Успение Пресвятой Богородицы

28 августа по новому стилю и 15 августа по старому стилю Русская Православная Церковь отмечает праздник Успения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Успение Богородицы – праздник, посвященный событию, которое не описывается в Библии, но о котором известно благодаря Преданию Церкви. Само слово «успение» на современный русский язык можно перевести как «смерть».
Успение Пресвятой Богородицы
Пресвятая Матерь Божия после вознесения Иисуса осталась на попечение апостола Иоанна Богослова. Когда царь Ирод подверг гонению христиан, Богородица удалилась вместе с Иоанном в Эфес и жила там в доме его родителей.

Здесь Она постоянно молилась о том, чтобы Господь поскорее взял Ее к Себе. Во время одной из таких молитв, которую Богородица совершала на месте вознесения Христа, Ей явился архангел Гавриил и возвестил, что через три дня окончится Ее земная жизнь и Господь возьмет Ее к Себе.

Перед кончиной Пресвятая Дева Мария хотела увидеть всех апостолов, которые к тому времени разошлись по разным местам проповедовать христианскую веру. Несмотря на это, желание Богородицы исполнилось: Святой Дух чудесным образом собрал апостолов у ложа Пресвятой Богородицы, на котором Она молилась и ожидала Своей кончины. Сам Спаситель в окружении ангелов сошел к Ней, чтобы забрать Ее душу с Собой.

Пресвятая Богородица обратилась ко Господу с благодарственной молитвой и просила благословить всех почитающих Ее память. Она также проявила огромное смирение: достигнув святости, с которой не сравнится ни один человек, будучи Честнейшей Херувим и Славнейшей без сравнения Серафим, Она молила Сына Своего защитить Ее от темной сатанинской силы и от мытарств, которые проходит после смерти каждая душа. Увидевшись с апостолами, Богоматерь радостно предала Свою душу в руки Господа, и тотчас раздалось ангельское пение.

После кончины гроб с телом Пречистой Девы был отнесен апостолами в Гефсиманию и там захоронен в пещере, вход которой завалили камнем. После похорон апостолы еще три дня оставались у пещеры и молились. Опоздавший к погребению апостол Фома был так опечален тем, что не успел поклониться праху Богородицы, что апостолы позволили открыть вход в пещеру и могилу, чтобы он мог поклониться святым останкам. Открыв гроб, они обнаружили, что там нет тела Богородицы, и таким образом убедились в Ее чудесном телесном вознесении на Небо. Вечером того же дня собравшимся на ужин апостолам явилась Сама Матерь Божия и сказала: “Радуйтесь! Я с вами – во все дни”.

Кончину Богородицы Церковь называет успением, а не смертью, потому обычная человеческая смерть, когда тело возвращается в землю, а дух – Богу, не коснулась Благодатной. «Побеждены законы природы в Тебе, Дева Чистая, – воспевает Святая Церковь в тропаре праздника, – в рождении сохраняется девство, и со смертию сочетается жизнь: пребывая по рождении Девою и по смерти Живою, Ты спасаешь всегда, Богородица, наследие Твое».

Она лишь уснула, чтобы в то же мгновение пробудиться для жизни вечноблаженной и после трех дней с нетленным телом вселиться в небесное нетленное жилище. Она опочила сладким сном после тяжкого бодрствования Ее многоскорбной жизни и «преставилась к Животу», то есть Источнику Жизни, как Матерь Жизни, избавляя молитвами Своими от смерти души земнородных, вселяя в них Успением Своим предощущение жизни вечной. Поистине, «в молитвах неусыпающую Богородицу и в предстательствах непреложное упование, гроб и умерщвление не удержаста».

История праздника Успения Пресвятой Богородицы
Успение Пресвятой Богородицы является одним из главных богородичных праздников Церкви.
Некоторые данные указывают на связь этого праздника с древнейшим Богородичным празднованием – «Собором Пресвятой Богородицы», который доныне совершается на следующий день после Рождества Христова. Так, в коптском календаре VII в. 16 января, т. е. вскоре после отдания Богоявления, празднуется «рождение Госпожи Марии», а в календаре IX в. в то же число – «смерть и воскресение Богородицы» (в памятниках коптской и абиссинской Церквей XIV–XV вв., сохранявших вследствие своей изолированности древнюю литургическую практику, 16 января положено воспоминание Успения, а 16 августа – Вознесения Богоматери на небо).

В греческих Церквах достоверные свидетельства об этом празднике известны с VI в., когда, по свидетельству поздневизантийского историка Никифора Каллиста (XIV в.), император Маврикий (592–602 гг.) повелел праздновать Успение 15 августа (для западной Церкви мы имеем свидетельство не VI, а V в. – сакраментарий папы Геласия I). Тем не менее можно говорить и о более раннем существовании праздника Успения, например, в Константинополе, где уже в IV в. существовало множество храмов, посвященных Богородице.

Один из них – Влахернский, построенный императрицей Пульхерией. Здесь ею были положены погребальные пелены (риза) Богоматери. Архиеп. Сергий (Спасский) в своем «Полном месяцеслове Востока» указывает на то, что согласно свидетельству Стишного пролога (древнего месяцеслова в стихах) Успение праздновалось во Влахернах 15 августа и что свидетельство Никифора следует понимать в особом ключе: Маврикий сделал праздник только более торжественным. Начиная с VIII в. мы имеем многочисленные свидетельства о празднике, которые позволяют проследить его историю вплоть до настоящего времени.

Успение против смерти Протоиерей Константин Камышанов размышляет о том уроке, который каждый из нас должен вынести из сегодняшнего праздника. И не просто теоретически его усвоить – это как раз не сильно поможет, считает автор. Этот урок воспринимается только сердцем.

Смерть – ее грозная тень – висит над всей нашей жизнью. Страх начинается с первого ужаса ребенка, узнавшего о смерти. В течение жизни мы с тревогой и трепетом ждем смерти родителей. А с возрастом видим, как один за другим сходят в землю наши близкие. И под венец лет мы и сами трепещем старческого безумия и паралича – первых вестников пришедшей за нами смерти.

Мы радуемся рождению детей и внуков. Нам хорошо на свадьбах и крестинах. Так зачем вместо дней рождения святых мы празднуем тот день, когда они ложатся в гроб? Почему мы сегодня величаем день Успения Божьей Матери?

Мы боимся того, чего не знаем. Как сказал Сократ: «Бояться смерти – это приписывать себе мудрость, которой не обладаешь». Пока мы живы – смерти нет. А когда умираем, то не знаем того, что за гробом. Никто оттуда не пришел и не рассказал, каково там, за исключением одного Христа.

Апостол Павел сказал, что если мы не верим воскресению Христа, то вера наша тщетна. Все пустое без этой убежденности в том, что наша душа сотворена по образу Божию и бессмертна.

Эту прописную истину знают даже дети. Однажды я спросил одну маленькую девочку:
– А что было, когда тебя не было?

Она посмотрела на меня с недоумением:
– Как это меня не было? Я была всегда!
– И ты будешь всегда?
– Да, я никогда не умру. Я была всегда раньше и буду всегда.

И то, что знают дети и святые, мы теряем в течение жизни. Когда отпевают покойника, священник поет:
«Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида. О, чудесе! Что сие еже о нас бысть таинство? Како предахомся тлению? Како сопрягохомся смерти? Воистину Бога повелением, якоже писано есть, подающаго преставльшемуся упокоение».

Разве кто-нибудь решится в эти минуты, глядя на черные платки и землистые лица печальной родни, сказать:
– Радуйтесь!

Это невозможно. В случае с Успением Божьей Матери мы радуемся. В чем же разница?

Первая разница в том, что мы не верим Богу и всеобщему воскресению. Мы не верим Самому Богу, сказавшему, что Он сотворил обителей много, и всякому праведнику будет на небе свое особенное, наилучшее для него место. Но если боишься, то, значит, еще не нашел себя и не нашел Бога.

Вторая – в том, что сладость греха и этой временной жизни очевидна, а радость райского блаженства призрачна. Или даже вовсе не известно состояние блаженства, а святость чуждая и пугающая.

И третье – то, что сказал Иоанн Лествичник: «Страх – есть детскость ума и проявление крайнего самолюбия». Какие точные слова. Разве на похоронах мы плачем о покойнике? Нет. Мы плачем о себе, о том, что теперь нам достанется меньше любви и радости. По нам любовь – это все, что можно захватить или присвоить. А смерть – это когда захваченное уходит из рук. Умом мы понимаем, что усопшему в тысячу раз приятнее будет с милующим Богом, чем с нами, вечно спорящими друг с другом. Но вот поди ж ты, и тут мы ищем своего.

Однако страх смерти не вечен. Уже на самом пороге смерти на больных и старых находит усталость от трудов и страха. Надоедает бояться и просто хочется тихо умереть. Рвутся связи, и умирающего ребенка уже не веселит игрушка, а старика уже не радуют родные. Их образы становятся как прозрачные тени. Заботы живых кажутся суетой и глупостью, ибо в полный рост открывается простая истина о том, что единое нужно на потребу – Бог.

Умирая, Марсель Пруст просил принести ему миндального пирожного. А когда откусил, то сказал:
– Я думал, что это будет вкуснее.

Поднимаясь выше, мы находим слова апостола Павла:
– Где ты, смерти жало, где же и мрак и страх твой, прежде бывающий? Отныне ты желанная, неразлучно с Богом сочетаеши. Покою великий субботства таинственнаго. Желание имам умрети и со Христом быти.

С высоты, на которую поднялась душа Павла, видно, что смерть – это не финал жизни, а только одна из дверей, ведущих к Богу. Однажды мы открыли одну такую дверь, родившись в мир. Следующая дверь – смерть. И как знать, может, и она не последняя.

Никто ничего толком не знает ни о смерти, ни о посмертной участи. Церковь премудро не стала создавать канон и учение о смерти, как это сделали древние египтяне, с одной целью: ради сохранения чистоты эксперимента опыта «жизнь».

Есть мутные свидетельства воскресших людей. Есть не утвержденные всей полнотой Церкви откровения старицы Феодоры с ее ужасами мытарств. И есть мысль о том, что Бог молчит неспроста и Он более добр, чем думает эта Феодора.

Если я знаю наверняка, то это не является предметом веры. Нельзя верить в математическую формулу. Ее надо знать. Нельзя знать Бога как формулу, иначе будет знание, и оно не будет равняться любви. В любви должна быть тайна и недосказанность. Она связана, во-первых, с непостижимостью Бога и Его главнейшего дара – любви. А во-вторых, – с отличием природы любви от природы познания. Или любовь – это иная форма познания Бога помимо разума.

Молчание Бога о смерти связано с любовью. Ибо любовь, как написано у апостола Павла, прежде всего, верит, а не знает:
– Всему верит, всего надеется, все переносит, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла.

Смерть – это экзамен на любовь. Если ты любил покойного, а сам покойный был хорошим человеком, чего же ты плачешь? Ему с Богом будет хорошо. Если покойный был злым и вредным, так чего же ты плачешь, ведь ушел мучитель?

Плакать стоит тогда, когда мы живем себе ни то, ни се. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Плакать нужно тогда, когда мы эту жизнь превратили в муку по своей злобе и хорошо и чувствуем, что вполне можем испортить себе и людям жизнь в Раю. Плакать нужно не о смерти, а о собственной глупости, лени и злости, отлучающей нас от Бога.

Радость в день Успения Божьей Матери – это наше исповедование торжества любви. Это наше доказательство веры в Бога. Чем меньше мы боимся смерти, тем больше в нас доверия к бессмертному и вечному Богу. Тем больше веры в то, что мы созданы по Его образу и подобию в жизнь вечную. Тем больше мы исповедуем то, что главное в земной жизни – любовь.

В своем максимуме исчезает даже сама эта дверь очередной комнаты на пути к Богу. Матерь Божия миновала прохождения через землю и какой-то таинственный период ожидания Второго пришествия. Дева Мария прямо перешла в иной мир необычным способом. Она воскресла, как воскрес Христос, как были взяты на небо пророк Илия и апостол Иоанн.

Корень слова «воскресение» – крес. Оно родное словам кресало, искра. Рассматривания Туринскую плащаницу, ученые отметили, что ткани были как бы обуглены выходом некоторой энергии. Этот скрытый пламень есть то, что на нашем убогом языке называется любовь. И мы приближаемся к подобному пламенному и лучистому преображению в той мере, в какой научились любить.

И мы, радуясь успению Божией Матери этой радостью, свидетельствуем о том, что смерть побеждена не только Богом но и теми, кто любит Его. Радостью праздника мы свидетельствуем о том, что блага мира – тлен, и единое нужно на потребу – любовь к Богу и людям. С умилением, как и маленькая рязанская девочка, в этот праздник мы подтверждаем, что смерти нет и что гроб есть только очередная дверь в гости к Богу. Из-под этой двери мы уже сейчас видим лучи света.

– Братие, не хочу оставить вас в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Ибо если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним. Ибо сие говорим вам словом Господним, что мы, живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших; потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде. Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках, в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем.

Конечно, не всем возможно избежать смертного уныния. Этот лед на сердце томил даже великих святых. Но на Пасху и Успение – Малую Пасху, он тает и отступает и вдохновляет нас на то, чтобы сильнее стремились к Богу и крепче обнимали наших родных и любимых.

В этот день мы вспоминаем, что любовь – это чудо, вытаскивающее людей из собственных сетей страха, уныния и смерти. А главная наша радость в том, что все в надежных руках, и в понимании того, что нас спасает не только знание, но и сердце.

И поэтому стоит просить у Бога и Пречистой Девы Марии мягкого и любящего сердца.

Господи, научи меня любить не бедой, а радостью и смелостью победы Твоего воскресения, которая выше жизни и смерти.

Божия Матерь, скажи, как это сделать…

Превращение смерти в Успение
Чему можно научиться у смерти? Размышляет игумен Нектарий (Морозов).
Согласно утверждению архимандрита Софрония (Сахарова), опытные афонские монахи старались избегать оценочных суждений в отношении жизни того или иного современного им собрата-подвижника.

— Посмотрим, — говорили они, — как он умирать будет.

Смерть становилась, с их точки зрения, неким моментом истины, выявляла, что было в монахе настоящим, подлинным, а что ложным, наносным. Смерть мирная, покойная, покаянный, смиренный настрой отходящего в вечность служили признаками богоугодности, правильности его иноческого жития. И, напротив, страх, мятежность, неготовность принять изволение Божие о себе свидетельствовали о том, что человек находился в «ошибке», подвизался подвигом, сопряженном с гордыней, «мнением о себе».

Но, конечно, вот так явственно, определенно разглядеть, понять то откровение, которое являет собой смерть, можно по преимуществу именно в монастыре — там, где все хорошо знают друг друга, где по-настоящему внимательно относятся ко всему, в том числе и к жизни, и к смерти — к своей и к чужой. И где потому и жизнь, и смерть обращаются в урок, в назидание, в бесценный опыт для тех, кто еще не завершил отмеренного ему Богом пути.

В жизни же мирской, «обычной», все совсем иначе. Чужая смерть непонятна, загадочна: почему так, при таких обстоятельствах, почему в этот момент? И немудрено: люди не столь хорошо знают друг друга, живут рассеянно, много заботятся о нуждах текущего и последующего дня и мало о потребностях своей души. И уже не разглядеть бывает в смерти этого самого момента истины, не понять того, что она могла бы сказать, все точно скрыто какой-то дымкой, туманом.

Только наша собственная смерть все прояснит, все расскажет нам о нас же самих, даст это удивительное, такое, казалось бы, бесценное, но и бесполезное уже знание. Бесполезное — потому что никак им уже не воспользоваться тогда, никак не применить его. Оно уйдет с нами туда, где о нас и так известно все…

Вот почему так важно сейчас еще всматриваться в этот миг, в эту «линию горизонта», где не земля как бы перетекает, переходит в небо, а мы переходим в вечность. Казалось бы — что тут можно увидеть заранее? А многое на самом деле — в себе самом, конечно. Смерть и до своего наступления может немало поведать нам.

Стоит всерьез задуматься о ней, и сразу становится понятно, что для нас действительно важно, к чему мы привязаны, чему отдано и чем наполнено наше сердце. Выясняется, насколько крепка, жива наша вера, есть ли она вообще. Размышление о смерти очень много способно сказать и о жизни как таковой: о том, что значимо, ценно, что выдерживает «проверку вечностью», и что ерунда, пустяк, блестящее и звенящее звено в бессмысленном хороводе суеты.

Да и в чужую смерть вглядываться по возможности тоже все-таки надо. По многим причинам. И потому, что она вольно или невольно, но заставляет вспомнить о неотвратимости собственной, и потому, что нередко бывает поучительной, и потому что побуждает задуматься, каково будет умирать лично нам.

Я помню, как перед одним из крестных ходов мы стояли рядом с нашим протодиаконом, ожидая его начала.

— Хотите, анекдот расскажу? — неожиданно спросил он.

Рядом были прихожане, я подумал, что не стоит, наверное, но из вежливости и уважения к нему согласился. И был потом очень этому рад.

— Раздается звонок в дверь, — повествовал протодиакон,- человек открывает и видит на пороге старушку в коротеньком цветастом платьице, гольфах до колен, с бантиками в причудливо заплетенных косичках. «Кто ты?» — с изумлением вопрошает хозяин квартиры. — «Я твоя смерть», — отвечает чудная старушка.- «Смешная ты какая-то…» — «Нет, я не смешная, я нелепая».

Этот «анекдот» еще долго отзывался потом в моей памяти, да и в сердце тоже. Сколько таких нелепых смертей так или иначе перед глазами прошло, и как же такая смерть страшна! Нелепость ведь не в необычности, «оригинальности», она — в «напрасности», в какой-то запредельной неготовности к ней человека, это-то и делает ее нелепой, то есть некрасивой, безобразной… Не приведи Господь! Правду ведь говорят: Бог забирает человека из этой жизни либо тогда, когда он более всего подготовлен к переходу в вечность, либо тогда, когда становится понятно, что никогда он к нему готов не будет.

Мне как священнику приходилось не раз наблюдать, как по-разному умирают люди. Я не однажды видел людей, которые и на смертном одре, и перед операцией, пережить которую шансов у них было не много, беспокоились только об одном: лишь бы с покаянием отойти, лишь бы приготовиться как следует. Скорбели лишь о совершенных грехах и, кажется, совершенно не придавали значения смерти в ее физиологическом аспекте.

Видел, разумеется, и других — парализованных страхом, готовых все, что угодно, отдать за лишний день и даже час. Людей, которые, по слову святителя Игнатия, жили так, словно никогда не придется умирать. И умирали так, точно иной жизни нет.

Я понимаю: сколько бы ни старался человек, он все равно не будет чувствовать себя готовым до конца, все равно будет нуждаться во времени для покаяния, помышлять о различии человеческого и Божественного суда. Но все же… все же смерть человека, который помнил о ней на протяжении своей жизни, думал о том, как придется ему умирать, с чем переступит он за черту, не окажется нелепой, страшной, отчаянной. Она будет освещена тихим светом надежды на Божию милость, исполнена упованием на Его любовь. Прискорбность ее обязательно будет растворена радостью чаяния встречи со Христом. Того ни с чем не сравнимого чаяния, которое способно превратить смерть в успение…

Мама, Которая не умирает
Инокиня Евгения (Сеньчукова)
О последних днях Богородицы мы узнаем только из Предания. Это обидно, но понятно. Фиксировать смерть Матери – страшно. Фиксировать Ее воскресение – непостижимо. Звучит предание об Успении Пресвятой Богородицы как сказка, а по сути – иначе и быть не может. Мама не должна умирать.
Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды.

О Богородице писать сложно, как сложно писать о матери. Связь с матерью – кровная, молочная, естественная, и святость материнства такая же кровная и естественная. Дурная, непутевая, жестокая, пьющая мать – горе. Любящая и заботливая – счастье. «Если мать еще живая, счастлив ты…», – как поется в незамысловатой песенке.

У Ролана Быкова есть короткометражный фильм «Я сюда больше никогда не вернусь», и страшнее его, кажется, снять что бы то ни было очень сложно. Сюжет – безнадежный и жестокий. Совсем маленькая дочка пьющей и распутной женщины, регулярно избивающей и матерящей ребенка, убегает от матери в лес, где играет в свои куколки и плюшевых зверюшек, повторяя то, что видит в своей несчастной семье. Фильм заканчивается криком девочки «Я сюда больше никогда не вернусь!» – и ее прыжком в пропасть.

Примерно о том же – недавний фильм Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Заброшенный расходящимися родителями ребенок уходит из дома и исчезает. Даже не пропадает без вести – просто исчезает из этого мира, которому он совершенно не нужен: отец работает и строит параллельную семью, мать тоже налаживает личную жизнь, делает модную укладку волос, постит фоточки в Инстаграм, и только исчезновение мальчика заставляет родителей на время даже не примириться, а просто начать что-то делать вместе.

Миллионы таких детей. Их встречаешь в детских домах – они почти спокойно рассказывают, как мама избивала или приводила в дом мужчин, которые их избивали, они с ужасом прячутся в углу и закрывают глаза ладошками при слове «мама», они ждут возвращения мамы, которая никогда за ними не придет, они с надеждой спрашивают каждую приходящую женщину: «Ты моя мама?».

Будем честны – женщины, родившие таких детей, им не матери. По крайней мере, не те матери, о которых поют в песнях и которым читают стихи на Восьмое марта. Эти женщины искорежили святость материнства, превратив его в уродливый нарост на собственной душе и на душах искалеченных ими детей.

И тогда придет на помощь Она – Мама, Которая не умирает

Праздник Успения Богородицы можно считать Днем Защиты брошенных детей, православным День Матери. Потому что есть Мать, Которая никогда не оставит. Она прижмет к сердцу, пожалеет, ни за что не обидит, никуда не уйдет и никогда-никогда не умрет.

Не умрет. Каждому из нас придется или пришлось пережить этот страшный момент, когда самая лучшая мама, самая единственная, уходит навсегда. В детской обиде мы будем плакать и звать ее назад, к нам, на землю, чтобы прикоснуться к ее ладоням, прижаться к щеке, припасть к ее груди, зарыться лицом в ее волосы. А она будет возвращаться только в снах и воспоминаниях.

И тогда придет на помощь Она – Мама, Которая не умирает. Она – не «архетип матери», не некий символ, Ее материнство прописано в Евангелии, и если мы доверяем ему, то мы понимаем и учение о Деве Марии.
Она упоминается в Писании всего несколько раз. Впервые мы читаем о Ней в самом начале Евангелий от Матфея и от Луки, где рассказывается о зачатии Спасителя от Святого Духа. Здесь Она предстает смиренной и кроткой Девочкой, принимающей волю Божью, с сильным и бесстрашным сердцем, не боящимся людской молвы. Затем – посещение Елизаветы. Здесь перед нами заботливая подруга, идущая поддержать родную душу, порадоваться с ней.

Еще один эпизод – Мария и Иосиф ищут Отрока Иисуса в Иерусалиме. Каждая мать, хоть когда-то искавшая своего ребенка пусть даже в безопасном торговом центре, поймет Ее страх. Но осуждает ли Она Сына, оставшегося в Храме? «Чадо, что Ты сделал с нами?» – кротко спрашивает Она. Не хватается за ремень, не кричит: «Домой немедленно!», не отвешивает подзатыльник. Она принимает и уважает интересы взрослеющего Сына. Она лишь просит Его не покидать Ее насовсем.

Он усыновляет Ей все человечество

Первое Свое чудо Христос совершает по просьбе Матери – превращая воду в вино на свадьбе. Такая простая просьба, такая человечная, и так очевидно – Она и этой молодой семье, и гостям старается быть заботливой мамой.

В следующий раз мы встретим Ее в странных обстоятельствах: в третьей главе Евангелия от Марка Она с другими членами семьи приходит ко Сыну, но Он, кажется, не принимает Ее: «Вот мать Моя и братья Мои», – говорит Он о слушающих. Критики говорят: Иисус отрекся от Матери. Но сам евангельский контекст говорит о том, что, напротив, Он поднимает Своих учеников до Ее уровня.

Они Ему близки, как родная Мать. Она же просто стоит смиренно рядом.
В последний раз мы видим Ее у Креста, и именно там Она становится Матерью всем нам. «Се, Мати твоя – се, сын Твой», – из последних сил, умирая от жары и боли, говорит Спаситель Маме и ученику. По-человечески исполняет последний земной Сыновний долг – так, кстати, мы понимаем несостоятельность предположения, что у Девы Марии были и другие дети: ведь в таком случае не было бы смысла поручать Ее ученику. По-Божески – Он усыновляет Ей все человечество, всех нас – Его учеников.

А о последних днях Богородицы мы узнаем только из Предания. Это обидно, но понятно. Фиксировать смерть Матери – страшно. Фиксировать Ее воскресение (назовем вещи своими именами – тела Ее во гробе не было, значит, Господь Ее воскресил, как воскрес Сам, потому и зовут в народе праздник Успения «Богородичной Пасхой») – непостижимо.

Звучит предание об Успении Пресвятой Богородицы как сказка, а по сути – иначе и быть не может. Мама не должна умирать.

Молитвы на праздник Успения Богородицы
Тропарь, глас 1
В рождестве девство сохранила еси,/ во успении мира не оставила еси, Богородице,/ преставилася еси к животу,/ Мати сущи Живота,// и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наша.

Кондак, глас 2
В молитвах Неусыпающую Богородицу/ и в предстательствах непреложное упование/ гроб и умерщвление не удержаста:/ якоже бо Живота Матерь/ к животу престави// во утробу Вселивыйся приснодевственную.

Величание
Величаем Тя, /Пренепорочная Мати Христа Бога нашего, /и всеславное славим /Успение Твое.

Проповедь Святейшего Патриарха Кирилла в праздник Успения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии после Божественной литургии в Патриаршем Успенском соборе Московского Кремля 28 августа 2012 года.

По материалам интернет-издания "Православие и Мир"

Комментарии

Комментарии не найдены ...
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© LogoSlovo.ru 2000 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU