивановича, ей говорит: «Ой, Матрешка, уж как мне хочется тебе ножку подшить». Она ему: «Егорушка, да не надо». А он ей снова: ««Ой, Матрешка, уж как мне хочется тебе ножку подшить»
И так до трех раз. Что за притча, не поймет молодуха.
Приходит домой и узнает, что мужа, который в это время работал на строительстве школы, привалило обвалившейся стеной. Повредило ему ноги, руки, едва спасли.
Вот тебе и «ножку подшить»!
И таких случаев было не один и не два, люди стали приходить к Егор Ивановичу, просить совета, молитв. Он всех молодых девиц и женщин без разбора называл Матрешками, мужчин «дед Вань», а женщин «баб Машь».
Был и в этом какой-то смысл, нам неведомый. Вид имел необычный: одет был в халат свойский, волосы никогда не расчесывал и они как шляпа свалялись, и зимой и летом носил валенки без подошвы.
Перед самой революцией года за три до нее Егорушка ушел в полный затвор, ни зимой не летом не выходил из своей землянки и ни с кем не разговаривал.
Однажды на Николу зимнего пришли к нему несколько женщин из соседнего села и не могут найти землянку – все покрыто глубоким снегом. И вдруг слышат из-под снега голос Егорушки: «Бабка Маша, я жив, жив».
Взяли женщины лопату и откопали его землянку.
Накануне тех событий, которые уничтожили старую Россию, Егор Иванович покинул свой затвор и стал себя вести совсем необычно. Ходит по селу матерится, похабные песни поет. А однажды зашел в шмаровскую церковь во время богослужения и стал плясать, насилу вытолкали.
Стали у него спрашивать односельчане, в чем причина такого его поведения и он рассказал о судьбе каждой церкви в окрестностях Шмаровки: про ту, что в селе Кужново: «Она хорошая, да полетит с железным носом, как даст и рассыпет ее всю».
И действительно в годы войны на кужновскую колокольню налетел самолет, и упавшая колокольня развалила весь храм.
Про церковь в с. Чамлык сказал: «Разберут ее всю по кирпичику, да дорогу сделают, и будут машины ездить туда сюда». Так и было. А про шмаровскую говорил, что будут там петь и плясать, да ругаться, а потом свалят всякий хлам.
И, правда после революции в шмаровской церкви одно время клуб устроили, а потом склад, ну и, наконец, совсем развалили. А своим поведением Егорушка показывал, какое время страшное грядет и какие люди теперь будут.
Особо возросло значение Егор Ивановича в смутное время гражданской войны и открывшихся гонений на верующих.
Внутри Церкви начались расколы и порой, даже священнослужители не могли поддержать простого человека, объяснить ему как жить и что делать. Но был Егорушка, столп веры, сила молитвы которого творила чудеса.
Кого-то Егор Иванович исцелял от болезней, кого-то направлял на путь истинный, а кого и спасал от смерти. Одному псаломщику из Борисоглебска предложили место в церкви с. Чамлык.
Мать ему посоветовала сходить к Егорушке и поступить, как он благословит. Приходит он к Егор Ивановичу объясняет ему, что вот у него мать старая, жена с ребенком в Шмаровке живут, а он в Борисоглебске служит, из Чамлыка ему ближе будет.
Егорушка выслушал его и отвечает: «Да это хорошо, дед Вань. А это яма, а в яме снег, тебя голой ж… на снег посадят, выдержишь?» Псаломщик не поймет ничего, снова объясняет, а Егор Иванович все свое твердит и прибавляет: «Там где ты служишь хорошо, там благоухание».
Ушел псаломщик от него в недоумении, но от места в Чамлыке отказался, а через неделю узнал, что в Чамлыкском храме всех арестовали, даже певчих и никто не вернулся. Так Егор Иванович спас Борисоглебского пасломщика от смерти.
В Шмаровку, к Егор Ивановичу шли люди теперь не только из окрестных деревень, но даже из-за пределов Тамбовской губернии.
Даже местные сельские власти смотрели на Егор Ивановича благосклонно до тех пор, пока кто-то не написал донос в Москву и оттуда прислали директиву разобраться, что это за «святой» на десятом году советской власти живет в Шмаровке и до сих пор не арестован.
В 1928 г. была сформирована комиссия, которая должна была разобраться в этом деле.
В августе члены комиссии побывали в Шмаровке и вот как описали обстановку вокруг жилища Егорушки: «Каждое воскресенье, в особенности по ночам, собирается человек 200-300 его почитателей и жаждущих чудес.
На крыше около избы «святого» горят костры из лампадного масла.
Дым, копоть, молитвенные завывания кликуш, смачивание грязных тряпок в горящем масле и отирание ими болячек и язв, втирание закопченными на «святом» огне, носовыми платками больных глаз детей и подростков на исцеление.
Вот обычная картина вокруг «святой» избы». Понаблюдав на месте за Егорушкой и порасспросив местных жителей, члены комиссии составили акт, в котором сделали следующий вывод: «Крестьяне с. Шмаровка поголовно, за исключением 2-3 человек, верят в святость Егор Ивановича.
Политическое настроение крестьян можно квалифицировать как антисоветское, что, несомненно, связанно с пребыванием в селе «святого», которого посещают подозрительные личности из разных мест, в виде отставных попов и людей с четками».
Обратим внимание на то главное, что прозвучало в этом акте: настроение крестьян антисоветское.
В Борисоглебске к докладу комиссии отнеслись самым серьезнейшим образом и решили изъять Егора Ивановича из Шмаровки. 28 августа 1928 г. при помощи милиции Егор Иванович был схвачен и отвезен в Мордово.
Одна из местных жительниц вспоминала об этом так: «Взяли веревки, думали он сопротивляться будет, а когда приходили его забирать, он сказал: «Дед Вань, да на кой веревка? Я и так сяду». Народ бежал за ним до Мордова.
Там его обрили, искупали, одели во все новое». Можно предположить, что властям как-то удалось перехитрить людей, воспользовавшись внезапностью и тем, что вместе с Егорушкой был арестован и местный священник.
Однако дальше события развивались не так, как того хотелось безбожникам.
Егорушка и приходской священник привезены в Мордово в 12 часов дня и помещены в здании районного адмотдела.
На всем пути от Шмаровки до Мордова повозку, на которой везли Егорушку, сопровождала небольшая толпа народа.
Весть о том, что подвижник арестован, мгновенно разнеслась по всему району и уже при подъезде к зданию адмотдела толпа увеличилась до 500 человек, а потом и до 1000.
Люди загородили все входы и выходы из здания. При попытке отправить Егора Ивановича почтовым поездом народ оттеснил группу милиционеров сопровождавших Егорушку внутрь дома, в помещении были выбиты окна, слышались призывы бить милицию, а представителей советской власти называли «грабителями и разбойниками».
Осажденные решили дождаться ночи, надеясь, что с наступлением ее удастся незаметно провести арестованных к ж/д платформе.
Но не тут то было, к вечеру людей стало еще больше.
Верующие собралась около окон, зажгли на окнах свечи, стали петь церковные песнопения.
Снова была предпринята попытка прорваться через ряды людей, в милиционеров полетели камни и те вынуждены были спрятаться внутри здания.
Лишь к 12 часам ночи народ стал расходиться, а самые преданные отошли от здания адмотдела, и стали молиться.
Воспользовавшись этим, коммунисты вывели Егорушку из здания и отправили в товарном вагоне в Борисоглебск.
Назад Егор Иванович уже не вернулся и по некоторым сведениям умер в заключение в 1930-х гг.
Но память о подвижнике благочестия жива до сих пор. Люди знают о нем и в Шмаровке и в Тамбове, ведь не преходящи слова Священного Писания:
«Память о праведнике из века в век».
Православный источник.