"По тропе аборигенов" (Часть вторая). Фото Максима Стефановича.

Рубрика «ЧАРСКИЕ ЗАМЕТКИ»


Красные камни.


Глебка и Каринка пьют воду холодного Сакукана.


Ольга и я тоже не выдержали и решили попить, хотя Юрия предупреждал - можете заболеть. Вода в горах действительно очень холодная, но очень вкусная. Её можно пить литрами. Это читая ледниковая вода, практически не имеющая цвета. У неё голубовато-зелёный оттенок, очень приятный, сказочный. Вообще, на переходе в горах и тайге пить не рекомендуется по одной простой причине: больше пьёшь - больше потеешь - больше кусает мошка - больше тратишь сил на чесание - в итоге, больше устаёшь. Пока есть силы, нужно терпеть жажду и спокойно и размеренно идти вперёд.


Мошка на фоне вечернего неба.


Закат в ущелье Сакукан. Световой день в горах маленький, на четыре с лишним часа короче, чем на равнине. Солнце позднее встаёт из-за гор и раньше садится. Вечером, проходя через пики гор, закатные лучи создают в небе удивительные картины.


Во время привала на берегу горной реки Сакукан.


Олени греются у костра, проходя дезинфекцию. Эвенки перед входом в свои угодья проводят очищение, бросая в огонь мох ягель, обладающий определёнными бактерицидными свойствами. При сгорании, мох выделяет вещества, не столько убивающие вредные микроорганизмы, сколько препятствующие их воздействию на оленей и людей.


Олени у костра.


Устали.


"Дезинфекция".


Переправа через Сакукан - одно из очередных испытаний для городских исследователей. Течение настолько сильное, что буквально сносит.


Самое трудное было в том, чтобы перетерпеть ледяную воду. Мне и племяннику Юрия Мальчакитова - Антону пришлось разуться, чтобы отдать свои болотники девчонкам. Сами же мы надели на ноги маленькие резиновые сапоги. Антон лишь сказал: "Ты, главное, перетерпи. Будет холодно, но ты просто иди вперёд". - Я так и сделал, хотя уже через пять -шесть метров ноги задубели и отказывались идти дальше. На берегу мы с Антоном поочерёдно подняли ноги назад и вверх, вылив из сапог воду и пошли дальше.


Утро в охотничьей избушке. Избушка у эвенков маленькая - три на три метра. У маленького окошечка -стол. По обеим сторонам - нары. С одной стороны спали Юрич и Глебка, внизу Каринка и Наталья. С другой стороны на нарах спал Букаян, а у дверей на оленьих шкурах - мы с Ольгой.


Необходимые вещи охотников: спички, патроны и календарь.


Антоха утром приводит себя в порядок.


У костра утром. Антон рассказывает нам с Ольгой, как готовится эвенкийский суп селей. Состав супа: лук, картошка, мясо оленя и мука.


Суп селей.


Берегиня озябла. Этой молодой оленихе Ольга дала прозвище Берегиня. Оно сразу понравилось всем эвенкам. Эвенки - любители давать прозвище. Мне они дали прозвище "белка" за то, что я всё время что-то делаю и не могу усидеть на месте.



Сакукан, вылизывая белые валуны, гремел на всю округу всеми своими перекатами, давая нам понять, чей голос тут главнее. От ледяной воды ощутимо тянуло прохладой, дающей силы. У нас было несколько минут для того, чтобы освежиться и вновь отправиться в путь. Солнце уже село за вершины гор, окрасив в немыслимые ало-оранжевые цвета облака. Скоро станет темно, а до нижней избушки идти еще километров пять-семь. Успеть бы до темноты, ведь впереди несколько переправ через горную реку.

Пятилетний Глебка с сестрой Кариной где-то раздобыли ягель и уже тащили его к костру, а Антон и Герман ломали через колено сухие ветки вынесенных на берег Сакукана деревьев. Облачка мошки и комарья гудели в вечернем воздухе, хорошо просматриваясь на фоне гаснущей вечерней зари. Словно черная пыль, тысячи насекомых кружили вокруг нас, но не смели садиться – репелленты и дым делали свое дело. Тем временем, Юрич уже приглашал нас к дымокуру на обряд очищения:

- Эй, туристы, идите сюда. Мы входим в ущелье. На этом месте мы всегда проводим обряд очищения. Щас будем ваших микробов травить. Очистимся и пойдем к избушке. Это чтобы медведь нас не обидел с росомахой, чтобы вы не заболели. Давайте хорошенько дымокурьтесь.

Единственные, кого не пришлось уговаривать проходить обряд очищения, были олени. Пара самцов и маленькая белая самочка, которой днем позже Ольга дала имя Берегиня, улеглись прямо перед костром, из которого щедро валил густой белый дым. Искры от ягеля, брошенного в огонь, легко поднимались ветром и возносились вверх, где быстро гасли, уступая место другим искрам - первым звездам, загорающимся на вечернем небе.

…Ну, вот и первая переправа. Сакукан небольшим паровозом врезается нам в сапоги, будто испытывает нас на прочность. Перекат мелкий, по колено, но быстрое бурное течение словно старается опрокинуть нас. Идем прямо за оленями – след в след; олени хорошо чувствуют дно. Быстро переходим реку, балансируя на каждом камне. Через сто метров новый перекат, потом еще один. И, наконец, самый последний, давший нам прикурить. Тут вода выше колена, почти по пояс. Течение такое, что просто сносит. Кто-то из эвенков отдает болотники Ольге. Локоть в локоть она с трудом переходит перекат, клещём вцепившись в маленького Германа.
Настала моя очередь штурмовать Сакукан. Сапоги явно не помогут - маленькие, а вода – лед. Гляжу на Антона, на миг заколебавшись. Антон подбадривает меня:
- Перетерпеть надо и быстро идти. На берегу воду из сапог выльешь, и будет хорошо.

Эх! Была, не была! Беремся друг за друга и вместе с последним вьючным оленем, входим в воду, как нож в масло. Ноги обожгло ледяным холодом. Мгновенно вспомнилось зимнее купание на Читинке на Крещение. Что-то похожее. Быстро делаю широкие, уверенные шаги, не чувствуя пальцев, и вот он, берег. Тут же выливаем с Антоном воду из сапог, и экспедиция продолжает путь.


Мы шли уже больше часа, хлюпая сапогами, в которых чавкали «слезы Сакукана». К тому времени над тайгой уже поднялся сырой туман. Тропа, и без того трудно проходимая из-за каменьев и корней, поваленных деревьев и чепуры, в темном лесу казалась совершенно непролазной, но спрашивать Юрича, когда будет заветная стоянка, не хотелось никому – так проще идти. Было уже почти совсем темно, когда Мальчакитов громко сказал, чтобы было слышно всем:
- Метров через двести избушка!

Маленький деревянный домик вынырнул из темноты внезапно, словно из какой-то сказки. Окруженный сизым облаком дыма от костра, он казался немного таинственным. Судя по радостному лаю Балу и Рыжего, они увидели кого-то из знакомых.

- Это они Букаяна встретили, – говорит мне Юрич.
Переспрашивать, кто такой Букаян, я как-то не решаюсь. Да и ни к чему это, все равно сейчас его увижу.

У избушки нас встречает высокий седой эвенк. Это Букаян – оленевод, в прошлом депутат районного совета.

- Ну, здорово, ребяты! Как дошли?
- Нормально, - за всех отвечает Юрич.
- Тогда давайте сушитесь, и есть будем.

Букаян живет в избушке все лето до самых холодов. Он давно привык к такому образу жизни. У него есть олени, пес Рыжий и радиоприемник. Иногда Антон приходит. Изредка медведь заглядывает, но с уважением, без хулиганства. Никто Букаяну не мешает. В общем, нормально для человека, который разменял уже седьмой десяток.

После восьмичасового перехода не хочется даже двигаться. Падаем, кто где. Ладно, Глеб, Карина и Наташа - они ехали на оленях, поэтому были свежее всех. Но Антон, Герман и Юрий Юрьевич словно и не уставали, отмахав вместе с нами двадцать километров по таежной тропе. Вот они – эвенки! Днем позже, разговорившись с Германом, я с удивлением узнаю, что мой собеседник периодически ходит по 140 километров за два дня по горам.

- А как иначе? – говорит Герман. - Куда олень, туда и мы. Я как жену похоронил, так и хожу за оленями. Теперь это моя семья. Раньше был бригадиром оленеводческой бригады. Потом все распалось. Сейчас поработаю с Юричем, а там куда-нибудь пристроюсь. Я все могу – могу с деревом работать, с металлом, могу печь сложить, дом построить.

Этот разговор будет непростым, но это будет на следующий день, а пока мы сидели у костра, грея продрошие ноги. Стало совсем темно, и мы все перешли в избушку. В свете фонарика быстро находим продукты. В считанные минуты слабо освещенная избушка превращается в уютную столовую. Загремели ложки, захлюпала ребятня, втягивая в себя китайскую лапшу. В это время я достал свой Canon и начал снимать происходящее. В какой-то момент в кадр попадает Букаян, и вдруг я слышу:

- Парень, а ты почему меня снимаешь? Я тебе, вроде, не разрешал.
Моя вялая попытка объяснить старому эвенку, что я журналист, что эти снимки войдут в научную работу, в будущую книгу о нашем походе и прочий лепет были вмиг разбиты горячим возмущением Букаяна:

- Слушай, парень, ты почему такой бестактный, а? Я что, зверь в клетке, это зоопарк, по-твоему? Да ты же самый настоящий городской дикарь. Ты какое право имеешь вторгаться в нашу жизнь со своим фотоаппаратом? У меня такое чувство, что ты впервые видишь живого эвенка. Пришел тут, накинулся!

С каждой фразой Букаян накалялся, как плита, поставленная на самую большую мощность. Я понял, что совершил какую-то нелепую, но весьма серьезную ошибку. Я попытался решить вопрос с помощью Мальчакитова, но мои знаки Юрию Юрьевичу не возымели никакого действа – наш проводник молча пил чай, не глядя на меня. Ситуация могла привести к срыву если не экспедиции, то общения с оленеводами точно. Я применил весь свой журналистский опыт, всю свою природную изворотливость, чтобы успокоить Букаяна. Я действительно, сожалел о случившемся. Позже я много раз думал об этом моменте, который в один миг научил меня уважению к культуре и традициям других людей и, тем более, других народов. Просто когда-то у эвенков было поверие, что фотограф забирает душу у человека. Правда это или нет, я не могу утверждать, но фотографироваться эвенки не любили долго, да и сегодня особенно не стремятся попасть в объектив фотокамеры.


У дымокура.


Вода Сакукана.


Герман точит топор.


Я занимаюсь любимым делом.


Нарты.


Хариусы.


Берег Сакукана.


Берег Сакукана.


Каждое утро я ходил к Сакукану в гости, чтобы ещё и ещё раз потрогать руками его чудесную прозрачную воду.


Арканы.


Горная брусника.


Пятилетний Глебка помогает взрослым наводить порядок возле избушки.


Дочь Юрича Наталья берёт у своего отца интервью для написания своей диссертации об эвенках.


Глебка и Берегиня - 1


Глебка и Берегиня - 2



Букаян, попросивший называть его дядей Володей, понемногу стал оттаивать и вскоре долгожданный мир воцарился в нашем пристанище. Теперь можно было оглядеться.

Избушка, в которой мы поселились, была невысокой, с тремя маленькими окошечками. Ее нехитрое убранство подчеркивает суровый быт оленеводов. Стол, два топчана, в углу – железная печка с трубой. На подоконнике – капсюль от патрона, самодельный календарик и зажигалка. Нож, пара ложек, вилка и огарок свечи на металлической крышке от банки. Слева от двери на ниточке - три полупрозрачных мешочка с каким-то порошком внутри. Мешочки оказались зобами рябчиков. Эвенки заваривают их, когда заболевают.

Окончен ужин. Можно готовиться ко сну. Часы показывают половину двенадцатого. Вскоре Антон приносит для нас с Ольгой с чердака избушки большую белую оленью шкуру, которая стала нашей кроватью. Место нам определили у порога, но мы были страшно рады этому – спать в палатке было и небезопасно, и холодно. Вместо нас в палатку отправились Герман и Атон. Маленький Глебка и Юрий Юрьевич легли слева от двери на верхний топчан, Каринка с Наташей расстелились внизу под нарами Юрия Юрьевича, а Букаян лег на топчан справа. Балу и Рыжий остались на улице стеречь наш покой.

…Утро следующего дня прошло в работе и повседневных заботах эвенков. После обеда идем дальше в горы на верхнюю стоянку в юрту - нужно многое успеть сделать. Здесь, в горах Кодара, как-то не принято сидеть, сложа руки, почитывая книгу или любуясь горным пейзажем. Пока одни разводят дымокур, другие готовят пищу и колят дрова, третьи носят воду и сушат белье. Своя работа есть и у собак – они охраняют нас, причем, вполне профессионально, своевременно давая знать о приближении зверья.

Все, что мы хотели увидеть, о чем не раз читали в книгах и научных статьях, увидели воочию. Вот, прижавшись к лиственнице, стоят большие нарты – по-нашему просто сани, только березовые, на которых спустя каких-то два месяца эвенки будут кочевать по льду Сакукана на верхнюю стоянку на реке Няме. Рядом с нартами нашло себе место нехитрое устройство для выделки шкур. Чуть дальше виднеется настил для разделки мяса и чистки костей. К костям у эвенков особое отношение – они не должны валяться на земле, иначе не будет удачи в охоте. У избушки на стволе дерева – умывальник. Прижавшись к стене избы, стоят удочки. На чердаке хранятся широченные лыжи, рога изюбрей, шкуры, продукты и арканы из сыромятной кожи, которые эвенки плетут в четыре «нити». Сейчас арканы твердые, как камень, но когда необходимо, их смазывают салом, растягивают и используют для ловли оленей в стаде.

Здесь есть даже турник. Все очень экономично, просто, но, в то же время, необходимо. Пока Антон, засучив рукава, печет эвенкийские лепешки, а Наташа варит суп с олениной, мы продолжаем свою экспедиционную работу, делая снимки, записывая небольшие видеоролики и заполняя полевые дневники ценным фольклорным материалом. Наши диктофоны постоянно включены. Поначалу они немного смущали эвенков и, порой, нам просто приходилось их прятать по совету Наташи, также собирающей материал для своей диссертации по эвенкам. Но вскоре эвенки перестают замечать наши «жучки». Слово за слово, и вот уже в диктофонах остаются эвенкийские народные сказки, поговорки и отдельные слова, которые мы стараемся быстро запоминать. Дюкча – юрта. Камусы – шкура, снятая с ног оленей от колена до копыта (используется для пошива унтов). Игагья – деревянный плоский ящичек из бересты для посуды. Ламба – сума для перевозки вещей на оленях. Сайба – избушка на двух или четырех «ногах», строящаяся на обдуваемом месте для хранения продуктов, шкур и скарба охотников. Имат – «быстрее». Кук – не просто слово, а целое понятие, с которым у эвенков многое связано. Эвенки говорят «кук», когда едят такамин - блюдо из мяса медведя. По-русски это слово-выражение звучит примерно как «это не я тебя убил. Прости».


Герман печёт в дюкче эвенкийские лепёшки.


Хариусы


Юрич чистит хариусов, которых мы с ним наловили в Сакукане.


После грозы.


Глеб помогает растапливать печь в дюкче.


В луче фонарика.


Берегиня у костра.


Олени ночью едят соль.


Без названия.


Утро в дюкче. Балу каждое утро ложился у входа в дюкчу с видом констебля и временами нямкал комаров, пытавшихся пролететь внутрь.


Рога у северных оленей не просто большие - огромные. Но при этом, не то пустые, не то, мягкие. Если такой рог слегка стукнуть, он будет какое-то время колебаться, как пружинка.


Перед спуском в долину. Этот снимок я сделал уже после того, как моя камера, нечаянно утопленная Юричем при переправе через Сакукан, окончательно просохла. Для этого мне понадобилось два дня. Последние десять минут, оставшиеся после практически полной разрядки аккумулятора я использовал для того, чтобы снять интервью, которое я взял у Юрича для своего документального фото-видеофильма.

.

У переката.


После паводка.


Вот такие огромные деревья часто можно встретить у подножия гор. Сгнившие от старости или поваленные ветрами стволы старых деревьев скатываются по склонам гор вниз.


Я с эвенком Германом.


Обычно на северных оленях эвенки перевозят вещи в специальных мешках - вьюках. Эти мешки делаются из брезента и загружаются равномерно, чтобы оленям было удобно идти по тропе.


Овод - по-эвенкийски "сарапун". Несколько раз я был свидетелем того, как сарапун пытался отложить личинку в нос оленю. Это было во время перехода. Я обратил внимание на то, что олень начал сильно мотать головой из стороны в сторону, наклонив голову почти к самой земле. В это время я услышал, как Юрич закричал: "Лови его! Лови! Чего стоишь?" - Я не сразу понял, что нужно было ловить овода. Юрич ловко поймал сарапуна и тут же раздавил. Как рассказал оленевод, оводы откладывают личинок в нос оленям прямо на лету задом. Личинка выстреливается, и ползёт по слизистой носа оленя внутрь головы. там она развивается, растёт, при этом олень часто чихает, плохо дышит, заметно теряет в весе и может умереть.
В советские времена мальчишки, ловившие в племхозяйствах оводов, получали за каждое насекомое по рублю.


Нары репрессированных, оставшиеся со времен ГУЛАГа в Мраморном Ущелье, где заключённые добывали уран.


Этот снимок я сделал в первый вечер нашей экспедиции. До избушки мы добрались только через восемь с лишним часов. Было уже почти совсем темно. Мы с Ольгой, прошедшие весь путь пешком, были страшно измотаны, но довольны - всё-таки мы сделали это!


Я рядом с оленями.


Дымокур в тайге - первое дело. Он защищает отдыхающих оленей от мошкары, оводов и комаров.


Орешек кедрового стланика.


Переправа через Сакукан на спине оленя. Ещё пара шагов и Юрич утопит мою видеокамеру. А-а-а!


"Утопленница".


Северный мох растёт столетиями. Иногда он превращается в 70-сантиметровые "подушки", идти по которым очень интересно - ощущение, что идёшь по вате.


Масштаб.


Без названия.


Камень-амикан на берегу Сакукана. В тех местах действительно водятся медведи.


Веточка кедрового стланика. Созреют такие шишечки только через год, но всё равно будут маленькими.


Вид на Сакукан с противоположного берега. Жёлтой стрелкой отмечено место рыбалки. Красной - путь от места рыбалки до брода и дальше до стоянки, уходящей вправо. Каждый день нам приходилось спускаться вниз к Сакукану за водой по два-три раза. На один спуск-подъём уходило около получаса. Я подсчитал, что от берега до вершины склона - 5оо шагов. Каждый шаг - это две обычных ступеньки. 1000 ступеней - это 35 этажей по 28 ступеней. Нехило... Воду таскали сначала кастрюльками, а потом сапогами-болотниками. В каждом болотнике примерно 16-20 литров. Два сапога - почти мешок картошки. Ох, это и зарядка!

Максим Стефанович
Фото автора

Продолжение следует