— Это жизнь меня наказала! - Борис размазывал по лицу пьяные слёзы, а также, извините, сопли и слюни.
Вот такая неэстетичная картина предстала моему взору в 7.30 утра на пороге нашего православного пансионата.
Было нежнейшее весеннее утро, когда проснувшаяся природа улыбается Богу. Небо невесомо скользило по поверхности моря и казалось его зеркальным отражением. Да, что-то я сегодня немного поэт.
Тем печальнее и безнадёжней была картина с другой стороны. Совершенно пьяный Борис, односельчанин шестидесяти лет, сидел прямо на земле и подпирал спиной мою машину.
Я хотел пораньше приехать в храм на Литургию, но Борис не унимался. Дискутировать на духовные темы с настолько пьяным человеком я счёл бессмысленным. Но, в самом деле, не оттаскивать же его силой?!
Я помолился и строго сказал:
- Поехали!
- Да? - удивился внезапно слегка протрезвевший Борис, поднялся шатаясь и пополз, держась за машину к пассажирскому сиденью.
Кое-как он взгромоздился на сиденье, выпрямился и моментально заснул. Я довез Бориса до храма, а там попросил мужчин помочь выгрузить его. Мужики, мягко говоря, маленько недоумевали. Да и я сам недоумевал: что же я делаю, зачем?
Мы практически занесли Бориса в храм и посадили в угол. А чтобы он не падал вперёд, подперли небольшим столиком. В процессе перемещения Борис тихонько вздыхал: «Эх, жизнь моя нескладная...» А потом он затих.
Я полностью отдался Божественной Литургии. За Борисом всю службу присматривала наша староста, и он совершенно не мешал.
А когда я вышел на проповедь, увидел, что Борис внимательно смотрит на меня. Я говорил о Любви в самом высоком смысле, а Борис, казалось, очень заинтересовался моей проповедью. Но примерно на пятой минуте он икнул и тихо сполз под стол, свернулся там калачиком, обнимая ножки стола, и заснул.
По окончании службы Бориса аккуратно подняли, и один из прихожан взялся его доставить домой. Я благословил.
Борис появился на пороге храма через неделю. Он был выбрит и почти трезв.
- Отец! Я к тебе пришёл. Ты со мной по-человечески. И я к тебе по-человечески. Я тебе свою жизнь хочу рассказать.
- Мне всю жизнь не надо. Только грехи, - возразил я. Но у Бориса были свои планы.
Я всё-таки выслушал шестидесятилетнюю летопись жизни.
- И кто виноват в Ваших ошибках?
- Как кто? Сама жизнь!
- Ну уж нет! Это Вы ненавидели отчима. А он с Вами как с сыном! Это же Вы сами бросили одну женщину с Вашим ребёнком, потом вторую. Это Вы двадцать лет с братом не общаетесь. А жизнь тут при чем? Обстоятельства? Да не верю.
- У тебя, отец, одна жизнь, а у меня другая!
- Исправлять будем или так доживать собрался?
- А что тут исправишь?
- Только с исповеди надо начать. Попробуешь?
- Ты по-человечески, и мы с тобой по-человечески. Как скажешь. Доверяю.
- Ну тогда слушай!
А затем была новая многотомная история, которую я бы назвал так: «Жизнь улучшается...»
